✦✦✦
Сонджун для Хенджина — вечное чувство вины. С тех пор, как Джину лишил бету буквально единственного средства к существованию, Джинни отдавал парню все карманные деньги, стараясь хоть как-то загладить вину. То, что было мелочью для Хенджина, обеспечивало пару дней для Сонджуна и его папы, спускавшего все пособие на алкоголь. Проблема в том, что с каждым годом аппетиты друга росли, как и наглость, но омега все равно не мог отказать. Чем старше они становились, тем больше денег улетало в черную дыру по имени «Ким Сонджун». Он мог позвонить среди ночи, едва шевеля языком, и просить внести за него залог, потому что он влез в пьяную драку. И омега срывался, на цыпочках покидая особняк, закладывал в ломбард золотую подвеску или браслет, подаренные родственниками, в надежде когда-нибудь их выкупить. Но, разумеется, этого не случалось. Хенджину оставалось лишь смотреть в стремительно пустеющие шкатулки и пытаться придумать выход. Отец каждый месяц выделял ему и Чонину одинаковые суммы, но, пока младший покупал новую одежду, ходил в кино, кафе и салоны красоты, Хенджин считал каждую вону. В последнее время не было никаких предлогов и причин. Сонджун просто писал или звонил и, опуская приветствие, говорил: — Кинь немного на карту. Хенджина до дрожи в руках напрягала эта ситуация. Омега пытался поговорить с другом, объяснить ему, что он не гребаный банк и тоже ограничен в средствах, но будто со стеной разговаривал. Сонджун пропадал на неделю-две, а потом все начиналось сначала. Джинни понемногу начинал ненавидеть мелкого себя и свой убогий вкус на людей. В один из дней, снова выбесившись из-за Чана и Чонина, целовавшихся у дверей, будто никого, кроме них, не существует, Хенджин решил, что поговорит с Сонджуном в последний раз и все закончит. Ему надоело пропускать обеды и добираться домой пешком почти час. Черт возьми, он Хван Хенджин, сын Хван Ильсона, министра, а живет так, будто его семья из пяти человек пытается на всех растянуть один прожиточный минимум. Джинни не нравился очередной заброшенный многоэтажный недострой, по которым любил шляться Сонджун, но он твердо решил поставить точку. Хватит уже с него. Одиннадцати лет должно быть достаточно для искупления чужой вины. Бета перед ним — лишь тень его друга. Он похудел, под глазами появились мешки, а одежду стоило постирать еще неделю назад. Хенджин не понимает, на что уходят его деньги, и пытается найти в парне напротив хоть что-то, что вызвало бы в нем чувства. Оказывается, у них вообще ничего общего, кроме детских воспоминаний, просто Джинни не хотел этого видеть. Ведь тогда получается, что друзей у него вовсе нет. — У меня больше нет возможности тебя поддерживать, понимаешь? — в который раз они об этом говорят? Хенджин сбился со счета. Если сейчас отступится, то разговор повторится снова. — Так возьми у предков! Это по их вине я в такой заднице. — Ты вообще себя слышишь? Я был согласен на это, когда мы были детьми. Признаю, мой папа поступил ужасно, но тебе двадцать один! Ты можешь найти работу, а не тянуть из меня последнее. — Я, Джинни, не могу найти работу, — кривится Сонджун и смотрит так злобно, что у омеги мурашки по спине. Этот Сонджун не тот угрюмый, но добрый восьмилетний мальчишка. Этот озлоблен и винит всех вокруг в своих бедах, кроме себя. — У меня нет образования, официально меня даже грузчиком не берут, а неофициально — все время кидают! — Тебя не берут на работу не из-за отсутствия образования, а из-за кучи приводов! — выходит из себя Хенджин. — Ты вечно влипаешь в неприятности с полицией! — Так, может, ты пойдешь на работу, раз такой правильный? Давай я буду искать тебе папиков, а ты будешь со мной делиться процентом, а? И никакого образования не надо — твоей смазливой мордашки будет более чем достаточно. Мы оба окажемся в плюсе, — Сонджун похабно ухмыльнулся и толкнулся языком за щеку. Стойкое ощущение, что такая идея не сегодня пришла ему в голову, никак не хотело покидать Джинни. И от этого было только омерзительнее. — Что ты несешь, придурок? На этом закончим. Не смей мне больше звонить, — омега чувствовал себя так, будто в грязи извалялся. Он не понимал, что творится с Сонджуном, но подобное отношение терпеть не собирался. Обида на слова друга грызла изнутри. Как он мог такое