❤️👪❤️
— Напишите, когда прилетите, — говорит Хенджин, обнимая мать Чана. — Конечно, дорогой, — миссис Бан проводит ладонью по осветленным волосам омеги и улыбается. — Не переживай за нас. Лучше сам отдыхай побольше. Я знаю, какими выматывающими бывают дети, а у тебя их целых двое. — Ну, мам! — протестует Чан, вызывая у родителей и омеги улыбку. Дальнейшие возмущения альфы тонут в механизированном голосе, требующем пройти пассажиров на посадку. — Мы позвоним. — Удачного полета! — машет Джинни, и трехлетний Инсу на руках отца повторяет за ним, ослепляя родителей и посетителей аэропорта широкой улыбкой. Прошло десять лет со дня свадьбы Минхо и Джисона. Десять лет с тех пор, как Чан впервые сказал «люблю» своему омеге и подарил ему простое серебряное кольцо, которое до сих пор красовалось на безымянном пальце левой руки Джинни под другим, лаконичным, из белого золота с тремя крошечными бриллиантами. Девять лет и четыре месяца со дня их собственной свадьбы. Она была именно такой, как Хенджин представлял: полной противоположностью его первому бракосочетанию. Без пафоса, неудобных костюмов и лишних людей. Церемония прошла в саду арендованной усадьбы, в которой после расположились немногочисленные гости. Легкая блуза, лента в волосах, фрезии в букете. И Чан в льняной белой рубашке с закатанными по локоть рукавами и светлых брюках. Брошенный букет приземлился в пруд с уточками вместе с Феликсом. Хенджин чуть не умер от смеха, а Веснушка хоть и смеялся сам, потом еще несколько дней дулся на него, упрямо считая, что омега сделал это специально. С того дня у пары осталось много светлых, теплых и веселых воспоминаний. Восемь лет прошло с первого выкидыша Хенджина. Три года и один день с момента, когда Джинни, жертвуя своим здоровьем, принес в этот мир маленького омежку Бан Инсу. Избалованного проказника, веселого хохотунчика и всеобщего любимца. Даже семилетние близнецы Хан, Джин и Джун, не смогли устоять перед недюжим обаянием малыша и при каждой встрече с удовольствием возились с ним и выполняли все желания (приказы) омеги. Катали на спине, снабжали конфетами и запугивали соседского пятилетнего альфочку, посмевшего кинуть в Инсу мандарин, когда тот назвал его дураком. Родители Чана прилетали на третий день рождения внука, но смогли вырваться всего на пару дней, и сегодня как раз возвращались домой. Хенджин был готов заснуть на ходу. Впрочем, Чан тоже то и дело зевал. Только Инсу был бодр, свеж и готов к новым свершениям. — Почему я не могу ехать спереди? — возмущенно сверкал глазами мальчишка, когда отец пристегнул его и закрыл дверь. — Потому что ты еще маленький и должен ехать в своем кресле на заднем сидении, — терпеливо отвечает Хенджин, пока Чан обходит автомобиль и садится за руль. Джинни после родов машину не водил, в частности, из-за резко упавшего зрения. Теперь мир для него был четким лишь на расстоянии вытянутой руки, все, что лежало дальше без линз и очков оставалось размытым пятном. Пару недель назад он все же решился на лазерную коррекцию зрения, но запланировал операцию уже после дня рождения сына. — Когда я вырасту, то буду кататься только спереди. И тебя не пущу, даже если будешь очень сильно просить и плакать, — надулся омежка. — Договорились, — усмехнулся Хенджин и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза и расслабляясь. После переезда за город у Банов внезапно появились общительные соседи и приятели, у которых тоже были дети, поэтому маленькое торжество превратилось в шумный бедлам с бегающими туда-сюда маленькими человечками. Взрослым только и оставалось, что неустанно следить и прибегать на малейший шум, чтобы спасти какого-нибудь егозу от потопления в надувном