16
Марко оттащили, когда он уже сбил кулаки в кровь. Было какое-то ебаное наслаждение в том, чтобы вот так просто разбить хлебало подонку, не активировав ни единого языка пламени. Так, чтобы своя и чужая кровь смешались на костяшках, чтобы тот, кому Марко пробивал в лицо в четвертый раз, уже обмяк в руке, а дружок его, отползая, проглотил язык, понимая, что тот уже мертв. И Марко улыбается, чувствуя, как Татч заламывает ему руку. Скалится, гордый каждым мгновеньем этой мысли: Не активировав. Ни единого. Языка. Блядского. Синего. Пламени. Феникс — дьявольское исчадье, проклятая сказка с херовым финалом, Феникс — его худшее воспоминание. Фениксом его кличут из-за тупой листовки. Его считают убийцей потому, что он — Феникс. А он может не быть Фениксом, он может убить так просто. Выкусите! Люди из его прошлого, люди из его будущего, все люди. Выкусите! Когда его оттаскивают за шкирку и пытаются успокоить, заблокировав руки, тогда Марко уже способности применяет. Против своих — можно. Раствориться, как кончик пламени над свечой, растаять, раскинуть крылья, Татча — ударить в грудь, чтобы оступился и не смел его отвлекать, Висте дать разрезать себя пополам. Мечи Висты снова растворяются в голубом пламени, прорезая его насквозь, а оно снова схватывается и приобретает форму: вот ребра Марко, вот легкие Марко, вот хребет Марко и вот улыбочка Марко: — И что? — спрашивает он у Висты. Своя кровь с пламенем исчезла, впиталась, вернулась в тело. Чужая — сохла коркой, сковывала кулак, который Марко сжал, сбросив пламя Феникса с рук. Его не берут мечи. Не брали раньше, не берут сейчас. Он не просто логия, он хуже. Он чудовище из мифа, который никто не помнит. Он дьявол из религии, которой никто не следует. Татч, Виста. Нет, он не будет с ними драться, потому что они в одной команде, как-никак. Эти люди зовут его по имени. Эти люди иногда заигрывают с языками пламени над его ладонью. Эти люди не шарахаются от его фрукта. Виста оглядывается на мертвеца. На замершего в естественной реакции паники и беспомощности его товарища. Марко тянет ему тоже прописать. Потому что в глазах не страх — ненависть. Ненависть и отчаянное желание бросить ему предсмертное: — Чудовище! Татчи с Вистой напрасно потратили силы, не дав ему его прикончить за одно, потому что он продал свою жизнь на одно жалкое, ничего не значащее слово. Марко бросился к нему. В форме Монстра: растопырив когтистые лапы, метнувшись от одного единственного взмаха крыльев, разогнавшего его до безумной силы. Марко пробьет ему грудь насквозь. Марко пробьет ему грудь насквозь и еще успеет понаблюдать за тем, как он шевелит одними губами, повторяя беззвучное: — Чудовище, чудовище, — это Марко сам произнесет вместо него. Марко бросился парню в грудь, оставив за собой яркий свет от перелива перьев в хвосте, на который ни Татчи, ни Виста среагировать не успеют. — Достаточно, сынок. Марко не остановили. Не одернули, не прекратили его удар, не вмазали лицом в асфальт. Окликнули. Попросили. Марко в последнюю секунду смазал удар. Выбил парня из дыхания. Возможно чуть-чуть, самую малость, сломал два ребра. Но неточно. Он обратил крылья в руки, сжал кулак: побелели костяшки. Он обернулся: — Отец. — Достаточно, — повторил Отец. Осмотрел два тела: мертвое и бессознательное. Марко невольно тоже на них посмотрел. Ну да. Его рук дело. Что теперь? Отец опять с этой женщиной. Стусси, мать ее. Стоит, улыбается накрашенными розовым губами. Марко бы хотел с ней что-нибудь сделать, но Стусси была непобедима. Виста стоял с мечом, ворочая его перед собой: что оно не брало Феникса, вечно выводило его из