Дома и в гостях

Пол и его отец были на кухне, когда зазвонил домашний телефон. Пол оторвал глаза от стола, на котором лежала его последняя работа по алгебре с оценкой Е и подписью учителя “хуже некуда”, и, хотя не хотел этого делать, непроизвольно посмотрел на отца. Тот, не взглянув на него, вышел в гостиную и взял трубку. ― Да? ― рявкнул он. Пол вздрогнул, хотя самое страшное уже было позади. Скорее всего. В этот день все было не совсем типично. Когда отец был в таком настроении, ему хватало выговора и одной пощечины, чтобы успокоиться и оставить Пола одного, но в этот раз он продолжал докапываться и выпрашивать, не прогуливал ли Пол школу и угрожал звонить каждому преподавателю отдельно, чтобы узнать, не врет ли он. Это могло быть плохим знаком. Но Слава Иисусу, звонок его отвлек. ― Он не может сейчас говорить, ― уже тише, но по-прежнему свирепо ответил отец. Значит, это был Джон. Единственный из друзей Пола, кто до сих пор пользовался стационарным телефоном. ― На самом деле я ненавижу звонки, ― объяснил Джон, когда однажды Пол спросил у него, почему он продолжает звонить ему домой, а не напишет в мессенджере. ― Мне просто нравится бесить Джимми-боя. Как же хорошо, что Джон был таким зловредным. А еще он был беспощадно настойчивым и убедительным, поэтому, хотя отец Пола его ненавидел, через полминуты уговоров он недоброжелательно сказал: ― Хорошо. ― Он крикнул Полу: ― Это тебя. ― Поли! ― кривляясь, воскликнул Джон в трубку, когда тот подошел к телефону. ― Как жизнь? ― Ты даже не представляешь, как я тебе рад, ― шепотом ответил Пол, глядя на лестницу, по которой ушел отец в свою комнату. Это была правда; он всегда был рад слышать Джона, пусть и не хотел, чтобы тот догадался, насколько. Иначе бы Джон его засмеял. ― Что такое? ― Ты сейчас свободен? ― А что? ― Тетя Джейн повесилась на столбе, ― убийственно серьезно проговорил Джон. Пол прикусил улыбку. ― А тетя Елизавета наложила на себя руки. ― А брат дяди Карла, водителя автобуса, по имени Торт утонул в канализации. ― Кто называет парня Тортом? ― Его родители его ненавидели, ― важно указал Джон. ― Прояви сочувствие к бедняге. Пол фыркнул. ― По-моему, отличное имя. ― Тебе бы подошло. ― Эй! ― Потому что ты такой сладкий, Поли. Аппетитный Пол МакТортик. С горящим лицом Пол сдавленно хихикнул, не успев удержаться. Иногда Джон говорил ему что-то такое, всегда в шутку, как будто он на самом деле знал. ― Мистер Леннон, угомонитесь немедленно, вы нарушаете общественный порядок, ― произнес он высоким тоном. ― Так точно, мэм! Наконец, закончив его смешить, Джон приказал приходить в гости, немедленно. Иногда он это делал, когда на него находили приступы невыносимой скуки. Пол сам никогда подобного не испытывал, ему всегда было чем себя занять, и не воспринимал жалобы Джона всерьез, пока тот не объяснил: ― Это так тошно, что я готов себе голову проломать, лишь бы что-то изменилось. Спрыгнуть с крыши. Ограбить банк. Подраться со скинами. Я мечтаю, чтобы вместо дождя лились лягушки, рыбы вышли из моря, на меня упал метеорит. Что угодно, чтобы все просто изменилось. Из всех зол Джон, обладая некоторым самосохранением, выбирал меньшее и всего лишь затевал драки. Но в последнее время, после того, как он стал принимать таблетки, а может потому что он переехал от вечно недовольной властной тетки, его настроение стало ровнее, и внезапные приступы как скуки, так и агрессии практически закончились. Джон не рассказывал, что именно он принимал и от чего, а Пол не хотел спрашивать, боясь расстроить его расспросами. Его радовало уже то, что Джону было легче. А еще ему льстило, что хотя Джон и жил со Стью, этим самовлюбленным пижоном, он звонил именно Полу и сам хотел его компании. Отключившись от Джона, Пол поднялся в свою комнату и наспех закинул вещи в рюкзак. Затем, подражая уверенной отрывистой манере Джона разговаривать, сказал в закрытую дверь отцовской спальни: ― Пап, я иду к Джону репетировать, у нас скоро выступление. Раздались шаги; отворилась дверь. Пол заставил себя не опускать глаза. ― Но если ты не исправишь оценки, ― медленно произнес отец, ― можешь забыть о группе. Пол кивнул. В этом году, с тех пор как ему исполнилось восемнадцать лет, они начали давать платные выступления в барах. Его отец смягчился в отношении к группе, ведь Пол теперь зарабатывал деньги. ― Я вернусь завтра, ― и добавил, чтобы успокоить отца. ― Сделаю домашнее задание у Джона. ― Завтра покажешь мне, когда вернешься домой. Перед тем как выйти, Пол посмотрел в зеркало в прихожей и тихо выругался себе под нос. На его щеке было несколько полосок засохшей крови. Должно быть, отец случайно поцарапал ему лицо ногтями. Он облизал палец и стер бордовые корки. Щека неприятно краснела и казалась еще пухлее, чем обычно. Он был уже совершеннолетним и довольно высоким, но по-прежнему выглядел едва ли старше четырнадцати лет. Но это было неважно; за исключением дружеских шуток, не то чтобы Джон обращал внимание на его внешность. Единственный недостаток переезда Джона от Мими заключался в том, что путь от дома Пола до его нового жилья теперь занимал не двадцать минут пешком, а тридцать на пригородном автобусе. Больше Джон не кидал камешками ему в окно вечером и не оставался на ночь. В новой квартире на Гамбиер-террас Джон спал на огромном надувном матрасе, и одеяло там тоже было одно, и именно поэтому Пол всего лишь пару раз ночевал у Джона, и в кровати Стью, так как тот отсутствовал. Они часто спали в одной кровати, когда Джон еще ходил в школу, но у них всегда были разные одеяла. Пол немного скучал по тому времени, когда они были только вдвоем. В мыслях он подгонял время: наконец-то закончить школу, съехать от отца и, может быть, поселиться рядом с Джоном. В глубине души он надеялся, что Джон предложит ему жить вместе, но квартира, которую они снимали со Стью, была двухкомнатная, и Пол не верил, что Джон позволит ему жить с собой в одной комнате или станет жить с Полом вместо Стью. Было больно так думать, однако Пол боялся спрашивать. Раньше он всегда чувствовал, что был незаменим для Джона. Из всей огромной толпы парней, с которыми Джон тусовался, только Пол, хотя и был младше всех, умел играть на гитаре, сочинять песни; как-то Джон признался, что только Пол и оставался у него на ночь; один