И Против Всех

Всю ночь меня преследуют кошмары. Рыжеволосая девушка, кровавые эпизоды прошлых Голодных игр, отрешенная и чужая мама, худенькая, испуганная Прим, отец… Я вскакиваю с криком: «Спасайся!», когда шахта взрывается миллионом ярких осколков. В окна пробиваются первые утренние лучи. Под завесой клубящегося тумана Капитолий выглядит жутко. У меня болит голова. Во рту привкус крови, видно, во сне прикусила щеку. Я сползаю с кровати и тащусь в душ. Наугад тыкаю кнопки на панели и прыгаю под струями воды, то ледяными, то обжигающими. Потом меня облепляет лимонная пена, которую приходится соскребать жесткой щеткой. Ну и ладно, зато взбодрилась. Обсохнув и обтершись лосьоном, беру одежду, оставленную мне перед шкафом: черные узкие брюки, бордовую тунику с длинными рукавами, кожаные туфли. Заплетаю косу. Первый раз после Жатвы я выгляжу собой. Никаких изысканных причесок и платьев, никаких огненных накидок. Такая как есть. Как будто собралась в лес. Это меня успокаивает. Хеймитч не уточнил, во сколько именно мы встретимся за завтраком, утром тоже никто не приходил, однако я голодна и потому решаю пойти в столовую без приглашения. Еда, должно быть, уже готова. Надежды меня не обманули. Стол еще не накрыт, но на стойке у стены не меньше двадцати кушаний. Рядом, вытянувшись в струнку, стоит безгласый официант. Он утвердительно кивает на вопрос, можно ли мне самой взять себе еды. Я накладываю на большое блюдо яйца, сосиски, оладьи с апельсиновым вареньем, ломтики красного арбуза. Ем все это, глядя, как над Капитолием встает солнце. Потом беру вторую тарелку — горячую кашу с тушеной говядиной. И наконец наслаждаюсь десертом: беру гору булочек, ломаю их кусочками и ем, обмакивая в горячий шоколад. Мысли уносятся к маме и Прим. Они, должно быть, уже встали. Мама готовит на завтрак кашу-размазню. Прим нужно до школы подоить козу. Всего два утра назад я была дома. Неужели правда? Да, всего два. А теперь дом осиротел. Что подумали они о моем вчерашнем огненном дебюте на Играх? Появилась ли у них надежда или они совсем упали духом, увидев воочию две дюжины трибутов, из которых в живых суждено остаться одному? Входят Хеймитч и Гейл, желают мне доброго утра и садятся есть. Мне не нравится, что Гейл одет так же, как и я. Надо поговорить с Цинной. Не будем же мы, в конце концов, изображать близнецов на самих Играх? Наверняка стилисты это понимают. Я вспоминаю, что Хеймитч приказал нам во всем им подчиняться. Будь на месте Цинны кто-то другой, я бы могла ослушаться. Но после вчерашнего триумфа у меня язык не повернется что-то ему возразить. Я волнуюсь из-за тренировок. Три дня трибуты готовятся все вместе, на четвертый каждый получает возможность продемонстрировать свои умения перед распорядителями Игр. Предстоящая встреча лицом к лицу с другими трибутами вызывает у меня мандраж. Я взяла из корзинки булочку и верчу в руках, аппетит пропал. Покончив с очередной порцией тушеного мяса, Хеймитч со вздохом отодвигает тарелку, достает из кармана фляжку и делает большой глоток. — Итак, приступим к делу, — говорит он, облокотившись на стол, — во-первых, как мне вас готовить? Вместе или порознь? Решайте сейчас. — А зачем порознь? — спрашиваю я. — Ну, скажем, у тебя есть секретный прием или оружие, и ты не хочешь, чтобы об этом узнали другие. Я смотрю на Гейла. — У меня секретного оружия нет, — говорит он. — А твое мне известно, верно? Я съел немало подстреленных тобой белок и птиц. Что? Зачем он прибедняется? Это у него-то нет секретного оружия? Он понимает вообще, что несёт? Злость внутри меня начинает закипать. Похоже, ему было мало вчерашнего. Я ничего не успеваю ответить, как Гейл произносит: — Готовь нас вместе, — говорит он Хеймитчу. — Договорились. Теперь мне нужно получить представление о том, что вы умеете. — Я — ничего, — отвечает Гейл — Разве что пару ловушек поставить могу. Нужно что-то сказать, вот только что? Может, у него тактика такая? Или он что-то замышляет? — А