бассейне или чтобы снять очередного скалолаза с дерева. Омега чертовски устал в тот день. И ладно дети. Но взрослых тоже пришлось приглашать, хотя Джинни с радостью бы послал всех куда подальше, если бы ему так не нравился район и их дом. Повезло еще, что Минхо и Феликс тоже присутствовали. Старший своим льющимся через край сарказмом спасал настроение Хенджина, а Веснушка, будучи социальной бабочкой, принимал основной удар пустых светских разговоров на себя. Родители Чана, имеющие больший опыт в подобном и взявшие на себя почти все организационные моменты, тоже здорово помогли. Из семьи Хван присутствовал лишь Ильсон, который при любом удобном случае старался видеться с внуком и подарил Инсу карликовую коровку, от которой малыш был в бешеном восторге, соизмеримом лишь с шоком Джинни. Теперь Пикси, как окрестил корову омежка, щипала газон в их дворе и первую ночь провела в доме, потому что никакого сарая на участке Банов не было, и этим вопросом предстояло озаботиться уже Чану. Сынмин, Ричи и трое их шумных сорванцов поздравили малыша по видеосвязи и отправили подарок транспортной компанией, но тот пока еще не доставили. Вся семья в один голос утверждала, что именинник будет в восторге, а Сынмин под конец разговора раскололся и признался, что племянника ждет большой кукольный домик в викторианском стиле. У Хенджина от таких новостей разболелась голова — не было в их коттедже столько места, чтобы вместить дом, пусть и кукольный, и корову в придачу. Джину, может быть, и появился бы, но год назад Ильсону пришлось поместить его в клинику на принудительное лечение от алкоголизма. Хенджин навещал его один раз, едва успел увернуться от стеклянного графина, разбившегося рядом с его лицом, и больше не предпринимал попыток наладить отношения с папой. Из-за все тех же проблем с алкоголем Джину так и не познакомился толком с внуком — Джинни не хотел, чтобы Инсу видел своего дедушку в невменяемом состоянии. Хенджин устал из-за безумия детского праздника, а потом еще полночи не мог уснуть из-за цоканья копытец по полу. Поэтому, стоило им вернуться из аэропорта, упал на постель и не вставал до самого вечера. Он просто хотел подремать час, чтобы не засыпать на ходу, но Чан решил его не будить в обещанное время, и омега открыл глаза, когда муж уже готовил Инсу ко сну. — Конечно же, ты самый красивый, мой маленький принц, — слышит Хенджин воркование своего мужа и входит в детскую, заставая идиллическую картину: Инсу в синей пижамке с рюшами на манжетах и по низу шортиков сидит на мягком пастельно-голубом пуфике, болтая ножками в синих тапочках с нарисованными облачками, пока Чан тщательно расчесывает мягкие черные кудряшки и одаривает комплиментами своего любимчика. — Правда-правда? — хлопает длинными ресничками маленький манипулятор. — Конечно, правда, солнышко, — серьезно кивает альфа, а потом, почувствовав присутствие супруга, поворачивает голову к нему и улыбается. — И ты построишь домик для Пикси? — Ну конечно, построю. — Розовенький? — Джинни закатывает глаза. Стоило сразу догадаться, к чему весь этот разговор. Он еще вчера это начал, и Хенджин был абсолютно против уродливого розового пятна в своем саду, хотя заранее знал, что Инсу надавит на Чана, а тот будет ходить за омегой по пятам с видом побитой собаки, который всегда делал Хенджина слишком мягким. — Если ты захочешь, то розовенький, — натянуто улыбается альфа, понимая, что снова оказался меж двух огней. — Спасибо, папочка, — омежка поворачивается, обвивает маленькими ручками мощную шею отца и оставляет поцелуйчик на щеке. — Ты самый лучший. — А ты — подлиза, — не выдерживает этого спектакля Джинни. — Ложись спать, у тебя будет еще много дней