daisy

Джеюну нравится повторять, что о Рики можно порезаться: о его угловатое тело с выпирающими костями, холодный прищур и острый язык. Он говорит, что Рики похож на розу: такой же красивый и такой же недоступный – жалящий своими шипами любого, кто хочет прикоснуться к прекрасному. Такую пошлую метафору еще надо было постараться придумать. И кто на подобное вообще ведется? Вопрос, конечно, риторический, ведь много кто – да и сам Рики, на самом деле. Ему просто нравится думать, что он особенный. Что он-то болтовню старшего пропускает мимо ушей и, что самое главное, сердца – не то что глупые первокурсницы. Рики тоже первокурсник, но с хеном знаком так долго, что имеет полное право себя к ним не приписывать. Джеюн вообще много говорит. Гораздо больше, чем делает. Заигрывает со словами, но совсем не умеет с ними обращаться: не знает им цену и, кажется, не понимает, что «ты мне очень важен» должно подкрепляться определенными действиями. По крайней мере, для тех, кто себя ценит. Рики пока еще не научился. — Иногда я боюсь до тебя дотрагиваться, — шепчет Джеюн, проходясь пальцами от скулы до челюсти. Поглаживает и отчерчивает, но, вопреки своим же опасениям, не режется. И никогда о Рики не порежется, что бы ни говорил. Это же не он подает смешанные сигналы и трогает дольше нужного. Не он пьяным лезет целоваться и придумывает дурацкие милые прозвища, которые использует только наедине. Он, может, это все и поощряет, но инициировать не станет. Ковырять ногтем рану – это одно, драть ее до крови – совсем другое. Как бы больно ни было, к подобному привыкаешь. И тут либо пан: двигаешься дальше, либо пропал. Рики честно пытается выкарабкаться, потому что неглупый и понимает, что нельзя так над собой издеваться. Но только все начинает получаться, Шим сбивает его очередной дуростью: — Утенок сегодня не в духе? И во все тридцать два. Хочется стереть эту гаденькую ухмылку кулаком, ну или губами. А еще почему-то хочется плакать. Биться в истерике, всем видом показывая, как его все это достало, и кричать на Джеюна, обвиняя в чем попало: от развода родителей до испортившейся погоды – главное, не в том, в чем виноват на самом деле. Но получается лишь безэмоциональное: — Отвали. И все возвращается на круги своя. Увидите Рики на коленях у Джеюна, не осуждайте слишком сильно – он все про себя и так знает. Джеюн много говорит, но по делу – гораздо реже, чем нечасто. Путает и пудрит мозги, и никогда потом не объясняет, но Рики, смущенный тем, что совсем не понимает старшего, и не спрашивает. Ну разве что иногда. — Она одевала свою уязвимость в броню дешевой наглости и нарочитой скуки. Читает Джеюн ему вслух и, повернувшись, смотрит так, будто ждет какой-нибудь реакции. А Рики и сказать нечего. В голове крутится лишь пресловутое: красиво. Но это скорее про обкусанные полные губы и растрепанные по подушке волосы, чем про витиеватые строчки – вряд ли Шиму бы понравилось, если было бы по-другому. — К чему это? — пожимает плечами и отводит взгляд – лишь бы не сболтнуть какую-нибудь глупость. — Когда-нибудь поймешь, — и снова непринужденно возвращается к книге, словно не поселил в Рики еще больше комплексов. Иногда ему кажется, что Джеюн делает это все специально: мучает и истязает его душу, чтобы потом просто от души посмеяться. Каким же нужно быть дураком, чтобы влюбиться в своего хена? Да, он не против был делать с ним… всякое, но они ведь даже ни разу это не обсуждали. Джеюн много говорит, но хоть раз нормально бы сказал, что чувствует по отношению к Рики. Стоит ли ему вообще так убиваться? Возможно, проще спросить самому и отпустить это все уже наконец – не будь он таким трусом, давно бы уже именно так и сделал. В какой-то момент Рики начинает казаться, что эта неопределенность будет сопровождать их, если не всегда, то до той самой секунды, когда их передружба-недоотношения изживет себя. Потому что их таких двое. Они оба – ужасные трусы, и кто больший еще нужно поспорить. Но, оказывается, не Джеюн. Они сидят под деревом в парке, когда старший аккуратно заправляет ему прядь за ухо, чтобы положить туда что-то, по ощущениям напоминающее цветок. — Маргаритка, — зачем-то уточняет Шим, а затем добавляет как-то смущенно, — она.. ну.. похожа на тебя. — Ты же говорил, что я похож на розу, — предательская улыбка расползается по лицу, как бы сильно он не старался ее спрятать. Маргаритка приятно греет ухо (или оно горит по другой причине?), и Джеюн заглядывает ему прямо в глаза, прежде чем свести с ума. — Передумал. И, ох. Рики наконец-то понимает.