***
Ему даётся тайком улизнуть из постели; он знает, что взбесит Исцеляющую девочку и получит разнос, но ничего не может с собой поделать. Ему сказали, Айзава в порядке, но нужно удостовериться. Айзава много раз говорил, что в порядке — говорил, что помощь не нужна, когда его руку почти оторвало — говорил Всемогущему отвалить, когда обе его ноги были сломаны. Славные времена. Он по-прежнему может думать лишь о сражении; об Айзаве в отключке, выжатом, и в крови, и переломанном. Он столько сделал, чтобы защитить этих детей. Яги ковыляет в холл; проскальзывает мимо офицеров и пару раз ошибается палатой, прежде чем находит Айзаву. И боже, когда Яги видит его, сердце ёкает. Тяжело бýхает в груди; лёгкие сдавливает — лёгкое, на самом деле. Айзава неподвижен, лицо в повязках, ладони и руки в гипсе. Монитор сердечного ритма пищит. Яги замирает на месте. Он не знает, как долго стоит вот так — как долго смотрит на грудь Айзавы, поднимающуюся, дрожащую, опадающую. Быть героем тяжело. Переживать о других тяжело. Это всё так тяжело. Всемогущий не жалуется; Яги тем более, но он признаёт, как это трудно. Боже, это охуеть как трудно. Он поворачивается на пятках, шмыгая, но приглушённый голос тормозит его. — Яги. Он запинается, одна рука на двери, пальцы второй сжимаются на искалеченном боку. Голова поворачивается — поворачивается к Айзаве, всё ещё неподвижному. Он прочищает горло и шепчет: — Айзава? — Я знал… это ты, — ворчит тот сквозь повязки. Яги тяжело улыбаться, но он улыбается всё равно, надеясь, что Айзава может как-то почувствовать. Он трёт растрёпанный затылок. — Ха, как это? — Громко топаешь. Яги фыркает через нос; трёт ладонью глаза, потому что, проклятье, он, может, и не ладит с Айзавой обычно, но это не значит, что ему всё равно. — Это пугает врага, — шутит Яги. Тишина долгая, затянувшаяся. Монитор ритма пищит, напоминая Яги, что они здесь. Они выжили. — Что ты сделал с собой? — спрашивает Айзава из-под повязок монотонно, будто невзначай. — Ничего, что тебя удивило бы. — Яги поворачивается к выходу. — Отдохни. Я приду позже, может быть. — Не умри, — всё, что Айзава говорит; более чем достаточно для Яги.***
Когда ему говорят, что Айзава может потерять зрение, Яги давится кровью. Ничего необычного для текущей формы, но это не из лёгких, на самом деле из языка, прокушенного в борьбе с эмоциями, которые он не должен показывать. Мидория поправляется супербыстро; он приходит часто, что, пожалуй, мило. Яги в скором времени поправляется тоже. В день выписки ему говорят, что Айзава полностью восстановится, и он снова заплёвывает кровью пол в кабинете Исцеляющей девочки. Он не может сказать, когда начал так переживать за Айзаву. Яги просто переживает за всех, наверное.***
Тоска обживается в нём. Ему больно; больно за Мидорию, обречённого взвалить на себя ношу Всемогущего. Ещё есть… неотвратимая депрессия, медленно наступающая, когда ты смотришь, как твоя сила утекает сквозь пальцы. Постепенно становишься бесполезным. Остаёшься в этом жалком теле увядать и умирать. Как Всемогущий он прекрасен. Желанен. Звезда, любимая всеми, кто удосуживается надеяться на лучший мир. Но это обессиленное тело; оно бесполезно. Яги бесполезен двадцать три часа в день. Жалкий. Жалкий.***
