Белая королева

— Так ты теперь Король? — голос Тормунда кажется непривычно хриплым даже ему самому. Выпитый эль горячит кровь, как и до сих пор звенящие в ушах отдаленные крики южных лордов. Он клыкасто хмыкает: —Южный Король-Ворона. — Я уже давно не ворона, — Джон роняет тихий смешок, бросив на него мягкий взгляд дурманящих чёрных глаз. Тело прошивает невнятным томлением от одного их взгляда. От дрогнувшего в улыбке капризного изгиба по-девичьи нежных, розовых пухлых губ. — И ты об этом знаешь. — Знаю, — Тормунд сглатывает. У него шумит в ушах, когда он делает несколько шагов. Когда стойкий, упрямый до невозможности Сноу вдруг мягко отступает, пока почти не вжимается спиной в стену. Когда он сам нависает над ним, упираясь большой крепкой ладонью рядом с чужой головой. Он шепчет низко и хрипло: — Знаю. — Тормунд? — мягкий голос Джона звучит странно. Он маленький, его король-ворона, ниже почти на две головы. Сейчас, будучи практически зажатым между каменной стеной и дышащим жаром телом Великаньей Смерти, ему приходится задрать голову, чтобы посмотреть в глаза. — Я говорил, что ты красивее любой северной девки? — Тормунд с непривычной для себя медлительностью кладет большую ладонь на мягкий, покатый изгиб чужой талии. Джон на мгновение опускает глаза, глядя на его ладонь, а когда снова поднимает, то кажется смущенным. Капризные чёрные брови слегка приподнимаются, губки округляются, а белые щеки теплеют от румянца. Блять. Тормунд уже не может прикусить язык. — Да и южной тоже. — Тормунд… — вместо того, чтобы хорошенечко врезать ему по яйцам, Джон неуверенно кладет ладони на вздутые под тяжёлыми мехами и шкурами предплечья, сжимая их. Тормунд считывает это за неприкрытое приглашение. Маленький вздох Сноу звучит слишком тонко: — Тормунд! — Да, мой король? — Тормунд наклоняется, практически мурлыча в порозовевшее нежное ушко. Его большие ладони плавно скользят ниже, чтобы неторопливо помять туго обтянутую кожаными штанами королевскую задницу. Он слышит трепетный дрожащий вздох, когда сжимает пальцы чуть крепче, а сам мокро прижимается поцелуем к чувствительному месту сразу за ухом. — Эт-то неправильно, — Джон все ещё пытается сопротивляться, но голос у него уже сладенький, разомлевший, вызывающий у Тормунда самое недвусмысленное томление в чреслах. — Эт-то… — Маленький мой, — Тормунд тихо, низко рычит, поудобнее перехватывая Сноу за бедра, и одним рывком поднимает пискнувшего короля, вжимая в стену всем телом. — Джон. — Тормунд, — Сноу почти всхлипывает. Его щеки раскраснелись, а глубокие чёрные глаза мутные от поволоки и возбуждения. Тормунд знает, что между ними с Игритт не было ничего больше поцелуев. Знает, что его маленький король ещё совсем чистенький. — Ты один из немногих, кому действительно шла фамилия Сноу, — Тормунд жадно зарывается лицом в меха на шее, упрямо прорывая себе дорогу к нежной белоснежной коже, — такой гладенький, белый Король. Красив и чист как снег, Боги, спасибо им за то, что послали тебя за стену, спасибо тебе за то, что ты такой маленький и упрямый волчонок. Да, хорошенькая ворона? Джон в его руках плавится — такой сладкий и нежный, рассыпается прямо на глазах, отчаянно нуждаясь в сильной и крепкой руке. Тормунд её даст. Он грубо сжимает обтянутую одеждой задницу, сминая ягодицы как самое свежее тесто, нуждаясь в том, чтобы разорвать всё лишнее, отшвырнуть в стороны и грубо взять Джона на мехах. Тот не только чистенький, невинный, буквально мальчишка для него, но и пахнет не так, как все эти рыцари. О нет. Джон следит за собой, ухаживает, моется. Какой он под слоем одежды? — Т-тормунд, мы не имеем права, — Джон не пытается даже оттолкнуть от себя, только крепче вцепляется в меховой воротник, как-то импульсивно притягивая к себе для поцелуя, — это будет плохо… для нас, для всех. — Не будет, если знаем только мы, — Тормунд жадно вдыхает сладкий запах — он за версту чует чужое возбуждение и сейчас Джон именно возбуждён. Его сладкий алый ротик распахивается в потребности ощутить на себе грубый, настоящий мужской поцелуй, а не те девчачьи лобзания, которые дарила Игритт. Поддавшись порыву, нехотя отрываясь от красивой шеи с пульсирующей венкой на ней, Тормунд близко наклоняется, выдыхая в розовенькие губы: — Потому что Король должен получать, что он хочет, а? Он глотает со сладкого рта маленький стон, жадно и порывисто вжимая Сноу в стену. Тормунд тихо и низко рычит, практически разрывая кожаные шнурки на чужих штанах и бесстыдно запуская большие жадные ладони внутрь. Он мнёт круглую, упругую попку с нежной теплой кожей, и дуреет от мягкого, сладкого голоса. — Ты даже звучишь красиво, боги милосердные, — Тормунд и сам низко стонет, зарываясь лицом в нежную шею. Он чувствует, как Джон зарывается пальцами ему в волосы, проходясь ногтями по загривку. Кажется, даже многочасовые тренировки с мечом и тяжелая работа не смогли заставить эти руки огрубеть. Тормунд помнит, как заглядывался на плавные движения изящных белых пальцев ещё когда они были за Стеной. Он пытается сдерживаться, но дикий огонь бурлит под кожей — не зря одичалые называют рыжих поцелованными огнем. Тормунд горит, когда одним движением подхватывает Джона на руки, чтобы в несколько широких твердых шагов оказаться рядом с роскошной мягкой кроватью, заваленной волчьими мехами. Ложе, достойное короля. — Пиздец, — Тормунд невнятно бормочет, глядя на раскинувшегося на мехах Сноу