Простое постоянство

Пускай круто меня заносит, Душа чуда сейчас просит. Что в Иркутске, что в Норильске Какой русский не пьет виски? Би-2 «Виски»

      Ледяные порывы ветра в родном Иркутске пробирались под кожу, и можно было почувствовать, как кровь внутри тебя начинает замораживаться. Не из приятных ощущение, особенно, если шуба, какой теплый свитер под нее ни надень, не рассчитана на такой климат.       Веронике всегда говорили, что она — девушка-лето. Задорные искорки в глазах, густая грива рыжих волос, заразительный смех, — всё это никогда не пропадало после летних каникул, а оставалось с ней и дальше, круглый год. Вероника много раз слышала, что и вайбы от нее идут исключительно летние, но это было еще в школе.       Сейчас ей двадцать четыре, и из всех «летних» атрибутов осталась только до неприличия яркая рыжесть. Огонек в глазах потух давно, кажется, еще на третьем курсе, а может, это происходило постепенно — она упустила точный момент. Смеялась она по-прежнему громко и заразительно, как раньше, но искренне — ни разу за последние пару лет.       «Температура воздуха — минус двадцать два градуса. Скорость ветра — семь метров в секунду».       Динамик в аэропорту рассказывал сводку погоды с самой что ни на есть благостной интонацией. Почему-то никто не упомянул, что к «минус двадцать пять» и «семь метров в секунду» бонусом идут еще жуткие порывы, сбивающие с ног, и противный мелкий-мелкий снег прямо в лицо, оставалось загадкой. Веронике, еле-еле преодолевшей путь от такси до здания, злорадно хотелось выставить сейчас на улицу этого диктора: попробовал бы он в таких условиях честно повторить всё, что только что сказал.       Вообще-то, она зиму всегда любила. Почему-то именно зимой, а не летом, ей было тепло, даже как будто изнутри грело что-то невидимое. Зимой не жарко было пить обжигающий кофе, закутываться в одеяло по уши и смотреть тихие уютные фильмы или читать. Лучше всего, конечно же, добрые сказки.       Ничего из этого у Вероники не было. Кофе, конечно, она всё так же пила, но не дома из любимой кружки, а на ходу, из картонного стаканчика, в перебежках между делами. В этой жизни катастрофически не хватало времени.       Она уже и забыла, что когда-то всё было не так: взрослая жизнь, ударив однажды обухом по голове, не давала даже крохотной передышки, чтобы остановиться и прислушаться к себе. Учеба, работа, диплом, новая работа, магистратура — даже поесть по-человечески не всегда успеваешь, где уж тут думать.       После школы Вероника даже не болела ни разу: не потому, что иммунитет хороший, а потому, что ей просто некогда.       «Заканчивается посадка на рейс Иркутск — Москва. Просим пассажиров подойти на стойку регистрации».       Не успев вовремя остановиться, Вероника влетела на всей скорости в какого-то мужика в шапке Санта-Клауса, что показалось странным и нелепым. Точно, скоро ведь Новый год, а она ведь за весь декабрь ни разу об этом не вспомнила. Традиционные украшения на улицах, ёлки, новогодние коллекции в магазинах проходили фоном, совершенно мимо. Вероника попыталась вспомнить, когда же почти всё, что ее окружает, стало ощущаться глупой декорацией, но так и не смогла.        — Вы не ушиблись?        — Извините, — бесцветно пробормотала она и с новой силой рванула к цели.       Последний метр до заветной стойки регистрации она с разгона проскользила на подошвах. Успела. Внезапная командировка к Байкалу вытянула из Вероники все оставшиеся силы, и ведь даже теперь она не отдохнет: через три дня праздник, а они в последнее время стали стрессом. Хочется просто посидеть в тишине и уюте, но жених упорно тащит ее куда-то к своим друзьям, в шумную компанию, и это происходит каждый раз. Каждый раз Вероника приклеивает к лицу улыбку и смеется, хотя на самом деле тянет кричать.       В конце концов, переживет, не страшно, уж сейчас-то ей не на что жаловаться.       