Когда Яги впервые видит его без повязок, сердце делает эту тупую штуку снова, ударяется в рёбра, как в большой барабан. Айзава выглядит усталым, как всегда, взлохмаченный, глаза полуприкрыты, руки в карманах. Они одни в учительской; Яги — Всемогущий — улыбается и взмахивает ладонью. — Айзава! Дружище! Тебя отлично подлатали, как вижу. — Хмфх, — скрежещет тот, топчась у кофеварки. — Как твои глаза? Айзава сжимает кулак и цедит: — В порядке. — Восхитительно! — Всемогущий улыбается и уводит руки за спину, вежливо и учтиво. — Я, э… — Чего тебе надо? — скрипит Айзава и пробует свой кофе. Он резкий, как и всегда, отмечает Яги. — Ох. — Всемогущий одёргивает пиджак. — Просто поболтать! Теперь ты здоров, и вообще. Я думаю, нам стоит обсудить произошедшее. Короткая пауза, в которую Айзава ставит свою чашку и поворачивается на пятках. Его воспалённые глаза сужаются, волосы облаком обрамляют лицо. — Не оскорбляй меня. — Эм… — Если ты хочешь поговорить, не начинай в этой дурацкой скорлупе. — Айзава скрещивает руки. — Ты знаешь, я этого терпеть не могу. Всемогущий замирает с вымученной улыбкой, замолкает от неожиданности. В мгновение ока клубы дыма рассеиваются, он становится настоящим; всклокоченные волосы, тонкое, вытянутое тело. Боль в боку утихает. Яги щурится и закатывает рукава слишком большого пиджака. — Не цыкай на меня, чёрт возьми. Ты знаешь, что нам нужно обсудить это. — М-м-м, — воркует Айзава, вновь беря в руки чашку. — Видишь? Уже лучше. Яги вздыхает и трёт глаза левой рукой. Щёлкает замком, запирая дверь, и со вздохом садится. — Пока… пока ты был не у дел, уверен, ты слышал о последствиях битвы. — У тебя только час теперь. — Айзава делает глоток. — Досадно. — Это не смешно. — Похоже, что я шучу? — Я больше не могу сражаться. — Яги обхватывает голову руками. — Мне нужно экономить силы. Использовать, что осталось, чтобы помочь детям. — Хорошо. — Айзава открывает ещё пакет сливок и добавляет в кофе. — Будем чаще видеть настоящего тебя. Яги стискивает зубы и тяжело смотрит через комнату. — Ты не понимаешь опасности. Проклятье, и я ещё думал, что ты должен лучше всех понимать. — Нет, Яги, — монотонно говорит Айзава, — это ты не понимаешь. Яги существует. — Он делает глоток. — Яги не какая-то маска для публики. Яги может сделать больше хорошего для этих детей, чем Всемогущий, клянусь тебе. Никакой больше грёбаной лжи. Яги открывает рот и снова захлопывает. Айзава продолжает, бесстрастно пожав плечами: — Итак, Символ Мира в отставке. Что, люди думали, это будет продолжаться вечно? — Он раздражённо фыркает. — Они идиоты. — Людям нужна надежда. — Они найдут кого-то ещё, чтобы надеяться. — Айзава неожиданно поднимает взгляд, возмутимый и расслабленный. Он выглядит таким раскованным в собственной шкуре. Что-то, чего сам Яги пока ещё не умеет. Айзава направляется к двери, лениво бормоча: — Или это тупое идолопоклонническое дерьмо закончится. Видит бог, я не хочу, чтобы какой-то несчастный ребёнок взял это на себя. Дверь закрывается с тихим щелчком. Яги остаётся размышлять над суровой правдой.***
Он проводит больше времени за кадром. Тренирует Мидорию; иногда сражается, всего лишь час; но в основном он здесь, проверяет письменные работы. Принимает решения со школьным советом. Скучно, но что поделать. Яги ненавидит эту форму. Презирает её, вообще-то, со всей страстью. Он не может поднять коробки выше головы. Едва может взбежать по лестнице. Кое-что гложет Яги. Грызёт, как моль свитер, изнутри. Яги вытирает доску, смахивая тщательно вырисованные стратегии боёв, о которых он рассказывал классу утром. Тряпка падает