11 недель декабря

      В конце-концов, внезапно решает Чимин, и шаг его становится легче, у меня есть время, чтобы подумать.       Думать ему есть о чём, хоть всерьёз, хоть не очень. Взятый в университете академотпуск заканчивается через добрых девять месяцев. Да, не получилось разобраться со всем разом и в два счёта, как он планировал. Ни своего великого предназначения, ни глобального смысла жизни Чимин пока не нашёл. Но ведь побеждает не самый быстрый, а самый упорный. В упорстве Чимину не откажешь, и не из такой жизненной задницы вылазить доводилось. Сейчас он волен делать что угодно, и осознание свободы немножечко оглушает.       Чимин работает барменом в клубе.       Собственно, с этого и начинаются все его проблемы.       Хайб – клуб вполне нормальный, несмотря на то, что обычный, а не гей-клуб, и публика у них бывает всякая. Начальство Чимина ценит, коллеги тоже, без перегибов, но вполне искренне – гадостей не делают, мерзких комментариев не отпускают, за задницу не лапают и ведут себя в целом дружелюбно и приветливо. Их в штате под сотню человек, там и в лицо-то не всех запомнишь, но Чимина помнят, и он помнит всех по именам.       Требования к работе невысокие – нужно просто её работать, не отлынивая, и с этим Чимин вполне справляется. Не высшая математика, в конце-концов. Хоть и не разгуляешься особо – основную кассу у них делают совсем не интересные, сложные коктейли, а шоты, пиво и ярко-синяя алкогольная химия в бутылках. На вкус как стеклоочиститель с мятой, зато вставляет мгновенно, и голова потом удивительным образом не болит. Чимин грустно вздыхает, но понять посетителей может – у них не то заведение, в которое идут за чем-то интересным и авторским, и остаются посидеть за стойкой, увлекшись беседой с барменом. К ним приходят напиться, убиться на танцполе и найти себе кого-нибудь на одну ночь. Священное право каждого.       Проблемы Чимина начинаются с того, что Хайб закрывается.       Не в половине пятого утра воскресенья, как обычно, а насовсем. Здание признали аварийным, и непонятно, проще его снести или, всё же, отреставрировать, убив на это примерно вечность. В любом случае, клуб существует последнюю неделю, что будет с ним после – одному начальству известно. Хотя, судя по их сложным лицам, – далеко не факт.       Чимину начальство жаль, конечно, но думает он, в первую очередь, про себя. Платят им каждые две недели, сбережений особых у него нет, аренда и без того съедает две трети зарплаты. В декабре будет просто нечем платить. Да и есть тоже будет не на что, если он быстро не подыщет себе новое место. Подыскать что-то новое в конце ноября – задача не из легких, обычно все наборы завершаются в октябре. Остаются только заведения с большой текучкой – либо платят паршиво, либо коллектив отстойный, либо район не очень, либо всё сразу.       Окутанный невеселыми мыслями, как гусеница шелкопряда – коконом, Чимин меняет толстовку на форменную футболку и становится за стойку на десять минут раньше положенного. Ему за это не доплатят, ну и хрен с ним. Лучше поскорее занять руки делом, чем остаться наедине с тяжелыми размышлениями. В этом вся прелесть работы в клубе – поток людей такой, что некогда отвлекаться.       Тэхён приходит ближе к часу ночи, когда трезвых людей на танцполе уже можно по пальцам пересчитать.       С Тэхёном Чимин познакомился совершенно фееричным образом, за этой же барной стойкой. Тот подошёл за вином, стильный, чересчур красивый для их клуба, излучающий вполне однозначные вайбы совершенно не-гетеро толка. Смерив Чимина странным, темным, задумчивым взглядом из-под длинных ресниц, внезапно предложил:       – Хочешь достану тебе карту?       – Винную или коктейльную? – улыбнулся Чимин. Глаз у него был наметанный, никакой опасности он не почувствовал. Разве что приятное покалывание в затылке.       – Эти у тебя и без меня есть, – резонно заметил парень. – Я говорю про Таро.       И тогда Чимин заметил, что красивый посетитель действительно тасует в руках колоду – картонные прямоугольники переливались и бросали повсюду радужные отблески, отбивая лучи неонового освещения. Картинки на них походили на комиксы.       – Что тебе интересно? Про карьеру, про деньги, про власть? Нет, знаю, тебе – про любовь.       – Запишу в топ-три своего списка самых оригинальных подкатов, – фыркнул Чимин, даже слегка расстроившись.       – Я не подкатываю, – пожал плечами парень, сосредоточенно выбирая карту из колоды. Длинные, музыкальные пальцы ловко скользили по блестящим краям, пока не остановились, будто закончился завод ключа. На стойку легло изображение, почти в точности повторяющее то, что Чимин видел на работе каждый день – три человека на танцполе в свете прожекторов. “Три зелья” – гласила подпись внизу. Посетитель внезапно широко, квадратно улыбнулся и погладил карту как-то совсем уж нежно. – Вот видишь, нам с тобой точно не по пути. К тройничку я пока не готов.       Чимин не заметил, как сам рассмеялся в ответ. То ли от заразительной улыбки, то ли от странности ситуации, то ли от необъяснимой легкости.       Позже он узнал, что с Тэхёном, так звали его предсказателя, легко всегда.       Вот и сейчас Тэхён подходит к стойке уверенным, легким шагом. На нем широкие джинсы с поясом на массивном фастексе, со шлейками, цепями и даже небольшой блестящей сумочкой сбоку, и ползущий с плеча укороченный свитер оверсайз с люрексовой нитью, в котором дырок больше, чем цельного полотна.       Тэхён, с его соблазнительным взглядом сирены из-под отросшей, кудрявой челки, по-прежнему слишком красив для этого места. Куда лучше он смотрелся бы на площадке фестивального рейва на Burning Man или, хотя бы, на танцполе The Diamond – недешевого гей-клуба в Каннамгу. Но пути Тэхёна неисповедимы, и приводят его, раз за разом, к чиминовому бару в Хайбе. Не то, чтобы Чимин этому противился, честно говоря.       – Я тебе вино, ты мне карту? – улыбается Чимин вместо приветствия, наклонившись вперед, чтобы поцеловать Тэхёна в щеку. От него пахнет терпким, тяжелым парфюмом, и на ком другом запах звучал бы удушающе, но Тэхёну идёт. – Учти, платить всё равно придётся деньгами, это не ДнД, увы.       – Какая жалость, – картинно закатывает глаза Тэхён. Под нижним рядом ресниц переливается сияющими блестками тонкая линия подводки. – Вы до сих пор не принимаете оплату предсказаниями, ну что за прошлый век?       – Скоро и деньгами принимать перестанем, – с грустью вздыхает Чимин, снимая с рейла бокал на длинной ножке. – Мы закрываемся, эти выходные – последние.       – ЧимЧим, ты серьёзно? – из голоса Тэхёна мгновенно пропадают все ленца и томность, а из взгляда – поволока. – Ты практически безработный и ничего мне не сказал?       – Ты же предсказатель, а не фея-крестная, Тэхёни, – отмахивается Чимин, он не любит напрягать других своими проблемами.       – Я твой друг, – обиженно говорит Тэхён, и смотрит так пронзительно, что Чимин себя виноватым чувствует, будто в избиении котят участвовал, не меньше. – Даже не знаю теперь, друг ли, раз ты со мной не делишься тем, что для тебя важно.       – Друг, конечно, – Чимин тянется взять его за руку. Тэхёна обижать – всё равно, что отнять конфету у ребёнка или щенков пинать ногами – бесчеловечно и совершенно не в стиле Чимина. – Вот потому что друг, потому и не сказал. Не хотел грузить лишний раз, я не люблю расстраивать друзей.       – Ты меня расстроил, ничего не сказав. Не делай так, – он гладит большим пальцем тыльную сторону ладони, кругами, и отпускает. – Я пойду, а то нас сейчас твой старший взглядом испепелит. Мы слишком молоды и красивы, чтобы так глупо умирать. Увидимся после смены.       Изящно перехватив бокал, Тэхён исчезает в толпе быстро и незаметно, словно просто растворяется в неоновом свете прожекторов.       После смены у Чимина, как обычно, болит всё. Даже то, о наличии чего в своем теле он не подозревает. Незнание не освобождает от факта, что оно там есть и болит, потому что может.       От него пахнет кислым лаймовым соком, вишневым дымом из дым-машин и сладким лимонадом, который на баре разливают из пистолета, часто – мимо стаканов. Всё это хочется смыть с себя поскорее, но пока Чимин стаскивает грязную футболку с логотипом клуба, ныряет в толстовку, натягивает косуху и заматывается шарфом. Не идеально, конечно, но уже гораздо лучше – вещи чистые, с приятным запахом кондиционера для белья и почти выветрившегося парфюма.       Смену он закрывает, дремая одним глазом и раздраженно тыкая пальцем во всплывающие окна автоматической системы, любопытствующей “Почему вы уходите так поздно?”       