Циферблат показывает уже почти шесть вечера, а когда она прилетит, то в Москве будет всего половина восьмого. Эта разница во времени никак не укладывалась в голове, но Вероника уже давно подходила к таким вопросам сугубо практически и немножко устало. Разница между Москвой и Иркутском пять часов — значит, в этих сутках у нее двадцать девять часов вместо стандартных двадцати четырех, и в это время можно еще поработать на ноутбуке, в бизнес-классе ведь есть wi-fi.       К тому, что на сон остается чуть больше четырех часов, она всё равно уже привыкла.       Москва встречает огромными снежными хлопьями, неторопливо кружащимся в вечернем воздухе. По сравнению с Иркутском здесь тепло, да и ветра практически нет, и можно любоваться новогодними гирляндами, развешанными абсолютно везде.       Нет, всё-таки по родному городу Вероника никогда не скучала. Сейчас порой хочется бросить всё, приехать и обнять маму, но мамы уже четыре года как нет, и никого другого нет тоже. Вообще-то, она всегда избегала поездок в Иркутск, потому что там всегда становилось нестерпимо больно, но ради прибавки к зарплате пришлось соглашаться на командировку.       Черт бы побрал эту работу. Вероника давно хотела уволиться, но ее собственный цветочный магазинчик приносил совсем немного прибыли, а недавно она открыла второй, и расходы нужно было чем-то покрывать.       Аренда помещения возле ВДНХ была безумно дорогой, но в прошлый раз Вероника прогадала с районом, купилась на низкую цену, и не собиралась повторять ту же ошибку. Жених, вообще-то, не раз предлагал вложиться в мини-бизнес, но Вероника упорно отказывалась, да и вообще в последнее время не понимала ничего.       Заехав в новый цветочный за документами, она обнаружила, что где-то посеяла ключи. Черт, теперь жених, пользуясь ситуацией, не преминет прочитать очередную нотацию. Чтобы он ничего не узнал, нужно где-нибудь перекантоваться до десяти, а потом он будет дома и сам откроет дверь, когда Вероника приедет. А потом она незаметно стащит запасной комплект ключей из тумбочки, и никто ничего не заметит.       «Идеальное преступление», — про себя решила она.       Раз уж появилось свободное время, можно зайти куда-нибудь и продолжить составление отчета о командировке.       Вздыхая где-то на грани с воем безысходности, Вероника распахнула дверь ближайшей кофейни, перед входом щедро украшенной еловыми ветками и огоньками.       Внутри было особенно, по-зимнему тепло, и вкусно пахло мандаринами, печеньем и кофе. Запах этот тоже был теплым, но Вероника заметила это как-то мимоходом, даже не вдохнув поглубже: совсем отвыкла. Жених никогда не понимал, как у запаха может быть температура. Вероника могла определить ее с точностью до градуса и вдобавок наградить десятком эпитетов.        — Капучино, пожалуйста, — бросила она, даже не взглянув на баристу: в это же время происходил сложный мысленный расчет необходимой дозы кофеина. — Хотя нет, постойте, лучше американо со взбитыми сливками, — помедлив, добавила непривычное: — На месте.       Горькая жижа, которая была единственным жизненным топливом для Вероники, уже порядком надоела, а везде, куда бы она ни зашла, американо готовили поразительно невкусно. В других напитках получалось много молока и слишком мало кофе, что совсем не подходило для рабочих целей, поэтому, если нужен был заряд бодрости, девушка просила добавить взбитые сливки.       Осмотревшись, Вероника отметила, что других посетителей к кофейне не наблюдается, что очень странно для вечернего времени, особенно на ВДНХ, особенно зимой. Тут ведь так уютно, почему же никого нет?       Неважно, оно только к лучшему: никто не станет отвлекать от работы. Выбрав столик, девушка повесила сумку и уже собиралась присесть, как услышала, что ее заказ готов. И хорошо, что не успела: встать обратно она бы точно не нашла сил.       