себя, хотя он мог обрезать чугунное дуло дозорной пушки. Татч присел над ни живым, ни мертвым идиотом, которого Марко не добил. Отец, как всегда, не осудил вслух. Это вводило в такой белый гнев, что у Марко перед глазами чернота вставала, но хуже всего: — Марко, — улыбнулась Стусси. — Мальчики! — также улыбчиво, да еще махнув рукой. Марко не выдержал. Одним взмахом крыльев материализовался перед ней, вцепился ей в плечи, сотряс ее. — Для тебя — Феникс, ясно? Монстр, ты поняла меня? — Марко встряхнул ее еще раз, но она болтнулась в руках, как будто так и надо. Локоны ее мягко спружинили, а во взгляде возникло сладкое, нежное умиление. Марко забылся. — Всего лишь птенец, как по мне, — улыбнулась она. Ладонью провела по его предплечью, что погасли отдельные язычки голубых сполохов. Как же она бесила Марко. Бесило, что она улыбается ему. Бесило, что она сама могла оставить за собой небольшую горку трупов. При том голыми руками. — Марко Птенец. И этими же руками провести ему по щеке, будто он тут не готов с ней подраться до крови. До своей, разумеется — Стусси не даст себя даже оцарапать. Он медленно отпускает ее. — Замолчи, — почти прошептал он. Бороться с гневом отнимало все силы. Там, сзади, послышалось. — Отец, эти парни первые начали. Марко защищался, — сказал Татч. — Верю, сынок, — раздается голос Отца, и Марко сжимает зубы, оборачиваясь. Собирается сказать, что это ложь, и начал он сам, закошмарив идиотов в кабаке. А потом отец указывает всем собравшимся кивком головы к порту и повторяет свое, — Верю, — таким голосом, что Марко отпускает гнев. С одним словом. С одним взглядом. — Я догоню, — говорит он. Отец, ничего не говоря, позволяет Татчи и Висте уйти вперед и следует за ними со Стусси. Марко, не активировав ни единого языка пламени, уносит идиота к врачу. Медсестры хватаются за головы, врач велит готовить стол, и торопливо жмет Марко руку, что помог человеку в беде, а потом убегает за медсестрами следом. Марко долго стоит в больничном коридоре. Играет пламенем на кончиках пальцев и складывает ладонь в кулак, чтобы не напугать сестру, что вышла из сестринской. Она хлопает глазами, глядя на него, будто вспоминает лицо, потом, опомнившись, стремительно идет по коридору, но оглядывается снова. Вспомнила, что, должно быть, видела его на листовке. Только Марко уже нет. Беззвучно выскочил в окно и взял выше. Моби дик уже отчалил, должно быть.17
Марко был неуязвим, это дело ясное. Когда Татч сидел с разбитой бровью и его шил их док, Марко озадачено поглядывал на то, как кровь разбитого виска течет вниз, обводя скулу, далее — по щеке, замедляется на линии челюсти, оттуда — течет к подбородку и с подбородка капает ему на штаны, если он ее не стирает тыльной стороной ладони. Татч при этом улыбается, они с доком шутят, что док вообще не будет стараться шить красиво, потому что в возрасте Татча без шрамов ходить стыдно, будучи на пиратском корабле. Марко сидел нога на ногу. Он своей крови вообще не помнил и не был уверен, что она цветом не тошнотно синяя, как и пламя. Кровь Татча пугала и завораживала, и Марко, перестав бороться с собой, стер ее Татчу с подбородка когда она набежала снова. Теплая, быстро сохнет, берется коркой на пальцах. — Феникс, ну куда грязными лапами, — врач чуть не дал ему подзатыльник, и Марко увернулся инстинктивно. — А что ему будет-то? — возмутился Марко. — У меня, может, научный интерес, — Марко растер кровь между пальцами. Врач подал ему полотенце и сел перед Татчем на кривой крутящийся табурет. — Научный интерес? Иди в спирте искупайся, прежде чем в открытую рану лезть, — сказал врач. Повернул