раз Джон наехал на какого-то парня за то, что тот шутил над внешностью Пола. “Ты весь вечер пристаешь к Полу, чувак, ты думаешь, я не заметил? Говоришь ему, что он педик, отпускаешь свои дебильные шутки. Ты гомофоб, ты нарываешься? Хочешь знать, что педики делают с такими как ты?” Только Пол мог уговорить Джона изменить планы, сделать что-то по-другому. Только его Джон называл красивым, хотя обычно это и шло совместно с шутливыми прозвищами типа симпатичной штучкой, принцессой, милашкой, куколкой. Джон, в приступе озорства или чтобы выплеснуть энергию, начинал его щекотать, толкать, и он не видел, чтобы Джон делал это еще с кем-то еще. Эти быстрые игривые тычки были непохожи на то, как Джон трогал тех, кто ему нравился ― девушек, конечно же. Там были уверенные долгие прикосновения в спине и плечам, ладонь медленно сползала на поясницу. Джон держал их за руку, поправлял им волосы, целовал в губы. Пол старался особенно не смотреть на это и все-таки испытал облегчение, когда последний роман Джона с однокурсницей закончился спустя два месяца. Пол довольствовался этими маленькими моментами и жил в уверенности, что Джон всегда из всех друзей и приятелей и даже девушек предпочтет его. Пока не появился Стью. Стью отличался от парней, с которыми Джон обычно тусовался. Он был тихий, маленького роста и красивый как модель из Вог. Он одевался настолько бисексуально, насколько мог позволить себе студент, живущий на севере. Хотя Джон раньше тоже одевался круто ― в кожаные куртки, черные приталенные футболки и рваные штаны, ― рядом с ним Пол никогда не чувствовал себя бедным мальчиком из пригорода; даже в своей самой противной фазе (которая, к несчастью, пришлась на их знакомство), когда Джон изо всех сил старался выглядеть резким и опасным, он не заставлял Пола стыдиться своего внешнего вида. Пол донашивал обувь и рубашки своего отца, носил довольно убогую школьную форму; самые красивые вещи в его гардеробе достались ему от Джона. Джон отдал ему сначала свою куртку, сказав, что она перестала ему нравится, а потом подарил на день рождения новенькую темно-зеленую рубашку из странного индийского магазина, который открылся недалеко от его колледжа. Но Стью с первого же взгляда дал Полу понять, что считает его крайне немодным и что это необыкновенно важно. Сам он носил вещи, подражая стилю восьмидесятых: обтягивающие джинсы с высокой талией, куртки, подчеркивающие ширину плеч; он зализывал челку вверх и даже в плохую погоду носил темные очки, а в жару ― шарфы. Из-за него Джон начал читать какие-то странные книжки, где написано, что все люди стремятся побыстрее умереть, даже если лечат простуду и пьют витамины, чтобы писать хорошую музыку нельзя заниматься сексом, а детский сад ― это тюрьма, где младенцы заключенные. Именно после знакомства со Стью он настойчиво убеждал Пола, что надо ориентироваться на Дюшана и Марину Абрамович, а натюрморты и Чайковский должны быть забыты как величайший грех. Пол и сам не очень любил Чайковского, но желание вывести Джона из-под влияния Стью всегда побеждало, так что он становился адвокатом дьявола; и часто они спорили, пока Джон не задавливал его своей эрудицией в сфере, в которой Пол совсем ничего не понимал, и не выводил его незнание на чистую воду. Это было унизительно, и Пол ненавидел Стью еще сильнее. Таков был привычный сценарий их новой реальности, где Джон прогрессивный художник, а Пол глупый ребенок, с которым нельзя толком поговорить про искусство. Единственным положительным моментом в этом было то, что Джон замечал, что Пол расстроен, и старался его развеселить; приятно быть тем, ради кого Джон старается. Иногда Пол задавался вопросом, нравится ли Джону Стью. Насколько он знал, Джон никогда не встречался с парнями, хотя несколько раз неопределенно как будто намекал, что такое возможно; но с ним никогда нельзя было понять, говорит ли он всерьез или прикалывается. Поступив в колледж искусств, где каждый третий, включая преподавателей, ходил с радужными значками, Джон пополнил свой лексикон обзывательств словом гомофоб и теперь при любом случае проклинал им каждого ему не угодившего. Это, конечно, само по себе ничего не значило, и все же… Возможно, Джон и был бисексуален, но Полом он вряд ли интересовался, ― Пол посвятил много часов обдумыванию этого вопроса. В конце концов, они столько спали вместе на одной кровати, и неужели Джон бы не стал бы ничего делать? Когда Джон чего-то хотел, ни господь бог, ни природные катаклизмы, ни сама сингулярность не могли его остановить. Но со Стью… Джон часто обнимал его, хвалил его вкус, восхищался его картинами. Пол бы не удивился, если бы оказалось, что они уже встречаются, просто Джон не удосужился ему рассказать. И все-таки, несмотря на все негативные чувства, Пол старался быть со Стью вежливым. ― Привет, ― поздоровался Пол, когда Стью открыл дверь. ― Привет, ― равнодушный кивок, вялый взгляд. ― Уроки уже закончились? Пол стиснул зубы. ― Сегодня суббота, так что да. Стью посторонился, и Пол зашел внутрь. В квартире пахло краской и той прозрачной едкой жидкостью, которой пользуются художники, пишущие маслом. Полу не нравились работы Стью, они казались ему бессмысленными каракулями, но его хвалили преподаватели, он уже выигрывал какие-то конкурсы, и самое главное ― от них был в восторге Джон. Так что Пол молчал. Джон сидел на кухне и курил у открытого окна. Тусклое ноябрьское солнце подсвечивало его красивый профиль и рыжеватые пушистые волосы. Как всегда при встрече с Джоном, в груди у Пола екнуло. Джон со многими здоровался за руку, но они так не делали никогда; иногда Пол жалел об этом ― это был бы лишний повод его коснуться. Он просто улыбнулся Джону и подошел к нему, толкнув коленом его бедро. ― Привет, ― сказал он. Джон окинул его взглядом, и Пол четко понял, куда тот смотрит. ― Что с лицом? ― спросил Джон небрежно. Позади Пола Стью открыл кран в раковине. ― Ничего, ― соврал Пол. ― Подрался с кем-то? Пол растерянно улыбнулся. ― Джон, все в порядке. Следующего он не ожидал: Джон протянул руку и коснулся пальцами его лица, под глазом, чуть выше места, где болело. Пол замер, уставившись на Джона. Он изо всех сил старался не выдать себя. Джон опустил пальцы и надавил прямо в центр боли. Пол охнул. Его сердце чуть не сломало ребра