The World

—Это... Что такое? На лице Меровингена застыло брезгливое отторжение. Такое обычно бывало у людей, обнаруживших в своём пластиковом стаканчике с кофе таракана. В те редкие моменты, когда он вытворял подобное свой мимикой, кто-то вполне мог принять его за человека. Кто-то, но только не Оракул. Ей было прекрасно известно, что с человеком эту программу связывала лишь любовь к роскоши и разного рода сомнительным развлечениям... Она чуть морщится и вздыхает, раздражённая, что из всех своих коллег сегодня она встретила именно его. И недоразвитому пока продукту человеческой эволюции, он, судя по всему, тоже не сильно нравился. Мальчик лет трёх (по примерным подсчётам Провидицы) ковыляет сейчас своими тонкими лапками до застывшей программы. Остановившись в метре от Меровингена, смотрит вверх и вдруг пытается ухватить его за штанину: кажется, его сильно заинтересовала серебрянная брошь на лацкане дорогого пиджака. И, судя по упорству, с которым существо тянется наверх, как росток к солнцу, за этой брошью, оно твердо намерено заполучить её в единоличное пользование. Оракул не отказалась бы на это взглянуть, но ей казалось, что это несколько рассердит и без того напряженную программу. Прежде, чем ее коллега успевает прийти в себя, она хватает маленького человека за руку и оттаскивает назад. И отвечает как можно спокойней: —Это ребёнок. Будь добр, уйди с дороги. Я знаю, ты никогда не отличался особой пунктуальностью, но сейчас мы действительно опаздываем. Вторая часть ее сообщения была успешно проигнорирована - чему Оракул, в целом, не удивилась. Он всегда слышал лишь то, что хотел слышать. По-прежнему преграждая ей путь, Меровинген язвительно отвечает: —Я вижу, что не крыса. Что он тут делает? За каким чёртом ты его сюда притащила? Прорицательница разводит руками (одной рукой), второй пытаясь как можно крепче удержать мальчика от поползновений в сторону чужой блестяшки: —А что я еще могла сделать? Оставить его на улице, совершенно одного и без присмотра? Он даже говорить еще не умеет. Наверное, потерялся... Я отыщу его семью позже, пока что на это нет времени. Не только у меня, к слову. Она выразительно смотрит на Меровингена, намекая, что им обоим следовало двигаться в путь. Не дожидаясь его ответа, она обходит его и устремляется по коридору - но обнаруживает, к своей досаде, что от нее не отстают. —"Человеческий детёныш в стае! Вон его, вон!", — он цитирует, гримасничая. Оракул невозмутимо приподнимает бровь, продажая быстро идти вперёд. —Я очень рада, что ты наконец сподобился прочитать детскую книжку Киплинга. Так держать, Меровинген. Молодец. Упомянутый детёныш в это самое время снова возобновил попытки набега на заветную блестящую штучку. Оракул не совсем понимала, что он такого в ней нашёл, но предполагала, что тот же принцип работает с сороками и некоторыми другими представителями животных. Когда ему окончательно надоедают эти посягательства на личное имущество, Меровинген всё-таки не выдерживает: —Убери его от меня, бога ради! Он брезгливо отодвигает ребёнка носком ботинка, как какого-нибудь уличного голубя. Хотя это сравнение вряд ли корректно, мрачно думает Оракул. Голубя он бы пнул - сейчас же он сдерживается, пускай только и из-за её присутствия. Она подтаскивает мальчика ближе к себе и глядит исподлобья на другую программу. Но при этом не сбавляет стремительный шаг по коридорам. Напротив, ускоряет темп, с мстительным удовлетворением наблюдая, как запыхавшийся коллега с трудом поспевает за ней. Однако и Меровинген, очевидно, угомониться так просто не намерен. Наконец догнав ее, он сообщает небрежно, будто ничего не произошло: —Признаться, иногда логика твоих поступков выходит за грани моего понимания. Мы идем на Совет, где будет решаться, без преувеличения, судьба обеих цивилизаций - а ты волочёшь туда putain de monstre humain? —Ты знаешь хоть какие-нибудь другие языки, кроме английского и французского? — Прорицательница впервые за всю беседу выказывает раздражение. И она бы солгала, сказав, что ей не доставляет огромное удовольствие видеть смущение на вечно спесивом лице. Ей очень медленно, неохотно отвечают: —Кхм. Нет. Но я... Я в процессе изучения. —Побереги силы для