лицо Татча к себе, чтобы лучше видеть. Стал стирать кровь, потом мерно прочищать рану. — Это на кой черт? — спросил Марко. Если заставить пламя вспыхнуть на ладони, то оно чужую кровь просто игнорирует. — Занесешь какую твою птичью заразу, и поминай как звали, — это он указал на Татча. Татч вытянулся в лице и усмехнулся. Врачу это не понравилось: — Да не корчи ты рожи. Марко не был даже уверен, что врач всерьез. Не могло такого быть, чтобы коснуться — и вот так просто летальный исход. — Нет у меня никакой заразы, — на всякий случай сказал Марко. Врач усмехнулся, покачал головой. Промытая рана у Татча на лице была готова к кройке и шитью. Док уперся тяжелыми руками о колени, расставив их широко, повернулся к Марко, как-то тяжело выдохнул. Марко даже насторожился. — Ты, Марко, пойми одну вещь. Люди — штука хрупкая. Я не шучу. Ты с малолетства маленько бессмертный, но человеку паразит в кровь — почти гарантированная смерть. Глубокая рана — смерть. Болезнь — смерть. Ты думаешь, я начерта стоял пять минут руки мыл? Ради развлечения? Марко пожал плечами. — Я не думал об этом, — сказал он. Посмотрел на Татча: он больше не улыбался, сжмал зубы едва заметно, потому что врач накладывал шов. — Больно? — спросил он. Не вполне понимал значения этого слова. — Ясен хрен больно, — это врач сказал за него. Сам Татч только махнул рукой. — Не слишком, Марко, — улыбнулся он. — Я порядке. В опровержение этих слов врач, когда закончил шить, навесил на место шва толстую прокладку из ваты и бинта и замотал ему голову и еще велел не болтаться по кораблю без надобности. Марко просидел с ним в лазарете с полчаса, допытываясь до того, как отличить больно от не больно и почему вообще если Татч знает, что он так уязвим, он не боится лезть в драку и Марко дурно спал следующие две ночи, а на третью показался Отцу, предупредил, что вернется через пару недель, прямо посреди дня разбежался с палубы, обратился Фениксом и улетел в сторону ближайших островов, куда указал навигатор.20
— Хочешь совет, Феникс? — Иди к дьяволу. Марко не может сфокусировать взгляд на темно-красных каплях крови на песке. Потом все же фокусирует. Лыбится: красные. Не синие. Когда надо было уже подняться с четверенек, было уже поздно. Рейли стоял над ним, и стоит дернуться, Темный король решит, что он готов продолжать, а у Марко еще темные круги перед глазами не вполне рассосались. — Поднимайся, Феникс, — почти ласково звучит голос Рейли. Обманчиво. Марко собирает силы. Пламя феникса горит где-то внутри, должно быть, остатки сил направляет на критические повреждения, но кровь из раны все равно капает, когда Марко поднимается на ноги. Своя теплая кровь. Своя. Теплая. Алая. Напоминающая, что он человек. Марко лыбится. Ну, на драку с Рейли он сам напросился. И Рейли — добрейшей души человек — вмазывал его кровь в белый песок. Боль от его ударов была штука странная. Во-первых, боль — это когда темнеет в глазах. Так пакостно, полупрозрачно, как в дымке, когда просыпаешься в прокуренном борделе. Во-вторых, боль — это когда клинок режет плоть — не голубое пламя, а самую настоящую плоть — тогда Марко каждой клеточкой чувствует, как клинок Рейли разделает каждые последующие волокна плоти. Марко чувствует это примерно так же, как когда руками разделывает курицу гриль. В-третьих, боль — это когда рана начинает регенерировать. Эта боль — хуже, чем боль от повреждения. Когда тебя режут, боль нужна как сигнал о повреждении, она была терпимая. Когда голубое пламя начинало ее регенерировать это было как окунаться в огонь. Как тонуть в море. Марко пришлось заставлять пламя регенерировать не все