под пристальным взглядом Джона. ― Джон, перестань, он сейчас грохнется. Джон тут же отдернул руку. Пол с горящим лицом обернулся к Стью. ― Блять, иди нахуй, Стью. Тот вскинул брови: ― Ты чего так завелся? Кипя внутри, Пол сверлил его взглядом. Стью пожал плечами и, открыв шкафчик, вытащил салфетки и маленькую бутылочку и положил их на обеденный стол. ― Лучше обработать, ― сказал он и вышел из кухни. Пол недоуменно посмотрел на бутылочку. Это был хлоргексидин. ― Ты какой-то взвинченный, ― заметил Джон, пока он тер пропитанной раствором салфеткой щеку. Пол пожал плечами. Джон не мог не видеть, что они со Стью не особенно ладили. Но со Стью приходилось мириться, как с ветром, дождем и снегом, раз он хотел проводить время с Джоном. ― … Я пригласил тебя, чтобы ты меня развлек, а ты предлагаешь мне учиться? ― Я развлеку тебя позже, ― пообещал Пол. ― Папа злится, что я получил плохие оценки. Надо исправить это. Джон вздохнул, но больше не спорил. По правде говоря, Пол ненавидел делать уроки. И несмотря ни на что, в одном его отец был прав: это отчасти было из-за Джона. Хотя реальность была далека от той картины, которую рисовал себе его папа: раздолбай Леннон, плюющий через дырку между зубов, настаивает, что уроки для дураков, и вместо них можно спиться, подхватить ЗППП и кончить жизнь безработным в дырявых башмаках. Или что там думают родители, когда их дети связываются с подростками, которые не боятся смотреть им в глаза. Это все была ерунда. Дело не в том, что Джон мешал Полу учиться, это Пол почти не мог вспомнить рядом с Джоном ни о чем, кроме того, что они любили делать вдвоем: писать песни, слушать музыку, играть, болтать, ходить в кино, бесцельно шататься по магазинам. С Джоном он всегда ощущал себя как бесконечном аттракционе, как на русской горке или свободном падении: весело и страшно, но по-хорошему, и как будто он летел вверх, а живот ухал вниз, и земля пьяно кружилась под ногами. Ему приходилось заставлять себя возвращаться в скучный мир, где ему приходилось думать о логарифмах, экономических последствиях второй мировой войны, проблемах расизма у Шекспира. И даже когда у него это получалось, он стремился просто побыстрее покончить с уроками, не важно насколько аккуратно и правильно, и вернуться к Джону, сидящему рядом с ним бок о бок, или ждущему его за несколько миль в своей творческой квартире, пахнущей морем, табачным дымом и красками. За обшарпанным обеденным столом со отколотыми неровными краями они делали свои работы: Пол решал уравнения и писал сочинение по истории, Джон сидел напротив него на диване печатал эссе по литературе, щурясь в экран ноутбука. Несмотря на то каким буйным и беспокойным бывал Джон, он на удивление хорошо держал дисциплину, когда начинал что-то делать и если его никто не отвлекал, всегда заканчивал все до конца. Пол украдкой бросал на него взгляды, ― так он награждал себя за каждое решенное задание. Один раз к ним зашел Стью, в своем наряде “я настоящий художник”: рубашке на несколько размеров больше и заляпанном краской фартуке, и покурил, высунув голову через окно. Влажный соленый ветер, смешанный с табачным дымом, заполонил кухню. Пол задрожал от пронизывающего холода и, потерпев еще три мгновения, вышел в туалет. ― Ты знаешь, что я думаю, ― услышал он голос Стью, когда возвращался. ― Сделай что-нибудь с этим. Это невозможно уже. Пол замедлил шаги. О чем они говорили? У него было смутное чувство, что это относилось к нему. ― Пол, не подслушивай! ― крикнул Джон. Вспыхнув, Пол зашел на кухню. ― Я не подслушивал. ― Думаешь, он подслушивал, Стью? ― Думаю, да, Джон. Пол переводил взгляд с одного на другого, чувствуя, как разрастается яма в животе. ― Знаешь, что делают с маленькими любопытными мальчишками? Самодовольный изгиб рта, невыразительный взгляд ― Пол не успел увернуться; Джон налетел на него и принялся тыкать пальцами в живот, в спину, под ребра. Пол попробовал ответить ему тем же, но Джон только удвоил усилия. ― Джон, все! Хватит! На мгновение Джон поднял его, и его ноги оторвались от паркета. Они оба так смеялись, что чуть не упали. ― Все, перестань. ― Задыхаясь, Пол отошел от Джона, на всякий случай держа руки перед собой. Джон отвернулся и схватив со стола мятую пачку из-под сигарет, кинул ее в Стью. ― Не обижай моего Поли! ― Мне-то за что? В холодильнике Пол нашел четыре упаковки готовых макарон с сыром из Теско, почерневшие бананы, коробку яблочного сока, полтора литра молока и пять банок энергетиков. ― Бананы не кладут в холодильник, ― указал Пол. ― Как скажешь, дорогая. ― Джон продолжал наигрывать на гитаре. Пол разогрел макароны, и они съели их, запивая соком. Когда сок закончился, Джон заявил, что умирает без стимуляторов, и Пол заварил ему растворимый кофе, с пятью ложками сахара ― иного Джон в эти месяцы не пил. ― Проверишь меня? ― Пол протянул ему тетради. Джон медленно моргнул. ― Я что, учусь на математика? Справедливо. Пол вздохнул. ― Тогда только историю. Джон оставил ему карандашом несколько замечаний по тексту, но большинство его приписок были в духе “Так держать, Гитлер!” и “Уинстон, кончай бухать”, а на полях теряли кровь, умирали и восставали человечки в касках с гранатометами. Был еще один парень с круглым лицом, большими глазами и изогнутыми бровями. Улыбаясь, он стоял посреди торта и позади у него были крылышки. “МакТортик” ― скакала неровная подпись. Пол фыркнул, рассматривая эти рисунки. ― Что это тебя насмешило? ― подозрительно сощурился Джон. ― Мои великие мысли? ― Нет, нет. Пол вырвал листы из тетради и принялся заново писать эссе. ― Почему ты переписываешь? ― спросил Джон. ― Миссис Дедфолдс не поняла бы твоих великих мыслей. ― Алло, Поли, прием. Я специально сделал это карандашом. Чтобы ты мог стереть. ― Я не хочу стирать это, мне это нравится, ― запротестовал Пол. Он поймал, когда Джон облизнул губы и опустил глаза. ― Если тебе нечем заняться, ― отозвался тот наконец. Это звучало сердито, но Пол чувствовал, что Джон на самом деле не недоволен. Иногда были с ним такие моменты ― как будто Пол тоже мог его смутить, и из-за них он иногда воображал, а что если действительно? Как-то лежа в кровати он пытался сконструировать гипотетическую ситуацию, но в итоге ему приснился какой-то шарж в стиле Джона: он мужественно берет