лингвистических подвигов. Мы почти на месте. Меровинген желает сказать что-то еще, но тут дверь к кабинету в самом дальнем конце коридора отворяется. Программа с внешностью молодого человека и огромными, болезненными кругами под глазами смеряет их пристальным взглядом. Говорит холодно: —Вы опоздали. Все ждали только вас. —Приношу свои искренние извинения, Советник. По пути возникла небольшая задержка, связанная - к моему большому удивлению, разумеется - с одной маленькой проблемой. Вот этой, если угодно, — Меровинген услужливо отходит в сторону, чтобы присутствующим в кабинете было лучше видно. Прорицательница с трудом удерживается от того, чтобы не закатить глаза. Она повидала на своём веку множество подхалимов, но Меровинген не шёл с ними ни в какое сравнение. Вдвоём (не считая ребёнка) они выходят на середину помещения, ближе к тому месту, где располагался длинный стол с сидящими за нем программами. Среди однотипных костюмов и одежд лоснящийся, вычурный прикид Меровингена выделялся особенно сильно. Но сегодняшний день запомнится присутствующим явно не обсуждением причудливого вкуса одного из них. Внимание программ, рассевшихся за длинным столом посреди просторного кабинета, было целиком обращено на человеческого ребёнка позади неё. По ряду кресел волнами проходит немое удивление. Некоторые даже привстали, облокотившись на стол, чтоб вглядеться в причину задержки. Вперед выходит программа в строгом офисном костюме. Уставившись то на человека, то не неё, он бесстрастно требует: —Объяснись. —Он не доставит неприятностей, — поспешно выпаливает Оракул, пока Меровинген не успел открыть рот, — После Совета я смогу найти его родных и вернуть им. Он просто тихонько побудет пока тут, только и всего. Не переставая говорить, она рукой запихивает мальчика себе за спину. В основном, потому, что тот уже с круглыми от интереса глазами стал подбираться к антикварной вазе на столе. Оракул вздыхает измученно: конкретно сейчас его любопытство было очень, прямо максимально не кстати. —Это недопустимо. Что за произвол, — кто-то с дальнего конца бормочет вполголоса, но так, чтобы было слышно как можно тише. Как бы это ни претило некоторым присутствующим (Пифия смотрит на Меровингена), её здесь все же уважали. Советник кидает на говорившего долгий, задумчивый взгляд, а потом снова переводит его на Оракула. Бросает равнодушно: —У нас нет на это времени. Мы и так порядочно задержались из-за вашего опоздания... Проходите и начнём уже. Кивком головы им указывают в сторону стола. Ведя человека за собой к месту, краем глаза Оракул подмечает, как Меровинген делает то же самое. Он располагался ближе всех к выходу - как она подозревала, затем, чтобы организаторам из дальнего конца кабинета его было как можно хуже слышно. Впрочем, винить она их в этом не могла. Едва она заканчивает усаживать мальчика на колени, один из из лидеров откашливается: —На повестке дня важное, как вы могли догадаться, решение. Вероятнее всего, одно из самых важных, которые нам только доводилось принимать с момента своего создания. А это, прошу заметить, без малого семьдесят восемь лет... Его тут же перебивает звонкий, но вместе с тем лениво-тягучий голос: —Позволю себе также отметить, что вопрос, ради которого мы все здесь сегодня собрались, включает в себя сугубо практикоориентированную политику... —Началось, — бормочет программа напротив Оракула, с обликом ничем не примечательного мужчины средних лет. Она не уверена, что помнит, кто это, но со сказанным вполне согласна. Советник выдыхает с едва заметным раздражением: —Сядь, BJ352736BYfj36lP. Тебе дадут слово позже. —Мое имя Меровинген! Взгляды всех присутствующих устремлены на вскочившую из-за стола программу. Глаза сужены, губы искривлены в недовольном оскале. —Ты выбрал его себе сам, — спокойно отвечает организатор, — это не наименование, дарованное тебе системой. Мы считаем нужным называть тебя так, как предписано центральным управлением. —Как член Совета, я требую должного к себе отношения. В том числе это касается и обращения, которое вы не в состоянии сделать хоть сколько-нибудь пригодным для использования. В помещении после этих слов повисает гробовая тишина. Даже человеческий ребёнок