жарким взглядом. Щеки у мальчишки сладко зарозовелись, губки припухли. Растрепанная, сбитая шубка, небрежно ослабленные штаны, чуть сползшие, обнажившие красивые выступающие косточки и нежную белоснежную кожу живота. Одичалый голодно проходится языком по крупным зубам, уже представляя, как на этой коже будут выглядеть его метки. — Я бы сказал, что ты похож на самую красивую шлюху, но правда в том, что ни одна их них даже близко не стоит рядом с тобой. Король-ворона, ты позволишь мне касаться тебя? — Ты отвоевал это право тысячу раз, — Джон гулко сглатывает, нервными движениями стягивая с себя шубку, оголяя росчерк идеальных ключиц, — тебе не надо спрашивать. Слова действуют на Тормунда, как пламя. Он с рычанием накидывается на откинувшегося на спину Джона, припадая губами к линии голой кожи под пупком. Белая, она моментально покрывается румянцем, отзывчиво реагируя на все ласки, которые может дать ей голодный до прикосновений Тормунд. Так на животе появляются алые следы укусов, спускаясь всё ниже и ниже, до самого паха. Сдёрнув в сторону утеплённые штаны, Тормунд жадно смотрит на то, что уже раньше видел, но не рассмотрел, как следует. Аккуратный, действительно небольшой даже возбуждённый, красивый член прилипает к низу живота, выделяя капельку смазки. Он такой хорошенький, с розовым отблеском, что Тормунд не может сдержать безумного, животного рыка. Ему хочется съесть этого славного мальчишку, пометить собой, покрыть семенем и никогда не выпускать на волю. — Ты медлишь? — Джон смущённо пытается прикрыться, словно стесняется того, что такой благородный муж, как он, настолько по-девчачьи слажен. Талия у него, конечно не такая тонкая, но всё равно изящная, подчёркивающая округлые, крепкие бёдра. Тормунд зачарованно замирает, не в силах налюбоваться доставшейся ему красотой. Сноу под его взглядом краснеет ещё слаще и слегка поворачивает голову, позволяя роскошным черным кудрям разметаться по меху: — Тормунд… — Дай мне насмотреться на тебя, волчонок, — Тормунд хрипло порыкивает, медленно укладывая свои большие, грубые мозолистые ладони на красивый изгиб чужой талии. Кожа под его пальцами гладкая и бархатная, такая мягкая, что он дуреет от возбуждения. Даже тонкие полоски шрамов на груди и на животе, отметки, оставленные ножами подлых предателей, каждого из которых Тормунд хотел освежевать собственными руками, совершенно не портят этот роскошный вид. — Мне всё кажется, будто ты сейчас растаешь. Утечешь из моих рук. — Я никуда не уйду, — Джон слегка надувает губы, смешливо блеснув чёрными глазами. Капризный, невероятно красивый жест. Тормунд чувствует внутри совершенно не свойственное себе желание баловать и утолять любое желание, лишь бы мальчишка так же сладко смотрел на него своими дурманящими чёрными глазками. — Разденься. Мягкий голос Сноу звучит властно, и Тормунд не находит в себе ни сил, ни желания, чтобы сопротивляться приказам своего короля. Он выпрямляется, порывисто и небрежно раздеваясь, скидывая с себя только мешающиеся сейчас шкуры и тряпки. Джон сладко кусает жемчужными зубками полную нижнюю губу, мазнув взглядом по его крепкому торсу, по широкой, покрытой короткими жесткими волосами, мускулистой груди. Тормунд непроизвольно напрягает мышцы, играя бицепсами, красуясь рельефом и шрамами. Джону нравится. Это видно по тому, как дёргается хорошенький член, выделяя ещё больше смазки, по тому, как его жгучий взгляд жарко скользит по крепкой груди, по тому, как маленький Король подползает ближе. Его белые колени мягко скользят по мехам, замирая ровно напротив Тормунда. — Ты чего-то хочешь, воронёнок? — Тормунд ловит себя на том, что ему хочется утопать Джона не только в красивых вещах, но и в таких же красивых словах. Обласкивать розовенькие ушки похвалой, а после покусывать их, срывая со рта нежные переливчатые стоны. Голос у Джона такой, что его надо слушать, доводить до высоких стонов, и до сладкого хныканья. — Хочу, — Джон поднимает ладони, пусть и мужские, но выглядящие хрупкими в сравнении с гигантскими руками Тормунда. Он зарывается длинным пальцами в волосы на груди, чуть оттягивая их на себя. Играясь, Джон нетерпеливо ёрзает, повиливая своей хорошенькой задницей, напрашиваясь на звучный шлепок. Тормунд шлёпает. Он опускает властную ладонь на ягодицу, вырывая с алого рта первый судорожный вздох. Из-за этой сладкой, непривычной реакции его хочется отшлёпать до красных отметин, выебать до сорванного голоса, а потом наблюдать, как Король сохраняет свою гордость, сидя ноющей задницей на железном троне. То, на что Тормунд сможет насмотреться завтра. — Покажи мне, что ты делаешь со своими девками, что они потом не могут несколько дней ходить, — Джон оттягивает грубые волоски на груди, из-за чего кожа чуть пощипывает, — дай мне то наслаждение, о котором все говорят. Удовлетвори меня, Тормунд. — Это приказ? — Это приказ, — стоит словам подтверждения сорваться с нежных губ, как Тормунд, не особо сдерживающийся и до этого, совсем теряет голову. Он поваливает Джона обратно на меха и грузно нависает сверху, прижимаясь кожа к коже. — И выполнить ты его должен со всем… тщанием. — Как прикажете, Ваше Величество, — мягкий тон Тормунда звучит практически насмешливо, и от него совершенно не скрывается короткая сладкая дрожь, прошедшая по гибкому телу Джона. Как бы тот не отказывался от власти, сколько бы не говорил о том, что у Сансы больше прав на титул Королевы