***
Панические атаки сводили Деви с ума. Уже который месяц, сбившись со счету, она мученически терпела эту невыносимую пытку, в которой ей с каждым днем становилось все тяжелее. Обязанности лишь обременяли, сковывали, не давая и продохнуть, и Дивия, которая не могла дать слабину, лишь терпела, стиснув зубы, и пила бесконечные отвары втайне ото всех, терпела свое ужасное состояние, порождающее сильнейшие головные боли. Никто, особенно опекун девушки, не должны были узнать о том, что наследница Шарма, кажется, медленно сходит с ума. Определенно, ведь воткнутые спицы в голове лишали её здравого смысла, а тяжесть в голове, будто от налитого свинца, затуманивала разум. Она сидела на приемах, участвовала в переговорах, день и ночь разбиралась с бумагами, списками, сводами… и страдала от сильнейших болей. Дивия будто ходила по лезвию ножа, пытаясь делать вид, что все в полном порядке, когда внезапно терялась в пространстве, когда могла начать задыхаться, покрываться ледяным потом, чувствуя бешеное сердцебиение. Все это впоследствии лишало ее сна, заставляло мучаться от головной боли, а само состояние доводило до чудовищного страха, что она действительно сходит с ума. Ведь Дивия терпела все это лишь благодаря бесконечным отварам, которые пила при любом удобном случае, прятала флягу ото всех, разбавляла с любыми напитками, как будто так и должно быть. Никто, даже самые сильные лекари и травники, к которым обращалась девушка, не смогли объяснить ей, отчего ей так невыносимо. Ни один отвар, ни одна мазь даже помогали — лишь притупляли боль на некоторое время. В последние дни она засыпала где угодно, но только не на кровати в собственной спальне. Прямо сейчас Айшвария, ворвавшись в ее кабинет, находит девушку спящей за столом; она прижалась щекой в деревянной поверхности, видимо, до этого задев носом свежие чернила на бумаге. — Госпожа! Госпожа, прошу, вставайте! — аккуратно, но ощутимо трясет её за плечи Айшвария. — Да как же вы могли здесь уснуть? — причитает. Деви даже не успевает одуматься — машинально раскрывает глаза, пугает помощницу своим стеклянным взглядом, после встает, пока та тянет ее за руки, и покорно поддается манипуляциям служанок, которые спешно помогают ей собраться. Умывшись теплой водой, она, наконец, ощущает себя достаточно вовлеченной в происходящее. Голова пустая, ватная, а мышцы ноют; она отрешенно смотрит в окно, пока солнечные лучи ласково гладят её слегка припухшие, покрытые витиеватыми узорами от долгого лежания на бумагах щеки. — Что происходит? Куда вы меня собираете? — бесцветно. — Генерал-губернатор ожидает вас! Время уже обед! А вы, оказывается, спите! Стоило не проследить за вами утром, и вот… — Что?.. — перебивает, хмурится устало, будто слышит чушь. — Он?.. Для чего… Его образ, возникший в голове, словно укол с руки талантливого врача, — легкий и действенный. Моментально заставляющий сердце встрепенуться, биться, возможно, чуть чаще, чем положено, а разум — находить ответы на внезапно возникшие вопросы. — Вам и нужно как можно скорее спуститься к нему и узнать! Нельзя заставлять такого человека ждать! Спустя некоторое время Деви готова. В сопровождении Айшварии и еще нескольких служанок она отправляется на первый этаж встречать такого незваного гостя. Стараясь сохранять невозмутимость, девушка прокручивает в голове совершенно разные мотивы его появления без причины, одновременно вместе с этим борясь с легкими уколами аккурат в область сердца. Неужели возникли какие-либо проблемы? Как их разрешить? Еще и без участия Камала… какой разговор их ждет? По какой причине видеть хочет? Ворох мыслей вызывает первый приступ головной боли за сегодня, отчего Деви, тяжело сглотнув, прилагает чудовищные усилия, чтобы этого не было заметно. Она решает разобраться с этим, как только будет известна причина, и заставляет оставшиеся мгновения ни о чем не думать, пусть и волнение в груди захватывает в плен и без того расшатанное сознание. Тиан ожидает