Джона за подбородок, у него плечи в пять раз шире возможного, Джон трепещет ненатуральными ресницами; детка, говорит Пол на низкой частоте, вильст ду зайн майн либер? Или вильст ду майн либер зайн? Как правильно? Прямо во сне он потонул в лингвистических вопросах и, проснувшись, не помнил, получил ли ответ на свое предложение. Они писали, наигрывая на гитарах; пили кофе и энергетики, тетрадные листки вокруг них превращались в одно сплошное одеяло. Пол одолжил гитару у Стью, у того их было две: акустика и бас, и обе были слишком хороши для человека, который знал всего три аккорда. Стью был правшой и не разрешал Полу менять струны, но Пол брал его гитары так часто, что уже подстроился. К вечеру Джон пожаловался, что больше не может сидеть взаперти, и Пол плохо его развлекает; они задумались, куда им пойти. Пол предлагал: торговый центр, музей, кладбище, порт, бар, кафе, фитнес-зал, массажный салон, кинотеатр, парк, в гости к Джорджу, а Джон отвергал все его идеи. В итоге они никуда не пошли, и, опираясь плечами, на продавленном диване обсуждали, как накопят денег с выступлений, снимут клип, прославятся, и Мими упадет в обморок от негодования. “А вот мой отец будет доволен”, думал Пол. Он бы заставил отца уволиться с работы и обеспечивал его до конца жизни. Дал бы денег Майку, и тот спокойно выучился бы на кого хотел. Они с Джоном купили бы соседние дома, он бы завел собаку или даже три собаки. Вместе с Джоном и Джорджем они бы облетели весь мир, и все знали бы их лица. Неплохо также было бы получить какие-нибудь награды. Но так далеко Пол не загадывал. Сейчас ему бы хватило просто соседних с Джоном домов. Ну и собаки. Он всегда мечтал о домашнем животном. Когда перевалило за час ночи, они, шикая друг на друга, прошли по темному коридору до спальни Джона. Дверь в комнату Стью уже была закрыта. Первое, на что обратил внимание Пол: второе одеяло так и не появилось; и что было так же плохо ― Джон не озаботился приобрести даже плед. Эта комната сильно отличалась от той, в которой Джон рос в доме Мими. Та была меньше, с более низким потолком; стены были покрыты старыми пожелтевшими обоями в цветочный узор, которые Джон пытался заклеить плакатами с Боуи, Стоунз и вырезками из эротических журналов. Там был диван, на котором Джон спал и который раскладывал, если Пол приходил к нему на ночь; подобно шву у раскрытой книги, середина этого дивана была немного ниже краев, так что, заснув на разных концах, на утро они неизменно натыкались друг на друга локтями и коленями. Окно выходило на солнечную сторону, так что летом в комнате было как в Африке. Рядом с окном рос дуб, и при сильном ветре его ветки бились о стекло. Запахи этого дома сильно отличались от дома Пола: лавандой пахло постельное белье, на кухне все пропиталось нотками кофе ― отец Пола сам не любил кофе и считал его столь же вредным для детей, как и курение или алкоголь; но Мими его обожала, и Пол, когда приходил в гости к Джону, особенно в первый год их дружбы, всегда немного надеялся, что Джон предложит Полу выпить его. Еще была веранда, выходящая на задний двор, где они иногда играли в хорошую погоду; там росли кусты полуодичавших рододендронов, колосились ромашки, и летом пахло нагретой травой и сладкой пыльцой, и тикали кузнечики, спрятавшиеся в листве. Пол любил тот дом больше, чем свой. Со скрипучей лестницей, плесенью в ванной, полупустым холодильником, вечной горой немытой посуды, к которой ему нужно было приступать сразу после возвращения из школы, чтобы успеть вымыть ее до прихода отца. Единственное что Пол любил в собственном доме ― это пианино; ему потребовалось всего лишь месяц или пять приходов Джона к нему в гости, чтобы научить его играть на нем. Только побывав у Джона в гостях, он полностью осознал, как бедно они жили. С Майком они делили один на двоих компьютер, который стоял в комнате отца; у Джона было целых два компьютера, и оба ― только его: ноутбук и стационарный. Переехав от Мими, Джон отдал Полу последний. “На время”, сказал он. “Не сломай его, Поли”. Прошло полтора года, и пока Джон не требовал его обратно. В этой новой комнате Джона были голые стены, которые он со Стью покрасил в желтый цвет; окна выходили прямо на улицу, по которой утром с семи до девяти и вечером с пяти до восьми ездили офисные работники и заводские рабочие; это был квартал заводов и офисов; миля на запад ― и там начинался порт; если не было тумана, вершины его скелетообразных кранов можно было разглядеть, забравшись на покатую крышу дома. Под потолком в комнате Джона висели разноцветные флажки, к стенам были приставлены картины. С помойки Джон со Стью притащили полудохлую пальму, и теперь она тихо сохла не на улице, а в углу этой комнаты. Пол всегда поливал растение, когда приходил в гости, и подозревал, что он единственный, кто это делал. Прямо на полу высились стопки книг; с подоконника на каждого зашедшего взирал женский манекен, который Джон украл из дешевой парикмахерской; на пластиковом оранжевом лице темнели длинные усы под цвет наклеенных ресниц. Как мог, в своем стиле Джон пытался украсить это пустое бездушное место. Но главной особенностью этой квартиры был неистребимый пещерный холод, который не уходил даже в самую сильную летнюю жару. С приходом осени Джон не вылезал из свитеров и толстовок, а к декабрю неизменно и только лишь наполовину иронично начинал обсуждать покупку дровяной печи. Можно ли вывести трубу в окно? Разрешит ли хозяйка сделать дырку в стене? Что стоит дороже: дрова или электричество, потраченное на батарею? При таком раскладке Пол никак не мог понять, почему Джон напрочь отказывался от покупки второго одеяла. ― Если тебе так надо, купи его сам, ― заявил Джон. Его резкий тон немного смягчал стук зубов, пока он переодевался для сна. ― Это ты живешь в холодильнике, тебе оно нужнее, ― возразил Пол, предусмотрительно натягивая на себя второй свитер поверх уже надетого. Он не доверял Джону и ожидал, что во сне их ждет борьба за единственный кусок ткани, способный сохранять тепло. ― Это ты ноешь, что тебе холодно. ― Одеяло более разумный выбор, чем дровяная печь. ― Кто сказал? ― Как минимум, оно дешевле… ― Оно не согреет мне душу. ― Зато тебе не придется долбить стену, чтобы вывести дым… Не прекращая спора, они прошли в