- Так Вы - наш новый немец?

Штирлиц вошел в учительскую. Была пятница. Вечером коллектив собирался в кафе-мороженое, чтобы отметить окончание недели. Всеволод лишь повел бровью на такое сомнительное предложение, но отказаться не рискнул. К тому же, говорят, там произойдет знакомство с новым учителем немецкого языка. Предыдущая особа ушла в декрет и явно не собиралась возвращаться к работе ближайшие несколько лет. Штирлиц знал немецкий отлично, на ура, поэтому ему было вдвойне интересно, каков будет новый кандидат. Макс наконец вспомнил, что зашел в пристанище всех просветителей за табелем оценок, которые нужно заполнять каждую неделю (большинство учителей пренебрегали этой обязанностью и потом с ужасом бегали в истерике, пытаясь заполнить все табеля прежде, чем завуч — Генрих Мюллер, или как его еще называли, папа Мюллер, — поувольняет всех). Штирлиц забрал табеля и неспешно заполнял их вплоть до того, пока за окном не стемнело. Он все еще не мог привыкнуть к столь коротким дням зимой, ибо каждый раз, бросая взор в окно, думал, что на дворе стояла глубокая ночь, но никак не пять часов вечера. На этой неделе старшие классы писали контрольные по истории России, и проверять их работы для Всеволода было одно удовольствие. Они проходили царский период и сравнивали его с настоящим. Как Российская империя расширяла свои территории, какую политику вела и тому подобные вопросы. — Малышев, ну что за дурень… А Малышев Игорь, недурной парень, но очень ленивый, безбожно скатал всю контрольную у отличницы — Верочки Самохваловой. Девушка сидела на первой парте и просто впитывала все своими умными карими глазами (у Штирлица порой проскальзывала мысль, что девушка поглощает глазами не только материал, но позже он отбросил эти мысли). В целом, Макс привык к напору женского внимания к своей персоне в этом заведении. Начиная от коллег, заканчивая вот такими Верочками: женская половина школы тихонечко вздыхала, когда историк проходил мимо, и хихикала на задних партах, если Штирлиц вдруг надевал новую рубашку. Но к тому, что случится позже, а точнее, к тому, кто будет также вздыхать проходящему мимо вещателю исторических событий, Макс готов не был.

