Ад

Пик сегодня он особенно жесток. Я бьюсь в его руках, как только вижу расширенные кокаином зрачки. Пытаюсь освободить вспотевшие запястья, понимая, что грянул очередной срыв и что нужно спасаться. Но сильный удар в челюсть мигом перечеркивает все планы к бегству и приходится затравленно подчиниться, умоляя об одном – чтобы все прошло не так, как в прошлый раз, когда ты угодил в больницу. Пик заламывает мои руки за голову, властно упираясь коленом в мою промежность, и цедит сквозь зубы оскорбления вперемежку с нежностями. Дышать трудно и страшно, потому что с каждым ритмичным движением и мокрым звуком его поцелуев на моем теле я боюсь выдавить стон, который станет индикатором к тому, чтобы Пик приступил к основному действию своего страшного сценария, где только одному будет по-настоящему хорошо. Дышать невозможно, потому что у меня нет возможности оттолкнуть настойчивые губы, гибкий язык, врывающийся внутрь рта. И когда я пытаюсь стиснуть зубы, легкого нажима на предательски поднявшийся холмик в штанах хватает для того, чтобы челюсти разомкнулись. Я чувствую, что возбудился до предела и теперь мне уже совершенно наплевать на то, что может быть больно, что может быть унизительно, что может быть страшно. Тело не слушается больше, тело просит вторжения, тело просит насилия и Пик видит это в моих глазах, гневно щурится и звонко ударяет по щеке. Но боль только подстегивает, прокатывается горячей волной до самых пяток. Волна перекатывает потоки крови, и мой отвердевший член пульсирует, требуя, требуя, требуя… Пик целует, жадно, до крови, сталкиваясь зубами. Задыхается, отстраняется. Секунду смотрит в мои глаза, и я с ужасом вижу расширившиеся до предела зрачки, словно распахнутые ворота в ад. Когда идешь сквозь ад – главное не останавливаться. Я вскидываю бедра вверх, и этот жест не остается безнаказанным. Еще один звонкий хлопок разбивает щеку в кровь, но это уже часть игры и не вызывает возмущения. Сильные руки одним быстрым движением стягивают штаны вместе с трусами, и возникшее постыдное зрелище его явно веселит, рождая адский блеск в глазах. Нет, Пик не намерен ублажать меня, поэтому я даже не успеваю обидеться, когда мои ноги нагло приподнимают, разводят в стороны и… огромный, налитый яростью член вторгается внутрь, заставляя кричать от боли, натягивая на запястьях веревки, которыми я связан. Крик возбуждает, изо рта вырывается смех, его руки продолжают стискивать мои колени, а член яростно вдалбливаться в зад. Может быть, ему было неприятно двигаться всухую; может быть, крики резали ему слух; может быть, слезы, выступившие на моих глазах, пробудили его заснувшее человеческое «я». Пик останавливается, вынимает член и бросается на меня, принуждая к поцелуям. Моя слюна вязкая, и тягучая после крика и слез, по запястьям тонкими струями бежит кровь, но желание не пропадает, и я ненавижу себя за это. Пик поднимается, смотрит на меня сверху вниз, плотоядно улыбаясь – отчаяние в моих глазах рождает в нем еще больше безумства. Его голова чуть склоняется, глаза смотрят прямо туда, где Пик побывал минуту назад, и розовая от моей крови слюна медленно стекает с его губ на истерзанное отверстие. Впору выть, но я лишь всхлипываю, когда Пик снова начинает ритмично вбиваться в меня, отчего мой затылок все больше и больше сдвигает подушку к изголовью. Еще и еще, быстрее и быстрее в погоне за рваными вздохами, пока обида и боль не пропадают в густеющем тумане другого сладко-вязкого ощущения. Но Пик снова быстрее, и тепло, излитое на простыни и мой нервно вздрагивающий живот, растекается, смешивается с ароматом пота. Пик лежит рядом, дышит, дышит, дышит. Поворачивает голову набок и смотрит на мой член, чтобы спустя мучительно долгое время лениво коснуться его рукой, дразня, издеваясь. Я шепчу, умоляю, унижаюсь,и Пик раздраженно отдергивает руку и не прикасается, пока я не затыкаюсь. И только спустя вечность, когда дыхание восстановлено, а повторное возбуждение совсем рядом, Пик смыкает губы на моем члене,язык обводит каждую набухшую вену, играет с головкой и чем сдавленнее мои выдохи, тем медленнее его движения. Я снова нарушаю правила, вскидываю бедра вверх, так, что Пик давится и угрожающее медленно отстраняется. Взгляд темнеет. Пик рвет свою рубашку, скручивает в тонкую полосу, и я кричу, вырываюсь, но замолкаю, когда кляп оказывается на моих губах, разрывая уголки рта. Следующим лоскутом Пик завязывает мне глаза и невозможно описать ужас, накативший волной. Я вслушиваюсь во все звуки, раздающиеся в комнате, и сердце спотыкается, когда среди них раздается отчетливый звон, спустя мгновение отозвавшийся болью на груди. Лезвие ножа медленно царапает кожу, капельки крови выступают из раны, скатываются вниз на простыни. А потом я чувствую теплые губы там, где только что было холодное лезвие. Шершавый язык пробегает по ранам, заставляя их гореть новой, особенно острой болью. А потом его губы встречаются с моими, и я чувствую вкус моей крови, наслаждаюсь, тянусь, несмотря на боль, которая теперь, в абсолютной темноте была всюду. Пик разрывает поцелуй, теплая слюна течет в мои полуоткрытые губы, а потом Пик начинает насаживаться на меня, с каждым вздохом ускоряясь, прыгая, словно сумасшедшая, помешанная на сексе шлюха. Мне бесконечно приятно находиться во тьме, чувствовать себя внутри кого-то и кого-то внутри себя… Может это и есть ад? Тогда нельзя останавливаться