её возле панорамного окна, стоя вполоборота. Яркое солнце словно обводит его точеные черты лица, вплетает золотые прядки в смоляные волосы, будто подсвечивая высокую статную фигуру, облаченную в черный костюм. Мужчина выглядит умиротворенным и совершенно расслабленным, пока всматривается вглубь роскошного сада, скрестив руки за спиной. Деви, приближаясь к нему, лишь злится на себя, что усиливает пульсирование в голове, ибо ловит себя на мысли, что рассматривает этого человека не в том ключе, который необходим. Услышав шаги, мужчина оборачивается, и едва заметная сдержанная улыбка мелькает на губах. — Госпожа Шарма, — поворачивается к ней и слегка кивает головой. — Доброго вам дня. Не будь Дивия зациклена на столь рьяном нежелании показывать головную боль и страдания, которую она причиняет, непременно смогла бы заметить цепкий, обволакивающий взгляд небесных глаз, в котором было отражено так много, что даже отточенные, доведенные до идеала хладнокровие и сдержанность не смогли бы этого скрыть. Беспокойство. Неравнодушие. Соучастие. Кристиан сразу замечает, что девушка чувствует себя неважно. Перед ним стоит не та госпожа, которая несколько месяцев назад, продемонстрировав свою силу и несгибаемость, зацепила его столь непохожестью на других девушек и была равной ему. Сейчас она скована, невзирая на безупречность этикета, а главное, в глазах цвета самого яркого неба не горит то пламя, с которым она в любой момент готова сжечь каждого, кто встанет у нее на пути. Красивое одеяние из темно-синего шелка, расшитое золотом, увесистые украшения, которые лишь подчеркивали благородную красоту, прямо сейчас проливают свет на ее пустой отстраненный взгляд, бледность кожи, такую болезненную худобу — ощущение, что вся эта красота призвана лишь отвлечь других людей от ее боли, ее плохого самочувствия. Мужчина, не делая ни одного лишнего жеста, осматривает ее быстрым взглядом и чувствует укол совершенно странных эмоций, которые хотят заставить мужчину потребовать ответа с ее опекуна. Какого именно ответа и почему потухший блеск в глазах вызывает нечто чуждое в сердце, что всегда билось ровно, генерал не понимает. Железная хватка, которой он научился в кровавом бою, позволяет ему не изменить ни единой эмоции на благородном мужественном лице, пока некие чувства словно касаются наощупь его души, вызывая тем самым дискомфорт. Спустя столь короткий миг Деви цепляет маску невозмутимости, а Кристиан лишь принимает правила игры. — И вам доброго дня, господин губернатор. Чем обязана вашему визиту? — стараясь как можно вежливее. Кристиан смотрит на нее некоторое время, а потом сдержанно улыбается уголком губ. — Есть вопросы, которые я желаю обсуждать лично. В частности, наше сотрудничество. Девушка быстро прикрывает глаза, напрягая челюсти, лишь бы не исказить лицо гримасой боли, которая парализовала тело. Она начинает избегать его взгляда, слегка поджав губы, и оказывается в плену совершенно хаотично мыслей. — Конечно. Прошу вас, — реагирует быстро, показывает вытянутой рукой в сторону лестницы, ведущей в ее кабинет. Побыстрее поговорить и закончить. Убежать к себе и осушить до последней капли весь отвар, что был заготовлен еще на месяц вперед. Лишь бы притупилась боль и отступила. Девушка уже делает несколько шагов вперед, как после настороженно оборачивается — Кристиан остался стоять на месте. Она смотрит на него испытующе, на что он лишь вновь сдержанно улыбается. — Госпожа Шарма, — мягко. — Мой путь до вас был затруднительным. Дипломатичность генерал-губернатора лишь направляет девушку, оставляя право вести и принимать решение самостоятельно. Однако вместе с этим лорд намекает, что идти сразу же и заниматься рабочим вопросом, за которым он якобы приехал, является не самой лучшей идеей. И не потому, что он хочет передохнуть, — Деви не помешало бы находиться на свежем воздухе, немного отвлечься, привести в порядок мысли. Он прекрасно видит то, как тяжела её голова, как сознание