У фортепиано

Начиная с 1928 года, когда М. Н. Тухачевский сам оказался командующим войсками Ленинградского военного округа, наша дружба стала еще более тесной. Мы виделись всякий раз, когда было желание и возможность. … В какой-то момент наша дружба перешла в иную поверхность, о которой не принято писать в дневнике. Порой встречи были длинными, но много чаще случались урывками, да так, что одежду снять было некогда. Шостакович, сидевший на крышке закрытого фортепьяно подчинялся губам отважного полководца и предпочитал не своевольничать, ибо целоваться так ему очень нравилось. А более нравилось то, что следовало дальше. Тухачевский нетерпеливо выцеловывал его шею, ослаблял галстук, расстёгивал пару пуговиц и припадал к мальчишеским ключицам. Сначала они ограничивались совместным передёргиванием и неловкостью, когда организованный Михаил протягивал композитору свой платок, чтобы устранить следы «шалости». Однако, момент, когда Тухачевский преклонился перед Митей на колени и хорошенько выласкал его член ртом… Тогда Шостакович понял, что, вероятно, можно дать Михаилу что-то большее. Первый раз вышел томным, Тухачевский ответственно выделил на него половину суток запасного времени, чтобы всё прошло идеально и мягко. Такие воспоминая захлестнули Шостаковича перед тем, как Михаил взял его снова. Нынешний раз оказался спешным, рваным. Митя прикрывал себе рот ладошкой, чтобы не застонать слишком громко, а другой рукой держался за край фортепьяно, именно оно, стоявшее здесь, видело его голую задницу больше раз, чем композиторские пальцы плясали по чёрно-белым клавишам. Как хорошо, что его партнёр был таким понимающим и чувствующим. Как хорошо, что он старался надрачивать в такт своим толчкам. Ах, в который раз Митя обещал себе, что до соития он будет снимать очки! Однажды они разобьются! Михаил Николаевич заботливо замедлялся в моменты, когда чувствовал, что скольжение внутри стало не таким, добавляя ещё крема. Мужчина любовался расстрёпанным Шостаковичем, который кончал так скоро, как никогда он сам. Митя сидел и курил в открытую форточку, иногда поворачиваясь к нему и улыбаясь с теплотой. А сегодня даже воздушный поцелуй послал. Большой ребёнок! Тухачевскому нравился этот миниатюрный воробушек, которого хотелось не подчинять и приструнивать, а нежно брать по вечерам у фортепьяно, а после долго разговаривать об искусстве и музыке…