НЕТ, НЕТ, ВЫПУСТИТЕ, ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!
Да, это определённо не было жаром лавы. Дрим понимает это, когда в ногу впивается что-то острое — недостаточно, чтобы легко прорезать истощённое тело. Глаза мужчины плотно закрыты, склеены от бессилия, но ему не нужны глаза, чтобы определить… Это — один из тех ножей с рубцами на лезвии. Это нехорошо. Дрим не успевает вспомнить, почему это нехорошо, действительность скора на расправу. Резко воткнутое лезвие с трудом скользит вниз по бедру, разрывая и без того истерзанную плоть. У мужчины не хватает сил ни на крик, ни на плач. Он жадно хватает ртом воздух, давясь им, едва не заходясь болезненным кашлем, однако мысли не замирают ни на мгновение.НЕТ, НЕЛЬЗЯ, НЕ СНОВА, Я НЕ ХОЧУ ОТКЛЮЧАТЬСЯ, В СОЗНАНИИ, Я ДОЛЖЕН ОСТАВАТЬСЯ В СОЗНАНИИ!
Дрим думает, старается думать, сконцентрироваться на боли, на воздухе, на возможности всё увидеть. Глаза. Точно. Глаза! Нужно открыть глаза, постараться открыть. Боль в ноге усиливается, когда зубчики разрывают ещё дюйм его плоти. Вытащил нож? Зачем? Ему что-то говорят. Дрим не слышит. Удар приходит в район рёбер, трёх нижних. Драгоценный воздух, который он с таким трудом получил, вновь покидает лёгкие. Он вновь тяжело, надсадно хрипит, задыхаясь. Крик. Где-то на периферии ещё держащегося сознания Дрим слышит его. На него кричат. Требуют чего-то. Что ему нужно? Кто это? Разве у него есть что-то?ОТКРОЙ ГЛАЗА, ПРОСТО ОТКРОЙ ГЛАЗА!
ДАВАЙ, ДРИМ, ВСТАВАЙ ЖЕ!
Паника приходит не сразу, мозг не успевает обрабатывать получаемую информацию, слишком давно он на грани беспамятства. В грудь пинают сильнее обычного, так сильно, что обмякшее телом по инерции отлетает чуть дальше, перевернувшись. Насколько же он сейчас слаб, насколько жалок? … даже так мозг не может понять, что происходит. Когда с него срывают верх тюремной робы и то подобие майки, что ему выдал Сэм, мозг всё ещё не может понять, что происходит. Даже когда до ушей через толщу усталости доходит истерический хохот, а оголённой спины касается чужая рука, мозг не способен понять это. Он понял всё слишком поздно. Адреналин ударил в голову резко, с размахом, кровь словно взбурлила в венах, а глаза раскрылись в искреннем ужасе, когда до него наконец-то дошла вся суть происходящего. Тело тратило последние ресурсы, только бы дать ему хотя бы самый крошечный шанс уберечь себя, уберечь их. Дрим был слишком беспечен. Мужчина старается скинуть с себя чужие руки, но даже это стоит ему катастрофических усилий. Он пытается приподняться на локтях, но терпит крах. Один резкий удар меж лопаток, и все старания стираются в порошок. У него не осталось ни сил, ни воздуха,«Простите меня»
«Вы не виноваты»
«Мне жаль»
Мелькало в мыслях мужчины бесконтрольно, пока тот не отключился окончательно. Он облажался. Снова.***
— Дрим! — громкий крик прерывает, казалось бы, бесконечную темноту. — Проснись, чёрт возьми! — кто-то очень настойчиво тряс податливое тело мужчины, стараясь поскорее пробудить его ото сна. На этот раз веки не казались Дриму непосильным грузом, который он не смог бы поднять, как бы ни пытался. Глаза раскрываются по первой же команде, возвращая хозяину способность видеть. Он сразу жалеет о своём решении, зажмурившись вновь. В комнате не было какого-то сильного источника света, кроме растопленного камина, чьё пламя уже не извивалось игриво — умирало, питая разожжённые угли. Всё же, этого хватает, чтобы заставить его глаза испытать настоящий дискомфорт и жалостливо сощуриться. Руки тянутся к лицу, словно это поможет минимизировать полученный урон. А тело… Не ныло, не горело. Было просто… Жарко? Он вспотел? Дрим убирает руки с лица, прижимая к груди, чуть заметно распахивает глаза в узнавании. Знакомый потолок. Точно, он ведь у Техноблейда, уже… Прайм знает, сколько. Он легонько двигается, подавая явный признаки своё пробуждения, когда чувствует, что хватка на плечах становится менее явной. Дрим оборачивается, приподнимается на локтях, когда встречается с ним глазами. Техно стоял на коленях у дивана, сжимал его плечи в ладонях, а смотрел так, словно увидел самого слабого, только родившегося волкодава из своей стаи. Он не говорил ничего, просто смотрел на него молча, будто выжидал