ты, Китнисс? Я уже видел, с ножом ты управляться умеешь. — Не так чтобы очень. Я могу охотиться с луком и стрелами. — Хорошо? Я задумываюсь. Мы четыре года питались тем, что я добывала на охоте. — Довольно хорошо. —Невероятно — поправляет меня Гейл — Каждый раз, как мы выходим на охоту, она добывает вдвое больше добычи, чем я. Всегда стреляет им точно в глаз и никогда не промахивается. Меня это окончательно вывело. Да он просто принижает себя! И ради чего? — Что это ты так разошелся? — спрашиваю я с подозрением. — А что такого? Хеймитчу, чтобы тебе помочь, надо знать твои реальные возможности. Не стоит себя недооценивать. Почему-то я злюсь еще больше. —А ты сам? Зачем ты принижаешь себя? Он отлично ставит силки и ловушки. Даже самая маленькая белка или мышка попадают прямо в капкан.—говорю я, поворачиваясь к Хеймитчу —Да, конечно. Силки-лучшее оружие, чтобы спастись от трибута.—язвительно говорит Гейл. —Хорошо. Он сильный и умеет драться. В третьем классе он разбил старшему мальчику нос, за то, что тот издевался над его младшим братом, а два года назад участвовал на школьных соревнованиях по борьбе, где занял первое место! — говорю я Хеймитчу —А смысл? Ты думаешь, что мы там будем драться в рукопашную? Что от силков, что от борьбы - толку ноль—отвечает Гейл погибшим голосом —Если ты раздобудешь нож, у тебя по крайней мере будет шанс. А если кто навалится на меня, я — труп! От злости мой голос срывается на крик. — Никто на тебя не навалится. Будешь жить на дереве, питаясь сырыми белками, и отстреливать соперников из лука! Знаешь, когда мама пришла попрощаться, она сказала, что будет трудно потерять сына, который будет убит его другом. Она имела ввиду, что знает, что я не выиграю эти игры. Более того, я уверен, что она верит в тебя, потому что все в Дистрикте-12 знают, что в борьбе между нами победителем станешь ты! Я оторопела. Неужели его мать так сказала? Неужели она оценивает меня выше своего сына, только по выводам Дистрикта? Неужели все вправду уверены, что между нами двумя выиграю я, а не он? Судя по боли в глазах Гейла, он не врет. Но почему все так в этом уверены? — На арене тебе помогут. От спонсоров отбоя не будет. — Не больше, чем у тебя. Гейл переводит глаза на Хеймитча. — Она совсем не понимает, какое впечатление производит на всех. Он проводит пальцем по столу, не глядя на меня. Что он хочет сказать? Мне помогут? Когда мы умирали от голода, никто не помог! Мне ничего не давали даром. Дела пошли в гору, только когда появилась добыча. Я умею торговать. Или нет? Какое впечатление я произвожу? Слабой и нуждающейся в помощи? Он думает, торговля мне удавалась, потому что люди меня жалели? Неужели так и есть? Возможно, кто-то и был со мной щедрее обычного, но я всегда считала, что это из-за отца, которого многие хорошо знали. Да и дичь всегда была первоклассная… Нет, никто меня не жалел! Минуту спустя Хеймитч произносит: — Так. Так, так, Китнисс, гарантировать, что на арене будут луки и стрелы, я не могу, но перед распорядителями Игр покажи все, на что способна. До тех пор о стрельбе забудем. Как у тебя дела с установкой ловушек? — Ну, хуже, чем у Гейла, но простенькие силки поставлю, — бормочу я. — Это может пригодиться в плане добычи пропитания, — говорит Хеймитч. — Да, Гейл, она права, физическая сила на арене не последнее дело. Часто только она и выручает. А ещё ловушки, они обязательно нужны! В Тренировочном центре есть гири, но не показывай другим, сколько ты можешь поднять. Для вас обоих стратегия одна. Походите на групповые тренировки. Постарайтесь выучиться там чему-то новому. Побросайте копья, помашите булавами, научитесь вязать толковые узлы. А то, что умеете лучше всего, приберегите для индивидуальных показов. Все ясно? Гейл и я киваем. — И последнее. На людях держаться вместе и во всем помогать друг другу! — продолжает Хеймитч. Мы оба начинаем возражать, он ударяет ладонью по столу. — Во всем! Это не обсуждается! Вы согласились