Поздно – это половина шестого утра вместо пяти.       – Жизнь тяжелая потому что, – сонно бормочет Чимин, пряча нос в шарфе.       Тэхён ждёт его на улице, недалеко от входа, где обычно топчутся вышедшие покурить секьюрити. Тэхён тоже курит, его дутая курточка, больше него вдвое, расстегнута и почти сползла с плеча, обнажая резкий росчерк ключицы в растянутом вороте свитера. У Тэхёна всегда вид такой, словно он или потерялся, или затрахался, или всё сразу. Если подойти слишком близко – мгновенно попадаешь под влияние этой его томно-топкой хорни ауры, размазывающей по всем окружающим поверхностям тонким слоем, быстро и надежно.       Чимин уже качественно размазан десятичасовой рабочей сменой, потому бесстрашно шагает в радиус поражения и отнимает у Тэхёна сигарету.       – Ты мне карту обещал, – напоминает, затягиваясь влёгкую. Чимин не курит, но иногда причащается к тэхёновым сигаретам – они у него какие-то хитрые, со сладким фильтром, и пахнут чем-то таким же сладким и терпким, как и весь Тэхён.       – Это ты себе за меня пообещал, – возражает тот, но послушно лезет в свою блестящую сумочку на бедре, наощупь выбирая карту.       В этот раз на ней рассвет над городом и стоящая спиной фигура в окружении увитых цветущими лозами шестов. “Три жезла”. В половине шестого в конце ноября рассвета им не видать ещё часа два-три, хотя соответствие картинок реальной обстановке забавляет.       – Стабильный тройничок, – резюмирует Тэхён, пряча карту обратно. – Два раза – это уже почти тенденция, значит, ничего не испорчу и по шее не получу. Иди сюда, мой любитель делить на троих.       Он сгребает Чимина длинными руками, прижимая к себе, между распахнутых пол теплой куртки. Тэхён горячий даже на ощутимо морозном, утреннем воздухе, в такой близости он кажется не хуже обогревателя. Чимин разве что не урчит в его объятиях, притираясь холодным носом к шее, хочется растечься лужей прямо тут и никуда не идти.       Губы у Тэхёна тоже сладкие, то ли от сигарет, то ли сами по себе.       – Ты меня сейчас окончательно в недееспособное желе превратишь, – жалуется Чимин, обмякнув в его руках, как плюшевая игрушка. – А мне ещё домой ехать через пол-города.       – Я бы пригласил тебя к себе, но ты точно решишь, что я пристаю.       – Решу, – Чимин кивает и целует ещё раз, неторопливо, мягко и очень чувственно, так только с Тэхёном получается. Его хочется целовать целую вечность и больше ничего не делать. – И всё равно соглашусь. Хочу в душ и спать, завернувшись в одеяло. А час болтаться по метро не хочу.       – Душ и одеяло я тебе организую, – обещает Тэхён, забирая у него сумку и обхватывая за талию, чтобы удобнее было идти, не отлипая друг от друга. – И сам пристроюсь греть под боком.       – Идеально, – довольно выдыхает Чимин, повисая на его плече.       У Тэхёна он бывает нечасто – совесть не позволяет навязываться, хотя живет тот в паре станций от клуба, и к себе зовет регулярно. Квартиру снимает вдвоём с тихим, вечно занятым соседом, которого Чимин за полгода видел от силы раза три, и то мельком. В основном его дома попросту нет – то в одном офисе, то в другом, то в командировке на неделю. Можно не переживать, что они своими бесконечными дорамами и коллективными рыданиями, полуночным ржанием на кухне и философскими беседами ранним утром его потревожат.       – Пижама и полотенце в шкафу, душ в ванной, кровать сам знаешь где, – говорит Тэхён, сгружая Чимина вместе с сумкой на банкетку в прихожей. Аккуратно, как посылку с надписью “хрупкое”. – Постарайся не уснуть в процессе, я не переживу твоего утопления. Тебе чай, какао или шоколад?       – Я и без утопления вполне себе мертв, – флегматично отмечает Чимин, стаскивая шарф и кроссовки одновременно. – Какао. С зефирками. Чтобы всё слиплось.       – Сразу видно бывалого гостя, – хихикает Тэхён.       В шкафу чем-то пахнет так вкусно, что Чимин с трудом перебарывает желание остаться спать прямо там, потеснив льняные кейсы для постельного белья. Во все вещи из тэхёнового шкафа этот запах въелся намертво, и в пижамы, и в полотенца, даже, кажется, вьется следом осязаемым шлейфом, пока Чимин волочит добычу и себя в душ. У Тэхёна всё всегда красиво, стильно, продуманно со вкусом и легкой безуминкой – отпечатком его характера. Чимин не знает, что он сделал в прошлой жизни, что ему так повезло с другом.       