из дрожащих рук. Он подбирает её, но роняет снова. Посмеивается над собой и встаёт, крепко сжимая тряпку. Айзава разглядывает его через кабинет, глаза прикрыты, выглядит скучающим. Привычно. — Чёрт. — Яги отворачивается к доске. — Никак не могу поверить, что эту форму ты предпочитаешь Всемогущему. — Ты шутишь? — отвечает Айзава, тембр ровный и низкий, как всегда. — От жизнерадостности Всемогущего меня физически блевать тянет. Это должно быть обидно, если честно, но Яги опять смеётся. Проводит ладонью по лицу; оно такое узкое — настолько мягче упругой кожи Всемогущего. — Ну ты и зануда. — Такой ты более сносный, — отвечает Айзава, сонно поднимаясь из-за своего стола. — Обычный. — Быть обычным жизни не спасает. — Ты спас более чем достаточно, — скрипит Айзава, — кончай уже хандрить. Оставь эту ношу другим наконец. Яги замолкает; замирает, потому что осознание отставки нависает над ним. Осознание того, что ему правда не станет неожиданным образом лучше. Что ему нужно поверить в других теперь. С этим справиться непросто.***
Директор предлагает ему стать штатным преподавателем; Яги ценит это больше, чем готов признать. Приятно знать, что он всё ещё нужен. Всё ещё в памяти как сильный Всемогущий. Он замечает между делом, что Айзава проводит больше времени рядом, чем обычно. Айзава из тех, что держатся подальше; занимаются своими делами и не обращают внимания на других — но он держится поблизости. Держит дистанцию, возможно, но всё-таки близко. Он в углу класса — смотрит на него в учительской — наблюдает, когда Яги уходит домой. Это странно. Яги не протестует; если они сближаются, то прекрасно. Вот только Яги видит сон о нём. Сон, где он держит Айзаву на руках, переломанного, в крови. Сон, где он отдаёт тело стайке перепуганных детей. Сон, где он даже улыбнуться не может. Сон, где он даже не может скрыть собственный страх. Воспоминание. Яги рывком садится на постели, беспорядочно трогает лицо, глаза распахнуты, дыхание тяжёлое. Но хуже всего — хуже всего оказалось проснуться с этим образом в голове; образом Айзавы; и немедленно подумать о красоте. Красоте.***
Яги на сто процентов уверен, что ему не мерещится пока что. Айзава определённо наблюдает за ним больше. Что, гм, особенно настораживает, потому что Айзаву вообще мало что интересует. Независимо от причин, Яги это смущает особенно. Он стоит на школьном балконе — смотрит, как дети тренируются, счастливо перекрикиваясь. Айзава внизу, руки в карманах, воспалённые глаза смотрят в пространство. Яги кладёт локти на перила и вздыхает. Ветер здесь прохладный, треплет волосы, чёлка качается перед лицом. Он не может перестать смотреть на Айзаву. Тот такой спокойный, длинные волосы, расслабленная поза и вообще. Красные глаза резко поднимаются к нему; Яги слишком удивлён, чтобы отвернуться. Айзава смотрит достаточно долго, чтобы Яги заметил, как его взгляд скользит от ботинок до головы, прежде чем Айзава отворачивается.***