ванную, почистили зубы и, вернувшись в спальню, забрались на матрас. Некоторое время Полу действительно пришлось бороться за одеяло, но после того, как столкнулся с его ярым сопротивлением, Джон прекратил дурачиться и милостиво отдал ему половину. Чтобы поместиться под одеялом вдвоем, им пришлось лечь ближе, чем они делали обычно, и плечо Джона слегка давило Полу между лопатками. Слава богу, думал он, хотя бы подушки у Джона были две. ― Как щека? ― вдруг спросил Джон тихо. Пол повернулся к нему обратно. Простыни шуршали, пока он переворачивался. Щека больше не болела, но он знал, что Джон на самом деле спрашивал не только об этом. ― Я стал хуже учиться, ― так же негромко ответил он. ― Совсем хуже. Папа разозлился. Лицо Джона слабо вырисовывалось в темноте. Все их серьезные разговоры происходили в ней. Немного света падало в комнату сквозь щели потрепанных жалюзи от ночных фонарей. Пол видел горбинку его носа, угол челюсти, прямую линию бровей. Даже в час ночи здесь не было абсолютно тихо. Ночная тишина в городе состояла из мягкого шума от проезжающих редких машин, скрипа дверей из соседней квартиры. Пол подозревал, что Джону это нравится гораздо сильнее, чем тот деревенский ритм, в котором они выросли, когда жизнь замирала после семи вечера. ― Он тебя бьет? ― Нет, ― быстро возразил Пол, потому что это была неправда. ― Он просто иногда, когда сильно злится… ― Мажет тебе по лицу? ― перебил Джон. ― Пол, это называется бить. Пол попытался объяснить: ― Нет, быть ― это когда кулаки или, не знаю, ремень… А папа просто… он кричит, и потом… он положил раскрытую ладонь Джону на щеку, ― делает вот так… Это даже не очень больно. ― Пол, ― Джон звучал рассерженно, и Пол убрал руку, положив ее между ними, ― это называется бить кого-то. ― Нет, это не так. Это просто… ― Помнишь Анну, мою сестру? ― Конечно. ― Ей уже одиннадцать лет. Представь, если бы я дал ей пощечину. Взял бы и сделал, ― он положил ладонь Полу на больную щеку, ― вот так. Что бы ты подумал? Пол начал грызть губу. ― Что ты забыл принять таблетки. Ау! ― воскликнул он, когда Джон сжал его больную щеку. ― За что? ― Блин, Пол. Это несмешно. ― Нет, смешно! Я даже не могу себе это представить. Ты бы никогда не ударил маленькую девочку. ― Значит, это все-таки считается ударом? Пол выдохнул, и вышло как-то неровно. Появилось неприятное ощущение, как будто он тонул в чем-то темном. ― Наверное, да. В темноте он чувствовал слепой взгляд Джона на себе. ― Я завтра поеду с тобой домой, ― произнес тот через некоторое время. ― Джон, нет! ― Почему нет? Домашнее насилие запрещено, ты знаешь? Ты можешь рассказать в школе, что он тебя ударил, у тебя кровь даже пошла, и его посадят в тюрьму. Майка он тоже бьет? Сердце Пола упало. ― Он мой отец. ― И он тебя бьет. Пол, я же не буду с ним драться. Я просто скажу ему, чтобы он больше так не делал. ― Не надо. ― Почему? ― Это его не убедит, ― сознался Пол. Ему было неприятно об этом думать, но это была правда. Он хорошо знал своего отца; во многом он сам был на него похож. Он представил себя на его месте. Мальчика, который всем своим видом показывал, что в любой момент готов дать сдачи, он бы не тронул. Возможно, он его даже боялся, как подсознательно боятся рычащих собак. ― Я должен сам с ним поговорить. Тогда он прекратит. ― Я все равно поеду с тобой, ― угрюмо заявил Джон. Полу тоже этого хотелось, так что на этот раз он не стал возражать. Он закрыл глаза, прислушиваясь к дыханию Джона. ― Однажды Мими пыталась меня отшлепать, ― проговорил Джон, и Пол открыл глаза. ― Я так сильно отбивался, что чуть не сломал ей палец. ― О боже. ― Да. Это был единственный раз, когда она передо мной извинилась. Пол прикусил губу, чтобы не засмеяться. Тетка Джона была суровая. Она никогда не была ничем довольна. Джон либо ругался с ней, либо издевался над ней; она отвечала ему тем же. За все годы, что Пол знал Мими, он видел ее улыбку только раз. Она была адресована соседу, который помог ей бесплатно починить телевизор. Когда выяснилось, что Джон выиграл художественную стипендию, она еще несколько недель песочила его, что он не стал поступать в Лондонский колледж. Пол тогда поддерживал Джона как мог и на все лады сокрушался, какая Мими бесчувственная стерва; а потом спросил сам: “А правда, почему ты не стал поступать в Лондон?”. До этого он даже не задумывался о такой возможности. Джон посмотрел на него как на ненормального: “Но ведь ты и группа останутся здесь”. “Я бы тоже не уехал без тебя и без группы”, признался Пол, подумав. Джон толкнул его коленом в бедро, и они продолжили ругать Мими. ― Мими ― единственная и неповторимая. ― Такая сука, а даже отшлепать не смогла, ― подхватил Джон. ― На ее месте я бы проявил больше усердия. ― Ну попробуй, мальчик. Когда Пол получил пару тычков и попросил прекратить, Джон продолжил: ― Если что, переселяйся ко мне. На моем матрасе достаточно места. Пол фыркнул от смеха. ― Самый удобный надувной матрас во всей магической Британии, Гарри, ― изобразил он, но ливерпульский акцент все равно вылез наружу. Теперь он чувствовал себя свободнее, как будто Джон был ему ближе, чем когда-либо. Его страшил разговор с отцом, но то, что Джон теперь на его стороне, здорово успокаивало. Поэтому он решился спросить: ― А я не помешаю вам со Стью? ― Что за вопрос? Стью храпит в другой комнате. И он поймет ситуацию, что ты вообще о нем думаешь. Ну вот опять началось. Джон защищал Стью перед Полом, хотя Пол даже не намекал ни на что. Пол промолчал, надеясь, что Джон успокоиться и забудет. Но Джон, конечно же, вцепился в это, как ищейка. ― Я вот не понимаю, почему ты цепляешься к Стью. ― Может быть, это он ко мне цепляется, ты не думал? ― Ну, я этого не вижу, ― ядовито сказал Джон. ― Это он, а не ты, говорит мне уже целый год, что ты постоянно говоришь ему пойти нахуй, или говоришь, что он не умеет играть… ― Он правда не умеет играть… ― Ну вот, Пол! А что, по-твоему, делает он? Пол поборол желание отвернуться от него; больше нельзя было жить в неизвестности. ― Вы с ним встречаетесь? ― спросил он прямо. ― Что? ― Ты и Стью ― вы пара? ― С чего ты взял? ― Вы живете вместе, ты взял его в группу, хотя он не знает ни одного аккорда и не попадает в ноты, ты бросаешь наши тренировки ради него… ― Не ради него, Пол, это моя учеба… Пол