***

Новое пальто, шарф под цвет глаз — теплого глубокого синего цвета, — и начищенные, насколько это возможно, ботинки. Наш историк шел уверенной неспешной походкой в назначенное место: кафе «Снежинка». Белыми хлопьями падал снег, мир людской потихоньку входил в выходные дни: кто-то ехал домой после тяжелого рабочего дома, ребята, заливисто смеясь, катались с горок, пока их мамы надрывали горло и безуспешно звали ребят на ужин, а кто-то, так же, как и Штирлиц, направлялся в кафе, рестораны или бары, дабы попрощаться со всеми невзгодами и переживаниями хотя бы на пару часов. В чернильном небе горели острые звезды, подмигивая и переливаясь, словно гирлянда на ёлке в темной гостиной. Елки, припорошившись снегом, словно примеряя шубу, источали чудесный аромат. Макс очень любил хвойные, древесные запахи. Аллея по дороге в кафе была чудесна. Но всю эту идиллию нарушил визг шин, и едва успевший быстро отреагировать на ситуацию Всеволод уже лежал через мгновение в сугробе, промокший насквозь. — Чертовы мотоциклисты… Угораздило же зимой колесить, — прошипел Штирлиц, жмурясь от боли после «легкого столкновения» с асфальтом. — Scheisse! Господи, Вы в порядке?! Перед мужчиной возник молодой парень неимоверной красоты в ушанке. Бедного юношу занесло на дороге, и теперь тот стоял над Штирлицем, свернувшись в три погибели и выглядывая, все ли в порядке с «пострадавшим». Красные пухлые приоткрытые губы, бледная, едва ли не прозрачная кожа, и эти голубые, почти белые глаза. Из-под шапки выбивались короткие каштановые пряди, а из одежды Макс заметил лишь заграничную куртку-авиатор песочного цвета с белым мехом. «Иностранец?» — подумал про себя Штирлиц. — Помоги встать, — сказал своим строгим учительским голосом Всеволод. — Пожалуйста, я ведь заболею, — уже более мягко. Штирлица тоже завороженно разглядывали. Его смуглая кожа так необычно контрастировала со снегом, а суровый взгляд исподлобья приковывал и не давал шанса опомниться. Щеки покрылись морозным румянцем. — Was für ein wunderschönes… — Простите?! И тут пришла очередь краснеть мотоциклисту. — Оh Gott… Вы знаете немецкий? Ха-ха, у Вас прекрасное произношение. Вальтер неловко хихикнул, но опомнившись, наконец, подал руку Штирлицу и начал переминаться с ноги на ногу, наблюдая, как мужчина отряхивается и оглядывает себя. Он промок насквозь и — вот так сюрприз! — пребывал не в лучшем настроении. — Простите, Бога ради, позвольте угостить Вас чем-нибудь согревающим. — Не стоит, я спешу на встречу. — Куда? И прежде чем Шелленберг успел обдумать вопрос, он выпалил его едва ли не молниеносно. «Ну и придурок ты, Вальтер…» «Ну и нахал!» — Не твое дело, молодой человек. Прошу прощения, я и вправду спешу. Позволь пройти, мне ничего не нужно от тебя. Историк уже думал продолжить свой путь в кафе, деликатно отодвинув юношу рукой, как его остановили, дотронувшись до правого предплечья. — Постойте! — отчаянно прокричал незнакомец. «Слишком громко, Вальтер, ты совсем сдурел?!» Несколько прохожих обернулись, наблюдая за этой интересной сценой. — Позвольте подвезти Вас, — пауза, дабы отдышаться. Шелленберг все еще находился в состоянии шока. Его мотоцикл лежал у самой обочины: немец едва ли не создал чрезвычайную ситуацию на дороге. — Мне правда очень неудобно. Я еще не привык к этим крутым московским поворотам. Куда Вы направлялись? «Какой интересный малый все-таки… И как тебя занесло к нам?» — Кафе-мороженое «Снежинка». Мне осталось всего пару кварталов. Я собирался встретиться с коллегами. Теперь на Штирлица таращилась пара широко раскрытых глаз. До него тоже начало доходить. — Так Вы — наш новый немец? — Судя по всему, да. Я ваш новый… кхм, немец. А вот это интересный поворот. — Мне тоже надо в эту… как ее. — Снежинку? — Ja-ja, «Снежинка», точно… Повисла пауза. Фридрих уже думал, что мужчина ничего не ответит ему, настолько долго молчал Всеволод. — Кто ездит на мотоцикле в гололед? Вы ведь убиться могли, товарищ. Ну вот, снова этот поучительный тон. Штирлицу придется идти к логопеду, если он когда-нибудь захочет избавиться от этой манеры речи. Порой его слова звучали слишком резко. Люди, не знающие его профессию, думали, что он бывший генерал. — Простите меня… за столь грубый тон. Пожалуй, я слишком устал, — как будто в подтверждение Макс вяло почесал макушку. — Постойте. Вы ранены?! Макс только заметил полоску алой крови у самого виска коллеги. — Что? И вправду, у Вальтера кровоточил висок. Кажется, он разбил его, когда проехался правой частью тела по бордюру. Шок начал отступать, и Шелленберг наконец почувствовал боль.

— Autsch!!!