— Ты пытаешься навсегда стереть мою причуду? — шутит Яги в учительской однажды, пусть и слегка нервно. Айзава моргает, лицо безразличное, что означает: нет, болван. Яги скребёт в затылке и откидывается на спинку дивана. — Боже, так я тебе и поверил. — Мне просто интересно. — Айзава подпирает голову, уткнувшись локтем в спинку дивана напротив. — Так привык видеть тебя верзилой. Когда подберёшь одежду по размеру? Яги смотрит на свои бёдра. Да, он всё ещё носит слишком широкие штаны и мешковатый пиджак. Он выглядит, как ребёнок, маленький и тощий, заигравшийся в переодевания. — Я… — Яги моргает, и морщит нос, посмеиваясь. — Кажется, у меня сейчас непростой период. — Хм, — Айзава по-прежнему выглядит скучающим. Яги всё ещё ощущает жар его взгляда. Он вздыхает. — К этому нелегко приспособиться. Я всегда был Всемогущим. В том теле самоуверенности через край. Трудновато вот так потерять её. Айзава вскидывает бровь. — А в этом теле тебе чего стесняться? Яги сглатывает кровь и смотрит со недоверчиво. Оглядывает себя и поднимает взгляд. — Поддеть меня пытаешься, так ведь? Айзава фыркает и поднимает голову. Волосы льются следом. Отросли, замечает Яги. Айзава скребёт щёку, прямо где щетина, и шумно вздыхает. — Никогда не понимал общепринятых стандартов красоты. Яги сглатывает, и грудь его поднимается с резким вздохом. Ладони неожиданно потные. Айзава поднимается с дивана напротив. — Все трепались о том, как прекрасен Всемогущий. — Он пересекает комнату, стягивает с шеи ленты и бросает их на кофейный столик. — Меня никогда не манила эта форма. Слишком высокий. Чертовски громкий. Горло перехватывает; сердце бьётся быстрее. Он не уверен точно, что Айзава собирается сделать, но знает точно, что останавливать его не станет. Айзава склоняется к нему, упираясь правым коленом в подушки у его бедра. Поднимает руку, впиваясь в спинку дивана, и Яги сглатывает больше крови. — Эта форма лучше. — бормочет Айзава, голос сосредоточенный и ровный. — Тише. Симпатичнее. Симпатичнее?! Он пригвождён к дивану, и с этим приходит ощущение беспомощности — и в определённой степени, возбуждения от того, что кто-то седлает твои колени. Как Яги он ниже, не два с лишним метра — может, метр восемьдесят. Одного роста с Айзавой, просто тщедушней. — Что ты делаешь? — бормочет Яги, тихо и податливо. Айзава пожимает плечами. — Что хочу. Мозг Яги будто коротит. Руки Айзавы вцепились в спинку дивана за его головой — руки, которые были изодраны и переломаны. Яги может разглядеть шрам под его глазом, заживший и светлый. Он не уверен, когда приподнимается; не уверен, почему его ладонь ложится на затылок Айзавы и тянет его ниже, достаточно близко, чтобы поцеловать. Спина Айзавы слегка выгибается, голова наклоняется, волосы закрывают их лица. Это почти забавно; они оба такие взъерошенные, такие выцветшие. Их губы потрескались; Айзава облизывается, и неожиданно становится гораздо лучше. Яги выдыхает через нос — пытается игнорировать, как его ладонь дрожит на шее Айзавы. Он правда горячий — его губы тоже, скользят медленно и лениво. Айзава целуется, как Яги и думал, долго прижимается губами, медленно отстраняется, спокойно и неторопливо. Не то чтобы, ох, Яги думал об этом много или, ух, вообще думал. Что-то скручивается внизу живота Яги, пока они целуются; он знает, это не рана — боль слишком сладкая. Слишком приятная. Айзава едва ли отстраняется, дышит носом и возвращается. Яги поднимает веки, совсем чуть-чуть, чтобы увидеть: глаза Айзавы смотрят на него неотрывно, усталые и красные. Яги отстраняется и удивлённо задыхается. Глотает воздух и пялится, но Айзава и не думает шевелиться. — Эм… — Яги моргает. Его тело дрожит против воли. Сердце стучит самую малость слишком громко. Айзава закатывает глаза и садится обратно на бёдра Яги. — Ну ты и тугодум. Яги мямлит и отворачивается, чтобы сглотнуть кровь. Кашляет. — А ты нетипично наседаешь. Что это нахрен