затуманено неведомыми ему причинами, и хочет эгоистично потянуть время, чтобы лично узнать, что же происходит с драгоценной госпожой. Осознание того, что, оказывается, ее богиня приходила к нему не просто так, заставляет мужчину напрячься, вступить в игру, расставляя свои фигурки на шахматной доске. Дивия мгновенно улавливает тактику Кристиана и вынуждена признать поражение. Натянуто улыбнувшись, пока головная боль беспрестанно била по вискам, а сердце начало биться чаще, она предлагает ему отправиться в сад и выпить традиционный индийский чай, вместе с тем испытывая сильное раздражение, ведь придется притворяться, изображать радушие, когда хочется разорвать себя же на части. А возможно, ей была неприятна еще и мысль, что мужчина видит ее… такой. Лорд встречает её желание с легкой улыбкой и учтиво направляется следом за ней. Они присаживаются за столик в глубине роскошного сада, полного буйной растительности, и служанки приносят в начале сладости, а немного погодя — чай. Все это время Кристиан не сводит с нее внимательного, цепкого взгляда, заставляя Дивию сильно нервничать, ощущать себя не наследницей рода, с которой он решает дела, а… юной, такой неопытной девушкой. Такая мысль, в частности то, какую реакцию генерал вызывает на нее, делает ситуацию хуже для той, кто готова биться головой об стену, лишь бы прекратить эти мучения. Деви демонстративно делает глоток, и мужчина изящно ведет свою игру, никак не меняясь в лице. Выдержав паузу, он говорит: — Очень вкусный чай, госпожа Шарма. — Я прикажу доставить вам этот сорт, — на автомате, не задумываясь. Она, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, бросает все силы на это, не замечает взгляд Кристиана, который сделал уже для себя все выводы. Однако, относительный нейтралитет длится недолго. Внезапно голову будто пронзают толстой иглой, отчего девушка болезненно жмурится, машинально хватаясь за голову — до того эта боль казалась острой. Лорд моментально подается вперед, аккуратно поставив чашку на тарелку. — Вы в порядке, госпожа? — в голосе ярко выраженное беспокойство. — Все хорошо, — отмахивается. Архат, в одночасье оказавшись рядом, начинает зажигать благовония, пока Айшвария спешно принимается заваривать отвар. Кристиан долго молчит, наблюдая за манипуляциями ее помощника, прослеживает за женщиной, которая уже поставила чашку на стол с какой-то темной жидкостью, и от своих же мыслей мрачнеет, когда взгляд цепляется за плохо скрытые синяки под глазами и дрожащие губы, что та усиленно поджимает. Деви хватается за чашку, ведь острая боль заставляет забыть обо всем другом, и уже не осторожничает с тем, напротив кого сидит. Сделав несколько жадных глотков, она шумно ставит ее на стол и выдыхает. Однако, стоило перевести взгляд на Кристиана, девушка пытается отшутиться — получается плохо, лорд лишь, казалось, сильнее хмурится. Воцаряется неловкое молчание. Спустя время он говорит: — Вы перегружаете себя работой, госпожа. Это плохо отражается на вашем здоровье. — Прошу, — усмехнувшись столь знакомым словам, — не будьте господином Раем. Я в состоянии контролировать ситуацию сама. Все в порядке. Это просто усталость. Мужчина на это ничего не отвечает. В саду воцаряется легкий аромат благовоний, пока Деви старается как можно медленнее, расслабленнее делать глотки, с опаской поглядывает на генерал-губернатора — тот тактично рассматривает сад, пробует сладости, которые никогда ему не нравились, задает отстраненные вопросы и даже на время уходит в уборную, чтобы та смогла уже полностью выпить отвар. Умывая руки и смотря в собственное отражение в зеркале, Кристиан вспоминает, как некое озарение, собственные сны, в которых Деви ищет спасение у алтаря Темной Матери. Наведенные справки позволили ему узнать, что с момента смерти брата госпожа Шарма не посещает службы, не поклоняется своей богине, находя каждый раз уважительные причины своего отсутствия. В голове всплывает образ Махадеви, которая в каждом сне