предложить? Даже если это шутка, то она крайне неудачная и оскорбительная. Хенджин перед этим парнем душу наизнанку выворачивал, про свои страхи и влюбленность рассказывал, а он топчется по его чувствам и доверию, будто они ничего не стоят. Хенджин почти дошел до остановки, чтобы дождаться автобуса, и поежился от жутковатого вида заброшенных пустырей, когда его с силой толкнули, и он упал, едва успевая выставить ладони перед собой, раздирая нежную кожу о щебень в кровь. — Ах ты, сука! Слиться решил? — голос Сонджуна сопровождался пинком по почкам такой силы, что омега на несколько секунд потерял сознание. Хенджин впервые чувствовал такую боль, впервые так кого-то испугался, но злобный оскал беты заставил сжаться в комочек и тихонько заскулить от страха. Он понимал, что со взбесившимся парнем ни за что не справится, а вокруг никого, до остановки метров сто, но Хенджина это не спасет, потому что они за углом и их совершенно не видно с дороги. Получая удар за ударом, Хенджин пытался сосредоточиться на том, чтобы незаметно достать телефон и позвонить. Кому угодно, на самом деле. Вообще плевать, лишь бы спасли. От очередного удара омега готов поклясться, что слышал треск своего ребра. Слезы, бесконтрольно струящиеся по лицу, закрывали обзор, но он прекрасно видел из-за угла подъехавший автобус. Только его никто не видел, и кричать не получилось, голос словно застрял в грудине, рот беззвучно открывался и закрывался в попытке сказать хоть что-то, но был слышен лишь хрип. Джинни чувствовал в тот момент худшее из чувств — беспомощность — и задыхался. Сонджун схватил его за волосы и тащил боком обратно по щебенке и сухой траве, царапающей кожу до крови. Тонкая рубашка превратилась в лохмотья и держалась лишь каким-то чудом. Но омега терпел и, с трудом и ошибками, набирал адрес заброшенного дома и короткое «пжлст» на первый попавшийся контакт. Звонить и разговаривать он откровенно боялся, да и не уверен был, что голос вернулся, поэтому он всей душой надеялся, что адресату будет не все равно. От очередного удара, на этот раз в нос, Хенджин уронил телефон и снова потерял сознание. Жаль только, что этот удар не стер воспоминания об этом дне.✦✦✦
Выбравшись позаниматься в парке, Чонин меньше всего ожидал увидеть на экране смартфона входящий от отца. Ильсон звонил редко, предпочитая донимать младшего сына голосовыми в мессенджере. Тем более, он сейчас находился в командировке в Японии. Омега лишь надеялся, что ничего не случилось, и ответил на звонок. — Ты дома? — спросил Ильсон, даже не поздоровавшись. — Нет. Я с Чаном в парке. Что-то случилось? — нахмурился омега, улавливая волнение в голосе отца. Альфа и правда был рядом. Они сидели на деревянной скамейке за столом, на котором были раскиданы книги и записи Чонина. Чан просто составлял ему компанию. Ну и охранял своего Лисенка от нежелательного внимания. — Я получил странное сообщение от Хенджина. Ты давно его видел? — Пару часов назад. Он вроде куда-то собирался. Что за сообщение? — Я пришлю тебе. Пожалуйста, пусть Чан съездит по тому адресу и проверит. Я не хочу без надобности привлекать полицию, ты же понимаешь. Вдруг он пьяный или еще что похуже… Это сразу разлетится. — По какому адресу? — Чонину все это очень не нравилось. — Я пришлю, — отец отключился, а омега напряженно выдохнул. И куда мог вляпаться старший? Хенджин, вообще-то, был спокойным, клубы и вечеринки посещал всего несколько раз и возвращался домой достаточно рано и почти трезвым, в передряги не попадал и порой вел себя как старик. Телефон оповестил о сообщении, и пара смотрела на адрес, написанный с ошибками, и «пжлст», от которого почему-то пробирал холод. — Давай проверим. Тут минут пятнадцать на автобусе, — сказал Чан, слышавший каждое слово Ильсона. У Чонина тоже на душе было неспокойно, и, задумавшись на минуту, он скинул учебники и тетради в рюкзак. — Ты прав. Давай проверим. Если что-то случится, совесть меня сожрет. Только напишу отцу, что мы поедем. Дорога до нужного места не заняла много времени. Несмотря на ошибки в названии улицы, номер дома был указан четко, и парни, осторожно переступая через куски шифера и кирпича, двигались к зданию. У входа Чан приложил палец к губам и прижал Чонина ближе. — Это минимум, серьезно, — незнакомый голос