раны. Только самое важное. Потихоньку. А то он потеряет сознание, и Рейли опять, когда он очнется, будет сидеть над ним на корточках, похлопывая по щекам. — Парень, ты раньше времени не откидывайся. Я ж не насмерть, — он даже посмеивается, а Марко уже бросает ему в лицо когтистую лапу. Ну и вот пожалуйста. Ползает по песку, чуть-чуть не собирает своими же ручками несколько метров толстой кишки. Марко фокусирует на Темном короле взгляд. Стоит расслабленно, меч опущен, но это обманчиво: если приглядеться, запястье напряжено. Марко может очутиться перед ним за долю мгновенья, и он успеет полоснуть его мечом напополам. Сможет пламя его регенерировать, если его разрубят пополам? Хороший вопрос. Ответ на него Марко знать не хотел. Больно. Смешно. — Рейли, — шепчет Марко сквозь зубы. Тот поднимает брови за очками. — Я не понимаю. — Чего ты не понимаешь, Феникс? — спрашивает Рейли. Отличный мужик. В его голосе нет отвращения к зрелищу, которое он наблюдает: как дьявольщина моря поднимает из мертвых мертвеца. У него нет ненависти к пирату из чужой команды. Нет насмешки по отношению к пацану-недоростку, слишком привыкшему к неуязвимости фрукта. — Я не понимаю, — сказал он. — Что такое боль. Рейли. Он покачал головой из стороны в сторону, как прикидывал умножение двенадцать на семнадцать. — Ты же ее чувствуешь, Марко. Мне не нужно ее тебе объяснять. — Тогда боль — это ты, Рейли. Я чувствую ее, когда ты дерешься со мной. — Марко указал на него пальцем. Скривился. Шагнул в сторону, они пошли по широкому кругу. — Не только я. Подерись с Шанксом, он тоже так умеет, — ответил Рейли. Ну это уже была явно провокация, и Марко не любил провокаций. Когда его провоцировали, он убивал, и от этого никуда не деться. Марко бросился к Рейли, широкие крылья преодолели дистанцию в момент, и Рейли заблокировал удар мечом, не сдвинувшись с места. Острые перья рассекли бы ему лицо, но Рейли уклонился, только слегка развернув корпус. Марко готов был поклясться, что следующим ударом он отбросит Рейли на сотню метров, но тот только отступил, и то только ради контратаки. Марко увернулся: битвы с Рейли научили, что нельзя просто подставляться под меч, потому что Феникс нематериален. Очень даже материален, если драться с Рейли. Марко задохнулся. Меч застрял где-то между ребрами, и Рейли удержал его под локоть, чтобы он не осел на клинок. Пробило дрожью. Страхом смерти. Застелило глаза красной пеленой, и Марко вцепился Рейли в плечи. — Так вот совет, Феникс, — сказал Рейли. — Не овладеешь Волей — умрешь. Марко корчился от боли и каждый следующий вдох был все поверхностнее, и чувство, что он задыхается, заволакивало взгляд и сознание. — Иди к дьяволу. И Марко чувствует, как теряет сознание, издалека слышит, как Рейли говорит с их корабельным врачом и тот поглядывает на его раны. Кому Марко скажет, что его с того света вытащил цветочный дядька-врач с корабля Роджера, засмеют.20
— Марко, елки, что с тобой. — Ничего со мной. Татч берет его лицо в руки. Непроходящие мгновенно раны — это что-то новенькое. Ну не скажет же он, что Марко маленько бросил Рейли вызов. Исчез с Моби Дика на две недели (с позволения Отца) и вернулся едва живой. Чертов Темный король. А Татч еще раны под ребрами не видел. — Как в кайросек оделся и с мачты упал, — озадаченно произносит Татч. Марко криво усмехнулся. А это была опция. — Так и было. — Сам падал и сам ударялся. — Да-да, так и было. — Какой ты идиот, Марко. — Сам такой, Татчи. Татч махнул на него рукой. Марко откинулся на спинку тахты аккуратно, чтобы не сорвать себе же швов. — Ты знаешь, что такое воля? Татч не вполне