Севера, ему нравилось быть королём. Ему нравилось приказывать, нравилось быть объектом поклонения. Нравилось быть в центре внимания. Нуждающаяся хорошенькая штучка. Тормунд не сдерживается, когда приподнимается только чтобы ловко перевернуть охнувшего от неожиданности Джона на живот. Не сдерживается, когда опускает большую и тяжелую ладонь на округлую белую попку, засвечивая на ней красное воспаленное пятно. И тем слаще высокий, полный стыдливого удовольствия стон, срывающийся с пухлых розовых губ. — Я давно думал о том, что тебя стоит хорошенько выпороть, Ваше Величество, — Тормунд жарко нависает сверху, оглаживая след собственной ладони, и шлёпает еще раз, куснув горячее, порозовевшее ушко. — Так, чтобы твоя хорошенькая попка стала красной от ударов моей ладони. Чтобы тебе приходилось сдерживать тихое хныканье и сводить бровки в этом недовольном маленьком жесте, когда ты хмуришься. В такие моменты мне особенно сильно хочется хорошенько обкончать твою хорошенькую мордашку. Джон в ответ на его слова трепетно дрожит, наглядно демонстрируя насколько ему нравится вся ситуация. Вздёрнутая кверху попка так и манит ладонь, поэтому Тормунд, не сдерживаясь, опускает руку ещё раз, и ещё, и ещё. Он контролирует силу удара, но с каждым разом тот становится всё сильней. Настолько, что на белоснежной коже расцветают алые отпечатки. Он растирает отметины, надавливая грубыми подушечками пальцев, проверяя, насколько пухлая у Сноу попка. А она пухлая. И упругая. Она пружинит в ответ на удары, растекаясь красивыми волнами. И когда Джон вскрикивает на очередной, сильный, такой сочный шлепок, что у Тормунда дёргается член, то приходит понимание, что в этом деле торопиться не надо. Сладкий, изящный стан нежного мальчишки хочется изучить, оставив следы не только на заднице, но и на всех остальных частях. — Твоя кожа так легко краснеет, белый Король, — Тормунд собственнически сминает ягодицы, оттягиваю одну в сторону, чтобы полюбоваться хорошенькой дырочкой — гладенькой и чистенькой, как и весь Джон Сноу, — теперь я понимаю, почему ты всегда закутываешься в чёрное. Не из-за холода, а из-за того, что легкий, даже самый простой удар выдаст то, насколько тебя легко пометить. И насколько тебе это нравится. Быть истерзанным кем-то, отмеченным, принадлежащим. Мне. Джон снова стонет — тихо, невнятно и смущенно. Его раскрасневшееся лицо зарыто глубоко в меха, пальцы сжимают их, сминая, а приподнятые бёдра подрагивают. Он так очевидно нарывается на ещё один удар, что Тормунд невольно ухмыляется: — Нравится. Тебе это и правда нравится. — П-перестань говорить такие вещи, — Сноу сладко возится, проезжаясь по меху щекой и оглядываясь на Тормунда через плечо. Его мордашка раскрасневшаяся, глаза покрыты поволокой, а губы искусанны. — Кому понравится, когда его шлепают? — Тебе, — Тормунд отвечает нагло и до крайности просто, в очередной раз оставляя тяжелый звонкий шлепок. В этот раз у него есть возможность, чтобы полюбоваться тем, как Сноу сладко вздрагивает в ответ на удар, как округляет губки, выдыхая, и как румянец на его щеках становится ещё ярче. Тормунд слегка склоняет голову к плечу, толкаясь языком за щеку: — Стоило бы заставить тебя ходить голым. Чтобы все видели, как хороша твоя задница, если хорошенько отходить её ладонью. Вдоль позвоночника Сноу снова пробегается коротенькая сладкая дрожь. Тормунд понимающе усмехается и позволяет себе на мгновение замечтаться о том, что мог бы сделать. На какие грязные, порочные вещи подбить сладкого мальчишку. — Тебе бы понравилось это, а? — Тормунд пошлёпывает тяжелой ладонью по дырочке, заставляя её сокращаться. — Как я бы раздел тебя перед всеми, развернул этой голой задницей на радость каждому грёбаному извращенцу, а потом показал, как наш Король дрожит, стоит ладони опуститься на его дырочку. О, или что еще лучше, если бы я показал, как тебе нравится, когда твой маленький и бесполезный членик шлёпают. Или бьют по самой головке. Он такой розовенький и сладенький, прям как сосочки у пышногрудной девки. — Не г-говори, ах! — Джон взвизгивает, когда Тормунд совершенно беспардонно не дает ему договорить, ударяя по ягодице, а потом грубым жестом раздвигает бёдра, чтобы увидеть сжавшуюся мошонку. Такая же гладенькая, как и всё остальное, нет даже короткого мальчишеского пушка. — Ты… — Я, мой Король? — Тормунд надавливает на яички, наслаждаясь реакцией Джона: взвизгнув, он ёрзает на постели, распластавшись, не зная, куда себя деть. Сноу хочет не то спрятаться, не то наоборот — поддаться на провокацию. Вид такой соблазнительный, что собственные яйца гудят от напряжения. Влажно проведя ладонью по всей длине члена, Тормунд уговаривает себя немного сдержаться. — Я хочу вас трахать до криков, до слёз, Ваше Величество. Плачут ли драконы огненными слезами? Я не отказался бы на это посмотреть. Как хороша твоя мордашка, Сноу, когда ты будешь разрушенный, разнеженный, раскрасневшийся раздвигать ноги для такого дикаря, как я. И стонать, умоляя, чтобы я, а не какая-то баба, удовлетворила твою потребность. — Перестань меня дразнить, — голос Джона кажется залюбленным, высоким и капризным. Он слабо ёрзает, приподнимает свои красивые бёдра, нуждаясь во внимании, нуждаясь в ласке, которую Тормунд может ему дать. — Просто возьми и… ой! Растерянный, маленький звук, который издает король, когда Тормунд властно сжимает его бёдра и тянет на себя, вынуждая высоко приподнять