впереди, чтобы вить из своего отца веревки. — Ты просто завидуешь, — бурчит под нос омежка, но послушно идет к кроватке, по пути оставляя еще один поцелуй на другой щеке Чана и целует Хенджина, но с таким видом, что тот чувствует себя виноватым, а потом укладывается в кровать, прижимая к себе долговязую игрушку-обнимашку в виде кота, подаренную Минхо, накрывается одеяльцем и готовится слушать сказку. Сегодня очередь Чана, но Джинни садится рядом с мужем и опускает голову на его плечо. Вообще-то Хенджин не хотел детей. Мысль о беременности и родах страшила, а факт, что придется делить внимание супруга с гипотетическим человечком, энтузиазма не прибавлял. Но Чан хотел. Он ни слова не сказал об этом Хенджину. Не давил, не намекал. Просто с таким восторгом участвовал в любых разговорах Джисона и Минхо, которые основательно подошли к этому вопросу и начали заранее готовиться, когда финансовое положение стало достаточно стабильным, чтобы позволить себе ребенка. Обсуждал с ними воспитание, мебель в детскую, имена. С восхищением и глубоко затаенной тоской смотрел на первое УЗИ, где близнецы были едва заметными горошинами. Поэтому перед ближайшей течкой Джинни перестал пить противозачаточные. Ему казалось, что радость Чана будет стоить всех мучений. Так оно и было. Чан его на руках носил, потакал любым желаниям, закидывал подарками, хотя и так никогда скупым не был. Правда и горе альфы было слишком сильным для потери трехмесячного зародыша. Хенджин тогда ничего не почувствовал, кроме физической боли и дальнейшего недомогания. Он не ждал момента рождения с нетерпением, не был привязан к тому, кто был всего лишь точкой на размытом темном фоне. Спустя год они попробовали еще раз. И снова выкидыш. На пятом месяце. Чан совсем расклеился, хоть и старался не подавать виду и поддерживать омегу, окружать его заботой. А вот у Хенджина взыграла гордость. Особенно после того, как Феликс совершенно случайно и легко забеременел от своего парня, и они в срочном порядке устраивали свадьбу. Родить ребенка для Джинни стало делом принципа. Следующие три года омега посвятил лечению, бесконечному посещению клиник и чтению странной литературы. Тогда же пара переехала в этот коттедж, потому что Хенджин уверовал, что вся проблема в воздухе и если они будут жить поближе к природе, то все обязательно получится. И правда, получилось. Чан не отходил от Хенджина всю беременность, но омега этому был только рад. Они вместе оформляли детскую, вместе выбирали имя, покупали игрушки и одежду, планировали, в какой детский сад пойдет их малыш. Но Джинни все равно не мог относиться к тому, что росло в его животе, как к самостоятельной жизни. Ему было странно любить свое огромное брюхо. Все равно, что он внезапно начнет относиться к своей левой ноге как к отдельному разумному существу. В момент родов Хенджин пожалел, что отказался от кесарева. Он потерял сознание, стоило ребенку покинуть его тело, а когда очнулся спустя почти сутки, не смог разглядеть испуг на размытом лице Чана. Альфа только через год честно расскажет, как сильно испугался, когда врачи сказали, что Хенджин отключился и не приходит в себя. Дежурил все это время у его постели, не отходя ни на шаг, покачивал на руках новорожденного сына и старательно отгонял дурные мысли из головы, которые появлялись, стоило взглянуть на своего омегу, чьего лица из-за всяких проводов и трубочек было почти не видно. Хенджин взял Инсу на руки только через два дня после родов, и тот ему сразу улыбнулся, хотя омега читал, что дети в этом возрасте совсем не соображают, кто они, где они и зачем. Умом он понимал, что улыбаются не ему, а приятным ощущениям, но сердце все равно растаяло, хоть Хенджин