forgive me

Лёгкая летняя ночь укрыла город мягким тёмным небом, оттенок которого относился к тёплой цветовой гамме. На этом полотне высыпались сотни звёзд, ярких и не очень, за которыми кто-то, кто страдал бессонницей, вероятно, сейчас наблюдал. Лёгкими движениями кисти руки Хенрикссон ведёт вязь из слов на страницах книги — герой не спит, несмотря на позднее время. Комнату освещает лишь тусклая лампа, которая изредка начинала тревожно мигать. На столе, кроме книги, также лежит пачка сигарет и зажигалка рядом, а с краю стоит стеклянная пепельница, подаренная школьной подругой Софи. Она часто навещала болеющего, а иногда приходила и поздно ночью, потому Саймон не удивился резкому стуку в дверь, разрушившему сладкую тишину. "Вероятно, это она", — подумал Саймон, откладывая письменные принадлежности и закрывая книгу, но тут же радость от визита подруги сменилась тревогой. "У Софи есть ключи, она бы не стала стучаться", — мысль о том, что кто-то незнакомый прямо сейчас стучится в дверь, нагоняла панику. "Спокойно, Саймон, вдруг она потеряла ключи?" — сказал он сам себе, отъезжая от стола, как тут же впал в ступор. "Если бы Софи потеряла ключи, она бы не стала тревожить меня так поздно... Но, в конце концов, может быть кто-то ошибся дверью?" — отгоняя плохие мысли, Хенрикссон приблизился к двери. Неторопливо провернул первый замок, затем снял цепочку и, наконец, приоткрыл дверь. На лестничной клетке было темно, потому разглядеть человеческую фигуру удалось не сразу. Дверь резко потянули на себя, полностью открывая квартиру. Незнакомец сделал пару шагов вперёд, останавливаясь у порога квартиры. — Кхм... Саймон Хенрикссон живёт здесь? Саймон с удивлением разглядывал незванного гостя, а внутри его закрадывалось чувство, будто бы раньше судьба их где-то пересекала. Как бы он ни пытался напрячь свою память, более чёткой картины в сознании не всплывало. — Да, это я. — Так смотрите... Вы узнали меня? — спросил незнакомец. По его поведению было понятно, что он нервничает: переминается с ноги на ногу, перебирает пальцы, поправляет волосы. — Нет. Но у меня сложилось ощущение, что мы с вами встречались ранее. — Пожалуйста, позвольте я вам всё объясню... Без лишних слов, Саймон чуть отъехал, позволяя незнакомцу переступить порог квартиры. Тот располагается на диване, что стоял в углу комнаты, а Саймон возвращается к своему рабочему месту, где ему было наиболее комфортно. В тишине проходит около десяти минут, после чего Саймон говорит: — Вы вроде хотели всё объяснить? — Ах да, простите... Никак не мог собраться с мыслями и захватить конец нитки, с которого нужно было бы начать разматывать всё это... В общем, я бы хотел начать с того, что меня терзает невыносимое чувство вины. Оно съедает меня изнутри уже второй год: всё это время, пока я был в заключении, а после и на свободе, меня он на минуту не отпускали мысли о содеянном. Иногда я просыпаюсь ночью и осознаю то, что меня мучают кошмары о том ужасном дне, который поменял в первостепенную очередь даже не мою жизнь. Я представлял, как человек, которому я сделал плохо, проживает свои дни, и меня бросало в ужас... Облик пострадавшего от моих действий повсюду мелькал, и мне казалось, что я начинаю сходить с ума. Я... Я ежедневно думал о том, как искупить свою вину, но понял, что такое нельзя простить, но я всё равно решил попытаться сделать это... — Хм... Ваша история и правда очень трагичная... И что было дальше? — С интересом спросил Саймон, явно не понимая, к чему ведёт собеседник. — А дальше... Я приехал... То есть пришёл к вам. С того дня, как это произошло, я больше не садился за руль автомобиля. Картина становилась яснее с каждым словом, сказанным мужчиной. Перед глазами Саймона пронеслись ужасные кадры "чёрного дня". Лежащий на тротуаре мужчина, ослепляющий свет фар... А дальше — пустота. Бездна перед глазами, сопровождаемая равномерными сигналами кардиографа. Смазанные голоса врачей, а дальше, как только Саймон пришёл в сознание — суд. Едва окрепнув после реанимации и трёхнедельного пребывания в коме, он пребывает в зале заседаний. В зал вводят подсудимого: как озвучили позже, его имя — Дэвид Лезерхофф. Спустя пару минут от начала судебного процесса, Саймон теряет сознание, потому больше ничего о том дне в памяти не осталось. — Заткнись! Заткнись! Заткнись..! — закричал Саймон, доставая из ящика в столе пистолет. — Я не хочу слышать тебя... Ты... Ты никогда не сможешь представить то, как мне было плохо... — дуло пистолета было направлено прямо в лоб Лезерхоффа, который в этот момент сидел на коленях перед ним. — Прости... — Наверное, в сто первый раз сквозь глухие всхлипы говорит Дэвид. — Саймон, прости, правда прости... — Сидящий за столом хоть и выглядит настроенным не очень позитивно, но искреннее раскаяние, скорее всего, задело струны страдальческой души Хенрикссона. — Прости, прости, прости... Я пойму, если ты не примешь мои извинения, но просто знай, что я раскаиваюсь... Руки предательски ослабли, и оружие упало на пол. Саймон закрыл руками, чтобы Дэвид не увидел его слёз. — Прости, Саймон...