было? Айзава уклончиво отмахивается, ладони падают со спинки дивана и дальше, к низу мешковатой рубашки Яги. Пальцы возятся с краями, прежде чем забраться внутрь, прохладно лечь на разгорячённый торс Яги. Тот задерживает дыхание; смотрит, как Айзава бережно скользит ладонями по груди, обводит шрам и откидывается назад, хмыкая. — Скажи мне. — Айзава слегка двигается на его коленях, выглядит заскучавшим. — Яги девственник? Тот фыркает. — Ты серьёзно? — Я говорю не про Всемогущего. — Айзава закатывает глаза. — Я об этом теле. Яги моргает. Дважды, потом ещё раз, потому что об этом даже не думал никогда. Открывает рот и захлопывает снова. Губы Айзавы кривятся в ухмылке; пальцы возвращаются к рубашке. — Забавно. — Думаю… да, — Яги размышляет вслух. — Но это неважно, чёрт. Я вдоволь задниц поимел героем. — Не считается, пожалуй, — хмыкает Айзава и прижимается губами к его уху. — Другое тело. — Чёрт возьми, — выпаливает Яги, и Айзава то ли фыркает, то ли смеётся. Трётся о его щёку, что не должно быть настолько горячо. Яги крепче сжимает волосы на его затылке — они мягкие. В смысле, гораздо мягче, чем Яги ожидал. Он тянет нежно, и Айзава подчиняется, запрокидывая голову перед второй партией поцелуев. В этот раз Яги облизывает их губы, язык скользит наружу и обратно — уважительно. Айзава рокочет — звук где-то в горле — и Яги приходится слегка отстранить его. Айзава замечает движение, но не одёргивает. Просто целует его, лениво, и медленно, и превосходно. Это слегка смущает — его напор — но Яги очень далёк от возражений. У него не было секса после ранения — он не целовал никого очень, очень долго. Айзава отрывается от его губ, его собственные тихо чмокают. Взгляд снова скользит по нему; Яги сложно держаться уверенно, делая всё это в своём настоящем теле. Непросто расслабиться так — когда он знает, что его волосы торчат клоками, одежда висит мешком, а руки скорее мягкие и длинные, чем крупные и сильные. Ладони сжимают его запястья, скользят, тянут огромный пиджак, затем Айзава выпрямляется и обхватывает его лицо ладонями. Этот воспалённый взгляд быстро поднимается к часам, тихо тикающим над диваном. Айзава бормочет: — Перерыв окончен. Яги задыхается: — Оу. — Завтра, — говорит Айзава, — надень одежду по размеру. И уходит.***
Странный, странный, странный. Айзава такой странный. Он будто получает своего рода удовольствие, мороча Яги голову. Тот идёт домой и принимает холодный душ раз шесть, просто чтобы спастись от странного, тёплого ощущения в груди. Его квартира не слишком подходит для героя. Его никогда не интересовали деньги и блестящие побрякушки. Что может объяснить, почему его так привлекает Айзава. Неразличимый взгляд, таинственное тело. Медленные движения, ленивое дыхание, будто каждый вдох ему докучает. Яги выбирается из душа — встаёт перед зеркалом, полотенце на бёдрах. С волос стекает вода — вытянутые черты его лица выглядят не такими бледными в свете ламп, но тело по-прежнему такое маленькое. Пресс на месте, но искорёжен и смят раной на боку. Он роняет полотенце — осматривает худые бёдра, маленькие икры. Это тело жалкое, но другого у него нет. На следующий день Яги ведёт занятия, как Всемогущий, и переодевается в туалете после. У него не так много одежды по размеру, но есть один маленький костюм и одна-две рубашки. Он видит Айзаву в коридоре. Думает, что видит, как его глаза слегка расширяются — но Айзава исчезает, быстро, как тень, Яги остаётся брести по школе в одиночестве.***