делать, что я скажу! Теперь убирайтесь. В десять подходите к лифту. Эффи отведет вас на тренировку. Закусив губу, я отправляюсь в свой номер и погромче хлопаю дверью, чтобы Гейл слышал. Сажусь на кровать. Я ненавижу Хеймитча, ненавижу Гейла, ненавижу себя. Что за выдумки! Мы с Гейлом должны восхищаться друг другом, какие мы сильные и ловкие, подбадривать, когда на волосок от смерти. Тем не менее наступит момент, и нам придется бросить валять дурака и стать теми, кто мы есть, — жестокими противниками. Я и сейчас готова к этому, если бы не Хеймитч со своими нелепыми указаниями. Что ж, сама виновата, "согласившись" тренироваться вместе. Формально, меня никто не спрашивал. В ушах звучат слова Гейла: «Она не понимает, какое впечатление производит на людей». Хотел унизить. Ясно же. Ведь теперь мы враги. Глубоко в душе зарождается крохотное сомнение: может, это был комплимент и он хотел сказать, что я могу нравиться. Почти десять. Я чищу зубы и поправляю волосы. Злость заставила меня забыть о страхе перед встречей с другими трибутами, а теперь волнение возвращается. Подходя к лифту, ловлю себя на том, что грызу ногти, и тут же прекращаю. Помещения для тренировок расположены в том же здании, под первым этажом. На здешнем лифте спускаться меньше минуты. Двери растворяются, и перед нами — громадный зал со множеством всяческого оружия и полосами препятствий. Хотя еще нет десяти, мы прибыли последними. Остальные трибуты стоят тесным кружком, у каждого к одежде приколот квадрат с номером дистрикта. Я быстро осматриваюсь, пока кто-то прикалывает такой же квадрат мне на спину. Только мы с Гейлом одеты одинаково. Когда мы присоединяемся ко всем, подходит главный тренер, высокая, атлетического сложения женщина по имени Атала, и знакомит нас с программой тренировок. Зал разбит на секции. В каждой свой инструктор. Мы можем свободно перемещаться от секции к секции, руководствуясь указаниями наших менторов. В одних секциях обучают навыкам выживания, в других — приемам боя. Запрещено выполнять боевые упражнения с другими трибутами. Если нужен партнер, для этого есть специальные помощники. Пока Атала читает перечень секций, мой взгляд невольно перебегает от одного трибута к другому. Первый раз мы стоим рядом друг с другом, в простой одежде. Я падаю духом. Почти все юноши и добрая половина девушек выше и крупнее меня, хотя многие, очевидно, жили впроголодь: кожа тонкая, кости торчат, глаза впалые. Пожалуй, у меня даже есть фора. Несмотря на худобу, я стройная и сильная. Видно, сказалась семейная предприимчивость: я сама добывала себе пропитание в лесу, и это закалило меня. Думаю, мое здоровье крепче, чем у большинства трибутов. Другое дело — добровольцы, приехавшие из богатых дистриктов, те, кого всю жизнь готовили к Играм, и у кого никогда не было недостатка в еде. Обычно это участники из дистриктов 1, 2 и 4. Формально тренировать трибутов до их прибытия в Капитолий запрещено, однако на деле это правило нарушается из года в год. У нас в Дистрикте-12 таких трибутов называют профессиональными или профи. Можно ставить десять против одного, что победителем окажется кто-то из них. При виде таких соперников все надежды, что наше вчерашнее феерическое появление перед публикой дало нам какие-то преимущества, растаяли как дым. Другие трибуты завидовали нам, но не потому, что мы такие молодцы, а лишь потому, что у нас такие потрясающие стилисты. Сегодня профи смотрят на нас с презрением. Они источают высокомерие и животную силу. Самый мелкий из них тяжелее меня фунтов на пятьдесят, а самый крупный — на все сто. Едва Атала заканчивает объяснения, профи прямиком направляются в секции с самым опасным и внушительным оружием, где демонстрируют, как легко и просто умеют с ним обращаться. «Хорошо, что я быстро бегаю», — думаю я и вздрагиваю, когда кто-то толкает меня локтем. Это Гейл, он рядом, как наказывал Хеймитч, и лицо у него озабоченное. — С чего хочешь начать? —А с каких пор ты