понял, всерьез ли Марко задает такие вопросы, но на всякий случай ответил: — Это когда ты чего-то сильно хочешь. — Нет, не эта. Другая воля. — Какая? Какая? Да Марко знать не знал. Может, он вообще ослышался. — Ну, другая. Чтобы, — он неопределенно махнул рукой. — Ну. Чтобы наносить урон. Как если по лодыжку в морской воде. Татч обернулся. На лице его было беспокойство — видимо, за благосостояние здравого смысла Марко. Он пожал плечами. Объяснить подробнее он не мог. — Воля вооружения, мальчики, — ласково произносит Стусси, пробравшаяся в кают компанию без единого звука, и когда она подала голос, Марко с Татчем оба вздрогнули. У Марко проснулось непреодолимое желание все же придушить эту женщину — это желание входило в привычку. — Вооружения? — Чтобы тебя, Марко, ранить до крови, — она подошла ближе и ее тонкий девичьи почти пальцы коснулись ссадин у него на лице. — Нужна Воля Вооружения. Скажем, как у Темного короля или Золотого Роджера. Или у вашего Отца. — Или у тебя. Стусси загадочно улыбнулась. — Ты мне льстишь, Марко Птенец.26
Марко одного не переносил — запаха сигарет. Марко не переносил запаха сигарет. Когда курил Татч, Марко отпихивал его от себя руками, чтобы не подходил нахер ближе, грозился ему отрезать башку острым пером. Татч пускал дым кольцами и сообщал, что вернется, когда докурит, и Марко открывал окно в каюте и велел являться не раньше чем через час, а лучше два, когда перестанут пахнуть этой отравой его руки, волосы и китель. И это не прошло с взрослением, и Марко как в шестнадцать бесился до голубого пламени, так и в двадцать, и в двадцать шесть. А Рыжий нашел себе в старшие помощники, кажется, самого заядлого курильщика на Гранд лайн. И во всех морях. Шанкс уже светил улыбчивой мордашкой с листовки на триста миллионов. Болтался в Гранд лайн без особой цели на небольшом корабле, которому не сравниться с Моби Диком. Марко выследил Рыжего по загулам в кабаках, и на промежутке между Джайей и Сан-Фалдо с высоты полета различил этот корабль. Опустился на реи грот-мачты и вместо восторга Рыжего встретил почему-то дуло ружья этого помощничка, кусавшего сигарету. Марко и сам отличался наградой, тяготеющей в полумиллиарду. — Феникс, — произнес он, когда Марко спрыгнул с рея на палубу. Марко обвел взглядом людей у Рыжего на корабле: много новых лиц. Но команда небольшая. Рыжий, видимо, на большие команды насмотрелся, когда плавал с Роджером. — Ты откуда взялся? Марко чувствует в его ружье что-то нехорошее — ох, видит бог, нехорошее. — Ты кто такой? — спрашивает Марко. — Бенн Бекман. — Я не к тебе пришел, — разводит Марко руками, слегка скалится. Подраться до крови — это всегда можно, будь Бенн, мать его, Бекман трижды владелец воли вооружения. — Ты пришел на чужой корабль — и без приглашения, — с менторским тоном и сквозящим осуждением говорит Бекман, и Марко зажигает пламя на ладони, видя, что Бекман уже готов спустить крючок, как вдруг: — Феникс! Марко поднимает взгляд на кормовую палубу. Бекман медленно оборачивается. Рыжий стоит, уперевшись руками в релинг. Ветер вот-вот сорвет с него шляпу. Лыбится, черт.27
