Песнь о любви

Как второе солнце, она вошла в тронный зал, смело и дерзко заявляя о себе, такая красивая и неприступная, словно выкованная из мрамора. В ее руках была лютня, и блондинка, шаловливо играя бедрами, начала свою песню: с нежных слов, с нежного тембра, во всю демонстрируя себя Повелителю. «О, я сошла с ума. Сошла с ума по тебе». В эти слова было сложно поверить, но песня началась именно с этих громких слов о любви, смысл которых понятен был ей одной. Женщина вновь качнула одним бедром, и ловко расплылась в золоте Дворца, будто была его неотделимым элементом. Длинная юбка ее, вышитая золотым шелком, соблазнительно струилась по ее бедрам, так красиво отыгрывающим в такт ее страстной песне. В глазах египетского разреза то и дело плясали огоньки азарта. «Скажи мне, о скажи-и мне, как же мне стать твоей». Лютня разгоралась от нот, и ее руки отплясывали на ней, разгораясь невыносимой игрой ада, плавно перетекающий в нежный ручей ее дивного голоса. Блондинка нисколько не сдавала темп, и сзади нее собрались девушки, чтобы помочь ей станцевать этот чарующий танец плавных рук и игривого живота. И лишь одна она выделялась, плавностью своих движений, алых губ, и страстных заявлений о том, как она влюблена, как она потеряна навеки в его строгом, нелюдимом взоре. Повелитель сидел, внимательно наблюдая за ней, явно чувствующий лесть от слов такой эффектной девушки, что пришла проситься к нему в жены, но не подавал вида, а лишь одобрительно поблескивал своими разноцветными глазами в такт ее песни. Наконец, она увидела ее: совершенно расстроенную, опустошенную ее приходом, дикую лилию по имени Изуку. Девушку, которую похитил ее Повелитель из Страны Красного Солнца и сделал своей женой. Она смотрела обеспокоенными глазами на ее танец, понимая, что ее муж ни за что не откажется от столь дерзкого предложения руки и сердца. Увидев ее, Катсуки напряглась: ничто в этом мире не было очаровательнее этой девушки, и ничто в этом мире не могло бы показаться столь опасным, как она. Для японки она имела очень большие, изумрудные глаза, и черные волнистые волосы ее мягко струились по ее стану, закрывая и без того закрытые сари, обнаженные участки ее дивного тела. Ее грудь волнительно поднималась и опускалась с каждым новым движением танца Катсуки, наконец-то увидевшую ее воочию: прекрасна, неотразима, и пока что недоступна. Несмотря на то, что Изуку была на втором этаже, украшенная драгоценностями, Катсуки смогла четко разглядеть ее миловидное лицо и обеспокоенный блеск в глазах. Она уже негативно приняла ее, но это все были мелочи по сравнению с тем, как она потом примет ее: без остатка. «О милая», — пронеслось в голове блондинки, — «Печаль твоя понятна и оправданна, но уж слишком она поспешная, я же вижу, что ты у него на первом месте». Катсуки ловко, завлекающе бренча своими браслетами на руках и ногах, отплясывала в такт своей дикой, чарующей песне, смотря то в глаза Повелителя, то в глаза обеспокоенной первой жены, и решила полностью отдаться своему страстному танцу вопреки ее нарастающему горю, вопреки ласковому блеску его глаз. Уже через несколько недель Шото сделал ее своей второй, официальной женой, и они сыграли пышную свадьбу во Дворце, в котором до этого она так чарующе танцевала. Сидя в полностью сшитом из золота сари, Катсуки то и могла делать, что периодически закрывать влажные глаза от блеска и ажиотажа происходящего. Вокруг нее, сидевшей на мягкой подушке, столпились служанки, чтобы нарисовать на ее руках свадебные рисунки хной, и она с невидимой, скрытой радостью позволяла им делать это, подставляя сильные, изящные руки. Первая жена дала разрешение на брак, но до этого момента Катсуки ее совсем не видела. Изуку будто испарилась в одно мгновение, будто боясь мешать мужу наслаждаться новой любовью. «Новой игрушкой», — про себя подумала Катсуки. Спустя некоторое время, на подушку рядом с ней уселся и жених, одетый в свадебный наряд, две половины которого одна была красной, а другой белой. Волосы его были убраны назад и на голове его был надет тюрбан, ушитый таким же золотистым узором, как все сари невесты. Присутствие его рядом напрягло девушку. Все ради того, чтобы сблизиться с ней. Слава Богам, до свадьбы им не нужно было общаться, и Катсуки не приходилось показывать чувств, которых нет, раньше времени. Да и брачную ночь Повелитель решил отложить до лучших времен, когда привыкнет ко второй жене, да и чтобы не была печальна первая. Так что блондинке нужно было всего-навсего прожить церемонию бракосочетания. Покои и другое убранство ей во Дворце были уже выделены. К сожалению, на противоположном крыле от покоев Изуку. Красовавшийся на одной их сторон лица Шото шрам на некоторое время заинтересовал Катсуки, и та посматривала на него исподлобья, по правилам не смея поднимать глаза раньше, чем наступит их брачная ночь. Только после того, как Повелитель посетит ее комнату, она сможет смотреть на него прямо, как хочет, что являлось подтверждением их брака. И любви. Но Катсуки это не интересовало. Ее интересовала только она одна. В своих воспоминаниях она часто смаковала блеск изумрудных больших глаз, круглое нежное личико с милыми пухлыми губками и прекрасными, длинными, отливающими янтарным блеском черными волосами. Изуку смотрела на нее не как на соперницу, а скорее как на угрозу ее устоявшейся жизни, и от этого ей было грустно. Очевидно, она ни с кем не хотела делить своего мужа, но так вышло, что ее устоявшееся реальность будет рушиться. После бракосочетания, только лишь спустя месяц, Катсуки встретила ее, и поклонилась изящному стану японки. Девушка с видимым беспокойством подняла руку, показывая, что это совсем необязательно. И из-под больших ресниц ее посмотрела на Катсуки, впервые, в упор. Через сердце прошел удар: было очевидно, что она чем-то еще больше опечалена, но изо всех сил старалась не подавать виду. — Ваше Высочество, — Катсуки вновь поклонилась, пригнув одно колено, и взяла дрожащую руку девушки в свою, — Клянусь, я не побеспокою вашего благополучия, и ваши с мужем отношения не изменятся только потому, что появилась я. — Твое сари сейчас намного лучше моего, — ловко подметила Изуку, — очевидно, с этого времени все изменится, и эти качели будут кланяться то в одну сторону, то в другую, пока одна из нас не породит наследника. Ее голос, словно сталь, обезоружил Катсуки, но она взяла себя в руки и про себя хищно улыбнулась. — Если бы мне рассказали, что у вас на сердце, — продолжая сжимать ее нежную руку, начала Катсуки, — то я могла бы хотя бы посочувствовать вам. «И узнать, как вы жили до меня все это время.»