звучал глухо, но четко. — Отвечаю, не пожалеешь, не омега, а конфетка. Ещё и из богатеньких, ухоженный весь такой… Немного разукрасил, но отмыть — и будет как новенький… Чонин подавился воздухом от возмущения, понимая, о ком говорит неизвестный, и уже порывался войти, только Чан не пустил. — Стой здесь, — прошептал альфа на ухо. — Я сам. Если что, беги на остановку и звони в полицию, понятно? Чонин часто-часто закивал. Чан зашел медленно, стараясь не шуметь. В помещении воняло пылью, мочой и сыростью. Нервы альфы были натянуты, как струна. Он понимал, что скоро начнет темнеть и этот пустой район заполнится маргиналами всех мастей, а он оставил Чонина на улице одного, и, честно, готов был разорваться. Он аккуратно свернул еще раз, оказался позади парня, разговаривающего по телефону, и увидел посреди разоренной комнаты на грязном полу Хенджина. Всего в крови и без сознания. — А ты кто та…? — заметил его парень, но договорить не успел — Чан от неожиданности и нервов отправил его в нокаут одним ударом в лоб. И сам испугался, когда бета упал на пол плашмя. Он проверил, точно ли парень в отключке, и только потом позвал Чонина. — Нинни! — закричал и тут же услышал топот. Сам опустился рядом с бессознательным омегой и прощупал его пульс. Руки безбожно дрожали, а при взгляде на лицо Джинни плакать хотелось, но он должен был быть сильным. Должен был взять себя в руки, успокоиться и вытащить отсюда обоих омег, желательно без больших последствий, чем есть сейчас. — Вызови скорую и полицию. — Насколько все плохо? — нервно спросил Чонин, пытаясь попасть пальцами по экрану в нужных местах. Было уже плевать, что отец не хотел вмешательства органов. Чан не ответил. Вокруг Хенджина было слишком много крови, чтобы считаться чем-то несерьезным. Левая рука выглядела сломанной, неестественно вывернутой. Нос разбит, веки опухли и потемнели, губы превратились в кровавое месиво. Чан не доктор, но даже он понимал, что все дерьмово. Он не знал, чем может помочь, и от этого чувствовал себя отвратительно. Видеть Хенджина в таком состоянии невыносимо. Думать о том, как кто-то мог причинить ему такую боль и за что, не хотелось. Какая бы ни была причина, она точно не оправдает эту жестокость. Хенджин ведь хрупкий совсем, ему страшно даже слово дурное сказать, не то, что ударить. Желание запинать до смерти валяющееся в отключке тело беты было настолько велико, что альфа едва с ним справился. И вздохнул с облегчением только когда в здании оказались копы и медики. — Ебанный урод, — рычал Чонин, пока Хенджина загружали в карету скорой. Он прижимался к Чану, его колотило от нервов, но на пришедшего в себя и закованного в наручники Сонджуна смотрел прямо, прожигая яростью. — Он тебя буквально содержал, а ты, мразь, его чуть не убил! Чонин мог иметь свои претензии к брату, продолжая замечать его взгляды на своем альфе, но это такая ерунда в сравнении с сегодняшним происшествием. Старший был той еще заразой, но такого точно не заслужил, тем более от того, кого считал другом, кого поддерживал, как мог, и защищал по мере сил. Одно Чонин знал точно: Хенджин будет не в восторге, когда очнется.✦✦✦
Омега застрял в больнице на месяц с многочисленными ушибами внутренних органов, переломами руки, двух ребер и сотрясением мозга. Смотреть в глаза Чонину и Чану было стыдно, и он прикидывался спящим каждый раз, когда брат и альфа приходили. Благодарить парочку он не собирался. Лучше бы добили. Их смешанный запах бесил до слез, а непроходящая ревность съедала изнутри. Зато Сынмин почти каждый день звонил по видеосвязи и очень поддерживал Джинни, который находился в довольно хрупком душевном равновесии. Именно в этой палате ему впервые захотелось по-настоящему умереть, и омега отстраненно размышлял каждый день, как было бы проще и быстрее закончить свое жалкое существование. Сам факт, что его покалечил и чуть не продал тот, кого он считал своим лучшим другом, причинял нестерпимую боль и разочарование в самом себе. Сонджун — наркоман. Хенджин этого, к сожалению, не понял, не заметил. Он даже не знал, как долго был спонсором его зависимости. На второй день, как Джинни пришел в себя, ему пришлось давать показания полиции. При родителях. Джину со своим «я же говорил» лучше не сделал. Потому что да, черт