Словом можно убить, словом можно спасти

Скарамучча насупленно пыхтел над котлом. Угораздило же его потерять баллы факультета и получить отработку по зельям! А всё из-за Мегистус. Она начала умничать и лезть со своими советами. В итоге они рассыпали сушёных жуков-скарабеев по всему классу. Профессор Рейн назначила им обоим отработку после уроков. Драить котлы не было сложно, просто долго и неприятно. Скарамучча мог бы потратить это время с большей пользой. Раздражение потихоньку закипало в нём, как зелье в котле. Мона приставила лестницу и зачем-то полезла в шкафчик. – Да чтоб тебе провалиться, Мегистус. – проворчал Скарамучча. И услышал громкий треск и вскрик Моны. ****** Скарамучча сидел в больничном крыле и думал. Мона довольно быстро уснула после "Костероста". Было поздно, но уходить не хотелось. Скарамучча не верил в судьбу. Он считал это глупостью, тем более для волшебников. А вот Мона верила и гадала на картах. Даже ходила на Прорицания. Скарамучча не понимал, зачем она тратит время на бесполезную ерунду. Потому что Мегистус была талантлива. Правда талантлива, но Скарамучча ни за что бы не признал это вслух. Он встал, и, оглядев палату в последний раз, направился в гостиную Слизерина. ****** На следующий день после уроков Скарамучча решил-таки заглянуть в библиотеку. Любезная библиотекарша указала ему отдел с книгами по Прорицаниям. Скарамучча начал искать что-нибудь о влиянии слов. Он сам не понимал, почему так зациклился на этом случае. Предчувствие чего-то необычного подталкивало его искать дальше. Спустя полчаса он наткнулся на главу о Соулмейтах. Он что-то слышал об этом от воспитательницы в приюте. Но это было давно, да и походило на детскую сказку. И всё же он начал читать. Оказалось, что соулмейты – родственные души, которые тянутся друг к другу. Соулмейта можно буквально ранить резкими словами. Про то, что и пожелания исполняются, не написано. Так что это действительно совпадение. Или карма. Скарамучча хмыкнул и захлопнул книгу. Но к Моне всё же стоило приглядеться. ***** В течение ещё пары дней он приходил в больничное крыло с закатом, когда около кровати Моны не ворковали её подруги. Обычно просто так, но иногда приносил какие-нибудь сладости с ужина. И один раз принёс домашку по трансфигурации. – Можешь списать. Там должно быть всё правильно, я проверял. – И откуда такое благородство? – съязвила Мона, но протянутые листы взяла. – Вина, что ли, мучает? Скарамучча вздрогнул. Это замечание почему-то неожиданно задело его. По внешней стороне руки словно провели тонким лезвием. Он попытался незаметно осмотреть руку. Царапина. Небольшая, но чуть глубже, чем он иногда находил вечерами. Неужели... Скарамучча поднял взгляд. Мона принципиально не смотрела на него. – И за что это я должен чувствовать вину? – он решил спросить прямо. Мона на мгновение смутилась. – За... за спор со мной! Нас бы не оставили на отработку... – Ты хотела сказать за слова, не так ли? Некоторое время они молча и настороженно смотрели друг на друга. Мегистус прошептала первой: – Ты знаешь?... Скарамучча кивнул. Перевёл взгляд на её руки, слегка сжавшие край одеяла. – Покажи. И, прежде чем услышал ответ, потянулся и взял её ладони в свои. Поднял взгляд к её лицу, которое выражало сомнения и страх и добавил мягче: – Пожалуйста. Мона задрала рукав пижамы. На руке видны были длинные, покрывшиеся коркой царапины. Скарамучче захотелось дать себе пощёчину. Вот так живёшь, не задумываясь о своих словах и том, как они влияют на других людей. А потом видишь последствия. В приюте трудно быть вежливым и милым, и Скарамучча привык зло и прямо бросать слова. Но и совсем бесчувственным себя не считал. Скарамучча отстранился. Теперь он не знал, что должен сказать. Мона откинулась на подушку и заговорила. – Я читала, что чем обиднее слова, тем раны глубже и ближе к сердцу. У меня на.... предплечьях. Последние слова она прошептала. Скарамучча заставил себя поднять взгляд. Мегистус выглядела спокойной, и только по щеке скатилась едва заметная слезинка. Она отвернулась. – Иногда ты и правда...бесишь, Мегистус. Но я могу постараться, чтобы... их было меньше. Что-то не ядовито-злое или саркастичное говорить было сложно. Мона смерила Скарамуччу взглядом. – Знаешь, они стали немного заживать. И она улыбнулась. Скарамучча подумал, что улыбка её лицу идёт больше, чем печаль или злость. Теперь он постарается, чтобы она улыбалась чаще.