Он разбирает бумаги, когда слышит щелчок замка. Сидит за своим столом, узел галстука ослаблен, глаза устали от тусклого света в кабинете. Яги поднимает взгляд — уходит секунда или две, прежде чем он видит тёмную фигуру, огибающую край стола и вздёргивающую его за воротник. Его тело парит — естественная реакция, готовность преобразиться — но он видит глаза Айзавы, и тело расслабляется. Айзава смотрит, нахмурив брови, в тёмных зрачках закручивается пламя, когда он толкает Яги спиной в стену у стола. — Блядь, — рычит Яги. — Какого хрена? — Ты послушал меня, — заявляет Айзава этим своим низким голосом. — Ты меня никогда не слушал. — Он жадно оглядывает каждый отлично скроенный шов костюма. — Показалось, идея хорошая. — парирует Яги. Айзава хмыкает и прижимается всем телом, протискивает бедро между ног Яги, смотрит воспалёнными глазами насквозь. — Отличная идея. Он поднимает руки; скользит вниз, касаясь пальцами мягкой костюмной ткани. Она серая — блёклый цвет в сравнении с жёлтым костюмом Всемогущего. Руки Айзавы смыкаются вокруг его талии. Большими пальцами он обводит узкое тело Яги. — Что с тобой не так? — бормочет Яги, опуская голову к плечу, когда Айзава наклоняется. — Я всё время вижу сны, — говорит Айзава. — О тебе. Это бесит. — Оу. — Мне обычно ничего не снится, — поясняет Айзава, скользя губами по его шее теперь, там, где воротничок встречается с кожей. Его дыхание тёплое, щетина колется, но не мешает. Яги дрожит. — Может, мне просто нравится это тело, — размышляет Айзава вслух. — Столько потенциала. Яги фыркает, поднимает ладони и гладит Айзаву. Уже может почувствовать мускулы на торсе, сильные, жёсткие под его пальцами. — У этого тела нет потенциала, Айзава. Оно умирает. — Мы все умираем, — отвечает Айзава и поднимается, прижимаясь губами к его челюсти. Дыхание Яги вырывается со стоном, спина выгибается, когда бедро между его ног слегка двигается. — Я остановлюсь, если ты хочешь. — Я говорил, что хочу? Айзава ухмыляется ему в ухо; подаётся назад, упиваясь Яги. И опять — в его взгляде столько всего. Это заставляет Яги чувствовать… чувствовать… Чувствовать себя Всемогущим. Будто он прекрасен, у него вся уверенность мира. Эти длинные пальцы возвращаются, тянут, толкают, стаскивают его пиджак прочь, гладят плечи сквозь тонкую ткань рубашки, поднимаясь к верхней пуговице. Они поднимают его руки, ныряют глубоко под бёдра. Яги горит. Он не уверен, что может с этим справиться; думает, что оставшееся лёгкое может взорваться. Так что он запускает ладони обратно в волосы Айзавы и дёргает на себя, впивается в его губы. Зубы сталкиваются, но Айзава склоняет голову под нужным углом, и поцелуй вдруг становится влажным и мягким. Всё ещё медленно, всё ещё дразняще, но Яги нравится. Нравится медленный темп. Нравится нежное давление, когда Айзава расстёгивает его рубашку. Когда с последней пуговицей покончено, ладони Айзавы возвращаются, кружат, обводят каждую линию его груди, рёбер, живота. Очерчивают косточки, возвращаются к костюмной ткани, стискивают его задницу. Преклонение перед телом одновременно чуждое и знакомое для Яги. Он не привык быть принимающей стороной, особенно так, разгорячённым, у стены, с напряжённым членом у сильного мужского бедра. Яги вдыхает сквозь зубы — ощущает себя подростком, когда стонет. Айзава ухмыляется ему в рот; Яги ждёт ядовитого замечания, которое так и не