Друг тащит ему какао в постель, терпеливо выколупывает из одеяла и сует под нос тёплую паровую булочку – знает, что Чимин не ел ничего все десять часов, лимонад и сидр не считаются. Терпеливо ждёт, пока закончится благодарное вялое чавканье. Потом выключает свет, оставив только маленький ночник, похожий на пойманные в блестящий шар фейерверки, и прижимается всем телом, оплетая руками и ногами, горячий и уютный.       – Спи, ЧимЧим, – бормочет, прижимаясь к шее сухими губами. – Я, конечно, не фея-крестная, но кое-кто получше – твой друг. Мои проблемы – твои проблемы. И я, кажется, знаю, как их решить.       Тэхён работает барменом в клубе. В дорогом, небольшом, практически эксклюзивном гей-клубе ОТ7 на краю Каннамгу.       С этого начинается решение всех проблем Чимина.       Точнее, начинается оно ближе к вечеру, когда Тэхён, взъерошенный, сонный и убийственно милый в своей клетчатой пижаме, протягивает Чимину персик и сообщает об этом, будто бы между делом.       – Персики в ноябре? – стонет Чимин, ещё не отошедший от того факта, что ему впервые за долгое время удалось нормально выспаться – то ли кровать у Тэхёна волшебная, то ли он сам. Возможно, всё вместе. – Они же стоят целое состояние, Тэхёни. Подожди, что?       – Ты, я, гей-клуб, барная стойка, – невозмутимо повторяет Тэхён, путаясь ресницами пока моргает.       – Прозвучало так, будто мы танцевать на ней собрались.       – Можем и потанцевать, если тебе захочется, – Тэхён пожимает плечами и слизывает бегущий по ладони сок. – Начальство против не будет. Мой напарник ушёл буквально на прошлой неделе, место вакантное. Правда, у нас нормальный коктейль-бар, а не ваша разливайка, придется поднапрячься.       – Если ты пытался меня напугать, получилось хреново, – фыркает Чимин, вгрызаясь в персик с довольным стоном. На его зарплату свежие фрукты, особенно зимой, не слишком поешь. – Моя творческая душа корчится в муках каждый раз, когда приходится браться за пивной пистолет. На Айс уже вообще аллергия, а я, между прочим, голубой цвет люблю.       – А мое начальство любит красивых, со вкусом, и чтобы руки из плеч, – облизывается Тэхён. – Ты им идеально подойдёшь.       – Не обнадеживай меня раньше времени, а то потом разочаровываться больно будет.       – Ты такой фаталист, ЧимЧим, – Тэхён закатывает глаза и тянется успокаивающе поцеловать слегка липкими губами. – Давай зайдешь сегодня со мной перед работой, посмотришь, как тебе. Своего менеджера я предупрежу.       Чимин думает, что терять ему в любом случае нечего.       В ОТ7, похоже, весь персонал набирают за красивые лица. Иначе Чимин не может объяснить, почему встретивший их менеджер – Ким Сокджин, – выглядит как чертова фотомодель, с этими его широченными плечами, узкой талией и полными, яркими губами. Впечатление не портят ни помятая рубашка с закатанными рукавами, ни усталый вид.       – Обычно персоналом занимается Намджун, но у него после простуды совершенно пропал голос, – извиняющимся тоном говорит Сокджин, отчасти объясняя собственные темные круги под глазами. – Так что пока я за него. Ты Чимин, на позицию бармена, верно?       Чимин думает, что он на любую реплику Сокджина будет кивать зачарованным болванчиком, даже если тот предложит душу продать или работать бесплатно и пожизненно. Ну не бывают реальные люди такими красивыми. Тэхён тихонько хихикает, оплетая его талию руками, в качестве жеста поддержки, и кладет подбородок на плечо.       – Не переживай, – говорит, – это эффект Сокджина. Все попадаются, минут через десять привыкнешь и отпустит.       Сокджин закатывает глаза, а тепло, окутывающее вместе с объятиями, действительно успокаивает и расслабляет.       – Я сейчас работаю барменом в Хайбе, мы закрываемся на этой неделе, – говорит Чимин, стремясь как-то исправить первое впечатление, явно не самое лучшее. – Мне хотелось бы найти место, где придется не просто пиво продавать, а действительно готовить что-то вкусное. Я закончил курсы Европейской школы, плюс миксология и всякие трюки по мелочи. Преподаватели хвалили за хорошее чутье, рекомендации могу переслать.       – Достойно, – кивает Сокджин, мгновенно приобретая деловой, заинтересованный вид. – Нам здесь как раз нужны люди со способностями и чутьем. Рекомендации оставим на потом. Можешь показать что-нибудь прямо сейчас? У тебя есть свободное время?       – На коктейль точно хватит, – Чимин изо всех сил старается сдержать волнение, он не был готов к предложению встать за стойку сразу, даже ради демонстрации навыка. Хотя это вполне логично. – Что-то из стандартной карты или экспериментальное?       – То, с чем ты чувствуешь себя комфортно и уверенно. Чтобы руки поменьше тряслись.       Вот ведь глазастый какой, заметил же.       Чимин выпутывается из тэхёновых объятий, заходит за стойку, – она оклеена крошечными квадратными кусочками зеркала, как диско-шар, – и пробегает внимательным взглядом по полкам, выискивая нужные бутылки.       – Тэхёни, где лимоны? – спрашивает невнимательно, выстраивая перед собой ровной линией бузиновый и апельсиновый ликеры, медовый сироп, биттер Пейшо и арбузно-гибискусную содовую. Тщательно выбирает шейкер – парижский, на что Сокджин слегка приподнимает правую бровь, но молчит. Только придвигается поближе с явным интересом.       – Лимон, – Тэхён вкладывает цитрус в ладонь Чимина, скользнув длинными, теплыми пальцами, словно заземляя. – Лед слева.       На самом деле, процесс приготовления коктейлей успокаивает сам по себе, вводит в приятный транс, погружая в пограничное состояние. С бутылками, шейкерами и джиггерами Чимин чувствует уверенность, чувствует, как творит настоящую магию. Холод льда и нержавеющей стали, гладкость стекла, влажность конденсата и фруктов, запахи – он теряется в собственных ощущениях, отмеряя и смешивая всё на рефлексе, на чутье. О чём Чимин умолчал, так это о том, что преподаватели не просто его хвалили. Они им неприкрыто восхищались.       – Обычно я посыпаю сверху сухими розовыми лепестками и добавляю кусочек арбуза на шпажке, – Чимин добавляет соломинку и осторожно двигает высокий стакан к Сокджину. – Но на вкус это не влияет.       Сокджин сначала поворачивает стакан вокруг своей оси, разглядывая мягкий переход цвета от нежного, полупрозрачно-ледового, к более насыщенному розовому, и только потом неторопливо делает глоток. Шевелит языком во рту, разбирая оттенки вкуса. Чимин следит, как зачарованный, совершенно не соображая, что в открытую пялится. Обнявший его снова Тэхён возвращает из пограничного состояния обратно в реальность.       – Ты незаконно потрясающий, знаешь это? – бормочет прямо в ухо низким, мырлычущим тоном, вызывая волну мурашек по спине. – Если смотреть со стороны, кажется, что ты не коктейль смешиваешь, а сексом занимаешься.       – Ты не видел, как я занимаюсь сексом, – хмыкает Чимин, тычась носом ему в щеку.       – Я видел, как ты смешиваешь коктейль.       – Тэтэ прав, Чимин, – Сокджин ставит стакан обратно на стойку. – Это зрелищно, красиво и качественно. Вкус легкий, цветочный, как летнее свидание в парке. Будет пользоваться хорошей популярностью в жару. Сам придумал? Как называется?       – Я придумал состав, но не название, – пожимает плечами Чимин, внутри обмирая от такой прямолинейной, точной, профессиональной похвалы. Одно дело – преподаватели на курсах, научившие с какой стороны у шейкера крышка. Но Сокджин знает его от силы пятнадцать минут.       – Почему ты выбрал парижский, а не бостонский? – с любопытством интересуется Сокджин, склоняя голову набок. Его ореховые глаза под тяжелыми веками смотрят внимательно, но мягко, так мягко, что у Чимина, кажется, колени слегка подгибаются.       – Он красивый. Бостонский больше про откровенную показуху, в лоб. А парижский – для ценителей.       – Можешь считать, что место твоё, Чимин-а, – улыбается Сокджин, и улыбка у него – хуже контрольного. – Приходи как только закончишь с Хайбом. Встретим с распростертыми объятиями. Попробуй, Тэхёни, это маленький шедевр.       – А я говорил, – урчит Тэхён и целует где-то за ухом, обжигая прикосновением.       На новом месте вместо сотни человек персонала – всего полтора десятка знающих друг друга в лицо, биографию, по именам и дням Рождения.       Вместо шести одинаково унылых баров – два, разделенных по назначению: один для продажи алкоголя, второй – для его ценителей.       