Устроив прозрачную чашку на столе, Вероника плюхнулась на стул: почти упала, потому что ей казалось, будто ноги подкосились сами. Желтые гирлянды были практически везде, куда их возможно было прицепить, на подоконниках устроились композиции из еловых веток, бантиков и маленьких колокольчиков. Слева от входа, там, где больше места, радостно сияла нарядная пушистая ёлка, увешанная игрушками сверху донизу.       Откинувшись на спинку мягкого стула, Вероника устало прикрыла глаза. Она еще не пробовала кофе, но в сон уже не клонило: не хотелось ничего вообще. Максимум — исчезнуть и просто не существовать.        — Девушка, у вас свободно?        — Нет, — вяло ответила Вероника и нехотя открыла глаза.       Перед ней стоял тот самый мужик из Иркутского аэропорта. Ни за что бы не узнала, но очень уж приметной была дурацкая новогодняя шапка из дешевого китайского плюша. Теперь Вероника заметила, как контрастирует эта шапка с дорогим пальто то ли от «Хьюго босс», то ли от «Армани».       Нет, не может быть, чтобы они столкнулись еще раз. Скоро ведь Новый год, и по всей стране не одна такая шапка.        — А я всё же присяду, — незнакомец плавно присел на пустующий стул.       Как жаль, что голос она не запомнила от волнения и спешки, тогда бы сразу стало понятно, тот это человек или нет. Внезапно появилась еще одна идея, и Вероника наклонилась вбок, как будто невзначай, и чуть не ахнула: дорожная сумка рядом со столиком стояла точно такая же, в память тогда отчетливо врезалась куча цветных наклеек и смешной брелок в виде утки. Бывают же такие совпадения! Еще немного, и можно будет думать, что он ее преследовать решил.       На вид ему было около тридцати, хотя в таком возрасте очень легко ошибиться. Почему-то в аэропорту ей показалось, что этот человек постарше. Может, просто спросить в лоб?       Нет, если это и правда маньяк, то он сразу начнет ее убивать, раз она догадалась. Вероника застыла в сомнениях, лучше для нее быть убитой поскорее или всё-таки нет. Ответа на вопрос не нашлось.       Тем временем мужчина внимательно ее рассматривал, но, на удивление, Веронике не чувствовала дискомфорта, как это часто бывает, когда кто-то пялится. Взгляд был совершенно спокойным, с капельками интереса и, кажется, даже немного лучистым. Бывают же еще такие, господи.       Вероника рассмотрела в широкой белой чашке дольку лимона — значит, чай. Она никогда его не любила. Не проронив ни слова, незнакомец потянулся к сахарнице и с самым невозмутимым видом всыпал в свой чай целых три ложки. От такого варварства девушку передернуло: это уже не чай с сахаром получается, а сахар с чаем. Мужчина подсознательно показался теперь безответственным раздолбаем, но умом она не смогла понять, почему ее мозг связал это с напитком.       Нужно просто немного отдохнуть.        — Если что, я не знакомлюсь, — уточнила она, уже собираясь доставать ноутбук.       Мужчина улыбнулся.        — Да я и не пытался, — задорные искорки заплясали в карих глазах, — но раз уж вы настаиваете, Сергей, — он изобразил поклон.       «Вот же влипла», — подумала Вероника, но вслух произнесла совсем другое.        — Вероника, — отпив наконец кофе из своей чашки, добавила: — Не могу сказать, что рада знакомству.        — Соврите, — посоветовал мужчина. Неясно было, издевается он или нет.        — Я не вру, — пожав плечами, ответила Вероника и обхватила чашку обеими руками — так было удобнее.       В тот же момент противный внутренний голос напомнил: «Ты всегда врешь, и в первую очередь — себе».        — Пошел ты, — пробормотала она, но вышло чересчур громко и эмоционально, и этот Сергей наверняка услышал. — Извините, это я не вам, — неловко улыбнувшись краешком рта, добавила девушка.       Ага, как же, «не вам». Поди объясни ему, когда больше тут никого нет, — не поверит. Теперь он либо решит, что она сумасшедшая, либо обидится и уйдет. Оба варианта были вполне удовлетворительными: отчет сам себя вообще-то не сделает. Нет, Веронику почти не напрягал этот человек, но она не могла как следует сосредоточиться в присутствии людей в целом.        — Я так и понял, — мужчина вернул Веронике ее же улыбку.       Снова повисло неловкое молчание, но Вероника всеми силами показывала, что ей так комфортнее. Сергея, похоже, вообще не заботило ни то, ни другое: отвернувшись, он рассматривал елочные игрушки.       Тишину разорвала трель звонка: Веронике слишком лень было менять дефолтный звук на какую-нибудь песню. Получилось даже лучше: чтобы противная мелодия умолкла, приходилось отвечать даже тогда, когда этого очень не хотелось.       Вздохнув, девушка подняла трубку.        — Да, Кир?        — Дизайнер уже полчаса назад выслал варианты пригласительных, а ты до сих пор не посмотрела, — с возмущением начал жених.        — Ладно, сейчас посмотрю, — Вероника хорошо знала: если согласиться с ним сразу, то можно избежать ненужных занудств. Еще — сделать вид, что очень спешишь, и сразу же сбросить звонок.       Вероника даже честно открыла на почте письмо от дизайнера — такого именитого, что даже Кирилл говорил о нем немного с придыханием — хотя делать этого совершенно не хотела. Ей было, в общем-то, всё равно, какие письма разойдутся гостям, да и гостей приглашала тоже не она: ей было некого, если честно.       Дорогие дизайнерские приглашения оказались все как на подбор безвкусными, с кучей лишних деталей и жутких розовых и золотых цветочков. Вероника готова была поклясться, что если бы она не знала о содержимом письма, то ее бы вырвало сейчас прямо на экран смартфона.       Она даже не успела прийти в себя, как телефон тренькнул уведомлением от жениха.       «Ну как?»       «Блевотно», — моментально набрала она в мессенджере.       Отправить. Заблокировать телефон. Не включать его ближайшие полчаса.       Нужно было не в кофейню, а в бар, потому что хочется только напиться.       Кажется, в недрах сумки еще лежит виски, оставшийся после перелета; удивительно, как Вероника его не допила еще в иркутском аэропорту. Мужчина напротив начинает раздражать своим присутствием, а если заметит, как она разбавляет свой кофе алкоголем, и настучит баристе, ее точно выпрут на улицу.       Ладно, может, никто и не заметит.       Выудив из сумки флягу, Вероника отвинтила крышку и начала украдкой пополнять содержимое чашки. А даже если спалится, что ей сделают? Желание делать из обычного кофе айриш всегда оправдывало любые риски.       И всё же она ненароком смотрела по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видит, чем она сейчас занимается. В очередной такой момент девушка обнаружила, что ее непрошеный сосед самозабвенно льет что-то из фляги в чашку; судя по цвету и запаху, пробивающемуся сквозь аромат тепла и хвои, — точно такой же, как и у нее, вискарь.       Захотелось подловить его, показать, что она всё видит, но из какой-то внутренней солидарности Вероника решила этого не делать. Если бы этот человек — Сергей, кажется? — вдруг спалил ее, то она бы, конечно, от страха и неожиданности не стала бы подпрыгивать на стуле и ронять флягу, ответила бы колкостью, да и всё, но ей-то зачем нервировать чужого и совершенно незнакомого человека? К чему это ребячество?       В конце концов, ни этот мужчина, ни то, что он делает, ее никак не касается. Она ведь всегда сама по себе.       Они больше не разговаривали, но, попивая кофе, Вероника начала неосознанно проникаться к незнакомцу — или уже знакомому? — симпатией. Даже больше солидарностью, наверное, ведь в его чае тоже плескался отменный виски, и ему этот виски, пожалуй, нужен был не меньше, чем ей.       Вспомнив рассказы девчонок из цветочного об офицерском чае, которые те почерпнули от своих парней, Вероника решила добавить в свою чашку еще немного. Интересно, такой кофе тоже будет называться офицерским? Или для этого существует отдельное название?       Как раз во время второго доливания — а мужчина напротив как будто решил совсем синхронизироваться с Вероникой — их глаза встретились.       