повысил голос: ― И ты всегда на его стороне! Стью то, Стью это. Ты все время только о нем и говоришь. Ты никогда меня не слушаешь. Должно быть, это были волшебные таблетки от того, чем бы там Джон ни страдал, либо колледж действительно менял людей до неузнаваемости, иначе Пол никак не мог объяснить, почему Джон, хотя Пол практически кричал на него (шепотом), оставался таким спокойным. ― Если хочешь, чтобы я тебя слушал, тогда встречайся со мной. ― Хватит кривляться, это не смешно. Джон сжал его бок через два свитера, и Пол поймал его запястье. ― Джон… Джон наклонился над ним, кончики его волос коснулись лица Пола. Джон искал что-то в его глазах. ― Я буду слушать только тебя, ― тихо проговорил Джон, ― всегда буду только на твоей стороне. Я брошу Стью, если хочешь, я даже выброшусь из окна. Ты хочешь этого? Пол ощутил, как его ладонь поползла вверх. Он не препятствовал ей, не мог. Он ничего не понимал. ― Я бы не хотел, ― нашелся он наконец, ― чтобы ты выбрасывался из окна. ― А остальное? Это была какая-то шутка? Пол не знал правильного ответа. Джон был так близко к нему, горячий, знакомый, резкий и мягкий. Конечно, он хотел. ― Встречаться с тобой? ― он тянул время, пытаясь узнать по реакциям Джона, что происходит. Джон начал отодвигаться. Пол потянулся вслед за ним и тоже сел. ― Твоя ревность не очень дружеская, Пол. Ты все время бегаешь за мной и требуешь моего внимания. Если я с Синтией, ты ненавидишь Синтию, если я со Стью, ты ненавидишь Стью. Думаешь, я не заметил? Это уже звучало как нападение. Пол сглотнул подступивший к горлу комок. ― Хорошо, Джон. Ты меня раскрыл. Я мечтаю с тобой встречаться. Доволен? Джон раздраженно выдохнул. ― Нет, недоволен. Давай поговорим прямо. Ты так себя ведешь, что я… что бы я ни делал, кроме того, что ты от меня хочешь, тебе не нравится. ― Нет это не так… ― слабо запротестовал Пол. ― Но я не могу, как ты, писать двадцать песен в день, я не могу не общаться с другими людьми. И играть так же хорошо, как ты, я не могу. Пол не понимал: откуда это взялось? Когда он давал Джону понять, что чем-то его не одобряет? И когда Джону стало не все равно на его мнение? Разве не он один плелся всегда за Джоном, жадно ловя каждую его похвалу и проглатывая обиды от небрежно брошенных слов? Он зацепился за то, что казалось ему очевидным: ― Ты играешь не хуже меня. ― Да Господи, ты прекрасно знаешь, что это не так. Пол замотал головой. ― Я всегда… ― он не знал как описать то, что чувствовал, чтобы сказать правду и не выставить себя влюбленным дураком. Джон его не перебивал. Нервничая, Пол неуверенно продолжил: ― Послушай. Все не так. У тебя получилось собрать группу, и ты очень быстро выучил все аккорды. Мне нравится писать с тобой песни. Просто ты всегда с кем-то, как будто тебе все равно на группу, на то, что мы делаем. У тебя всегда есть что-то еще. А у меня нет. ― Мне не все равно на группу, Пол, это же я ее собрал. ― Я знаю. ― И на тебя мне не все равно. Пол ничего не сказал. Это было очень неловко, как будто он напрашивался на любовь Джона, которой тот к нему не чувствовал. Ему хотелось уйти из комнаты, побыть наедине и успокоиться, но он только опустил взгляд на одеяло и пожал плечами. “Я мечтаю встречаться с тобой”. Какой кошмар. ― Знаешь, а ты на самом деле нравишься Стью, ― сказал Джон, как будто это должно было его успокоить. ― Да брось. ― Нет, серьезно. Ему нравится, как ты поешь, и он даже хотел предложить тебе позировать для картины. Сказал, что такое лицо грех не нарисовать. Но потом ты стал на него тявкать, как чихуахуа, и теперь он даже не будет предлагать. ― Ты уверен, что вы не встречаетесь? ― Пол не знал, зачем снова вернулся к этому вопросу. Он уже точно знал, что нет. ― Когда вырастешь, поймешь, что в этом вопросе нельзя быть уверенным полностью, ― с притворной важностью отозвался Джон. ― Но, если ты так хочешь знать, я не занимаюсь сексом и даже не дрочу на него. Фу, господи, мама, прости меня, что я целовал тебя этими губами. Пол усмехнулся, хотя ему не было весело. ― Я не выбираю его сторону, Пол. Но есть вещи, которые ты не можешь требовать от меня. ― Потому что мы не встречаемся? ― Да. Пол потер глаза, хотя они были сухие. Он чувствовал себя невероятно усталым, его почти тошнило. ― Ты говоришь, что я что-то от тебя требую… ― сказал Пол, не поднимая головы. Джон тормошил его, забавляясь с идеей, что они могли бы встречаться, и не был готов к последствиям, что Пол бы мог принять его слова всерьез. Это было обидно. ― Спрашиваешь, хочу ли я, чтобы ты выбросился из окна… но это ведь ты меня отталкиваешь. ― Я не отталкиваю тебя, ― сказал Джон упрямо. Он явно ничего не понял из того, что Пол сказал, потому что сам никогда не чувствовал того же. Если бы чувствовал, то знал бы, да? Пол тоже толком не знал, о чем они говорят. Почти не понимал, о чем говорит он сам. Но ему было важно донести до Джона ― это не он, это Джон был всему причиной. Он был главным: в их группе, в их паре. Только Джон принимал решения, Пол мог лишь его убедить или предложить что-то, но он никогда не был тем, кто говорит: да; или говорит: нет. Он хотел, чтобы Джон тоже это понял, не просто хвалился этим или пользовался, только когда ему выгодно. ― Раз я за тобой бегаю. А ты, получается, от меня убегаешь. Это значит, что это ты не хочешь встречаться со мной. ― Какой бред, ― возмутился Джон. ― Когда это я убегал? ― Но ты же сам сказал, только что. “Есть вещи, которые я не могу тебе дать”, ― передразнил Пол горько. ― И ты, наверное, все-таки прав. Я ни на что не имею право с тобой. Джон молчал, и в тишине Пол чувствовал его недоумение. ― Так что… ― он снова потер глаза. ― Если мы все выяснили, давай спать. Не дожидаясь ответа, он отвернулся и лег головой на подушку. Хотя он боялся реакции Джона, он ничего не мог с собой поделать; все его сознание обратилось вслух. Он понял? Или все таки нет? Вот тело за его спиной пошевелилось; вдруг Джон встал с матраса. Он уходит? Пол запаниковал, но не стал поворачиваться; это сделало бы все еще хуже. Но тут вдруг загорелся свет, и Джон пошел обратно к нему. ― Пол, повернись. Пол остался лежать. Он перестал дышать. ― Поли. Джон опустился на матрас. На Пола легла рука, шею сзади обдало теплом. Джон обнимал его. ― Поли, повернись, я хочу тебя поцеловать. Пол