еще несколько месяцев привыкал к тому, что у него есть ребенок. Что Инсу — его плоть и кровь. И что он должен чувствовать к нему совсем не то же самое, что и к престарелому папоротнику. Что должно быть что-то помимо ответственности и желания заботиться. К счастью, Чан полностью компенсировал недостаток любви со стороны Джинни. Он видел своего омегу насквозь, читал по неуверенным движениям и долгим косым взглядам мужа на малыша. Он дал Хенджину время прийти в себя и осознать ситуацию, не забывая, что не только ребенок нуждается в его любви и ласке, но и супруг. Возможно поэтому, думал Хенджин иногда, Инсу больше привязан к отцу, нежели к нему. Потому что важные первые месяцы жизни провел на сильных руках альфы, который его кормил, мыл, одевал, играл и укладывал спать, при этом успевая работать и уделять внимание супругу. Джинни порой накрывало каким-то странным чувством вины, пришедшим извне, что он недостаточно хороший родитель по сравнению со своими друзьями или соседями. Однажды он даже сказал об этом Чану, но тот был не согласен ни с одним прозвучавшим обвинением. — Знаешь, любить и проводить все время вместе — разные вещи. Твоя любовь вот такая. И Инсу знает, что папа его тоже любит. И он тебя любит. И я тебя люблю. Раз тебе нужно время — возьми его. Не принуждай себя ни к чему и не сравнивай с другими. Для нас ты все равно будешь самым лучшим. Все кардинально изменилось около года назад. Джинни тогда лежал посреди гостиной на коврике после часа утомительного занятия йогой по видео из интернета. Инсу прибежал, улегся на нем сверху и терся щечкой о футболку, едва не мурлыкая, как маленький котенок. Вот тогда сердце омеги окончательно дрогнуло. Он прижал своего малыша к себе покрепче, уткнулся носом в темные кудряшки, пахнущие ромашкой и медом, и тихо заплакал от обиды на себя. На то, что пропустил столько событий в жизни своего сына из-за необъяснимой отстраненности. На то, что Инсу все это время в голове Хенджина стоял чуть повыше папоротника, но где-то на уровне кота или собаки, если бы таких супруги Бан завели, не дотягивая до ступени Чана. Не то чтобы он стал идеальным родителем после этого. Нет, конечно. Но теперь он чаще выбирался гулять с сыном, резвился с ним на лужайке перед домом, помогал собирать конструкторы и читал перед сном сказки по очереди с мужем. Картина его семьи наконец-то собралась из разрозненных кусочков в единое целое. Мозг заработал на той же частоте, что и инстинкты с чувствами. Хенджин начал наслаждаться родительством.❤️👪❤️
По мнению Чана, Инсу был копией Хенджина, но с бонусами в виде детского милашества и непосредственности. Некоторые повадки, хитрый взгляд из-под ресниц, родинка под глазом — во всем альфа видел отголоски своего омеги. В стиле Джинни было даже то, как сейчас малыш крутился вокруг него, пока Чан красил в светло-розовый цвет дом для Пикси, который они единогласно решили заказать вместе с установкой и не выяснять опытным путем, смогут ли построить маленький сарай самостоятельно. Ненароком задеть отца маленькой ручкой, прижаться между делом, внимательно наблюдать, старательно делая вид, что играет — и в этом Чан видел своего супруга. Наверное, так и должно быть, разве нет? Было что-то потрясающее в том, чтобы иметь маленькую копию своего любимого человека. Чану отцовство далось легко. В нем будто всегда это было, и инстинкты вели его по этому пути, помогая обходить все острые углы, ямы и ухабы. Он полюбил Инсу той самой безусловной любовью, когда только увидел маленькую точку на снимке УЗИ. И всего лишь раз эта любовь слегка покачнулась, когда его омега лежал на постели, сливаясь лицом с белоснежными больничными простынями, и врачи не давали