внимательно, испытующе смотрит на него, как если бы ожидала действий… Что, если?.. — Вы… не думали пойти в Калигхат, госпожа Шарма? — спрашивает, стоило вернуться. Деви, сделав очередной глоток чая, медленно опускает кружку и смотрит на генерал-губернатора с явным недоверием. Сохраняя спокойное выражение лица, она словно пыталась уловить в его словах издевку, глупость, ловушку, в конце концов, в которую готова вот-вот попасть. Однако ничего подобного в глазах мужчины не увидела — напротив, он был донельзя серьезен, смотрел пронзительно. — И что же мне делать в Калигхате, господин де Клер? — хмурит брови. — Вам виднее, что и как делают в храме Махадеви Кали, — снисходительно улыбается. — Однако, как известно, молитва способна сотворить чудеса. Возможно, это место… успокоит ваш разум. Воинственный взгляд выразительных глаз дает понять — острие девичьего меча вот-вот перережет ему горло. — Молитвы наши никто не слышит, — холодно и резко, будто бы отсекает. — Господин губернатор, если вы закончили, почему бы не перейти к делу? Дивия с достоинством выдерживает пронзительный, вскрывающий вены взгляд Кристиана, на лице которого не было ничего, кроме вежливости и обжигающей кожу холодности, и мужчина, лишь кивнув, поднимается с места.***
Госпожа Шарма устраивает прием в честь успешного заключения сделки с иностранной делегацией. Празднество обещает быть грандиозным, а потому с самого утра в особняке играет музыка, завершаются последние приготовления и уже приезжают первые гости. Однако именно сегодня Дивии становится как никогда плохо. Очередная подавленная отваром паническая атака выливается в дрожащие руки, приступы тошноты, после которых выходит лишь желчь, и сильнейшую головную боль. Она пьет еще и еще — достаточно, чтобы с приездом Камала сделать вид, что все замечательно. Господин Рай, разумеется, замечает нездоровый вид своей подопечной, злится на то, что уже нельзя оставлять ее одну — совсем ведь не заботится о своем здоровье, пока он был в отъезде, обещает включиться в дела и отправить ее на отдых. Девушка смогла отвлечь мужчину от своего внешнего вида, сделав ему роскошный подарок в виде кинжала, инкрустированного принадлежащими ее же семье драгоценными камнями, и якобы ушла собираться, пока вовсю уже подъезжают гости. Айшвария передает спустя кажущейся вечностью час, что приехал лорд де Клер, и теперь все ожидают только ее. Правила этикета нарушены до невозможности, Камал уже передал свои нравоучения и требования как можно скорее спускаться, но Деви, выпроводив всю прислугу, которая уже собрала ее для мероприятия, остается в спальне одна и чувствует, как начинает задыхаться. Стараясь контролировать, выпив очередной отвар, от которого ее тут же вырвало, сделав практики, которым ее научили лекари, девушка лишь теряла силу. С каждой минутой становится хуже. Громкая музыка заглушает то, какой погром устраивает госпожа Шарма, потерявшись в пространстве и забыв, где находится бутылек с заготовленным отваром. Девушка крушит все на пути, трясущимися руками пытаясь нащупать стеклянную баночку, пока глаза ничего не видят. Она, вцепившись ногтями в шею, будто бы пытается разодрать нежную кожу, вскрыть нутро, пока другой ладонью до треска ткани сжимает красный верх своего одеяния. Воздуха катастрофически мало, что заставляет ее только отчаяннее вдыхать, чувствовать подкатывающую к горлу панику от невозможности насытить свой воздух кислородом, от неспособности оставить подобное безумие, которое, кажется, вот-вот лишит ее жизни. Девушка, невозможно широко раскрыв глаза, жадно вдыхает воздух, пока комната перед глазами плывет, доводя разбухающее от страха и паники сердце до агонии, изводит себя, пока слышит отдаленные пение и звон музыкальных инструментов, играющих традиционные песни на вечере. Дивия падает на колени, в последний момент найдя опору в прикроватном пуфике, и, надавливая на него рукой, не прекращает попыток подняться на ноги, что тряслись, совершенно не