Вместо броской, безвкусной формы: мы ценим уникальность своих сотрудников, Чимин-а. Бармены – лицо клуба, а лицу положено быть красивым и привлекательным, так что не стесняйся в самовыражении.       Чимину кажется, что он умер и попал в Рай.       Выглядящий слишком красивым для Хайба Тэхён за зеркальной, сверкающей стойкой смотрится ожившим божеством – со всеми его томными взглядами подведённых серебром глаз, в бесконечно ползущих с плеч свитерах и рубашках, обнажающих самые идеальные в мире ключицы, с неизменной колодой переливчатых, голографических карт Таро, которые раскладывает прямо между стаканами и бокалами для всех желающих.       С этим божественным Тэхёном под боком и сам Чимин смелеет, постепенно меняя простенькие джинсы и футболки на то, что мечтал носить всегда – широкие брюки-палаццо и плотные кожаные штаны в обтяжку, шифоновые блузы, вышитые пайетками и стразами, лакированные шорты, колготы в крупную сетку, полупрозрачные кашемировые джемпера-паутинки, обволакивающие плечи, корсеты с цветочным принтом, массивные ботинки с дурацкими бусинами на шнурках, слои звенящих украшений, нити жемчуга, кольца на пальцах…       Сокджин поглядывает с явным одобрением и огоньком интереса в глубине темных, внимательных глаз. От его взглядов Чимину становится жарко, хотя у них и без того обычно душно так, что хочется раздеться…       За две недели до Рождества в клубе появляется Намджун, чья простуда на поверку оказалась ковидом, и пришлось самоизолироваться, пока две полоски на тесте не превратились в одну. Чимин не успевает прийти в себя от его появления, – в Намджуне два метра роста, ширина и мышечная масса полутора среднестатистических корейцев, и когда он с явным удовольствием тискает Тэхёна, набросившись на того с порога, на щеках проступают ямочки, – как Намджун открывает рот и добивает голосом. Густым, глубоким, низким тембром, какого даже у Тэхёна нет. В него хочется завернуться, будто в одеяло, и стечь на пол позорной лужей.       – Ты давно с ним знаком? – спрашивает Чимин, когда Намджун, поставив, наконец, Тэхёна обратно на пол, отчаливает обнимать спустившегося в зал Сокджина. Навскидку и не скажешь сразу, у кого разворот плеч шире, но выглядят они вместе органично донельзя. До зависти.       – С открытия, – Тэхён подпирает голову локтем и смотрит на этих двоих с выражением нежного умиления, как на любимых детей в песочнице, поделивших, кому пасочки, кому куличики без насильственной кормежки друг друга песком. – Клуб принадлежит им с Сокджином. Думаешь, почему Джин-и здесь практически живёт. Обычно они вдвоём из кабинета не вылазят, Намджуна только что-то серьезное выбить из колеи может.       – Они вместе, да? – Чимин с грустью обозревает самый однозначный поцелуй на свете, происходящий буквально у него под носом – Намджун и Сокджин оба высокие, их сложно не заметить. Ту страсть, с которой они обнимаются – тоже.       Тэхён, вместо ответа, ловко раскладывает колоду веером по бликующей поверхности стойки и тянет карту. Три пары рук на микросхемах, три сияющих диска. “Три монеты”.       – Два раза – тенденция, три – закономерность. Нужно познакомить тебя с Шугой-хёном, – резюмирует Тэхён.       С Шугой-хёном Чимин знакомится на Рождество, и влипает быстро, намертво – как с Тэхёном, только ещё надёжнее. В хёна в принципе не влипнуть невозможно, он красивый до безобразия, талантливый как сволочь, и острый на язык как натуральная скотина. И пишет эротические романы, отчего у Чимина вовсе отъезжает в теплые края и без того ненадежно приколоченная крыша.       У Шуги кукольное лицо, музыкальные пальцы, тот самый превращающий в желе тембр голоса и способность любого вогнать в краску за три секунды. Проще не будет, даже если табличку повесить “специально для Пак Чимина” и перевязать ленточкой.       В праздничную ночь зал полупустой, Чанбин за диджейским пультом безмятежно потягивает молочный коктейль через полосатую соломинку, столкнув наушники с одного уха, Хёнджин и Феликс танцуют, обнявшись, прямо за своей барной стойкой, а Шуга хитро блестит глазами, слизывая капли виски с края тамблера, зажатого в длинных пальцах.       – …и вот он мне всё пророчит и пророчит тройничок, а вместо этого – сплошное разочарование и ночи с Тэхёном, – драматично заканчивает монолог Чимин, отпивая розовый лимонад и даже не задаваясь вопросом, какого, собственно, хрена, выложил всё Шуге, как старому знакомому. Он его впервые видит. – Ты пойми меня правильно, хён, Тэтэ солнышко и лапочка, я его люблю до беспамятства, но у нас с ним глубокая душевная связь. Не хочется её сексом портить.       – Качественным сексом мало что испортишь, – со знанием дела говорит хён. – Ты меня, правда, слушай больше, это в теории я про секс знаю всё и ещё немного.       – А на практике? – непонимающе хмурит брови Чимин, автоматически трогая жемчужины на ожерелье.       – А на практике я им не занимаюсь, Чимин-а, – криво ухмыляется Шуга. – Я асексуален, мне это не нужно.       – Какое разочарование, – Чимин со стоном роняет на стойку руки, а потом и голову. – Ну вот и почему мне так не везёт?       – У меня отвратительный характер, тебе наоборот – чертовски повезло, – оставив тамблер, музыкальные пальцы гладят его по волосам, аккуратно надавливая так, что хочется замурчать на месте. – Друзей я подпускаю куда ближе, чем потенциальных любовников. А язык у тебя такой, что кого угодно до Гонконга доведёт, найдешь ещё своих двоих для тройничка.       – Хочешь проверить? – лукаво интересуется Чимин, поворачиваясь под ласкающей рукой, смотрит на Шугу из-под ресниц и с улыбкой высовывает язык, действительно вполне себе длинный и гибкий. Шуга в ответ глухо смеется и нажимает на кончик его носа, как на кнопку.       Дурачась, Чимин не замечает внимательного, темного, орехового взгляда, провожающего каждое его движение.       – Чимини, ты почему ещё здесь? – глаза у Сокджина не слипаются только чудом. Новогодняя ночь по всем прокатилась асфальтоукладчиком, столько людей в их крошечном клубе Чимин ещё не видел. Они только уборку к половине шестого закончили, а надо ещё бары закрыть и кухню.       –А где я должен быть? – заторможено переспрашивает Чимин, отвлекаясь от переливания клюквенного сока из пяти полупустых пакетов в три. – На кухне нужна помощь?       – Дома ты быть должен, – Сокджин легко толкает его в лоб пальцем. – Бери пример с Тэтэ – умотал как по часам, куда там Золушке.       – Он умотал, потому что в тыкву превратился, – ворчит Чимин, уже вынувший любимому другу мозг по этому поводу. – Перебрал коктейлей и на ногах еле держался, его же каждый второй норовит угостить. Толерантность у Тэхёни низкая, зато тормоза сшибает после второй порции.       – Вот и ехал бы домой, ругать, водичкой отпаивать, тазик подставлять, волосы держать.       – Не маленький, сам справится. В следующий раз дважды подумает, прежде чем так напиваться, – говорит Чимин, прекрасно зная, что у Тэхёна память – как у котёнка, без причинно-следственных связей в тех местах, где им положено быть. – Джин-хён, ты от меня избавиться хочешь или что?       – Не избавиться, Чимини, – мягко говорит Сокджин. – Вовсе не избавиться.       Чимин поднимает голову, сбитый с толку непривычным тоном. Он сам соображает из рук вон плохо от усталости, потому не сразу понимает, что стоит Сокджин очень близко. Слишком близко. Настолько, что становятся заметны тонкие морщинки в уголках его глаз под истончившимся слоем консилера.       – Чимини, – выдыхает Сокджин тихо, едва касаясь пальцами его щеки. – Можно я тебя поцелую?       Чимину очень хочется тупо переспросить “Чего?” и ущипнуть себя для достоверности, но он успевает только рот приоткрыть, прежде чем те самые губы с обложки журнала глушат все возможные вопросы. Нежно, сладко, очень медленно, пробуя неторопливо, с тем же тщанием, с каким пробуют всегда его коктейли. Влажный кончик языка касается осторожно, поддевая и ласково дразня.       Мир как-то совсем ненадёжно качается и Сокджин обнимает его, удерживая от падения. Чимин издает жалобный стон, больше похожий на скулеж, и обмякает в крепкой хватке чужих рук, окончательно растерявшись, на каком он вообще свете.       – Едь домой, пожалуйста, – Сокджин потирается своим кончиком носа о его, как большой кот. – Ты устал и нужно отдохнуть. Мы справимся без тебя.       – Кто бы говорил, – фыркает Чимин, частично приходя в сознание, но не вполне уверенный, что не уснул прямо за стойкой. – Кому из нас ещё отдыхать нужно, ты себя в зеркало вообще видел? Я Намджуну на тебя нажалуюсь.       – В зеркалах не отражаюсь по причине собственной неотразимости, – парирует Сокджин и целует ещё раз, видимо, для верности. – Пойдёшь Джуну жаловаться – не забудь меня захватить, я бы на это посмотрел.       – Слишком много потрясений для моей хрупкой нервной системы. Давай обсудим это на трезвую голову. И с Намджуном тоже, если я тебя правильно понял.       – Всё ты правильно понял, Чимини, – урчит Сокджин, перебираясь своими невозможными губами с линии челюсти вниз по шее, что отнюдь не способствует трезвости мышления. – С первого раза, как обычно.       Чимин думает, что на самом деле у него на это ушло куда больше времени.       Тэхён, выложив перед собой три выбранных из колоды тройки, внимательно их рассматривает, ведя пальцем с одной на другую. Через две приоткрытых двери – в кухню с улицы, и из кухни в зал, – ветер доносит слабые ещё запахи приближающейся весны.       – Эмоции, увлечение, любовь, страсть, материальное сотрудничество, заметные результаты, нет, ну логично же всё, – бормочет он задумчиво. – Три раза по три.       – И протрешь дырку, – говорит Чимин, полирующий свежевымытые бокалы за его плечом. Потом тычется носом Тэхёну за ухом и мягко ведёт кончиком по коже. – Что ты там видишь, Тэтэ?       – Что ни разу не выпала последняя тройка, четвертая, – он достает её из колоды и показывает Чимину – сердце, пронзённое тремя мечами. – Про измену, предательство и прочую стекольную драму. У вас сплошная любовь и потрахушки, прям аж завидно.       – Зато с тобой у меня глубокая духовная связь, – миролюбиво говорит Чимин, прижимаясь к Тэхёну со спины и целуя в затылок.       – А с Шугой-хёном?       – А с Шугой-хёном тоже духовная связь, но другая.       – Ох и блядина ты, ЧимЧим, – смеется Тэхён с каким-то искренним, неподдельным восхищением. – Настоящая тактильная блядь.       – А ты – моя не-фея и не-крёстная, и комплименты у тебя – лучшие в клубе, – Чимин не обижается. От Тэхёна подобные вещи действительно звучат как комплименты, потому что он это и подразумевает. И вообще такие характеристики выдает крайне редко. – У простых смертных Двенадцать дней Рождества, а у меня одиннадцать недель декабря.       – Почему декабря-то?       – А ты меня в клуб привёл когда? Вот с тех пор и живу в своем нескончаемом празднике. Сплошное чудо, без выходных и отпусков. И кого за это благодарить нужно? – он дает Тэхёну закинуть руку себе на шею, чтобы притянуть поближе, и оставляет на сладких губах влажный след. – Правильно, Тэтэ, тебя, мой хороший, и твою восхитительную ебанутость. Если бы не вы с ней, даже не знаю, что бы со мной стало.       – Да что с тобой станет? – довольно фыркает Тэхён, отпуская его, и корсет, наконец, перестает трещать. – Ты из любой жизненной задницы найдешь минимум два выхода, а потом третий придумаешь, потому что скучно. Ты очень живучий, Чимини, оставайся таким, пожалуйста.       – Твоими молитвами, – улыбается ему Чимин, возвращаясь к бокалам.       Через несколько часов зал заполнится музыкой, людьми, светом прожекторов и гулом голосов. Его пальцы и ладони будут влажными, сладкими и липкими от алкоголя, фруктового сока и содовой. Чимин будет их облизывать, не стесняясь, чувствуя себя таким же божеством, каким однажды стал для него Тэхён.       Будет ловить на себе чужие взгляды, но ждать только тех, особенных, обещающих.       Будет ждать их нетерпеливых, жадных рук, вталкивающих его в ближайшую уборную, будет ждать поворота замка, падающего на колени Намджуна, шепчущего всякие обжигающие глупости Сокджина.       Будет ждать их нетерпеливости и нежности, оплавляющей, превращающей в размазню так быстро и надежно, что придётся цепляться за всё, что подвернётся, выстанывая какие-то пошлые непристойности.       Они разберут его на части, заласкают, занежат, всю душу вытрахают так, что на ногах стоять не сможет. Повиснет на Сокджине, всхлипывая и пытаясь отдышаться, прижатый к нему телом Намджуна, тихо мурлычущего свои бесконечные признания.       Чтобы потом вернуться за барную стойку, чувствуя себя даже выше, чем божество.       Чувствуя любовь.       В конце-концов, думает Чимин, улыбаясь себе под нос, у меня ещё полно времени, чтобы поразмышлять о других, несомненно важных вещах.