Мама

      Теплый летний вечер. В небольшой квартире на первом этаже был включен телевизор, служащий скорее белым шумом, отвлекающим от давящих на голову мыслей, чем интересом находящихся внутри людей.       Нежно зеленые обои, паркет с лежащим на нем пушистым ковром, красный диван, на котором сидели оба жильца, небольшая тумбочка с увядающим цветком, зашторенные окна и бессмысленно шумящий телевизор.       Пара: мужчина и женщина, пустым взглядом сверлили стену с висевшей на ней фотографией. На ней была изображена семья, состоящая из родителей и их сына. Мальчик лет девяти с пшеничными, немного вьющимися волосами, курносым носом и счастливыми голубыми глазами улыбался им с изображения, оголяя белые зубы, с небольшой щербинкой. Пара родителей выглядела не менее радостной. Они держали ребенка за руки и он, подпрыгнув, повис на их руках. Рассматривающая фото пара едва ли походила на пару с изображения: женщина не выглядела такой же искрящейся радостью, напротив ее лицо отражало глубокую скорбь, глаза потухли и потемнели, став едва ли не черными, сливающимися со зрачком, а белок был сероватым, сплошь усеянным капиллярами и свидетельствовал о литрах пролитых слез. Её тёмно-русые волосы были засалены от постоянного хватания за голову, руки дрожали, кожа, пропитанная соленой жидкостью, блестела, а вся она едва удерживалась от нового потока слез. Взгляд мужчины не отражал ничего, кроме бесконечной гнетущей пустоты. Он то и дело поправлял свои едва ли не белые волосы. Его серые глаза словно смотрели сквозь фотографию, висящую на стене, будто он боялся смотреть на ребенка, но и в то же время испытывал ужасное желание еще раз заглянуть в это по-детски наивное лицо.       На фотографии были изображены они же, с их сыном, которому в этом году должно было исполниться десять лет. Должно было.       Он умер, не дожив всего три месяца до этого момента: его сбила машина, когда он со своими друзьями играл на улице. Спасти его не удалось, и он умер в машине скорой помощи.       Прошел почти месяц со дня смерти, но они никак не могли отпустить его: это был их первенец, которого они очень долго ждали. Сейчас выяснилось, что родить другого ребенка они не смогут: роды прошли не очень удачно, из-за чего ее тело больше сможет выносить ребенка. Кеша, так звали их сына, был их первым и единственным ребенком.       Внезапно, мужчина поднялся и пошел в сторону входной двери.        – Саша, ты куда? – тихим голосом позвала его жена.        – Я не могу так больше, Катя, я должен его вернуть, – послышалось из коридора.        – Что… что ты имеешь в виду? – голос женщины стал испуганным.       Мужчина не ответил ей. Послышался хлопок двери. Катя зарыдала, боясь и подумать, на что способен ее муж в таком состоянии.

***

      Глубоко за полночь, когда Катя, устав захлебываться в собственных слезах, уснула, обнимая плюшевого зайца – любимую игрушку Кеши, с которой всегда спал – и продолжая содрогаться, всхлипывая, Саша вернулся домой, неся на руках большой черный пакет, выглядящий слишком тонким и легким для лежащего там ребенка. Он аккуратно положил пакет на кресло и потряс жену за плечо.       Катя быстро подорвалась. Взглянув в лицо мужа, она вздрогнула: его глаза четко выражали безумие. Она перевела взгляд на кресло позади него, и ее охватил ужас.        – Смотри, я сделал, я смог! – восклицал тем временем Саша.       Он подлетел к пакету, «сидящему» на кресле и одним рывком разорвал его, обнажая уже мумифицированный труп их сына.       Он выглядел тонким, кожа приобрела серовато-коричневый цвет, вместо глаз были пустые глазницы, а сами глаза коричневыми мячиками упали на пол, руки с острыми локтями сухими ветками безвольно упали на колени некогда их сына, даже под той одеждой, в которой его похоронили, четко проглядывались ребра, плотно обтянутые сухой кожей. Серые губы не скрывали все таких же белоснежных зубов, которые они видели на фотографии не так давно.       На мгновение Кате показалось, что Кеша подмигнул ей своей пустой глазницей, а его неживые губы растянулись в некоем подобии улыбки. Страх постепенно сменился спокойствием, которое волнами растекалось по ее телу. На мгновение, всего лишь на мгновение, ее напугало это спокойствие. Но это быстро прошло, и она продолжила всматриваться в труп ее сына.       Вот он. Рядом. Разве она может теперь его отпустить?       Безумно хихикнув, она бросилась обнимать его и расцеловывать в охладевшие щеки, которые все еще отдавали гнилостью, но разве ей это было важнее сына? Сверху на ее спину легла непривычно теплая, на фоне тела ее сына, рука – Саша тоже решил обнять их с Кешей.        – Не покидай нас больше. Прошу, – прошептала Катя на обломанный кусок хряща, некогда бывший ухом.       Саша молча кивнул, обдав волосы жены своим теплым дыханием, и ей стало некомфортно от этого тепла.       Они еще долго обнимали сына и шептали обещания счастья для него, прежде чем раздался хрип, источником которого не мог быть ни один из них. Они отпрянули от кресла. Труп на нем начал движение. Он с хрустом медленно поднял нечто, отдаленно напоминавшее руку, и положил его на щеку матери. Та послушно прижалась.        – Ма…ма, – прохрипел Кеша, – па…па.        – Что, дорогой?        – Не…не… не на…до, – его рука безвольно упала обратно на колени.        – Что? – Саша недоуменно перевел взгляд с сына на жену. – Что он говорит?       Та пожала плечами.        – Оста…вьте ме…ня. Не на…до, – Кеша старался говорить четче, хотя засохшая челюсть вообще не помогала.        – «Оставьте меня, не надо»? – повторил Саша. – О чем ты? Мы твои мама и папа, мы никогда не оставим своего ребенка.        – Да, Кешенька, не говори так, – Катя ласково улыбнулась.        – Мне… плохо… оставьте… меня… – попробовал еще раз, уже свободнее, Кеша.        – Мы знаем, родной, мы знаем. Нам тоже было плохо. Но теперь все будет хорошо. Мы обещаем. Мы никогда тебя не оставим, – улыбнулся Саша.       Хрип Кеши прекратился. Родители испуганно переглянулись. Внезапно он снова захрипел. Его голова с тихим хрустом метнулась на лицо сначала матери, а затем и отца, после чего его рот раскрылся шире.       В отчаянии он закричал, пока родители снова обвили его руками, продолжая что-то шептать о том, что теперь они до конца их дней будут с ним.