*** Стоял шум, свойственный полному кафе в вечер пятницы. В основном, конечно, сидели детки. Вот девочка в белой шубке и такой же ушанке кушала мороженое, счастливо облизываясь. Рядом сидели две девушки, судя по всему, студентки. На шеях завязаны платочки в горошек, а глаза искрились озорством. Возможно, мы стали свидетелями сплетен… А вот сидит пожилая пара: укутанная в шаль бабушка мягким влюбленным взглядом смотрела на мужа, который решал кроссворд. Играла музыка — достаточно энергичная, но не слишком навязчивая. Кто-то даже пританцовывал. Было очень уютно и по-своему тепло. Штирлиц вдруг обнаружил, что рад именно этому выбору коллег. Бара бы он сейчас не выдержал. — Благодарю… Немец прикладывал носовой платок Максима к виску. До кафе они добрались пешком. Никто не рискнул испытывать судьбу на удачу, поэтому мотоцикл послушно ехал рядом по тротуару: Фридрих вел его, словно велосипед, как когда-то в детстве. — Значит, Вы и вправду наш новый учитель немецкого? Штирлицу было неловко. Теперь при хорошем освещении он заметил, что юноша не так уж и молод. Всеволода сбило с толку то, как его собеседник держался до этого: моложавого немца с легкостью можно было принять за зеленого студента. Но коллегу… — Ja-ja, всё верно, — Шелленберг очаровательно улыбнулся круглыми щечками, но тут же зажмурился от поступающей мигрени. — Вы удивительно, как его… aufschlussreich. — Проницателен? — Да… наверное. Вальтер смущенно улыбнулся и отвел взгляд. Русский язык всё еще порой с трудом давался ему, но его так быстро приняли на работу, что он даже не задумывался над этой деталью. Тем временем народ стал собираться. Вот и математик Петр Генадьевич с трудовиком Степаном Степанычем, уже «слегка» подшофе, под ручку направлялись неровной походкой к их столику. — Товарищи! Какой чудесный, ик, вечер!!! Всеволод закатил глаза. Он заметил, что бедный немец таращился во все глаза на эту «массу». — Ах, Вы, Всеволод Владимирович, уже избили нашего бедного фрица! За что Вы его так? Трудовик усадил свою тушу на стул, отчего тот истошно заскрипел. А математик стал разглядывать рану Вальтера. — Никто никого не бил… произошло небольшое ЧП, вот и все, — спокойным сухим голосом ответил Штирлиц. Желание поскорее уйти отсюда с приходом пьяных товарищей становилось все больше и больше с каждой секундой. Он не готов был отвечать на все их вопросы, а зная любопытство женской части коллектива, Макс и вовсе взмолился богам, прося о должной отмазке уйти. Видимо, замешательство отразилось на лице историка, ибо Шелленберг очень робко потрепал его за колено, привлекая внимание. — Lassen wir uns von hier verschwinden. Sagen Sie, das Motorrad ist kaputt, genau wie mein Kopf. Фридрих нервно похихикал и снова спрятал взгляд в древесных узорах стола. Он отчего-то неимоверно стеснялся этого Всево… Всело… В общем, пострадавшего коллегу. Штирлиц осторожно кивнул на слова Шелленберга и стал потихоньку собираться. — Товарищи, очень жаль, но, похоже, необходима медицинская помощь. К тому же транспорту тоже не помешает осмотр. Хорошего вечера вам, повеселитесь, — на этих словах Всеволод слегка скривился. Мужчина прекрасно осознавал, что с последним у коллег проблем не возникнет. — Куда же вы? А как же мороженое?! Но наши горе-учителя уже удалялись к выходу, ускоряя шаг с каждым новым криком сзади.

***

— Что ж, кажется, оторвались. Справитесь сами? — Что, простите? Вот тут Шелленберг запаниковал. Он не собирался вот так быстро прощаться с новым знакомым. — Мотоцикл... справитесь с ним сами? Или Вам помочь? Вальтер лишь похлопал белыми от снега ресницами и оленьим взглядом смотрел на Штирлица. «Что же делать… Надо что-то придумать». — Как Вас зовут? — Всеволод. Всеволод Владимирович по батюшке. А Вас? — Всело… Меня? Вальтер. Вальтер Фридрих Шелленберг, — протараторил немец. — Рад знакомству, Вселовод! И тут Штирлиц взорвался смехом. Бедный Вальтер ещё больше смутился, а потом и вовсе надулся, выпучив губки. «Ну что смешного? Мне ведь и вправду трудно!» — Простите. Боже, простите меня. Можете звать меня просто Макс. Максим. Родители хотели назвать меня так, но что-то не сложилось. Видимо, к трудному характеру они решили одарить меня и труднопроизносимым именем. Штирлиц вытер несуществующую слезу и вздохнул. Мгновенно образовалось облако пара. Снег настойчиво порошил их макушки белыми хлопьями, словно елки. У Макса поднялось настроение впервые за весь день, и он задрал голову, наслаждаясь отрезвляющим холодом зимы. В панельках горели янтарные огни лампочек, по дороге мчались «Волги», а впереди было два дня выходных. Конечно, историк просидит их за проверкой тетрадей и заполнением документов, но сейчас, здесь, на улице, это всё было так далеко… — Герр Шелленберг, так что? Нуждаетесь в помощи, или разойдемся здесь? Я ужасно хочу чашку чая с песочным печеньем. Кажется, у меня осталась парочка в буфете… И пока Штирлиц впал в раздумья о возможном местонахождении печенья, Вальтер решился на отчаянную меру. Губы немца резко накрыли чужие губы, а тонкие промерзшие запястья вцепились в пальто. Так и началась увлекательная история двух заплутавших душ, на этой самой улице, возле кафе-мороженого «Снежинка».