Рейли после казни Роджера если не съехал с катушек, то во всяком случае решил, что хочет, чтобы все так думали. Как вариант, он всегда был такой, просто его сдерживал капитан. Во всяком случае прилюдно. Марко проблески его скорого безумия вполне наблюдал, просто не диагностировал: профессионального опыта не хватало. Темный король при Короле пиратов, старший помощник Роджера. Роджер умудрился произнести тост на собственную смерть, и все, что осталось от Рейли — это пират, головорез и человек, слишком много знающий о мире, которого должны были весить с Роджером в один ряд, но по никому не известной причине не стали. Марко вошел в кабак, где Рейли сидел за баром. Вел разговор с тремя громилами бандитской наружности, приписывающими себя, видимо, к касте охотников за наградами. Награда за Рейли была чуть меньше, чем баснословная, ослепляла. Марко неспеша двинулся среди столов. Но с листовки и своей ухмылкой светил, так что ему навстречу поднялся другой охотник, но Марко с нажимом усадил его обратно на стул. — Погоди, — он взял у мужиков со стола ром, глотнул его. За баром разговор начинал быть громче. Двое охотников уже стояли мечи наголо. Рейли допивал виски в стакане. Поглядывал на охотников из-за очков. Марко знал этот взгляд: поддельного внимания, как когда выслушивал от него — от Марко — тирады насчет того, что он уложит Рейли на лопатки. Марко испытал стыд за свой мальчишеский максимализм и одновременно предвкушал зрелище. Может, и поучаствовать в драке представится возможность. Рейли уже, конечно, знал, что Марко в баре. Началось. Охотник замахнулся мечом. Рейли от удара ушел, лениво отклонившись в сторону, слез со стула, высокий табурет толкнул охотнику под ноги. Тот разрубил его пополам. Меж тем Рейли был даже не при мече, но явно рассчитывал на заварушку. Марко был уверен, Темный король изрядно подлил масло в огонь, чтобы вывести парней у правительства на побегушках из себя. И Рейли мог бы приложить их одним волевым решением, но выбрал драться врукопашную с тремя громилами, и надо сказать, не с простаками из морей. Марко удержал за шкирку охотника, что сидел за столом, возле которого он стоял, когда Рейли одного охотника приложил, взяв за затылок, о бар. Марко был почти уверен, что волей покрылся камень бара, а не рука Рейли, иначе парень должен был стол-то проломить. Когда Рейли отбрасывал тело в сторону. Пропустил удар по лицу, но от маха сабли следом ушел, почти растворившись в воздухе. Дьявол. Он может все время так двигаться, что будет не заметить ни взглядом, ни Наблюдением, даже очень острым. Но Рейли дерется со смаком, по-человечески. Подставляясь. И Марко оттащил охотника за шкирку, когда тот из-за пазухи метнул кинжал. Ножичек его поймал голой ладонью: тот вошел в руку по рукоять, и когда Марко тряхнул рукой, вывалился на пол. Рейли пропустил удар, потому что хотел, тут вопросов не было. Марко давно для себя решил, у дяди течет фляга. — Феникс! — Он самый. Марко толкает охотника спиной в бар. У него, в отличие от Рейли, плана повредиться нет. Он бьет наверняка, не чтобы развлечься, чтобы убить. Чтобы сделать зрелище. Чтобы напугать. Охотник пытается рубануть ему поперек руки, но Марко, не чувствуя воли, позволяет клинку провалиться в голубизну пламени. Когда второй удар летит с покрытием Волей, то Марко растворяется в пламени весь, материализуется сам собой позади охотника хватает когтистой лапой его за шею. Марко давно научился обращать руки в сильные лапы феникса при необходимости. Когти вцепляются охотнику в горло, Марко приподнимает его над полом. Подвисшее брыкающееся тело охотника за головами, что приносил награды под полмиллиарда, пугает народ, что бывают здесь завсегдатаями. Марко готовится пробить второй рукой ему грудь, но не успевает. Перед ним материализуется Рейли, и едва ли можно было разобрать взглядом, как он махнул чужим мечом. Охотничья голова свесилась безвольно на шматке кожи. Хлынула кровь, и меж тем хребет даже не хрустнул, переломленный. Марко опускает тело, оно падает как кукольное, но с грохотом. Рейли ухмыляется, даже не стряхивает с клинка кровь, поправляет очки. За ними — в глазах безумие. Темный король. Не то жизнерадостное недоразумение, которое представлял собой Роджер. Нет, Темный, злой король. Сильверс, мать его, Рейли. Он оглядывает бар. Марко бросает взгляд на охотника, тот попытался встать у него на пути, когда он только вошел. Но тот сидит, заткнувшись, смотрит в сторону. Оно и ясно. Кто ж хочет умирать. — Жалко, — произносит Рейли. Так и не стряхнув с клинка кровь, бросает его на пол. Возвращается к бару. Бармен трясущимися руками наливает ему виски на лед. — Какими судьбами, Феникс? Марко не любит объяснять, какими судьбами. Волю Рейли все же активирует. В баре валятся все, включая бармена и официантку — миловидную малышку, которая в общем-то не была виновата в том, что подавала выпивку охотникам на пиратов, но Рейли до нее дела не было. Марко тоже в общем-то. Рейли улыбается, когда Марко поворачивает его лицо к свету, чтобы посмотреть рассечение. Снимает с него очки, почему-то не пострадавшие от драки, откладывает на барную стойку. У него появлялись какие-то неприятные врачебные привычки — рассматривать раны, до которых ему не должно быть дела. — Ты с каких пор записался в доктора? — посмеивается Рейли, и Марко стирает подтекающую кровь на пальцы. — Фокус показать, йой? — спрашивает он. Рейли изображает удивление на лице, глотает ром, но на Марко поглядывает. Голубое пламя вспыхивает на ладони, и чужая кровь сама собой обращается ничем. Как будто ее не было. — Что это должно значить? — спрашивает Рейли, глотает виски, морщится. Марко касается двумя пальцами его разбитой скулы. Голубое пламя слизывает кровь с раны. Медленно стягивает края, растворяет шрам в зажившей без рубцов коже. — И кто тебе это позволил? — интересуется Рейли. — Никто, йой. — Я надену на тебя кайросек и ключ в море вышвырну, — сообщает он. Марко пожимает плечами. Рейли может, конечно. Больше того, Рейли уже так делал. Были на то причины исследовательского, можно сказать, характера, благо, ключ никуда не дел. — Не слишком активный. — Какой найду.31
Крутой вираж взрезал воздух, разорвал его на две половины, и Марко, заведя крылья себе за спину, чтобы не тормозить аэродинамику, вперед когтями влетел в борт корабля. Пролетел бы его насквозь, но внутри зацепился когтями за полы, затормозил полет, и впечатался в борт. Пираты были и здесь — отсюда велась стрельба по Моби Дику, и Марко, увидев перед собой лицо растерявшегося матроса, оскалился. Он не успел ни отступить, ни замахнуться, и спички в его руках выпали, когда Марко одним ударом впечатал его в основание грот-мачты, стоящего посередине дека. На него бросились другие, но Марко толпа не пугала, он взмахом крыльев может создать такой воздушный поток, что они спиной выбьют борт и в море свалятся уже без сознания. Что он и сделал, хотя пространства для маха было не много. Марко не любил драться в закрытых помещениях. Марко не любил. Он покрыл ладонь волей, подошел к мачте, перед которой лежал бессознательный пират. В идеале — ограничиться одним ударом. Марко ждет пока Воля разойдется. Сконцентрируется. Отдаст теплом в кровь, отдаст холодом в разум. Пираты на палубе заподозрили неладное здесь, на артиллерийском деке, но было поздно. Когда сюда спрыгнули пираты, готовые броситься на Марко, и даже показался офицер, Марко уже одним ударом выбил мачту к чертовой матери. Она начала валиться в сторону, тянуть такелаж, корабль вслед за ее весом кренило, это вызвало панику. Люди у лестницы попятились перед его видом, и Марко одним ударом пробил пирату грудь до сердца. Показался капитан корабля. Когда Марко, держа бедового, в общем-то просто попавшего ему под руку