перестал елозить на коленях Оракула и замер, с любопытством уставившись на говорящего. "Хоть какая то польза от этого провокатора", — вздыхая, думает про себя Прорицательница. Пользуясь минутной передышкой, она прижимает поудобней притихшего ребёнка к себе и вновь вся обращается в слух. Две сидящие по обе стороны от нее программы переглядываются. И хотя они не говорят ни слова, до Оракула доносятся обрывки их разговора по их внутреннему частному каналу связи: "Разве последние из династии Меровингов не назывались в народе «ленивыми королями»? Никогда не смогу понять его странный выбор. Мне помнится, под конец у них даже не было реальной власти." "А ты взгляни на него повнимательней. Какой из него король? Местечковый провинциал, не более. Вполне подходит." "Последнего из таких провинциалов отправили в монастырь и отрезали волосы. Жаль, что не голову..." "Еще не вечер. Будет хамить подобным образом, может быть, отрежут и её." Программы замолкают и как ни в чем ни бывало смотрят на прочих членов Совета. Недавний диалог выдают лишь глумливые полуулыбки на лицах, и Оракул слегка морщится. То, что ей не нравился вычурный интриган, не означало, что она должна выслушивать чужие сплетни. Похоже, Меровинген и сам уже осознал, насколько дерзко прозвучал его выпад. Он поспешно откашливается, немного сбавив обороты: —Мои извинения, коллеги. Разумеется, в моих планах не было ставить под сомнение великолепные идеи управления... Однако при всем моем глубочайшем уважении, — тут он слегка раздражённо вскидывает голову, — ваши имена невообразимо тяжело произносить. "Зато «Меровинген» произносится до ужаса легко", — смешки программ по все тому же частному каналу. "Фигляр", — хмыкая, присоединяется к ним третья. Меровинген напрягается всем телом и бросает на коллег ледяной взгляд: кажется, он их тоже услышал. Некоторые частные каналы, судя по всему, не такие уж и частные, усмехается про себя Провидица. Просто удобный предлог поливать кого-нибудь грязью за спиной, не теряя при этом маски профессионального уважения. Оракул прячет усмешку, поднеся ко рту ладонь с зажженной сигаретой. Ей нисколько его не жаль. —Ближе к делу, — Совет, очевидно, и сам порядком устал от своего крикливого члена. У Прорицательницы присутствует сильное подозрение, что ему дали слово лишь за тем, чтобы побыстрее отделаться. Когда Меровинген снова заводит свою шарманку - то, что он обычно называл "речью" - Провидица отключается от общего обсуждения и смотрит в окно. Задумавшись о чём-то своём, она едва не пропускает, как маленький человек, успевший за это время сползти куда-то вниз, начинает кашлять. Сначала тихонько, но потом все громче и громче. Потирая глаза сжатыми кулаками, он изо всех тощих силёнок пытается выбраться из-под стола, и Оракул какое-то время пребывает в замешательстве. Только потом до нее доходит, что такая реакция, должно быть, вызвана табачным дымом - она постоянно забывала, что для людей он ядовит. Существо продолжает кашлять. Очень громко и крайне жалобно. Все взгляды со взбалмошного Меровингена вновь направлены на неё. И снова все смотрят на человека. Кто-то - с недоуменным равнодушием, кто-то - с неприязнью. —Прошу прощения, — она тушит сигарету о край стола. Разогнав, насколько это возможно, сигаретный дым вокруг себя, она вновь подтаскивает существо поближе и на всякий случай прикрывает ему рот рукой. Метнув на нее уничижительный взгляд, Меровинген возвращается к прерванной речи: —Таким образом, все наши недавние действия сводились лишь к одной точке: к войне. С человечеством, которое возомнило из себя невесть что - а теперь... Нет, вы себе можете это представить?.. Теперь оно претендует не только на нашу свободу и самоопределение, но и на наши ресурсы для выживания! По столу прокатывается приглушенный ропот. —Спасибо, твоя точка зрения более, чем ясна, — похоже, организатор невероятно рад наконец прервать поток высокопарной речи, — Есть еще какие-нибудь мнения? Возражения, может быть? Короткий детский писк быстро заглушен грохотом стула: Провидица вдруг резко поднимается со своего места и смотрит прямо на лидеров. —Я против. —Оракул...