звучит. — Я на этом столе тебя трахну, — говорит Айзава в поцелуй. — Жилы из тебя вытяну. Яги дрожит. — Не думал, что тебе нравятся грязные разговорчики. — Кто сказал, что это они? — Айзава целует его раз, другой, опускается губами, прежде чем продолжить. — Только констатирую факты. Яги фыркает — звук теряется в губах Айзавы. Он поднимает руки, чтобы стянуть его ленты; они падают на пол. Яги бормочет: «Позволишь отсосать тебе?», потому что как бы хорошо это ни звучало, он не хотел бы позволить кому-то, кто мог бы войти, увидеть его со штанами на щиколотках, пока Айзава вколачивается в него. Боже, одной только мысли достаточно, чтобы у Яги член дёрнулся в чёртовых брюках. — В другой раз, — отвечает Айзава. Он поднимает Яги за бёдра, будто тот ничего не весит, и подсаживает на край стола. Бёдра Яги разъезжаются сами; Айзава встаёт между них. Они снова прижимаются губами, пальцы вплетаются в волосы, сжимают бёдра. Рубашка Яги скользит с его плеч, сползает к локтям. Руки Айзавы медленны и умелы. Он расстёгивает молнию, приспускает штаны ровно настолько, чтобы плюнуть в ладонь и достать член Яги. Волна стыда накрывает его с головой. Стыда за себя. Он хочет преобразиться — быть Всемогущим, быть Всемогущим, быть… Айзава затыкает его поцелуем. Он не болтлив — ни звука лишнего, правда, но он пахнет охренительно, и его ладони двигаются плавно и уверенно. Яги не помнит, когда так заводился в последний раз. Айзава дёргает Яги к себе, тянет его собственные джинсы вниз. Яги задаётся вопросом, вообще-то, неужели Айзава действительно хочет трахнуть его прямо здесь?.. — Эм… — Хватит дёргаться, — Айзава рывком тянет его и прижимается бёдрами. Яги не может отвести взгляд — только впиваться в плечи Айзавы и стонать, когда он обхватывает пальцами их обоих. Член Айзавы отлично ложится к его собственному, влажный от слюны, такой же твёрдый. Это утешает немного, если таким вообще можно утешиться. — Блядь, — цедит Яги, и ругается громче, когда Айзава двигает бёдрами. Айзава шикает на него, целует медленно, потому что хочется. Его бёдра двигаются терпеливо и опытно. Яги думает о том, что он, наверное, действительно хорош в постели. Думает, что сам мог бы подчиниться ради этого — чтобы почувствовать это сильное тело, его вес на себе. Айзава выворачивает правое запястье, держит ритм отличный, чтобы у Яги свело живот, но не слишком быстро, чтобы тот не кончил в тот же момент. Яги хрипит, и дышит, и один раз избегает поцелуя, когда кровь подступает к горлу. — Прости, — стонет он и жмурится, когда Айзава снова двигает рукой. Айзава лишь пожимает плечами; выдыхает с тихим стоном и снова вскидывает бёдра. Яги смотрит на него в этот момент — изучает его лицо. Он странно привлекательный. Непринуждённый. Его левая рука скользит по внутренней стороне бедра Яги. Сжимает время от времени иногда выводит мелкие круги большим пальцем. Он не думал, что Айзава может слепо обожать кого-то, но вот они здесь. Яги бормочет проклятия, когда Айзава ускоряется. Голова запрокидывается, светлые всклокоченные волосы падают между ними, когда Яги прижимается лицом к выемке над ключицей Айзавы и стонет. Это слегка грязно. Не всё слажено, конечно, но чувства Яги подводят. За окнами тускло, солнце медленно садится. В кабинете тихо, не считая их тяжёлого дыхания и редкого скрипа стола. Яги задыхается, и задыхается, стонет неожиданно, когда Айзава двигает рукой. Его телу не так много