попу и изогнуться в спине, сладкий и беспомощный. Не в силах отказать себе в таком удовольствии, Тормунд бесцеремонно кладет толстый член прямо между округлых белоснежных ягодиц и грубовато сжимает их в ладонях, проезжаясь членом и потираясь головкой о розовую дырку. Уши Джона Сноу, выглядывающие из-под растрепавшихся чернильных прядей, откровенно полыхают красным. Тормунд хрипловато рокочет, откровенно наслаждаясь их обоюдным положением: — Взять что, Ваше Величество? Выебать тебя в твою хорошенькую вздорную попку? — Д-да, — Джон снова зарывается румяным лицом в меха, сладко подрагивая, и пытаясь спрятаться, но Тормунда это не устраивает. Он наклоняется, нависая, проходится языком по горячему краю розового ушка, и почти мурлычет: — Что — да? Скажи мне, Король, давай. Тормунд с наслаждением водит членом между белых ягодиц, вынуждая Джона дёргаться и дрожать на каждое влажное движение. Ему надо слышать. Не только для того, чтобы убедиться, что маленький король хочет — очевидно, что Джон Сноу истекает от желания быть выебанным, а для того, чтобы потешить собственное эго. Где бы ещё его так сладко просили о члене в королевской заднице? — Я жду, мой прелестный король-ворона, — Тормунд намеренно надавливает головкой на розоватый вход, но не толкается внутрь. Он осматривается, выискивая масло, чтобы хорошенькому Джону Сноу не пришлось потом слишком сильно страдать из-за натёртой дырочки. — Когда к тебе приходят с поклонам люди, ты же ждёшь от них правильных слов, вот и я жду правильных слов от тебя. — Сделай это, — Джон слабо возится в мехах, поворачивая свою прелестную головку вбок. Покрасневший от смущения носик смотрится чертовски невинно среди рассыпавшихся в беспорядке черных кудрей. Тормунд, не сдерживая порыва, зарывается пятернёй в волосы, чтобы натянуть их на себя, и посмотреть в чёрные глаза. — Выеби мою х-хорошенькую попку. — Хорошенькую вздорную попку, — Тормунд натягивает волосы сильнее, выделяя то слово, которое Джон упустил, — надо точно следовать указаниям, а когда твоя попка такая вздорная, — он, не жалея сил, шлёпает сочную ягодицу, — то об этом не следует забывать. — Да, Тормунд, — Джон гулко сглатывает, краснея теперь еще и щеками, — выеби мою хорошенькую вздорную попку. — Так-то лучше, мой Король, — Тормунд практически урчит от удовольствия. Он всё-таки дотягивается до бутыля с ароматическим маслом, стоящего у основания королевской кровати. Отчасти даже забавно, как такая откровенно южная штучка пробралась в покои, обставленные по приказу Джона в северных традициях. Тормунд небрежно вытаскивает зубами пробку и вдыхает сладкий, дурманящий дорогой запах. Масло пахнет солнцем и цветами, всем тем, что так редко можно было встретить за стеной. Тем, чем должна пахнуть сладкая принцесса. Тормунд более чем уверен, что Джону Сноу подойдет этот сладкий запах. Он выливает на дырочку львиную долю, и сладкий запах наполняет легкие. Тормунд глубоко вдыхает, растягивая белоснежные ягодицы, и с удовольствием наблюдает за тем, как влажно поблескивающая от масла розовая дырочка заманчиво сжимается и разжимается, пульсируя. Сладкая крошка хочет толстый член. Тормунд нетерпеливо облизывается и надавливает на дырочку большим пальцем, поглаживая и массируя. Под его прикосновениями она начинает пульсировать ещё сильнее, а Джон сладко дрожать, и одичалый пользуется этим, чтобы медленно протолкнуть палец по самую костяшку. Туго растянутая дырка, восхитительно плотно сжавшаяся вокруг пальца, заставляет негромко возбуждённо зарычать. — Какая ты хорошая и дорогая вещичка, Джон Сноу, король-ворона, какие там еще южане любят навешивать титулы? — Тормунд с утробным рычанием надавливает, массирует и растирает упругое колечко мышц. Он знает, что их надо хорошенько подготовить, чтобы потом эта тугая дырка могла принять в себя совсем не маленький член. Такую задницу стоит обласкивать, ведь холёный король, не смотря на все слова и действия, откровенно нуждается в комфорте. — Буду теперь каждый раз так тебя представлять: Джон Сноу, белоснежная принцесса, дырка для члена одичалого, несдержанный голосок и сладкая певчая птичка Севера. Так правильно? Джон на его слова сладко дрожит, цепляясь непослушными ладонями в меха, комкая их, едва ли не раздирая. В этих красивых и изящных аристократических руках точно есть скрытая сила. Но она распадается на кусочки, стоит Тормунду толкнуться глубже, добавить второй палец, раздвинуть их внутри, натягивая упругие, девственные мышцы. Сноу сбивается совсем на невнятное скуление, позорно вскидывая свою хорошенькую попку под умелые движения внутри. Сладкую белоснежную красавицу под ним, которая днём прогибает под себя королевства, хочется натягивать не только на пальцы. Рыкнув, Тормунд, совершенно не брезгуя, опускается лицом к смазанной маслом дырочке, к собственным пальцам в ней, и толкается языком во влажную щель. На кончике тает сладковатый привкус цветов — это ли не суть Джона Сноу? — Тормунд! — Джон сбивается на высокий, тонкий, ошеломленный звук, слишком похожий на визг. Его сладкие бёдра дрожат, дырочка сжимается, и Тормунд с удовольствием толкается языком между ритмично двигающихся пальцев, лаская дырку. Джон хнычет, слабо извиваясь: — Ч-что ты… не надо там, Тормунд, ах! Он звучит заласканно, смущенно до крайности и томно, как звучала бы принцесса, дерзкий охранник которой залез под пышные юбки и удобно устроился между дрожащих