поддаваясь контролю. Отдаленная, едва уловимая крупица здравого смысла бросает взгляд на стоящий графин воды в другом углу комнаты, и девушка, пытаясь превозмочь крупную дрожь тела и полную потерю над ним контроля, одержимо цепляется за желание немедленно добраться него. Не получается. От этого осознания, пока она, не сумев удержаться за мягкую обивку пуфика, всем телом падает на четвереньки, пошатываясь, Деви ощущает влагу на щеках; взор затуманивается, и вся комната теряет свои очертания, особенно сильно обостряя внимание на сумасшедшее сердцебиение, от которого вот-вот треснут ребра. Страшно. До безумия страшно. Прямо сейчас она сходит с ума, находясь в пограничном состоянии, пока на первом этаже ее роскошного дома вовсю царит праздник жизни, слышны громкий смех и обсуждения гостей, звон хрусталя, ритм традиционной музыки, где-то вдалеке, кажется, слышен характерный звук подков у лошадей — прибывают очередные гости. А она готова отдать душу, претерпевая чудовищную боль. “Однако, как известно, молитва способна сотворить чудеса…” — горят на подкорке его слова. Деви, цепляясь за это, как за последнее, что способно удержать ее душу, раскрывает рот, чтобы произнести молитву вслух, как начинает задыхаться, сгибаясь пополам. Сознание медленно покидает девушку. Неужели это… конец? Для нее, наследной госпоже рода Шарма, не дойдя до конечной цели, ради которой отдала собственное сердце, не оправившееся от потери брата, потери смысла, религии, желания жить? Прямо сейчас, задыхаясь, пока голова раскалывается от очередного приступа, а лицо орошают горькие слезы, она, облаченная в роскошные одежды, увешанная редчайшими драгоценными камнями, умрет в полном одиночестве? Едва ли хватает силы на горькую, разбитую, измученную усмешку. Требовательный стук в дверь. — Госпожа Шарма? Голос. Низкий, обволакивающий, сдержанный — такой знакомый. Прямо сейчас он так нагло прорезается сквозь плотную пелену затуманенного разума, обрывая гул в ушах, возвращая уплывающее сознание в реальность. Однако вместо ответа — тишина, ибо воздуха по-прежнему не хватает, Деви задыхается, заплаканными глазами посматривая на дверь, за которой стоит он. — Госпожа Шарма, вы меня слышите? — строже, жестче, обеспокоеннее. — Если вы не ответите, я буду вынужден зайти. Дивия лишь безмолвно шевелит губами, словно рыба, выброшенная на берег, и даже тянется в сторону двери, но лишь падает окончательно на пол, не смея отрывать взгляда. Слезы душат, они отвратительно стекают по вискам, прячась в волосах, задевая мочки ушей, пока она, распластанная, извивается от боли, отчаянно тянет руку ему навстречу. В этом состоянии, что было сродни агонии, Дивия мысленно молила Темную Мать, чтобы Тиан услышал ее. Не прошел мимо. Не вернулся обратно на празднество. “Не уходи…” — всем естеством к нему хочет. Последняя крупица здравого смысла, и Деви задевает ногой, что есть силы, находящийся рядом столик, и он с грохотом падает на пол. Тиан врывается в спальню. Его острый, пронзительный взгляд сразу падает на нее, и он, не теряя ни секунды, переходит к действиям. В два шага пересекает спальню, кажется, совсем не обращая внимания на то, что девушка вот-вот погибнет. Она хрипит, хватаясь за горло, вены на шее вздулись, а кожа покраснела, и все пытается вымолвить хотя бы слово. Тиан хватает графин с водой, берет стакан и наполняет его до середины. Вытаскивает из внутреннего кармана пиджака прозрачный бутылек, в котором малинового цвета жидкость, отсчитывает ровно десять капель и, слегка покрутив в руке стакан, такими же твердыми, отчеканенными шагами направляется к девушке. Моментально опускается на колени рядом и наклонятся к ней. Она хрипит, пытаясь вцепиться в его запястье, убрать его руку от себя, с которой он ее одним сильным движением поднял с пола и, придерживая за затылок, пытается напоить этой жидкостью. Смотрит на него покрасневшими глазами, задыхаясь, пугается безумно его хладнокровию, его непроницаемым обесцвеченным