старшего помощника за плечо, заставлял его шагать назад, хотя он был уже считай мертв. Сердце у Марко в руке еще билось, но это еще ударов на тридцать, не больше. Марко ощутимым движением оборвал аорту, обратил левую руку крылом, острыми перьями рассек пирату шею, чтобы не мучался, а после сердце-то вытащил. Ну было свое очарование в этом. Поднимало тишину на палубе, когда сердце старшего помощника катится капитану под ноги. На Марко — ни царапины. Корабль идет ко дну. И вот простой рецепт, как довести знаменитую команду в последнюю пару лет до капитуляции: готовы с места бросаться в воду. А Марко улыбается. Разводит руками. Приглашает нападать. Пират берется за меч — не струсил и то ладно. Бросился. Марко отшатнулся на пятках, остановил бросок хваткой за горло и, не дав вывернуться из рук, ударил спиной о палубу так, что их закрыло облаком пыли и щепы. Мертв. Марко поднялся на корабль. Он стремительно набирал воды в трюмы. Когда он бросил перед собой меч их капитана, то народ на палубе пятился. Вжимался в борты. Пара человек стояла с мечом наизготовку, но на дрожащих коленях. Марко усмехнулся криво. Корабль — и в одно лицо. Пираты мельчают. Моби Дик заходил по широкой циркуляции, чтобы успеть забрать сокровища — на дне до них все равно никому дела не будет. Марко как в свои покои входит в капитанскую каюту, сорвав дверь. Рассматривает карты, есть пара интересных, там он еще не был. Можно будет слетать и сверить координаты, точность береговой линии. Сундуки стоят здесь: только определенная категория подонков сидела на золоте в собственной каюте, Марко сбил замок. Золото. Золото — это всегда неплохо. — Ты не возьмешь! Марко оборачивается. В дверном проеме, борясь с креном, да притом не очень успешно, стоял совсем еще мальчишка. Двумя руками держал перед собой меч. Держал глупо, собственным хватом блокировал себе добрую половину маневров, накрывая одной рукой другую. Чем-то напоминал Шанкса по малолетству, только патлы черные и без шрама на пол-лица. — Да? — изобразил удивление Марко. Забрал из сундука монету, бросил пацану. Парень монету не поймал, не срезал мечом. Отвлекся на ее звон, и Марко даже не потрудился активировать силу. Просто пошел ему навстречу. Мальчишка испугался. Отступил почти сразу, но меча из рук не выпустил. Марко думал, юнга сейчас сдастся: испугается, бросит оружие, упадет. Но он только крепче сжал рукоять одноручной короткой сабли двумя руками, прокричал (больше для храбрости): — Не возьмешь! — и кинулся на Марко. Марко дал себя продырявить. Сомнительной эффективности «рана» в середину брюшной полости не убила бы даже обычного матроса с Моби Дика. Кстати, народ уже прыгал на борт. — Хочешь совет? Мальчишка теперь струхнул. Но нашел в себе мужество вытащить саблю, снова махнуть ею, и Марко от одного маха ушел, другой пропустил сквозь ладонь, специально подставившись, чтобы у мальчика не возникло ощущения, что привиделось, и наконец поймал меч голой рукой, резко повернул лезвие против часовой, потянув кверху, и парнишка сообразил его отпустить, иначе бы вывихнул оба запястья. Безоружный, он отступил. Марко вышел следом. Свистнул Висте: — Все здесь, йой, — сказал он, бросил саблю мальчику под ноги. — Славно! — отозвался Виста. Поглядел на парнишку. Кое-кто еще из ребят наблюдал за развязкой пиратского вызова, брошенного малолеткой Марко Фениксу. Марко мог бы его закончить так, как подобает, как всегда раньше заканчивал любой вызов, брошенный ему лично или Белоусам в целом. Как его часто забавляло. Как его перестало развлекать теперь. — Так вот совет, — сказал Марко. — Не овладеешь Волей — умрешь.