стройных ножек. Тормунд, надо признать, чувствует себя очень близко к ублюдку, собирающемуся хорошенько надругаться над достоинством беленькой принцессы. — Тише, принцесса, — Тормунд отстраняется только на мгновение, чтобы облизнуться и посмотреть на покрывшиеся нежным румянцем белые плечи. Он слегка оттягивает края пульсирующей, мягкой, розовой дырочки, и с удовольствием отмечает, что она не менее нежная и притягательная, чем чистенькая девственная киска. Он пошло фыркает: — Папочка о тебе позаботится. — Я не. — Джон возится, все ещё бесплодно возмущаясь даже со своего заведомо уязвимого положения, но тоненько стонет, когда Тормунд властно шлепает его по мокрой обнаженной дырке: — Ах! — Я, кажется, сказал тебе немного помолчать, — Тормунд практически мурлычет. И Джон, король, послушно замолкает, снова раскрасневшись почти до слез, и опускает голову, зарываясь мордашкой в меха. Послушный. Податливый. От власти над ним у Тормунда дёргается член. Невыносимо сильно хочется трахнуть сладкого короля так, чтобы его милая попка подпрыгивала на каждый уверенный толчок. Тормунд, порыкивая от нетерпения, добавляет ещё палец в тугую дырку, чтобы как можно быстрее подготовить для себя девственную попку. Эту прелесть, что сейчас, распластавшись, лежит под ним, для него, хочется ебать долго и страстно, не давать кончить часами или наоборот — выбивать оргазм за оргазмом. Страстное желание наполняет тело до того сильно, что с головки вытекает вязкая и густая капля спермы. Широко ухмыльнувшись, свободной рукой он собирает её на подушечку пальца, а потом, наклонившись, грубо говорит: — Прими от меня в дар это семя, сладкая принцесса. И, когда Джон от неожиданности распахивает свой сладкий ротик, проталкивает внутрь два пальца, размазывая по языку вязкую каплю. Он втирает её, плотно и сильно надавливая внутри, чтобы вкус отпечатался сразу в горле. Смущённый король послушно сглатывает, проталкивая в себя частичку одичалого и от этого похотливое удовольствие растекается под кожей, провоцируя на совершенно неприличные и грязные вещи. Тормунд собирает ещё одну каплю, и её Джон принимает так же охотно, покорно раздвигая губки и высовывая язычок. — Какой ты послушный, когда лежишь голый, с моими пальцами у себя в заднице. Твоя дырка такая тугая и хлюпающая, что я не могу дождаться момента, когда наполню её спермой. Ты очень сладкий подарок, Джон Сноу, — Тормунд хрипловато тянет, методично толкаясь костяшками в податливый рот. Розовые, пухлые, мягкие губки, блестящие от слюны, ездят по крупным пальцам, беспомощно разъезжаясь. Одичалый слегка склоняет голову к плечу, пробормотав: — Блять. Тебе бы чертовски пошёл член в твоём грешном рту, правда? — Т-ты хочешь попробовать? — Джон застенчиво бросает на него взгляд из-под густых ресниц. Когда он говорит, его влажные губы едва касаются подушечек пальцев Тормунда, а щеки краснеют: — Я мог бы… — Отсосать мне? — Тормунд слышит, как его голос моментально становится хриплым от возбуждения. От одной только мысли. Он грубовато сжимает в пальцах мягкие белые щеки, вынуждая Джона слегка выпятить пухлые губки, и длинно тянет: — Пекло, Сноу, ты хочешь, чтобы я отдал душу богам, признайся честно. Назови мне имя того, кто не хотел трахнуть твой сладкий розовый ротик, и я не поверю. Джон едва заметно фыркает, раскрасневшись, но Тормунд слишком хорошо знал, о чем говорил. Когда Джон ещё на Севере снимал тяжелые кожаные перчатки и задумчиво прикусывал подушечку большого пальца, округляя нежные, влажно поблескивающие губы, жизнь вокруг моментально замедлялась. Когда во время обеда обхватывал косточку, сладко посасывая, чтобы выпить костный мозг, некоторым приходилось срочно удаляться. Тормунд не был исключением. Вовсе не был. — Тогда… — Джон тактично не расспрашивает дальше, хотя Тормунд мог бы привести ему сотни примеров, когда хотел бы выебать такого сладкого мальчишку. Отчасти, он даже удивлён, что Ночной Дозор не пустил малыша по кругу, в честь поступления на службу, так сказать. — Давай. Джон чуть возится, отодвигаясь так, что пальцы Тормунда выскальзывают из попки с сочным влажным звуком, и разворачивается, подползая ближе. Он открывает свой хорошенький ротик, приглашая положить на язык член, и толкнуться внутрь. Как самая дорогая и элитная шлюха — король Севера готов обслужить дикого, неотёсанного мужлана типа Тормунда. — Ты невероятен, — одичалый не отказывается от предоставленного шанса, и легко толкается в ротик, проскальзывая прямо к горлу, — видел бы кто тебя сейчас. Стоишь передо мной на коленях, весь такой раскрасневшийся, как алые ягоды на снегу, и всем своим видом умоляешь выебать тебя в рот. Такая послушная крошка. Тормунд покачивает литыми бёдрами вперёд-назад, с каждым разом всё глубже толкаясь внутрь, нетерпеливо жаждая момента, когда тяжелые яйца коснуться гладкого подбородка Джона. На его лице хорошо бы смотрелась и сперма, разбрызгавшаяся по щекам, скулам и аккуратному носику. Тормунд зарывается пятерней в чёрные кудри, оттягивая их в сторону, чтобы получилось хотя бы частично намотать на кулак. И делает грубый, властный рывок в глотку. Густые, пушистые ресницы Джона темнеют от сладких слез, а тугое горло судорожно сжимается. Он издает сладкий, давящийся звук, сжимается на толстом члене и жмурит глазки, но покорно продолжает держать его во рту. Тормунд буквально чувствует, как его и без того далеко не безупречный самоконтроль