делаешь так, как тебе сказали? Или ты уже отказываешься от вчерашнего разговора? —Я делаю так, потому что в любой момент может придти Хеймитч или спонсоры, а ещё тут есть камеры, через которые они могут за нами наблюдать. А ещё, если ты не заметила, то в совместных тренировках тренируются вместе, так, чтобы спонсоры обратили внимание, так что будет странно, если мы, будем на расстоянии. Спонсорами такие не интересны. И да, как видишь, я тоже не в восторге, так что ответь уже на вопрос, с чего мы начнём? Он прямо плюётся ядом. Пытается задеть, я ведь его знаю. Но так или иначе, это был весомый аргумент. Ему нужны спонсоры, но мне тоже. Так что придётся следовать совету Хеймитча, не смотря на нашу ссору. Будем играть друзей, которы больше не являемся. Я смотрю на профи, которые выделываются, как могут, явно стараясь всех запугать. Потом на их соперников — тощих и неумелых, впервые берущих в руки нож или топор. — Может, займемся узлами? — предлагаю я. — Давай, — соглашается Гейл. Мы идем в пустующую секцию; инструктор рад, что у него появились ученики: вязание узлов, похоже, не пользуется особой популярностью при подготовке к Голодным играм. Узнав, что я кое-что понимаю в силках, он показывает нам простую, но эффективную петлю-ловушку, вздергивающую незадачливого противника за ногу вверх. Мы сосредотачиваемся на одном этом искусстве, и за час оба в совершенстве его осваиваем. Следующие три дня мы так и ходим, не торопясь, от секции к секции, учась некоторым полезным вещам: от разведения огня и метания ножей до постройки шалаша. Несмотря на приказ Хеймитча не высовываться, Гейл таки отличился в расставлении ловушек, а я шутя прошла тест на знание съедобных растений. От стрельбы из лука и тяжелой атлетики мы, однако, держимся подальше, бережем козыри для индивидуальных сессий. Распорядители Игр появились в первый же день, вскоре после начала тренировки — около двух десятков мужчин и женщин в пурпурных одеяниях. Они сидят на скамьях, устроенных вдоль стен зала, иногда прохаживаются, смотрят, что-то записывают. А чаще всего пируют за огромным столом, куда слуги подносят все новые кушанья, и как будто не обращают ни на кого внимания. Хотя пару раз, повернувшись в их сторону, я натыкалась на чей-нибудь взгляд. Во время наших перерывов на еду распорядители совещаются о чем-то с инструкторами. Когда мы возвращаемся, они сидят вместе. Завтрак и обед нам подают отдельно на своих этажах, ленч — для всех двадцати четырех сразу в столовой рядом с тренировочным залом. Блюда расставлены на тележках — подходи и бери, что хочешь. Профи обычно собираются шумной компанией за одним столом, подчеркивая свое превосходство — мол, мы друг друга не боимся, а на остальных нам и вовсе наплевать. Большинство других сидят поодиночке, словно овцы, отбившиеся от стада. С нами никто не заговаривает; мы едим вместе и даже пытаемся поддерживать дружескую беседу — Хеймитч на этот счет все уши прожужжал. На второй день, когда мы пробуем свои силы в метании копья, Гейл шепчет мне на ухо: — Кажется, мы обзавелись еще одной тенью. Я метаю копье — с небольшого расстояния выходит не так уж плохо — и вижу, что чуть поодаль сзади за нами наблюдает девочка из Дистрикта-11, та самая двенадцатилетняя, которая так напомнила мне Прим. Вблизи она выглядит на десять. Блестящие темные глаза, атласная кожа. Девочка слегка наклонилась вперед на носочках и чуть-чуть отстранила локти от боков, готовая упорхнуть при малейшем звуке. Будто маленькая птичка. Пока Гейл бросает, я наклоняюсь за другим копьем. — Кажется, ее зовут Рута, — негромко говорит он. Я закусываю губу. Рута — маленький желтый цветок, растущий на Луговине. Рута, Прим — в каждой из них едва ли семьдесят фунтов, да и то если в мокрой одежде. — Ну и что ты предлагаешь? — спрашиваю я несколько резче, чем хотела. — Ничего, — отвечает он. — Просто поддерживаю разговор. Теперь, когда я знаю, что она рядом, мне трудно ее игнорировать. Девочка молча ходит