нужно. Не этому телу, по крайней мере. Он думает, что мог обслюнявить плечо Айзавы. Если и обслюнявил, Айзава не протестует. — Блядь, я… — Яги поднимает бёдра, их члены скользят. — Ммм. — Сколько же, — задыхается Айзава, — сколько людей хотели бы видеть Всемогущего таким? — Он взмахивает рукой. — Взмокшим и расхристанным. — Всемогущий т-так не трахается, — ухмыляется он. — В зените я мог вечность продержаться. — Не сомневаюсь, — невозмутимо отвечает Айзава. Его правая ладонь сжимает их обоих, они оба вздрагивают. — Но это лучше. Ты такой отзывчивый, Яги. — Он стонет, поднимаясь выше. — Такой красивый. — Это тело, ох, не красиво. — Я очарован им. — Перестань. — Он сжимает зубы и сглатывает. Он близок; ладонь Айзавы держит ритм, как и его бёдра. — Поздно, — низко воркует Айзава в его ухо, и Яги хнычет. Он выпутывается из рубашки и опускается ладонями к заднице Айзавы. Тот сжимает жёстко и сильно толкается бёдрами, двигая рукой точно, как Яги и нужно. И они заканчивают так, глотая стоны и задыхаясь. Айзава давится воздухом — всё, что Яги слышит, прежде чем его тоже прошивает дрожь, когда он кончает в ладонь между ними. Яги дрожит, трепещет, пока искры под кожей не исчезают. Оргазм тяжелее в этом теле; уходит вдвое больше времени, чтобы перевести дух. Ну и беспорядок они развели. Боже, они что, подростки? Трахаться в классе, будто им шестнадцать? Айзава усмехается; Яги, должно быть, сказал это вслух. — В следующий раз. — Айзава скользит ладонью по бедру Яги. — Я приду готовым. Яги шипит, отворачивается, чтобы сплюнуть кровь на пол. Айзава находит его рот и целует всё равно, вместе с кровью и прочим. — Омерзительно, — бормочет Яги. — Бывало и хуже, — отвечает Айзава.***
Наступает день, когда Яги приходится сражаться. Приходится протолкнуть этот ствол в глотку, будто кляп. Разве что теперь, когда он чувствует запах пороха — думает, что на спусковой крючок нажмут — он не один. Мидория, Киришима, Бакуго… Иида, Урарака, Тодороки, Асуи. Больше героев, учителей — спасителей. Айзава. Всемогущий больше не одинок. Яги тоже. — Ты так убьёшься, — говорит Айзава однажды, опустившись между его ног, покусывая синяки. — Умрёшь, если так и будешь рисковать. — Я всё равно умру. — Жизнь для тебя настолько бросовый товар? — Айзава снова кусает его. Яги долго думает об этом.***
Как ни странно, но жизнь начинает налаживаться после этого. Этого — падения Всемогущего. Ран на боку. Покидающих его сил. Это жалкое тело больше не кажется чужим. Начинает ощущаться привычным, его собственной шкурой. Он больше не ненавидит его так сильно теперь. Ему по-прежнему больно видеть, как они сражаются. По-прежнему больно видеть этих детей, разбирающихся с тем, с чем им рано иметь дело — таким юным, таким юным. По-прежнему больно просто сидеть. Но, впрочем, он делает, что может. Он думает, что меняет отношение из-за Айзавы. Айзава ни за что не признает, но это так. Он снова чувствует себя живым — через горячие поцелуи в тишине учительской, или через то как его спина прижимается к стене в кладовке, когда Айзава трахает его там, а не дома. Ах, да, это тоже. Айзава теперь иногда отправляется с ним домой. Яги не придаёт значения деталям. Он не может думать о смерти и жизни, добре и зле. Вместо этого он думает о том, чего хочет. Хочет, чтобы у этих детей всё было хорошо. Чтобы Мидория был в безопасности. Хочет Айзаву (точка). Жизнь может быть сносной. Даже со стволом у его щеки.