четкого ответа на его вопросы о состоянии мужа. Джинни потерял много крови, от напряжения у него полопались капилляры в глазах и резко упало зрение, но про это он узнает позже, а пока, все, что он слышал, это: «Ближайшие сутки будут решающими. Мы сделали, что могли». Чану от их слов легче не становилось. Единственное, что останавливало его от падения в отчаяние — маленький, хрупкий комочек в руках. Новая жизнь, за которую он должен был нести ответственность. Но что-то в глубине сознания нашептывало, что, если с Хенджином что-то случится, даже ребенок не удержит Чана от безумия. Потому что альфа уже терял, и это было невыносимо больно. Потому что Хенджин за эти годы стал неотъемлемой частью его самого, врос так глубоко, что порознь уже никак. Чан едва пережил потерю Чонина и их нерожденного ребенка, терял часть себя с каждым выкидышем Хенджина. Смерть своего омеги он точно не переживет. В тот день альфа впервые в жизни молился. Но не Бога он просил о спасении. — Пожалуйста… Черт возьми, если жизнь после смерти существует… Если ты меня слышишь, верни мне его. Прошу. Умоляю. Может, врачи действительно сделали все возможное. А может, жизнь после смерти действительно существует, и Чонин услышал мольбы Чана и помог брату, заплутавшему на дорогах в тени, найти путь домой. Это было неважно. Главное, что Хенджин очнулся, а Чан снова смог дышать полной грудью. — Ну как, нравится? — спрашивает Джинни у сына, кивая на наполовину окрашенный сарайчик, и подает ему закрытый стакан с трубочкой со свежим апельсиновым соком. Омега улыбается, когда малыш начинает согласно трясти головой, и поворачивается к мужу: — Сделай перерыв, тебе я тоже сок принес. — Я хочу закончить его сегодня, — отвечает Чан, но стакан, в котором позвякивают кубики льда, благодарно принимает, успевая оставить быстрый поцелуй на тонких пальцах Хенджина. — Не выдержу еще одну ночь слушать цокот маленьких копытец по паркету. — Можем надеть на Пикси носочки и тапочки, — смеется Хенджин, в глубине души соглашаясь с альфой. Он и сам снова не мог уснуть, хотя они потратили это время на разные приятные занятия, так что омега не мог жаловаться. — Носочки? Розовенькие? — у Инсу загораются глаза от этой идеи, и его родители, переглянувшись, безмолвно стонут, понимая, что их ждет очередной виток энтузиазма сына. Маленькая Пикси, не подозревая о коварном плане Инсу сделать из нее законодательницу коровьей моды, с упоением дербанила куст жимолости на заднем дворе. Этой ночью она все равно не даст Джинни и Чану выспаться, выбравшись из нового дома и цокая по террасе прямо под окном их спальни. — Ты ведь любишь говядину? — захныкал Хенджин, прижимаясь носом к шее альфы. — Терпи, малыш, — устало пробормотал Чан. — Инсу не простит нам барбекю из Пикси…❤️👪❤️
Каждый сентябрь Чан и Хенджин, купив букет белых лилий, приезжают в колумбарий. У входа, по негласно заведенной традиции, их ждет Ильсон. В его руках розы, тоже белые. Этот сентябрь выбивается из прошлых присутствием Инсу. Джинни почему-то показалось, что три года — подходящий возраст для знакомства с важным для его родителей человеком. Было непросто объяснить малышу смерть, но Чан довольно хорошо справился и с этим. Инсу словно почувствовал настроение еще в момент, когда Хенджин одел его утром не в привычное цветное безобразие, а в черный костюмчик, который появился в гардеробе ребенка как раз к этому дню. Омежка вел себя на удивление тихо и только хлопал глазами, осматривая новое место. — Привет, мой хороший, — тут же засюсюкал Ильсон. — Как поживает мой подарок? Ты хорошо о ней заботишься? — Дедуля, привет! — Инсу, отпустив руку Джинни, побежал к дедушке в объятия. — У Пикси теперь есть