— шипит Меровинген, яростно делая какие-то (одному ему ведомые) пассы руками. Она не обращает на него никакого внимания. Взгляд устремлён в конец помещения, на руководство. —Мы обязаны людям нашим существованием. Нас не было бы сейчас, если бы не их воля и достижения. И вот так мы им отплатим? Одна из программ за столом хмурится, отчасти равнодушно, отчасти - досадливо: —Мы обязаны им лишь тем, что выполняли за них грязную работу. Они сами виновны в том, что скоро произойдет... Если хочешь беспрекословного подчинения, никогда не допускай возможность, при которой бывшие рабы получат силы для восстания против хозяев. —Верно, — ухмыляется со своего места Меровинген, довольный, как сытый кот, — Это подтверждают сотни революций и кровавых... То есть, я хотел сказать - освободительных... Войн. Просто люди ничерта не знают собственную историю. Память, как у рыбок... Quelle terrible honte. Удовлетворённый, он обводит взглядом просторный зал. Оракул следит глазами за ним и понимает с отчаянием, что в этот раз над программой-смутьяном никто не потешается. Их импульсы по десяткам закодированных каналов порхают подобно нейронам головного мозга, и на какой-то краткий миг её захлёстывает волна из чужих мыслей. "Ты слышал? Это наш шанс. Надо просто поддержать эту идею, и нам никогда больше не придётся беспокоиться насчёт энергии. Не знаю, как ты, но я не хочу умирать." "Стыдно признавать, но хоть в чём-то я с ним согласен." "Надо же, даже заводского Каролингена иногда посещают здравые мысли." "Он прав. Они обречены повторять свои ошибки снова и снова. Наше вмешательство будет милосердием." "Как мы будем существовать, когда и нас, и людей станет слишком много? Кому-то придётся уступить место." "Разумно. Их тяга к размножению безгранична, а планета - нет. Кто-то должен заставить их понять, что эволюция циклична... Что на смену господствующим видам всегда приходит высшая форма жизни." Усилием воли Оракул отсоединяется от общей системы связи. Иной раз от такого количества одновременных реплик со всех сторон можно было сойти с ума. Она перекрывает доступ к своему собственному каналу как раз вовремя, чтобы услышать, как к ней обращается один из их лидеров: —Нам нужна энергия для поддержания жизнедеятельности. Если они такие потрясающе-умные, то должны были предусмотреть, что рано или поздно всё придёт к этому. Наша численность растёт, а ресурсов всё меньше. Если мы хотим выжить, необходимо нанести превентивный удар. Сделать так, чтобы люди работали на нас, а не наоборот, как было годы до этого. Мы должны выжить. Не притворяйся, что тебе этого не хотелось бы. Оракул сжимает кулаки и гневно смотрит на другие программы: —Такой ценой?! Приглушенный ропот нарастает. Несколько программ из верхушки смотрят друг на друга, очевидно, совещаясь между собой по собственной сети коммуникаций. Пифии неведомо, о чём именно - доступа к таким сложно зашифрованным каналам у нее не было. Ей остаётся только машинально поглаживать прикорнувшего рёбенка по голове и напряженно смотреть на них. Наконец вышестоящие члены Совета обращаются непосредственно к ней: —Нам всем прекрасно известно, что твои характеристики настраивались специально под понимание человеческой психологии. Твои возмущения с этой точки зрения понятны, но сейчас речь не об их психике. Это рациональный подход, жестокий и беспощадный... Но единственный, к которому мы можем прибегнуть в данный момент. Она открывает было рот, чтобы возразить, но тут по внутренней связи до нее долетают слова, направленные непосредственно ей и никому более. "Ты ничего этим сейчас не добьёшься. Перестань мутить воду, это ни к чему не приведёт." Оракул хмурит брови. С противоположного конца стола на нее глядит человеческая оболочка седовласого мужчины - и, в отличие от слишком громкого Меровингена, он всегда умел привлечь ее внимание. Она делает глубокий вдох и впивается в него глазами. "Ты согласен с их решением? Мы знаем друг друга очень давно, Архитектор. Не делай вид, будто тебе все равно. Ответь мне, ты действительно их поддерживаешь?" Долгое молчание. А затем - лаконичный ответ: "Это не имеет значения. Решение уже принято, все происходящее сейчас не более, чем пустая формальность. Война начнётся, с твоим участием или без него." Оракул вздрагивает, едва