стремительно улетучивается. — Нравится держать член во рту? — он слегка склоняет голову к широкому плечу, позволяя тяжелым и густым огненным прядям соскользнуть с него. Джон смаргивает сладкие слезки, и поднимает на него послушный, мутный от возбуждения взгляд колдовских чёрных глаз. Его пухлые губы туго растянуты вокруг толстого члена, втянутые щеки раскраснелись, и, чёрт возьми. Тормунд невнятно бормочет: — Блять. Один такой взгляд, и войны пяти королей бы не было, волчонок. Эти ублюдки посадили бы тебя на трон сами, лишь бы иметь возможность увидеть таким. Но они не смогут, верно? Потому что чёртовы засранцы мертвы, а твой сладкий девчачий рот туго сосёт мой хренов член. Он небрежно двигает большой ладонью, сгребая остальные мягкие кудри в подобие хвостика одной рукой. Так гордый король походит на шлюшку особенно сильно и Тормунд, не удержавшись, слегка отводит бедра назад и грязно шлепает крупной головкой по припухшим губкам, размазывая своё семя. — А на твоей смазливой мордашке остаётся моя сперма, — Тормунд с наслаждением проводит головкой по щекам, скулам, поднимается даже ко лбу, сочно шлёпая там, чтобы оставить след, — хочу покрыть тебя полностью, как за океаном король жеребцов покрывает своих шлюх, чтобы все знали, кому они принадлежат. Ведь тут, в этой спальне, ты моя шлюха, да, Джон Сноу? Тормунд не даёт Джону возможности ответить, толкаясь обратно в приветливо распахнутый рот. Хватка на кудрявых волосах крепчает, фиксирует голову, чтобы не дать той отскочить назад, когда он будет мощно двигать своими бёдрами. Вбиваться в горячий, невероятно влажный, мягкий, идеальный, как лоно девственницы, рот, получается легко и свободно. С рыком, гулким, зарождающимся из груди, Тормунд безжалостно трахает Джона Сноу в его узкую глотку, с маниакальностью любуясь тем, как с уголок губ стекает вязкая слюна. Это только его рот, даже не сочная белоснежная попка, всего лишь болтливый рот аристократичной принцесски, но ебать его хочется бесконечно. Тормунд с оттяжкой вскидывает бёдра, раз за разом проникая по самые яйца, чтобы они сочно шлёпали о гладенькое личико, а кончик носа зарывался в рыжие кудри в паху. Джон, который может дышать только через нос, сейчас втягивает в себя густой, терпкий мужской запах — такой, каким от него самого никогда не будет нести. Потому что сладкий король всегда пахнет чистотой. Влажные, пошлые звуки работающей глотки услаждают уши. Тормунд чувствует привычное приближение оргазма и неохотно замедляется, вытаскивая член из податливо распахнувшихся заалевших губок. Джон тяжело дышит — его глаза мутные, а и без того пухлые губы припухли от усердного труда. Тормунд хрипло ругается, толкаясь в податливый влажный рот большим пальцем — пухленькие губки послушно смыкаются на нем, чтобы сладко пососать. — Подери меня Пекло, — одичалый втягивает воздух сквозь плотно стиснутые зубы, пытаясь успокоить самого себя, и властно коротко бросает: — Вставай раком, куколка. Я хочу отыметь тебя в попку. Выглядывающие из-под вьющихся прядей ушки становятся совсем красными, но Джон послушно переворачивается. Подрагивая от нетерпения, он держит спину ровной, опираясь о ладони, но Тормунд сжимает его бедра и грубовато дёргает на себя. Не удержавшись, Сноу беспомощно ложится на меха грудью, оставаясь с высоко вздернутыми бёдрами и податливо обнаженной пульсирующей дыркой. Он издает маленький высокий звук, когда Тормунд нетерпеливо прижимается к ней горячей головкой, пошлёпывая. — Будет ли тут так же тесно и хорошо, как в твоем ротике, а? Или, может, даже лучше? Сомневаюсь, что твоя тугая девственная попка уступит такому сладкому ротику, так что… — Тормунд оттягивает край дырки, плавно толкаясь внутрь. Тугие мышцы моментально сжимаются на члене, приятно сдавливая, но не причиняя дискомфорта. Он громко ругается и не сдерживаясь постанывая, наполняя Джона. — Ох ты, блять, какая ты сладкая дырка, Сноу, так в тебе мокро и приятно, так горячо. Если бы я не умел контролировать свой член так хорошо, то кончил бы сразу, как только вошел. Тормунд, не сдерживаясь, шлёпает Джона по полной ягодице, любуясь тем, как на белой коже расцветает алый отпечаток. И шлёпает ещё несколько раз, продолжая толкаться в глубину. Хочется немного подержать так член, насладиться мгновением приятного наполнения. Идеальная попка для ебли. Траха. Для того, чтобы не выпускать сладкого короля за пределы спальни. Тормунд властно опускает ладонь на ягодицу, и принимается её сминать. — Ты был бы хорошой шлюхой, Джон. Я же вижу, как ты дрожишь, вижу, как тебе нравится подставляться, сосать член. Ты откровенно наслаждаешься этим, маленькая поблядушка, — Тормунд с силой двигает бёдрами, вбиваясь новым толчком в растянутую дырку, — у тебя не было бы отбоя от клиентов, ворона, всем бы хотелось выебать такого сладкого мальчишку, как ты. Натянуть по самые гланды, сорвать голосок настолько, чтобы он звучал высоко и сладко. Покричишь для меня? — Мнх, — Джон невнятно мычит, и Тормунд легко угадывает по звуку, что мальчишка держит что-то во рту, чтобы не стонать. Ухмыльнувшись, он резко дергает Джона за талию, обхватывая поперек, вынуждая выпрямиться и прижаться спиной к широкой груди. Сноу давится стоном от неожиданности: — Тормунд! — Покричи для меня, малышка, давай, — Тормунд нежно прикусывает край розового ушка, а затем жадно зарывается в обнаженную, сладкую белую шею лицом. Его бедра двигаются ритмично и