следом и учится в тех же секциях, что и мы. Она не хуже меня разбирается в растениях, быстро лазает, метко стреляет — раз за разом попадает в мишень из рогатки. Но что такое рогатка против здоровенного парня с мечом? За завтраком и обедом Хеймитч и Эффи дотошно выспрашивают нас о каждой минуте, проведенной в тренировочном зале: что делали, кто за нами наблюдал, какое впечатление производят другие трибуты. Цинна и Порция с нами не едят, так что наших кураторов ничто не сдерживает. Нет, друг с другом они больше не схватываются, зато с завидным единодушием принялись за нас. Не знаю, как Гейл терпит, а я от нескончаемых указаний, что делать и чего не делать на тренировках, уже на стенку лезу. Когда во второй вечер нам наконец удается от них улизнуть, Гейл ворчит: — Уж лучше бы Хеймитч опять запил. Пытаюсь засмеяться, но получается только фырканье. Осекаюсь и понимаю, что совсем запуталась, когда мы друзья, а когда нет. На арене я, по крайней мере, буду знать точно. — Не надо. Зачем притворяться наедине—говорит он После этого мы разговариваем только на людях. На третий день, после ленча, нас начинают вызывать на индивидуальные показы к распорядителям Игр. Дистрикт за дистриктом, вначале юношу, потом девушку. Как обычно, Дистрикт-12 последний. Мы торчим в столовой, не зная, куда еще податься. Те, кто уходят, обратно не возвращаются. Комната постепенно пустеет, и необходимость играть на публику отпадает. Когда вызывают Руту, мы с Гейлом остаемся одни и сидим молча, пока не приходит его очередь. Он встает. — Помни, что Хеймитч советовал выложиться по полной, — невольно срывается у меня с губ. — Спасибо. Так и сделаю. Ни пуха тебе. Я киваю. Зачем я вообще что-то говорила? Хотя… если мне суждено проиграть, то пусть лучше выиграет Гейл. Будет лучше для нашего дистрикта, а значит, для мамы и Прим. Минут через пятнадцать называют мое имя. Я приглаживаю волосы, расправляю плечи и… войдя в зал, сразу понимаю, что ничего хорошего меня не ждет. Слишком долго они здесь просидели, эти распорядители, слишком много демонстраций посмотрели, а многие и выпили лишка. Больше всего им сейчас хочется пойти домой. Мне не остается ничего другого как выполнять задуманное. Я направляюсь к секции стрельбы из лука. Вот они, долгожданные! Все эти дни у меня прямо руки чесались до них добраться. Луки из дерева, пластика, металла и еще из каких-то незнакомых мне материалов. Стрелы с безупречно ровным оперением. Я выбираю лук, надеваю тетиву и набрасываю на плечо подходящий колчан со стрелами. Выбор мишеней невелик: обычные круглые и силуэты людей. Я иду в центр зала и выбираю первую цель — манекен для метания ножей. Еще натягивая стрелу, понимаю: что-то не так. Тетива туже, чем та, которой я пользовалась дома, а стрела жестче. Я промахиваюсь на несколько дюймов, и теперь на меня уж точно никто и не взглянет. Вот так показала себя! Я собираю волю в кулак и возвращаюсь к щиту с мишенями. Выпускаю одну стрелу за другой, пока руки не привыкают к новому оружию. Опять занимаю ту же позицию в центре зала и поражаю манекен в самое сердце. Следующей стрелой перерубаю веревку, на которой подвешен мешок с песком для боксеров. Мешок бухается на пол и с треском лопается. Тут же делаю кувырок, встаю на колено и точным выстрелом сбиваю светильник высоко под потолком. Вниз летит сноп искр. Вот теперь то, что надо! Я поворачиваюсь к распорядителям, ожидая их реакции. Некоторые одобрительно кивают, но большинство увлечены жареным поросенком, только что поданным на стол. Меня охватывает ярость. От этого, возможно, зависит моя жизнь, а им и дела нет. Поросенок куда важнее! Сердце колотится в груди, щеки пылают. Не думая, выхватываю стрелу и посылаю ее в сторону стола. Раздаются вскрики, едоки шарахаются в стороны. Стрела пронзает яблоко во рту поросенка и пришпиливает его к стене. Все таращатся на меня, не веря глазам. — Спасибо за внимание, — говорю я с поклоном и, не дожидаясь разрешения, иду к выходу.