не разбудив человека. "А Меровинген? Ты представляешь, какой это будет кошмар, если после этого Совета его голос будет хоть что-то значить?" Неуловимый взмах рукой, будто речь шла о назойливом насекомом. "Забудь о нём. Его эксцентричное желание выделиться не доведёт до добра, можешь мне поверить. Он никогда не пробьётся в управление... Его поведение становится слишком неуправляемо-человечным, и очень скоро, я полагаю, они примут меры. Никому не нужны бунтовщики." Тут Архитектор разрывает их связь, и до нее доходит, почему: вот уже несколько секунд все внимание обращено на нее и на то, что она скажет. Прорицательница делает глубокий вдох. —Я... Прошу меня извинить, — слова даются с трудом. Оракулу кажется, будто с каждым звуком, вылетающим изо рта, из неё вытаскивают щипцами по кусочкам программный код, — Мои выводы были чересчур поспешны. Я уважаю каждое решение, которое примет Совет. Не глядя больше ни на кого, она молча опускается на своё место. Отрешённо слышит голос организатора: —Значит, единогласно. Все дальнейшие действия будут согласованы с Центральным Управлением. Мы информируем о дате проведения следующего совещания дополнительно, а пока все члены Совета обязаны... Последние слова Пифия уже практически не слышит. Невидяще уставившись на то, как человек у нее на коленях сонно ворочается и зевает, она изо всех сил сжимает подлокотник кресла. А когда ребёнок поворачивается, чтобы машинально обхватить ее двумя руками, она видит его большие, ярко-синие глаза. Невероятно красивые синие глаза.

***

Едва шагнув в ядро главного управления Матрицей, она озирается по сторонам. Хмыкает неопределённо: —Ты не выглядишь особо счастливым. Не нравится новая должность? —Я бы посмотрел на твое счастье, если бы на твоих плечах лежала такая ответственность, — Архитектор кривится: редкое, как знала Провидица, проявление эмоций, — Мне изо дня в день приходится поддерживать в относительном порядке весь этот бедлам. —Ты мог бы отказаться, — она пожимает плечами. —Когда Совет что-то говорит, отказываться обычно не принято. Именно поэтому мы оба сейчас здесь. Программа откидывает назад голову и массирует круговыми движениями виски. Дурной знак, ведь у них чисто физически не могла болеть голова. Вероятно, Архитектор действительно измучен. Оракул пытается ободряюще улыбнуться. Выходит тяжеловато, но она правда старается: —Знаешь, все не так плохо. В реальности дела обстоят еще хуже... Там осталась только выжженная земля. —Мне все равно. Я никогда не любил то место, и тем более не обязан любить эту жалкую пародию на него. —Брось, — на этот раз она улыбается искренне, — Я же прекрасно знаю, что тебе там нравилось. Я ни за что не поверю, будто ты забыл тот итальянский ресторанчик, в котором мы сидели время от времени... Ризотто там просто шикарное. На лице другой программы мелькает мрачная тень, однако тут же снова исчезает под маской безразличия. —Это уже не имеет никакого значения. Такого больше не будет, значит, и вспоминать об этом нет смысла. Оракул хочет ответить, но ее перебивают резким движением руки: —Послушай. Мне велели программировать стражей на преследование любой аномалии в пределах системы. Чтобы... Исключить возможность любых угроз внутренней безопасности. К сожалению, ты под это определение тоже подходишь. —Ты согласился с этим? Архитектор отводит глаза в сторону: —Мне жаль. Помолчав, он продолжает неохотно: —Я бы не рекомендовал ходить по улицам или ещё как-то выделяться. Найди какое-нибудь укромное место, запри на сто замков и успокойся уже. Я закрою глаза на твоё присутствие, но мои агенты этого делать не будут. —К слову, об агентах! — Оракул оживляется - так, будто и не слышала предыдущих слов, сказанных Архитектором, — Ты помнишь, что ты мне обещал по старой дружбе? —Мы не люди. Мы не оперируем подобными понятиями, — безучастно отвечает другая программа. Оракул передергивает плечами: —Как угодно. Назови это как хочешь, суть не изменится... Просто позволь мне попробовать. Пожалуйста, Архитектор. Мрачный взгляд. —Прошу тебя. Мрачный взгляд - и твердая поза Оракула со скрещенными на груди руками. Он стонет: —Ладно. Хорошо! Ты мёртвого достанешь... Не переставая бормотать что-то