глазам, буквально захлебывается от отчаянного желания сказать что-то, не хочет умирать, не может позволить ему забрать ее жизнь. — Это не яд, госпожа. Это отвар. Это отвар! — жестче. В ответ она лишь впивается до кровавых полумесяцев в его запястье, раздирает бледную кожу, плотно стиснув челюсти, и злобно смотрит в глаза. Кристиан, понимая, что теряет драгоценное время, делает большой глоток из стакана, прикладывает силу, чтобы проглотить, чтобы она видела, что отныне это и в его кровь попало. Не говоря ни слова, он подносит стакан к ее губам и ощутимо, но не грубо надавливает, чтобы уже наконец выпила отвар, чтобы в себя пришла. — Пей, Деви! — повышает голос. И Деви пьет. Все до последней капли, чувствуя на себе обжигающий взгляд пронзительных голубых глаз. Осушив стакан, она начинает судорожно вдыхать воздух, часто моргая, предельно внимательно всматриваясь в узоры на потолке. А Кристиан смотрит на нее, медленно опустив руку на ее плечо, будто обнимая, пока ее голова покоится в изгибе локтя, — он держит девушку, словно маленького ребенка, в своих руках, и внимательно наблюдает за тем, как она медленно приходит в себя. Заканчивается игра ситары и таблы, слышутся бурные аплодисменты. Теплый летний ветерок врывается в комнату, успокаивая разгоряченное тело, обнажая покрытое испариной лицо, прилипшие ко лбу пряди. Комната, спустя минуты, казавшиеся вечностью, приобретает, наконец, свои очертания. Она даже ощущает его запах, что обжигает легкие. Деви, осматривая все вокруг пустым взглядом, наконец, обращает внимание на мужчину, в чьих руках нашла свой покой. Его взгляд был внимательным, таким притворно-холодным, будто уверен, что блеск на дне небесных глаз не выдаст беспокойство, не выдаст тревогу, с которой едва ли сердце вновь ровно забилось. Деви с трудом приподнимается — сама, ревностно пресекая любую возможность его помощи — Кристиан это замечает и принимает, но рук не убирает, готовый в любой момент подхватить. Тяжесть в голове не ушла никуда, а от понимания, что она сейчас, такая уязвимая, слабая, взмокшая от пота, сидит на полу напротив врага и наглядно демонстрирует ему свою немощность, хочется плакать. Это поражение. Позорное, жалкое, омерзительное поражение без боя. Наследница именитого рода, та, чьи сила и уверенность должны быть несгибаемыми, которая не имеет права и на миг показывать собственную слабость, сейчас с трудом держится в сидячем положении и готова вновь рухнуть на махровый ковер от немощности. И все это перед тем, кто готов уничтожить ее, Дюжину, всю страну, подчинив своей воле. Тот, кто, безо всяких сомнений, является для нее опаснейшим врагом, видит и знает намного больше, чем другие, сейчас лицезреет ее абсолютную неспособность быть главой рода, быть сильным соперником, быть тем, кого стоит уважать. Долгие годы превозмогать себя, работать на износ, претерпевать предвзятое отношение, слабость, неопытность, доверчивость, наивность, становиться лучшей версией себя, достойной семьи, достойной любимого брата, чтобы сейчас в одночасье потерять все. Мысль, что лорд напоил ее отваром, который волшебным образом ей помог, буквально сводит с ума. Ей помог чужак, ей помог враг, а что, если это наркотик, и вскоре она станет зависима? Что, если это яд, который так легко уберет ее из игры? А если попросит свою цену за это? Будет шантажировать, манипулировать, расскажет об этом Дюжине? И это определенно претворяется в жизнь, потому как в ледяных глазах на мгновение проносится растерянность, так ярко идущая вразрез с его невозмутимостью; соленые дорожки орошают лицо, она давится собственными всхлипами, лишь бы не издать и звука, голову в сторону поворачивает, с каждой секундой себя все больше ненавидит. Откуда в каждом его действии была эта несгибаемая уверенность? Откуда достал этот отвар, откуда знал, что она умирает? Девушка, кажется, вот-вот рассыпется на осколки, не останется от нее ничего — дрожат губы, пока глаза вновь наполняются