***
Когда на тренировке Настя падает с выброса, это выглядит ужасно, так, что у Саши сердце обрывается. Она как-то совсем страшно врезается в лёд локтём и коленом, так, словно вот-вот должна раскрошить их от удара, а потом растягивается плашмя, и её ещё продолжает тащить по льду инерцией, пока не впечатывает в борт. Первая мысль, которая машинально мелькает у Саши, — Тамара Николаевна ему голову оторвёт. Вторая, более осмысленная, приходит секундой позже: да он сам себе голову оторвёт, вот этими самыми руками, а потом и руки тоже. Это же надо было так метнуть партнёршу, чтобы её совсем по льду размотало, и как умудрился только, олух царя небесного. Холодея, Саша спешит к Насте. Он боится, что она в лучшем случае еле поднимется и отправится за бортик нянчить и зализывать глубокие ушибы, а в худшем — у неё что-нибудь сломано, и тогда можно прощаться с сезоном. Но Настя уже встаёт на четвереньки и только оглушённо трясёт головой. — Бумкнулась, — спокойно объясняет она и хватается за Сашино колено, словно ощущает в нём более надёжную точку опоры. У Саши немного отлегает от сердца. Ладно, для переломанного и разбившегося всмятку человека Настя слишком бодрая. Похоже, всё-таки пронесло. — По-моему, это называется «грохнулась», — мягко возражает он и опускается рядом на колени, чтобы Насте было проще за него ухватиться. — Да ещё смачно так. Перепугала меня. Кости целы? Голова не кружится? Сколько пальцев я показываю? — Ты ими мельтешишь. Я так не понимаю, — ворчит Настя. Цепко ловит Сашу за запястье, вглядывается в его руку как-то очень долго — у Саши в эти мгновения перехватывает дыхание, когда он думает о том, что всё-таки, похоже, всё плохо, — а потом задумчиво тянет: — А ты считаешь с большим пальцем или без? С большим пальцем — три, без него — два. А что ты на самом деле имел в виду? Сашу попускает второй раз за три минуты. — В глазах у тебя не двоится, судя по всему. Остальное не так важно, — вздыхает он. И осторожно обнимает Настю за плечи, помогая ей подняться. — Как чувствуешь себя? Где болит? — Везде болит, — театрально вздыхает Настя. И тут же сдавленно хихикает и говорит уже спокойнее: — Ну, бок ободрала, кажется. А может, не ободрала, может, просто синяк. Да что, в первый раз, что ли. Ты там уже всё знаешь про то, как я шлёпаюсь. Саша знает слишком много. Это-то и пугает. Он живёт в режиме постоянного переживания, потому что на тренировках Настя падает часто. Да, на соревнованиях она неизменно собирается и делает всё чисто, за редкими исключениями. Но на тренировках… Саша подумывает на Новый год потребовать у Деда Мороза запасное сердце. Потому что этому уже совсем паршиво. К нему полным ходом подкрадывается инфаркт. Саша ожидает плохого в любой момент. С Настей случается даже и такое, что она может запнуться и упасть даже на беговом, когда никакой угрозы будто бы совсем нет. Это необъяснимо, учитывая её почти полную идеальность на соревнованиях. Вероятно, думает Саша, она, что называется, «копит ману», старается как можно меньше потратить вне турнирных прокатов, чтобы потом в решающий момент вложиться всей силой, всей мощью. Если это тактика, то она вполне рабочая… только от этого легче совсем не становится. Не переживать за Настю невозможно. Да, Саша знает, какая она сильная, знает, что ей покоряются очень сложные элементы, которые выкатывают отнюдь не все, но вместе с тем Настя вовсе не выглядит по-каменному непоколебимой. Она не похожа на стальную женщину, которая при столкновении со стеной сломает стену, а сама не только не согнётся, но и не покачнётся. Напротив, в её облике много мягкости, девичьей нежности. Это всё ей очень идёт, и Саша совсем не против, ему и самому гораздо приятнее носить на руках прелестную девушку, а не железного Терминатора, но как же больно смотреть на Настины падения! Она как будто вот-вот должна разбиться, её мягкости как будто совсем нечего противопоставить жёсткому льду… Но нет. Она сильнее этого. Раз за разом она не разбивается, а встаёт и продолжает катить. Иногда, когда падение совсем плохое, Настя берёт паузу на то, чтобы немного отсидеться за бортиком — но и только. Похоже, под внешней нежностью она действительно накрепко бронирована изнутри. И даже как будто из них двоих почти вся броня досталась ей — у Саши-то сердце в лоскуты. — С тобой никакого валокордина не напасёшься, — ворчит он. Настя успокаивающе машет рукой. — Брось, — легко говорит она. — Я всегда удачно бумкаюсь, ты же знаешь. Дёшево отделываюсь. Ничего мне не будет. Саша зачем-то некстати вспоминает, как он едва не уронил её в Пекине. Как она вдруг соскользнула с плеча, нырнула головой вниз, а у него внутри всё оборвалось, и он, с трудом соображая, метнулся предотвратить, поймать, подстраховать и сам первый вписался затылком в лёд. В груди неуютно сжимается: тогда он хотя бы был рядом, мог что-то сделать, мог взять удар на себя. А когда она вот так вот, с выброса — ну как?.. — Однажды везение кончится, и будет тебе не турниры, а травматология, — говорит он мрачно. — Настя, ну надо же осторожнее как-то! — Сплюнь! — требует Настя, зажимая ему рот ладонью. — И рот иди вымой! Лучше с мылом. Что это за чернозём? Откуда ты его говоришь и зачем? На турнирах я осторожна. Так осторожна, как только могу. А на тренировках… ну не хватает меня на них. Тут не осторожничать надо, а границы возможного раздвигать. Конкуренты, вон, не спят. Уже тычут четверной подкруткой во все стороны. И нам тоже что-то надо! Нет, Саш, перестраховываться некогда. Догонят и обгонят. Саша целует её в ладонь и вздыхает, предчувствуя, что его мучения до пенсии не кончатся.***
— Если бы я могла ненадолго перестать бумкаться на тренировках, — почти напевно говорит Настя у него за спиной, снисходительно объясняя кому-то свою шутку, — то у меня получилось бы сосредоточиться, и я бы бумкалась гораздо меньше. Но я не могу. Потому что бумкаюсь. Это сильно отвлекает. Саше совсем не смешно.