обернулся так быстро, что они чуть не стукнулись носами, и сам нашел его рот. Обида растаяла, его тело ослабло от облегчения. Джон лизнул ему губы; они коснулись друг друга языками; было странно ощутить вкус Джона после стольких лет подавленной тоски. Его тонкие губы были мягкие и податливые, он пах мятной зубной пастой, сигаретами, мылом, и когда он лег на Пола сверху, втиснув твердое колено между ног, тот ощутил на себе его тяжесть и его начинающееся возбуждение. ― Джон, ― позвал Пол, чуть отвернув лицо. Джон начал целовать его щеку, шею, прикусил кадык. Пол сжал его волосы. ― Джонни. ― Что, Поли? ― Ты будешь со мной встречаться? Джон приглушенно рассмеялся ему в шею. ― Господи, ты еще спрашиваешь. Да, Ваше Высочество принцесса фей, я буду с вами встречаться. А теперь разрешите продолжить? Пол дал разрешение, снова его поцеловав. Он потерял терпение и Джон тоже. У Пола болели губы от того, как часто Джон жестко их, болело между ног, болело в руках от того, как хотелось ему везде потрогать Джона и что не получалось захватить его целиком сразу… Так все и закончилось, едва начавшись: в последний момент Джон быстро отстранился, раздвинул шире ему ноги и втиснулся между ними, Пол притянул его к себе, они терлись друг о друга, раз-другой, и сладостная боль наконец взорвалась белым; Пол застонал, выгибаясь навстречу взрыву, чувствуя через несколько слоев ткани, как Джон яростно, с оттягом толкается между его бедром и ягодицей. На секунду он представил, что Джон толкается внутрь него и это почти свело его с ума. Затем Джон, сдавленно ахнув, упал на него сверху, оставив Пола как лягушку с разведенными ногами. Пол был не против. Он положил пятки Джону на потную поясницы и призывно двинул тазом. Джон поцеловал его так, словно хотел съесть. ― Мы даже не разделись, ― произнес Пол, когда Джон вновь переключился на его здоровую щеку. ― М-м. ― Ты дашь мне новые штаны? ― Подожди, я хочу насладиться. Один красивый мальчик только что дал мне себя в полный доступ. ― А что он получил в обмен? ― Всего лишь глупого идиотского меня. Этот мальчик прогадал. ― Нет, этот мальчик очень счастлив. ― О да? Им больше не было холодно. В конце концов они лениво стянули одежду и, кое-как ей обтеревшись, заснули голыми в обнимку, обмениваясь сонными поцелуями. Пол целовал Джона в лоб и в брови, а Джон его в щеки и в нос. “Как я тебя люблю”, думал Пол, но не сказал этого вслух. Разве не было это и так ясно? Утром Джон, стремясь быть галантным, принес ему чай с печеньем; чай был из пакетика, печенье засохло. Пол съел все без жалоб и впервые в жизни сделал минет, что было весьма авантюрно, но он справился, если судить по широкой улыбке Джона и тому, как быстро все закончилось. Он также очень громко стонал, и Пол надеялся, что Стью остался дома и все слышал. ― Обожаю твой маленький ротик, ― прошептал Джон и в благодарность очень быстро и агрессивно ему подрочил. Пол тоже не стал сдерживать голос, тем более, что рука Джона была плотнее и шире и ощущалась во много раз приятнее его собственной. Или может быть дело было не только в руке. После они вышли на кухню, где Стью встретил их очень мрачным выражением лица. ― С добрым утром, дружище! ― просиял Пол и полез в холодильник. После постельных упражнений он снова проголодался. Джон открыл окно и зажег сигарету. ― Мои поздравления, наверное, ― произнес Стью кислым тоном. ― Я рад и все такое, но хотел бы ничего не знать. ― Прости за это! ― отозвался Пол, сделав виноватый вид. Он совершенно не чувствовал никакого сожаления, и все присутствующие это знали. Джон прятал усмешку, и от этого становилось еще радостнее. Пол даже завел разговор со Стью о предстоящем выступлении, пока жарил хлеб для завтрака. Он чувствовал ко Стью нехарактерное дружелюбие; в сущности это был славный малый, ему надо было лишь подучить еще хотя бы аккордов десять… Когда Стью попрощался с ними, и входная дверь захлопнулась за ним, Джон затушил окурок и вплотную подошел к Полу. ― Стоило мне тебя трахнуть, и ты стал таким приятным со Стью, ― прошептал Джон ему в ухо, притиснув его к столешнице. Пол наклонился к нему и откинул голову на его плечо. ― Делай это почаще, и ты узнаешь, каким приятным я могу быть, ― так же тихо отозвался он. Джон разочарованно застонал. ― Не хочу, чтобы ты уезжал домой. Останься со мной. Забей на отца. При мысли о папе у Пола участился пульс. ― Не могу. ― А если мы с ним договоримся… что ты будешь оставаться у меня на выходные? Или даже на совсем? Твоя школа и мой колледж ― это фактически одно здание. От меня идти пять минут до них. Разве нелогично, если ты будешь жить со мной? Когда Джон так говорил, Пол не мог найти аргументов против. Все звучало крайне убедительно. ― Я не знаю. Мне кажется, он не согласится. ― Зачем вообще спрашивать? Ты ведь совершеннолетний. ― Я хочу жить с тобой, ― признался Пол. ― Я планировал это, после школы. Но мне придется пойти на работу, чтобы платить за аренду. Джон захихикал. ― Что? ― обиделся Пол. ― Мой добытчик. Мой покровитель. Пойдешь ради меня на завод? ― Помни свое место, детка, ― подыграл Пол, давясь смехом. ― Кюхе, киндер… что там еще? ― Да пофиг, ― сказал Джон и поцеловал его. Когда они вышли на улицу, Пол взял Джона за руку. Так поступали все пары, и это всегда казалось ему романтичным. Он совершенно забыл, что Джон делал все за гранью нормы. И даже держание за руки он довел до предела, не желая отдавать Полу его собственную руку, когда она ему понадобилась. ― Это теперь моя рука, ― утверждал он и не давал Полу достать проездной в автобусе. Им пришлось изворачиваться, чтобы забраться на второй этаж и сесть на свободные места, не отпуская ладоней. Потом Джон принялся играть с его пальцами. Это было приятно. Пол подумал, что даже если его рука больше ему не принадлежит, это того стоит. И все-таки у дома Пола им пришлось отпустить друг друга. Пол открыл дверь и, войдя первым, прокричал: ― Пап, это я! Со мной Джон. ― Не кричи, ― был строгий ответ. Джон скорчил рожу. Пол улыбнулся, чувствуя нервозность, и они гуськом зашли на кухню. ― Здравствуйте, мистер Маккартни, ― с притворной вежливостью пропел Джон. ― Привет, Майки. Младший брат Пола обожал Джона и расцвел от его внимания. ― Привет, Джон! Как колледж? Отец проигнорировал Джона и продолжил