Раздеться - не значит снять одежду.

-- Твои шрамы ощущаются так, будто все ещё болят. Шептал он мне, держа за руку. Он не был нежным, попросту не умел, но он старался, гладил мои пальцы, пока я и не знала что делать. Язык тела и язык души - слишком разные вещи, я и он, словно иностранцы изобретали новый, общий язык. Его губы грубой наждачкой стирали мои в кровь, а по звериному шершавый язык зализывал ранки, собирал жирный, скользкий слой гигиенички. Ни для кого я так не старалась над макияжем, как для него. Ведь лишь он замечал его, лишь он смотрел на мое лицо без отвращения. -- Простые рубцы и инфекция, занесённая под кожу, не думай об этом. Я пришла за другим. Подтягиваю длинную ногу к себе и тяну чулок вниз, берусь за второй, но останавливаюсь. Он останавливает меня. Кладет костлявую руку на мою щеку, гладит, заглядывает прямо в глаза. Я вижу свое отражение в этих безжизненных стекляшках. -- Не снимай, не нужно. Ты хочешь раздеться - сними свою оболочку. Сними с себя кожу, вспори грудную клетку и открой свою душу, покажи мне свои шрамы. Это - твоя истинная нагота. Он шелестит свои жуткие фразочки мне в губы. Становится неловко. Кровать под нами скрипит, а он ложится рядом и сливается с простыней. До того он белый и прозрачный. Я тоже лежу, жду чего то, думаю о всяком. Душа.. обнажив тело хуже себе ты не сделаешь, она не сделает. Но обнажить себя, свои чувства.. это как вверить кому то нож и подставить спину. Непривычно, интригующе. -- Задумчивая. Кажется ты понимаешь. Расскажи обо всем. И я правда рассказала. Рассказала о том, что чувствовала, когда впервые легла с кем то в постель. Когда меня изнасиловали. Рассказала о том, что почти уже закопала свои переживания об этом. Рассказала, что мне лишь в радость помогать крысе. А он молчал.. лежал и слушал, будто это и правда было так интересно. Будто это было важно. Потом сел. Я поспешила за ним, цепляясь длинными ногтями за свитер, боялась что уйдет. Заляпанный чем то липким, свитер отправился на нижнюю полку. Держаться за него было неприятно. -- Ты пахнешь страхом. Боишься что оставлю после твоих откровений? Как сделал кто то другой однажды. Он бил прямо в цель, не щадя. Прямо как тогда, с Помпеем. Попадал в самое больное место. Моя тушь потекла. Он протянул руку ко мне и положил ее на дрожащее плечо, притянул к себе. Я пачкала его слезами, черными пятнами туши и фиолетовыми отпечатками губ, в то время как он обнимал, царапал спину ногтями и что то шелестел, совсем тихо. -- Чшш.. Это нужно пережить, Длинная, потом станет проще. Плечо его было неудобным, низким, костлявым. Но отчего то близким и знакомым, таким, какое я искала всю жизнь. Слепой был надёжным, слишком нужным. Обед подходил к концу. А мы по прежнему прятались от посторонних глаз наверху. Лёжа в обнимку и вслушиваясь в шепот по ту сторону двери.. Лишь чтобы не выдавать нас, я напоследок коснулась его щеки губами и прошептала: -- Спасибо. Наше время подошло к концу.