Как она и думала, от неожиданности он чуть не выронил флягу, но в руке всё же удержал. Вероника и сама чуть не упустила момент и почти позволила скользкому стеклу чашки улизнуть из мгновенно вспотевшей ладони.       Желтые огоньки гирлянд укутывали теплом, и в этом тепле двое просто смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Они так и замерли с чашками и открытыми флягами, и мандариново-хвойный новогодний запах мешался с виски и кофе. Елочные игрушки поблескивали в мягком свете, и обоим показалось, словно что-то волшебное и впрямь произошло. Происходит прямо сейчас, в этот момент.       Каждому ведь положено новогоднее чудо.       Улыбнувшись не пойми чему, Вероника вдруг остро ощутила нежелание возвращаться домой. Трешка на Садовом, принадлежавшая ее жениху, почему-то показалась до невозможности чужой, где нет той самой частички души, которая «house» превращает в «home».       Хотя почему вдруг? Так было всегда, просто раньше она не задумывалась.       Третий раз они мешали свои напитки уже сообща, при этом всё еще не обмолвившись ни словом. Было в этом что-то загадочное, даже немного хулиганское, интригующе-праздничное, как будто мама, закрывшись в спальне, заворачивает секретные подарки в бумагу, а тебе пять лет, и ты тихонько подглядываешь за ней в дверную щель, потому что невозможно ведь удержать такое любопытство.       Это ведь Новый год, это ведь время чудес.       Неважно, что еще только двадцать восьмое — бабушки-соседки в детстве рассказывали, что волшебную силу праздник набирает почти что с середины декабря. Вероника в это, конечно же, никогда не верила, разве что в детстве, но она тогда и в Деда Мороза верила, и совсем немного даже в бабайку, так что это не в счет.       Когда в чашках не остается ни намека на чай и кофе, а ничего, кроме крепкого алкоголя, Вероника вновь переглядывается с Сергеем. Вот же прицепился: и не хотела имя запоминать, а как будто само впечаталось в память, и теперь не сотрешь. Она специально делает глоток побольше, как будто это поможет, но дурацкое имя теперь перекатывается на языке вместе с виски и мандариновой долькой, украденной у соседа.       Они не разговаривают до самого конца, только иногда смеются невпопад, даже не над шутками, а просто потому что.       Черт, они ведь такие одинаковые на самом-то деле.       Обменявшись взглядами еще раз, они одновременно поднимаются со своих стульев. Вероника забирает так и не расчехленный ноутбук, даже, кажется, не жалея, что не смогла поработать этим вечером. Дорожная сумка осталась в машине, но в таком состоянии за руль нельзя, а домой она не хочет, и идти ей некуда.       К Кириллу не хочет, если быть точнее. Да и в дом его — тоже. Просто другого варианта у нее нет.       А может, наоборот, всегда был, просто она не замечала? Ну что мешает снять квартиру? Конечно, не трешка на Садовом, за которую и коренные москвичи готовы душу продать, но на улице ведь не останется. Кир никогда ее не понимал по-настоящему, а она сама просто не заметила, как привыкла к нему, как жизнь закрутила, и стало уже не выбраться.       Наверное, если есть еще возможность уйти, то сегодня — последний шанс. Может быть, чувство счастья, вот того, запредельного и безграничного, как в раннем детстве от любой мелочи, бывает и у взрослых?       Вероника всю взрослую жизнь была уверена, что нет, но теперь почему-то сомневалась.       По-прежнему ничего не говоря, Сергей смотрит на нее и улыбается. Вероника замечает, что глаза у него красивые, карие, по-зимнему теплые, как горячий шоколад с корицей.       У нее — светлые, льдистые. Те, кто повнимательнее, говорили, что холодные. Теперь Вероника начинала вспоминать: не холодные, а замерзшие. Всего-то отогреть немного.       По-быстрому наклацав длинными ногтями сообщение Кириллу о расставании, Вероника снова убирает телефон — в этот раз и правда надолго, как минимум до утра, — и открывает дверь кафе, выносит себя в декабрьский мороз, который еще больше прихватился за последний час.       А дальше уже будь что будет.