розовый домик. Нам его привезли на большоооой машине, а папочка покрасил, представляешь? — Неужели? Какой он у тебя молодец! — Давайте вы потом поговорите, — торопит Хенджин, прерывая милую беседу. Колумбарий всегда действовал на него угнетающе, как и любое место, где собрано столько праха мертвых людей, что хватит на большой город призраков, и куда живые приходят, чтобы поплакать. Нервозность немного смягчает ощущение горячей ладони на талии и безмолвная поддержка, которую омега ощущает всегда, где бы он ни был, куда бы ни пошел и как бы далеко от Чана ни находился. Но желание поскорее уйти все равно не исчезает. Они проходят давно изученным маршрутом и останавливаются у ячейки с прахом Чонина и Тэена. Здесь все точно так же, как и год назад. Как и десять лет назад. В этом маленьком пространстве время застыло. Чонину всегда будет двадцать один, он всегда будет широко улыбаться, держа в руках букет роз, подаренный Чаном на его выпускной, и всегда будет здесь. Тэену всегда будет двадцать четыре, и он всегда будет держать на руках маленького сына. А двум альфам и Хенджину всегда будет здесь невыносимо. Омега берет из рук Чана лилии чтобы поставить их рядом с розами отца, пока альфа поднимает на руки любопытного сына. — Кто это? — Инсу тычет маленьким пальчиком в фотографии. — Это твой дядя, про которого я тебе говорил, солнышко, — отвечает Чан. — Брат твоего папы и человек, которого я любил. — Любил? Как папу? Или ты не любишь папулю? — скуксился малыш. — Конечно люблю. Очень. И тебя, и папу. Но так человек устроен, что за одну жизнь может любить несколько людей, понимаешь? — Инсу, чуть задумавшись кивает. — Честно-честно любишь? — уточняет на всякий случай. — Честно-честно. — Хорошо, — малыш быстро отходит и тыкает маленьким пальчиком на Тэена. — А это кто? — А это папа твоего дяди, — отвечает уже Ильсон. — И человек, которого любил я. — Почему они переехали на небо? Они болели? — хмурится мальчишка, разглядывая фото, и внимательно слушает последовавшие объяснения дедушки. Чан чувствует легкую грусть. Ему уже не тяжело и не стыдно перед Чонином за то, что жив и счастлив. Не стыдно перед своим нерожденным сыном за то, что держит на руках другое маленькое чудо. На том свете сочтутся. Сейчас у него есть два омеги, которых он должен защищать и окружать заботой. Должен делать их счастливыми и сделать все, чтобы слезы в их глазах были только от радости. Хенджин уже давно всех простил. И себя тоже. Он больше не чувствует вины перед братом, потому что это бессмысленно. Прожить, коря себя за глупые поступки и слова, которые нельзя исправить, или счастливо, полно, разнообразно, будто за двоих? Джинни выбрал второе. Он жил за них двоих, любил Чана за двоих. Впитывал в себя этот мир за двоих. После колумбария, как обычно, они поедут в ресторан на поминальный обед, а потом Ильсон отправится в офис на работу, в привычную рутину, где ничего не радует, кроме мыслей о внуке. Ближе к ночи он вернется в пустой и холодный особняк, который стал для него памятником собственных ошибок, и несколько часов будет ворочаться в пустой постели, мучаясь от бессонницы. А Джинни, Чан и Инсу вернутся домой, потому что вечером к ним приедут друзья. И пока дети будут резвиться во дворе, альфы займутся барбекю, а омеги приготовят закуски, чтобы потом устроиться в беседке и вспоминать об ушедших близких только хорошее. Они будут много говорить и много смеяться. И Хенджин привычно опустит голову на плечо мужа, укутается в его объятья и будет думать о том, как ему повезло встретить людей, которые сейчас его окружают. Потому что он не представляет, что стало бы с его жизнью без них. Они двигались дальше, не смотря ни на что. Вместе.