сильно, и на каждый толчок очаровательная попка сминается. — Я хочу услышать, как тебе хорошо от моего члена. — Н-нас услышат, — сладкий стыд, звенящий в заласканном, наполненным восхитительным придыханием голосе вызывает в теле приятную волну возбуждения. Джон отворачивает голову, отчаянно кусая нижнюю губу: — Меня услышат. Я… — Боишься, что все семь-ебаных-королевств узнают, как их королю нравится давать в задницу хренову одичалому? — Тормунд усмехается, жарко покусывая чужую шею. Даже сквозь все попытки, сквозь прикушенные пальцы — маленькие развратные стоны всё равно слетают с вкусных припухших губ. Он бархатно понижает свой голос: — Знаешь, Джон Сноу, я собственник. Я люблю, когда все знают, что принадлежит мне. Кто принадлежит мне. И сейчас я буду трахать твою тугую попку до тех пор, пока у тебя не задрожат ноги. Пока у тебя в голове не останется ни одной мысли, пока ты не начнешь плакать от удовольствия, от каждого моего толчка. И за все это время, маленький волчонок, я не дам тебе кончить. И в конце, когда ты начнешь повизгивать на моем члене, как дешевая потаскушка, которую трахнули особенно хорошо, я позволю тебе наконец кончить, а после — хорошенько обкончаю твою вытраханную мордашку. Джон так сладко, невероятно трепетно дрожит на каждый толчок, на каждое слово, что Тормунда размазывает. Он с рычанием кусает плечо, зная, что под толстой шубкой никто не заметит такие откровенные метки. Помечает белоснежную кожу до ярких сочных отметин, прихватывает загривок, как делают волки при случке, и мощно, без жалости и передышек, продолжает втрахиваться в красивое изящное тело. Одичалый буквально наслаждается своей властью, заграбастывая Джона огромными лапищами. Сноу тонкий, в одеждах он еще кажется крепким, но обнаженный, дрожащий, скулящий от члена — Тормунд может с лёгкостью его сломать. Поэтому он грубо сминает бока, сжимает талию, надавливает, мнёт кожу до отметин, а после — поднимает одну ладонь, чтобы обхватить шею. Она не такая уж и тонкая, но всё равно пальцы смыкаются до середины. — Ты теперь моя дорогая королевская шлюшка, выебанная, помеченная, оттраханная до криков, да, Джонни? — Тормунд рычит, вбиваясь в тугую попку до сочных влажных шлепков. И теперь, когда Джон не может давить рвущиеся наружу стоны — его сладкий голосочек прорывается сквозь поразительную сдержанность. — Моя любимая дырка для ебли, буду тебя использовать в любой доступный момент, буду трахать твою задницу, когда захочу и ты, сладкая королевская подстилка, сможешь только покорно скулить, открывая рот и умоляя меня не останавливаться. Да, волчонок? — Д-да… — Джон трепещет влажными от невольных слёз густыми ресничками, сладко заскулив. Тормунду нравится дрожь в его голосе, нравится дрожь его красивых, белоснежных бёдер и изящных пальцев. Сноу невнятно лепечет на особенно глубокий толчок: — Я твоя дырка… — Ты становишься таким послушным, если тебя хорошо оттрахать, — Тормунд хрипло выдыхает на особенно глубокий толчок, чувствуя, как перед глазами темнеет от возбуждения. Король, скулящий на его члене, послушно называющий себя дыркой. Такая послушная крошка. Тормунд властно сжимает в пальцах хорошенький круглый подбородок, влажно поцеловав краешек горячего, нежного розового рта, и хрипло тянет: — Говори со мной, волчонок. Моя тугая горячая дырка. Нравится мой член? — Н-нравится, — Джон часто кивает, распахивая ротик и пытаясь выпросить ещё один горячий поцелуй. Тормунд слегка замедляет ритм своих толчков, и из-за этого все тело Сноу потрясающе соблазнительно сладко извивается, пытаясь насадиться глубже. — Он делает меня таким полным в-внутри. — Бьюсь об заклад, тебе бы больше понравилось сидеть на нём, чем на Железном Троне, — Тормунд хрипло хмыкает, нежно куснув розовое ушко. — Сладко кататься на толстом хуе, пока к тебе приходят лизать задницу. Хотя, это тебе тоже очень нравится, правда? — Д-да… — Джон невнятно скулит, сжимая ладонями крепкие предплечья Тормунда. Он весь такой трепетно сладкий, мягкий, как приручённый щеночек, готовый беспрекословно подчиняться своему хозяину. Что-то внутри переворачивается и стягивается тугим узлом, стоит одичалому подумать о том, что именно он — тот самый хозяин, который совсем скоро посадит короля на тугую цепь. Рык грубо срывается со рта, когда сладкая картинка того, как он трахает Джона на троне, встаёт перед глазами. — Ах, т-твой член, он так д-дёрнулся. — Конечно, он дёрнулся, щеночек, — Тормунд вжимается носом во влажную шею, втягивая солоноватый аромат пота, смешавшегося со сладким запахом кожи Джона, — думаю о том, как выебу тебя в следующий раз, как натяну тебя, милую аристократическую суку, на свой член, как трахну при всех, на троне. Мне бы хотелось открыто заявить на тебя права, чтобы никто больше даже не смотрел в сторону твоего плотно обтянутого дорогой тканью зада. Тормунд мощно вбивается в дрожащее слабое тельце, упиваясь властью и доминированием над тем, кто опустил к своим ногам целый мир. Только одно понимание, что Сноу больше никогда не захочет ни одну женщину, не подпустит к себе ни одного мужчины делает его счастливым. До грубого утробного рычания, которое вибрирует в груди и расходится волнами под кожей. Он вбивается, рывок за рывком, получая из сладкого мальчишки в своих руках протяжные стоны и вскрики. — Ах, Тормунд! — Джон высоко взвизгивает, и этот уязвимый сладкий звук заставляет Тормунда низко и довольно