слезами, а тонкие пальцы впиваются в ткань ковра, сжимая до побелевших костяшек. Он не может позволить этому случиться. Кристиан, не задумываясь, закрывает собой все вокруг, и теплые широкие ладони ложатся на хрупкую спину, предусмотрительно не касаясь обнаженных участков кожи. Он закрывает ее от этого жестокого мира собой, позволяя найти в себе опору. Делится своим теплом, пока она, замерев, будто изваяние, лишь губу до крови прикусывает, не в силах совладать с разрывающими душу настолько противоречивыми чувствами. Мужчина бережно, аккуратно накрывает ладонью ее затылок и слегка надавливает, чтобы она могла положить голову ему на плечо. Деви, словно лишенная души, покорно поддается ему и прячет лицо на его груди, вдыхает его запах, от которого горят легкие. — Будьте спокойны, госпожа Шарма, — говорит, поглаживая ее по волосам, едва ощутимо так, но теплом своим делится, мысли ненужные убирает, пока они сидят на полу посреди перевернутой верх дном комнаты. — Сейчас вы просто хрупкая девушка, которой нужна помощь. А я просто мужчина, который не оставит вас одну. — Я не слабая, — глухо плачет, утыкаясь носом в воротник его фрака; цепляется пальцами за его предплечья, сильно сжимая черную ткань. — Вы одна из самых сильных женщин, которых я когда-либо знал, Дивия, — отвечает мгновенно. — Это никто не смеет отрицать. — Я не больна. Я не больна, — не зная, кого пытается убедить. — Не беспокойтесь ни о чем, госпожа. Я всего лишь помог вам. Никто не будет знать, — тихо, вкрадчиво. — Не первая вещь, которая останется между нами, — говорит, а сам едва заметно улыбается уголком губ. Деви, прислонившись щекой к его плечу, позволяет окутавшему теплу и заботе ослабить её железные тиски, пока боль медленно отступает. Тиан очень бережно касается ладонью её макушки и проводит по шелковистым волосам. — Все хорошо, — мягко, бережно обнимая её за плечи. — Все хорошо. Генерал-губернатор обо всем позаботился ведь. Отвлек гостей, взял ответственность на себя, выиграл для нее время, чтобы в себя пришла, чтобы на ноги твердо встала, не чувствуя ни вины, ни стыда, и впервые за эти дни счастлив был, когда к ним спустилась та самая госпожа Шарма — сильная, боевая, амбициозная. Она смотрела на него, и это был тот взгляд, с которым красная нить, двух людей связывающая, лишь сильнее становится. Этой ночью оба спали спокойно.***
Деви не будет знать — во всяком случае, сейчас, о том, что после их разговора в саду генерал-губернатор Бенгалии отправится в Калигхат. Он сделает это не как наместник своей королевы на чужой земле, достопочтенное и уважаемое лицо, а как простой человек, желающий посетить храм Махадеви Кали. Не будет знать, как до этого представитель духовенства будет учить его, их врага, как следует вести себя в священном месте, как он, купив самые красивые цветы, сделает подношение Темной Матери, придет к ней на поклон и попросит за Дивию Шарма. Он сделает омовение, выкажет уважение и почтение её богине, коснувшись пальцами правой руки порога, после чего поднесет их к голове. Сообщит о своем присутствии звоном колокольчика, что в столь нелюдимом сейчас месте будет казаться особенно благословенным — тем самым, который непременно услышат в высоком небе. Деви точно не будет знать, о чем именно тогда будет просить генерал-губернатор Бенгалии, наместник королевы Великобритании на их земле, чужак, враг и тот, с кем определенно не может быть перемирия. Не узнает, что из уважения к Темной Матери он, добровольно преклонив колени, сложит руки в молитвенном жесте и будет просить облегчить ношу и страдания юной, драгоценной госпожи. Будет просить, чтобы её сердце билось ровно. Специально по его заказу, используя особые травы, сделают отвар, который непременно исцелит воспаленное сознание Деви, ведь монах, видя искреннюю, смиренную молитву чужака, поделится священными знаниями, покоренный его уважением и благоговением перед Темной Матерью. Деви определенно будет легче. Ведь молитвы будут приняты.