возьми, он говорил. И да, Хенджин его не слушал, а теперь пожинал плоды своей глупости. С другой стороны, если бы господин Яжеговорил не испортил жизнь одиннадцатилетнему ребенку, может, и этой ситуации не случилось бы. Но думать об этом было поздно, бесконечные «может быть» и «если бы» уже ничего не исправят. Возвращение домой тоже облегчения не принесло. Чонин следил за ним зорко, будто Хенджин в любой момент мог свалиться и забиться в конвульсиях. Бесил неимоверно. Хорошо хоть Чан на некоторое время пропал из поля зрения. Возможно, понял, что Джинни некомфортно в его присутствии, а, может, просто был занят. Ведь кому какое дело до его, Хенджина, чувств? Каждый раз, когда омега видел Чонина и Чана вместе, он умирал. Чувства не то что не проходили, они, черт возьми, только глубже пускали корни. Хенджин, как бы больно ни было, пару разрушать не собирался и честно пытался смотреть на других, ходил с одногруппниками на вечеринки, несколько раз целовался по пьяни, но все было не то. Ничего не екало, вообще не шевелилось, все равно что помидор облизать. Ну, поцеловались, круто, двигаемся дальше. Хенджин ненавидел себя за это. Вокруг столько людей, у него самого вся жизнь впереди, и студенчество — лучшее время для экспериментов, проб и ошибок. Но нет, он предпочитал сидеть в четырех стенах и умирать от ревности из-за того единственного, кто ему недоступен. В глубине души Джинни все прекрасно понимал, но признавать отказывался. Он сам своим отношением и злыми словами выкопал между ними ров, наполнил грязной отравленной водой и возвел стены. Сам толкнул альфу в объятья брата. Ведь Хенджин не выдумал те улыбки, конфеты, цветы и взгляды. Это было. Он Чану нравился. Но это прошло. Только вот Бана вытравить из себя оказалось почти невозможно. Он бросил мост через ров, а в стенах пробил дыры. Чан в Хенджине был неубиваем, и от этого сам омега понемногу заканчивался. Он не мог перестать смотреть в сторону альфы и брата. Думал, что никому не приносит вреда своими взглядами. Его, по сути, даже не замечали. О том, как он ошибался, Хенджин узнал не скоро, но болезненно. Подходил к концу учебный год. Омега, вернувшись с занятий, бесцельно шатался по дому, наслаждаясь тишиной: родители улетели на пару дней к Сынмину, большая часть обслуживающего персонала получила отгул, а Чонин и Бан Чан тихо сидели в комнате младшего. Хенджин не хотел знать, чем они занимаются, поэтому маялся ерундой на первом этаже, оттягивая момент возвращения в свою спальню, а потом замучился вертеться на дорогом, но неудобном диване и все-таки поднялся наверх, мечтая принять душ, завернуться плотным рулетиком в пушистое одеялко и уснуть, может, под какой-нибудь фильм. Дверь в комнату Чонина была приоткрыта, и все нутро омеги говорило ему пройти мимо, не смотреть, не поддаваться глупому любопытству, но Джинни его никогда не слушал. Представшая перед ним картина разбила сердце. В который раз. Бан Чан сидел в кресле боком к двери и, уткнувшись в шею Чонина, сидящего на его коленях, медленно входил в омегу. Хенджин не сразу понял, что он вообще видит, а потом покраснел с головы до пят, но глаз отвести не смог. Большие ладони крепко держали хрупкое смугловатое тельце и отвратительно, насколько сильно Хенджин хотел оказаться на месте Чонина, хотел ощутить эти ладони на своей коже такого же оттенка, как у брата. Их смешанный запах мяты и трав через щель в двери окутал весь холл второго этажа. Омега никогда не забудет, как пальцы брата перебирали темные кудри, пока сам Чонин бесстыдно насаживался на член альфы и, тихо постанывая, смотрел ему, Джинни, прямо в глаза. Он отшатнулся от двери, будто его ударили. До старшего мгновенно дошло, что это представление младший разыграл специально для него. Специально расположил их так, чтобы самому видеть дверь комнаты, а Чан, наоборот, оставался в блаженном неведении. Что Чонин видел все взгляды Хенджина на Чана и те ему не нравились. Что таким образом хотел раз и навсегда показать чей это альфа, заявить свои права. Хенджин с трудом дополз до своей комнаты, завернулся в одеяло и пытался придушить себя подушкой. Чертово возбуждение заставило ненавидеть себя еще сильнее. Как хорошо, что стоны парочки, пришедшей к кульминации одновременно, заглушили его сдавленный вой.