зарокотать. Одичалый надавливает большой ладонью на низ плоского живота, властно прощупывая очертания глубоко толкающегося толстого члена, и надавливает на него, вынуждая Сноу захныкать и завозиться. — Т-тормунд, я сейчас… — Хочешь кончить? — Тормунд хрипло лающе смеётся, массируя низ чужого живота. Он чувствует, как крупная дрожь пробирает Джона все сильнее и сильнее, и только ухмыляется, когда король беспомощно прикусывает дрожащие изящные пальчики, пытаясь подавить стоны и хныканье. — Попроси меня, волчонок, давай. Разве я могу отказать свой маленькой королеве в такой просьбе. — Я н-не… — Джон сладко краснеет, всхлипнув, его хорошенький розовый член дёргается, и Тормунд хищно ухмыляется. Он поводит бёдрами, толкаясь особенно глубоко и властно, выбивая из мальчишки невнятный маленький звук и вынуждая задрожать всем телом, сладко кончая. — Ах! — Как по мне, обычно на члене скачет королева, а не король, — Тормурд жарко ведёт языком по податливо обнаженной шее, слизывая чужую дрожь. Он ухмыляется: — Или тебе больше нравится принцесса? — М-мне н-не… — Джон громко взвизгивает, когда Тормунд, специально издеваясь, толкается на всю длину и замирает в горячей дырочке. Мягкие бархатные стеночки плотно обхватывают член, даруя то самое идеальное ублажение, которое можно получить от своей королевы. Одичалый сыто облизывается, властно пошлёпывая по животику, через который теперь отчётливо выпирает огромный ствол. — Что такое, принцесса? Не нравится, когда я называю тебя так, как полагается? Или не нравится, что я вдруг замер, и не трахаю твою нуждающуюся дырку? — Тормунд пощипывает живот, вынуждая Джона дрожать и извиваться. Его собственный, небольшой и аккуратный член, дёргается, шлёпая по пальцам одичалого, пачкая в вытекающей смазке. — Попроси или, если в тебе ещё есть силы на неуместную строптивость — прикажи. Подчини меня, если сможешь, волчонок, потому что пока что я вижу то, что ты подчинен мне. Сладкая разрушенная шлюшечка, которой теперь будет не хватать в своей прелестной попке толстого твердого члена, да? — Д-да… ах! — Тормунд улучает момент, чтобы грубо толкнуться в пухлую попку, сбивая Джона со связной мысли. Ему нравится выбивать маленького короля из колеи, нравится трахать, нравится грубо сжимать нежную белоснежную кожу. Ему так нравится разрушать, что он, с рычанием, возобновляет грубые и мощные толчки. — Тор! Тор! Тормунд! Ах! Ему нравится, как податливо чувствительный, только что кончивший король принимает глубокие толчки, нравится, как он сладко поскуливает и дрожит, изгибаясь. Тормунд ухмыляется, утягивая его в очередной развязный, жаркий поцелуй. Рот у Сноу мягкий, горячий и ласковый, с нежным податливым языком и пухлыми губками. Тормунд невольно думает о том, что ему нравится всё, что может делать этот ротик — отдавать приказы, хныкать, целоваться и сосать член. — Сделаем тебе маленьких дракончиков, принцесса? — Тормунд роняет короткий жаркий смешок, чувствуя, как в ожидании скорой разрядки поджимается низ живота и напрягаются мышцы пресса. — Как думаешь, я накачаю твой животик достаточно, чтобы в нём смогли появиться драконьи яйца? Сноу снова издает чудесный взвизгивающий звук, когда Тормунд толкается в него особенно грубо в последние несколько разов. Он сгребает в жадной большой ладони чувствительный, уже обмякший розовый член, грубовато лаская, и невнятно мяукнувший мальчишка изгибается в его руках, слабо кончая во второй раз. — Даже так, принцесска? — Тормунд чувствует себя донельзя польщённым, когда Джон настолько откровенно наслаждается сексом с ним. Порыкивая грубым, низким голосом, он довольно быстро — всего-то пара глубоких толчков в плотную задницу — доводит себя до финала. Не хочется проливать ни капли, поэтому он чуть приподнимает Джона, обхватив за талию, чтобы вся сперма ушла внутрь. — Давай, накачаем тебя так хорошо, чтобы ты весь испачкался в моём семени. Дракон, который понесёт от дикаря. Было бы славно, да? — Я н-не смогу родить, Тормунд, — Джон слабо трепыхается в его руках, постанывая на каждое движение, — как бы сильно не хотел, но я не понесу от тебя. — Вот и проверим, — Тормунд пошлёпывает Джона по влажной попке, наслаждаясь сочным звуком шлепка, — я буду стараться, чтобы ты принёс миру своих драконов. Они будут рыжими — в меня, и белоснежными, как первый снег — в тебя. Ты же не откажешь мне в такой маленькой слабости, принцесска? Джон смущённо пищит в ответ, пытаясь спрятать вспыхнувшее алым лицо, но даже раскинувшиеся чёрные кудри не перекрывают горящих красным ушей. Тормунд чувствует себя победителем. Он лениво выскальзывает из горячей дырки, на пробу засовывая внутрь пальцы, и наслаждаясь тем, как хлюпает сперма. Джон издает слабые недовольные звуки, наполненные смущением, слабо пытается шлёпать его по рукам непослушными пальцами, но добивается только того, что Тормунд негромко хрипло смеётся и нежно целует его куда-то в шею, обхватывая поперек живота и вжимая в широкую надежную грудь. — Угомонись, егоза, — Тормунд лениво зарывается поглубже в меха, убедившись, что и его король хорошенько в них укутан, и расслабленно тянет: — Даже любопытно, сколько тебя нужно трахать, чтобы наконец выбить из задницы фирменное шило. — Дурак, — Джон негромко ворчит, шлёпнув по предплечью в последний раз, но и правда послушно успокаивается, удовлетворенно засопев. Тормунд прячет улыбку, зарываясь носом в его мягкие кудри и глубоко вдыхая запах.