читать книгу. ― Пап, ― позвал Пол. ― Пойдем поговорим. Тот не изменился в лице. Он молча встал и направился наверх. Пол поймал взволнованный взгляд Джона и, улыбнувшись ему, пошел вслед за отцом по лестнице. ― Я хочу жить вместе с Джоном, ― сказал он твердо, зайдя в комнату отца. Если его отец и удивился, он не подал виду. ― На что? Разве у тебя есть деньги? ― Я еще учусь в школе. ― Вот именно. Ты еще учишься в школе. Поэтому делаешь как я говорю. ― Я не хочу жить с тобой, ― произнес Пол, намеренно вызывая в отце обиду. Он рассчитывал, что раз его папа был вспыльчивым, возможно, он был так же и уязвимым. Мог ли он хотя бы один раз в жизни почувствовать сожаление, что не был добрее к ним с братом? Но его отец стоически перенес этот удар, если вообще его ощутил. ― Ты можешь считать, что ты уже взрослый. ― Сказал он ровно. ― Хорошо. Съезжай. Но денег я тебе не дам. Это называется взрослая жизнь. Хочешь чего-то ― отвечай за последствия. Настаивать не было смысла. Пол молча сошел вниз. Джон разговаривал с Майком, но поднял голову на звук его шагов и понял все без слов. Он прошел мимо Пола, по пути сжав его локоть. ― Джон, не надо… ― Все будет хорошо. И он затопал наверх. ― Мистер Маккартни! ― раздался его голос, а затем дверь захлопнулась. Пол поймал недоуменный взгляд своего брата. ― Что-то случилось? ― спросил тот озадаченно. ― Джон предложил переехать к нему. ― К нему ― то есть в квартиру, которую он делит со?... ― Да. Но папа против. ― Ну конечно. Они помолчали, прислушиваясь к неразборчивой речи, доносящейся сверху. ― А там разве не две комнаты? ― поинтересовался Майк. Пол подтвердил, что именно две. С отстраненным любопытством он наблюдал, как его брат пытается это осмыслить. ― Разве это удобно? ― наконец спросил Майк. ― Почему нет? ― Вы будете все время вместе в одной комнате, это же с ума сойти можно. На самом деле они с Джоном лучше всего ладили, когда долго и постоянно были друг с другом. Чем дольше они были друг с другом, тем легче Пол ощущал и себя, и Джона, и их обоих вместе. Он знал, что Джон чувствует то же самое. Так что личное пространство не было проблемой. ― И разве там не одна кровать? ― допытывался Майк. ― Там надувной матрас. ― Вау, ― с сомнением протянул Майк. ― А если у тебя или у него появится девушка? ― Не появится, ― успокоил его Пол. Вопреки этому, Майк выглядел совсем не успокоенным. ― В любом случае, ― сказал его брат как будто через силу, ― папа вряд ли согласится. Следом за его словами раздался топот и скрип лестницы; через мгновение Джон влетел на кухню, на лице его сияла широкая улыбка. Слов было не нужно; Пол все понял. ― Как? ― только и успел выпалить он, прежде чем Джон сжал его за плечи. Пол тут же обхватил его с такой же силой. ― Теперь зови папочкой меня, ― прошептал Джон ему на ухо. Пол вздрогнул от жара его дыхания. ― Неужели он согласился? ― недоверчиво спросил Майк позади них. Никто ему не ответил. Джон отпустил Пола и, показав глазами на дверь, вышел из кухни. ― Я сейчас, ― сказал Пол брату и пошел за Джоном наружу. Джон ждал его у угла дома с сигаретой в зубах. Он встал так специально, чтобы дым тянулся прямо в комнату его отца. ― Мы договорились пока только попробовать, ― сказал он, понизив голос, когда Пол подошел к нему вплотную. ― Одну неделю у меня, потом одну неделю с ним. Он даже будет давать тебе деньги на еду. Так что следи за успеваемостью. ― Как ты его уговорил? Джон задорно улыбнулся. ― Я намекнул ему, что, возможно, причина твоих оценок в том, что ты находишься в постоянном стрессе из-за его печальной привычки размахивать руками. Он, конечно, мне не поверил. Но я читал этого психиатра, как там его, и привел в пример его эксперимент, когда фактор стресса исчезает из жизни испытуемых… ― Ты вымогатель, ― восхитился Пол. Джон горделиво расправил плечи. ― Обращайся. Он оперся бедрами о стену, и Пол, всопользовался этим ― встал к нему совсем близко и прошептал, глядя в глаза: ― Поведайте тайны своей мудрости, о преподобный Ом Леннон Махакришна. Джон не успел ничего ему ответить, Пол взял его за шею сзади и поцеловал, сразу проскользнув в рот языком. Ему очень понравилось это положение, в котором он практически прижимал Джона к стене. Он подумал обо всем времени, которое они могут провести вдвоем ― бесконечное количество часов, дней, возможностей; им больше не придется разлучаться, чтобы спать, учиться, им не помешают Мими, отец или Майк, они смогут проваляться хоть весь день в кровати, целоваться где и когда захотят; они все будут делать вместе. Волосы Джона щекотали ему лицо, губы податливо раскрывались. Он притиснулся еще плотнее, чувствуя от груди до паха чужое тело, трогая пальцем маленькую милую мочку уха; руки Джона легли ему на поясницу… ― Пол, тебя папа… Пол оторвался от Джона и повернулся к двери. Майк переводил вытаращенные глаза с него на Джона. ― Чего тебе? ― спросил Джон и самодовольно провел рукой Полу по бедру. Пол наступил ему на ногу. Майк заалел. ― Папа тебя зовет, ― скомкано закончил он, глядя Полу в лицо, и спрятался обратно в дом. ― Что ему еще надо, ― проворчал Джон и затушил сигарету о стену. Неясная тревога забилась у Пола в голове. Не передумал ли Джим, увидев их в окне? Одно дело ― отпустить его жить с другом, который оказывает плохое влияние, но помогает зарабатывать деньги, и совсем другое ― с парнем, с которым они будут заниматься сексом вместо того, чтобы готовиться к экзаменам. На самом деле ничего особенного его отец не хотел. Он еще раз прочитал лекцию Полу о важности учебы, но в его речи впервые появилась какая-то заминка; как будто он подбирал слова, пытаясь обойти что-то стороной. Пол не стал выяснять, что это было и видел ли отец их на улице. Ему было достаточно того, что он будет жить с Джоном. В его комнате Джон сидел на заправленной кровати, пытаясь играть левой рукой на его гитаре, а Пол собирал вещи в спортивную сумку: одежду, учебники и тетради. Компьютер был слишком тяжелый и хрупкий, чтобы брать его с собой. Пол отобрал гитару у Джона и убрал в чехол, ― все-таки на своей ему было удобнее играть, чем на тех, что принадлежали Стью. Потом они попрощались с Майком и, взявшись за руки, пошли на автобусную остановку. Собирался туман. Редкие прохожие совершенно не обращали на них внимание, и это было взаимно.