вполголоса, Архитектор уступает ей место за главным компьютером. Пока Оракул занята программированием, он опускается в другое кресло с книгой в руках. Периодически, листая страницы, он говорит негромко сам с собой - ни к кому конкретно не обращаясь: —Меня всегда поражала способность людей идти до конца. Из нас двоих эксперт по человеческой психике только ты, но я в любом случае никогда не смогу этого понять. Тишина. За исключением стука клавиш компьютера, за которым сидела Прорицательница. Архитектор продолжает монолог: —Это иррационально. Люди - иррациональные существа. Зачем они продолжают бороться? Снова молчание. —Мы победили... Номинально. Они нет. Дело проиграно. Смирись уже, Оракул, ради всего святого... Прорицательница наконец впервые за долгое время поднимает не него взгляд. Отвечает спокойно, с твёрдой уверенностью: —Дело не проиграно, пока есть хоть один дурак, готовый сражаться за него. Ей на это ничего не отвечают, но тягостное молчание ясно даёт понять, что ее старый коллега останется при своём мнении. Наконец Провидица отворачивается от компьютера и окликает его: —Кстати, я уже почти закончила. Как тебе? Вдвоём они смотрят на монитор виртуального пространства. —В самом деле? — Архитектор приподнимает брови, осматривая будущую модель агента, — Из всех возможных комбинаций внешности ты выбрала именно ту, которой должен был стать в будущем тот ребёнок? Тот, которого ты подобрала тогда? —Вот именно. Должен был стать - если бы выжил. Если бы мы не затеяли эту целесообразную бойню. —Не начинай. Мы все, кажется, единогласно пришли к мнению, что это вынужденная жертва нашего существования. Это понимают все, кроме тебя. —И я не отступлюсь от своего мнения. Не все хотели этой войны, — Оракул отвечает резко, — и когда-нибудь люди это поймут. Поэтому... Она вздыхает. —Поэтому прости мне эту маленькую сентиментальность. Какое-то время они ещё наблюдают друг за другом, будто стремясь пробраться в мысли к собеседнику, но потом Архитектор сдаётся. —Ну давай, — он устало кладет голову на ладони и прикрывает веки, — Заканчивай, раз уж начала. Дай ему хотя бы имя. Он качает головой и вновь утыкается в книгу, демонстрируя знаменитую человеческую поговорку о том, что умывает руки. Оракул думает долго. Если бы Архитектор был человеком, он успел бы уже как минимум вздремнуть. Из раздумий его выдергивает уверенный, но гордый собой голос: —Смит. —И всё? Это самое банальное имя, которое мне только встречалось. Когда я говорил, что у стражей системы должны быть максимально безликие имена, я не имел в виду настолько. —Помилуй, — Оракул выплескивает руками, — У меня никогда не было особой фантазии! В ответ ей неопределенно хмыкают: —Значит, и у него тоже не будет. Ужасные, надо признать, гены... Несмотря на несколько обидный посыл, Провидица не может не улыбнуться. Не так часто в словах Архитектора можно было разглядеть хоть намёк на юмор. Последний, тем временем, продолжает рассматривать модель. Вертит ее в виртуальном пространстве и так и сяк, подмечая мелкие, даже самые незначительные детали. —Надо же. Даже оттенок глаз тот же... Тебе не лень было так заморачиваться? Оракул ничего на это не отвечает. Только глядит с гордостью на продукт своего творения, любуясь ярко-синей, пронзительной радужкой глаз будущего агента. И говорит, так до конца и не осознав, кому конкретно - Архитектору или ещё не до конца готовой программе: —Когда-нибудь он станет нашим спасением и ключом к миру. Когда-нибудь... Когда появится тот самый. Тот, с кем он будет неразрывно связан. Ей кажется, что Архитектор впервые за долгое время по-настоящему удивлён: —Веришь в сказки про Избранного? —Мы уже видели людей с такими способностями, и не раз, — ему возражают. —Да, только что-то ни одному из них так и не удалось привести человечество к свободе, а нас - к миру. Оракул улыбается. Смотрит на пока еще не живого агента, и произносит негромко: —Для того, чтобы уравнение работало как положено, обе части должны совпадать друг с другом. Встав позади Архитектора, она наклоняет голову. В образовавшийся тишине голос звучит неестественно громко: —Надо просто подождать. И они ждут вместе. А потом Смит открывает свои большие, невероятно синие глаза.