Из шрамов своих сделай звёзды

— Опять чёртов кофе? Заглянул бы к нам на завтрак, котик. Эш выдохнул, уткнувшись носом в стаканчик. В его улыбке Шортер видел боль — не впервые, но спрашивать было бесполезно — он знал по опыту. Эш лопал её на завтрак, а не делился — даже с ним. Вместо кофейных потёков на его зубах Шортер видел кровь — и не всегда мог различить, чью. В памяти прокатился звон упавших ключей, им дребезгом вторил канализационный люк, прыгнувший под колесом байка, и в вонючем паре из ливнёвки Эш выглядел, как фокусник или король, и чувствовал себя не хуже. Подумать только, в китайском квартале доморощенный аристократ — как дома. Но там, где Шортер должен оставался формально хозяином, он оставался рабом. Он знал — то же было справедливо и для Эша. Может, поэтому Шортер никого кроме него и не видел. Будто Эш заслонил собой солнце.

***

Син смотрел, и смотрел, и смотрел, и учился видеть Эша таким, каким его видел Шортер. Молчать учиться не пришлось — он всегда был слишком мелким и тщедушным; таким, как он, стоило держаться общей политики, идти за семьёй. Син должен был быть уникальным, удивительным, исключительным, дистиллятом смерти, смертельно опасной угрозой, — если хотел держать своих в узде, как получалось у Шортера. Шортера любили беззаветно и без отравы в крови. Он был самим милосердием в бутылке из-под коктейля Молотова. Син же был мельче чем даже его собственный брат, но решения, которые он принимал, могли ударить теперь по всем ним. Его решения? Могли стать поводом для Юэ Луна вырезать клан подчистую.

***

Эш видел в Сине Шортера и ненавидел его за это. Он хотел, но не мог игнорировать их общую боль, отдачу за своих, попытки перегнать семью, которая держала их, как цепных собак. Эш понимал. Он сделал бы за Эйджи что угодно, он уже пошёл дальше, чем мог представить, и Шортер всего лишь делал то же самое для своих людей. Ничего личного, простой расчёт: клан или одна паршивая потаскуха. Загнанных лошадей — пристреливают. И всё же до последнего вздоха Шортер был его лучшим другом. Этот новенький не друг, он другой, но кусает больнее, бьёт крепче и убивает — быстрее. Эш хотел бы узнать всё это в иных обстоятельствах, но так вышло… так вышло, что выбора у них не осталось. На закрытой станции метро пахло китайской кухней, травой саванны — и кровью, которая у всех них была одинаково грязной.