чего-то. — Я… — Дрим смотрит в ответ и не может подобрать слов, все они кажутся ему такими неуместными, такими лишними, глупыми. — Ты кричал… И плакал, — мужчина вздрогнул, когда вдумчивый голос Техноблейда обрушился на него, сродни грому в ясный весенний вечер. — В-всё в порядке, не бери в… голову, — отмахивается Дрим, запуская пятерню в свои спутанные, жёсткие патлы, что неприятно липли сейчас к лицу. За время сна собранные в небрежный хвост волосы успели растрепаться окончательно, спадая теперь по плечам и лицу. Мужчина пытался убрать их хотя бы с уровня глаз, но те вновь спадали на лицо, стараясь залезть то в них, то в открытый рот. — Врёшь мне в моём же доме. Ни капли совести, да, Востейкен? — улыбка расплывается на потрескавшихся от местного климата губах. Эти слова не звучали насмешкой или угрозой, не было той скрытой агрессии и яркого флёра сочащейся опасности, что Техноблейд источал, казалось, просто по факту своего существования, как какой-нибудь мифический воителя из баек, о которых любят судачить бродячие торговцы. Хотя тот и был в должной степени воином, сейчас он скорее походил на повидавшего жизнь отшельника, что вопреки своей нелюдимости пытается разрядить обстановку неуместной шуткой. Нелепость. — Я не… — искренне ошеломлённый резким обвинением, он не знает, как среагировать, уж тем более, как ответить. Дрим поджимает губы, когда тошнота от собственного бессилия подходит к его горлу. Паника накатывает на него без предупреждения, дыхание сбивается, а в голову словно ударяет что-то тяжёлое, разноцветным шумом атакуя его виски. Он старается привести себя в чувства, ухватиться за волосы посильнее и оттянуть до боли, лишь бы только прийти в себя. Этого недостаточно, всегда недостаточно — в голове перекатывается жидкий свинец, в сердце оглушающе гремят барабаны. Его глаза влажные — конечно же, не от слёз. Мужчина смотрит на Техноблейда, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но тот лишь хмыкает в свойственной, казалось, одному ему манере, и притягивает Дрима к себе, заключая в крепких пиглинских объятиях. Объятия? Техноблейд обнял его? Внутри что-то щёлкает, давая волю не пролитым слезам. Руки неосознанно тянутся к чужой спине, в слабом ответе на проявленную нежность. Единственное, о чём Дрим мог думать: «Лишь бы это не прекращалось». — Техно? — одними губами шептал он куда-то между шеей и плечом, пряча своё лицо в густых розовых прядях. Сейчас его лицо наверняка выглядит более жалким чем когда-либо, сейчас, когда он так жалостливо вцепился в чужую рубашку, сейчас, когда Техно уже наверняка почувствовал, как намокло его плечо, сейчас, когда Дрима можно сравнить с сухим листом, что готов шелохнуться от одного дуновения ветра, а то и вовсе рассыпаться в прах. — М-мм? — лениво мычит мужчина. Буднично, будто только одному Дриму ситуация казалась до боли в висках нелепой и неуместной. Пиглин просто держал его в своих крепких, неожиданно заботливых объятиях, позволяя Востейкену использовать себя в качестве подушки для рыданий, совсем не волнуясь о том, как это выглядит со стороны. Впрочем ему и не надо заботиться: кто в здравом уме сунется в дом анархиста, особенно, если у этого счастливчика нет пары чёрных крыльев, поношенного халата с выцветшими узорами и панамы в полоску. — Почему ты?.. — искренне вопрошает Дрим, он хочет знать причину такой заботы по отношению к тому, кто, как знал сам мужчина, по сути вторгся в чужую жизнь, выбив входную дверь с ноги и даже не вытер сапог о ковёр, врываясь внутрь. — Помолчи, — спокойно командует пиглин, явно находя вопрос до жути глупым, одним тоном давая понять — только Дрим и строит странные баррикады, пока сам Техно давно принял его, и как сожителя, и как друга, и может, даже, как члена семьи. Он не уверен, но правда старается разобраться. — Ты дома, Дрим. Не с ним и не там. Спи спокойно, пока я рядом, спи спокойно, пока меня нет. Ты здесь, а я буду рядом. — мягко говорит Техноблейд, легонько поглаживая его голову. Чуть треплет, хмыкнув в районе уха. Дрим не отвечает. Только льнёт к горячему телу сильнее, навзрыд рыдает без прошлого стеснения, впивается пальцами в чужую одежду, будто норовит порвать её. Техно сказал ему, что он дома. Он дома. Он здесь.