***
Когда он шел говорить с Маратом он ещё не знал, что разговор закончится кулаками и кровью на костяшках и губах. Он хотел поговорить нормально, но Марат снова перевернул в нем все вверх дном и вывел из себя. Марат, с этой его ухмылочкой гаденькой, этой сигаретой, о которой он, казалось, забывал, отвлеченный своей попыткой огрызнуться и закрепить свой разваливающийся и рассыпающийся, как замок из песка в полуденной жаре, авторитет. Раньше Пальто, а тогда он был еще просто Андрейкой, заглядывал ему в рот и весь трепетал, стоило Марату обратить на него внимание. Сейчас, кажется, этого Андрея больше нет. Когда Марат сам, первый бьет его, это вызывает какое-то болезненно приятное чувство ностальгии. Момент позволяет притвориться, что все встало на свои места. Что Маратка всё ещё Адидас Младший. Да, скорлупа ещё, но со своим авторитетом. Андрейка в своем пальтишке, с аккуратным узелком галстука под накрахмаленным воротничком ему не ровня. Но это лишь момент, уже в следующую минуту Андрей бьет его по почкам, по лицу, по голове, везде, куда достаёт. Вымещает на нем свою обиду. «Как же так, ты ведь завлек меня, затащил в этот мир. Сделал его самым главным для меня. Важнее матери, важнее сестры, важнее собственной совести. А теперь ты вот так отнял его у меня. Как же ты мог так поступить, Марат?» Слезы выступают то ли от боли в лице, то ли душевной. Марат не может подняться, кряхтит на снегу, кровь даже не вытирает. Раскинул руки, в такой беззащитной позе предстает перед Андреем. Пнешь его — что он сделает? Андрей подходит к нему близко, дышит тяжело и шумно, смотрит сверху вниз. Марат поднимает на него взгляд. Думает: «Плюнешь в меня? Пнешь? Делай что хочешь, Андрей». Андрей наконец смотрит ему в глаза. Долго, словно ищет там что-то. Наверное оправдание своему поступку. Ведь то, что он собирается сейчас сделать поставит жирную точку в его таком непродолжительном пути пацана. Ведь не по-пацански это с чушпанами якшаться. Хотя ведь Марат якшался с ним до того, как Андрей пришился. Даже просил его этого не делать. Андрей стирает кровь из-под носа тыльной стороной ладони, потом руку вытирает о штаны, все равно хуже уже не будет, и протягивает её Марату. Марат смотрит на нее немного отрешенно, глаза будто расфокусированы. Затем с непониманием переводит взгляд на Андрея. — Мне тоже, — Андрей тяжело дышит, прикрывает глаза, но руки не убирает, — мне тоже захотелось с чушпанами. Марат слегка усмехается на это, потирает лоб, размазывая кровь немного, тянется и холодную ладонь обхватывает крепко-крепко. Рывок, и вот он стоит, покачиваясь, нетвердо, но на своих двоих. Андрей руку его не отпускает, пытается в глаза заглянуть, но Марат не дает, не хочет чтоб Андрей видел что там таится. Андрей тянет его на себя и с выдохом обнимает, окутывая воздух вокруг них облачком пара. И снова флешбек в начало, как так же после драки его обнимал Марат. Тогда Андрею казалось что вот, он нашел семью, нашел место, где он будет всегда своим. Он думал Универсам, банда, пацаны это его новый дом. Но все это время домом был лишь один человек. И, кажется, он останется им теперь навсегда.***
Дома у Андрея холодно, пусто и тихо. Слышно только, как часы тикают. Конечно, ключ Андрей никому не отдал. Сказал милиционерше, что потерял. Но сейчас он очень пригодился. Они с Маратом лежат вдвоем на узкой кровати Андрея. Марат свернулся почти что калачиком, лицом к стене, дышит едва слышно. Андрей смотрит на его затылок, дышит в шею, пуская мурашки по чужой коже. Они так и не поговорили. Молча помогли друг другу обработать раны остатками водки из холодильника, спирта не было. Андрей молча протянул Марату свои старые штаны с дыркой на коленке и растянутую майку и ушел в ванную, якобы умываться и искать новую зубную щетку, а на деле просто чтобы не смотреть, как Марат переодевается. Когда он вернулся, Марат уже лежал так, при свете, даже не укрытый шерстяным одеялом. Он казался таким маленьким, беззащитным, Андрею хотелось его пожалеть, но не хотелось снова получить в нос, признай он это вслух. Сам недавно говорил милиционерше, мол из жалости не надо. Так и вышло, что он все ещё молча погасил свет и залез под одеяло, набрасывая его и на друга (друга?) рядом. Тиканье часов звучит набатом в голове, как будто это не тихо стрелка отсчитывает секунды, а на стройке сваи забивают с грохотом. Андрей набирает в легкие воздуха и шумно выдыхает. Будь у Марата волосы на затылке подлиннее, они бы непременно зашевелились от потока воздуха, но ежику на голове все нипочём. Только по шее снова мурашки бегут, и тело непроизвольно пробивает волна легкой дрожи. Кровать скрипит старыми пружинами, когда Марат, морща лицо от боли в боках, переворачивается с боку на бок и оказывается лицом к лицу с Андреем, устраиваясь поудобнее. Глаза его карие в темноте комнаты абсолютно черные, бесконечно глубокие, смотрят пристально, не отрываясь. На ранке на брови чуть выступает сукровица. Андрей под аккомпанемент скрипа пружин (господь, хоть на полу спи) тянет руку и медленно её с брови стирает, осторожно, едва касаясь. Рукой зависает ещё на секунду над чужой щекой а после опускает её на Маратово плечо. — А милиционерша Юльку к себе забрала. Она в детдом не поедет. Андрей не знает почему это говорит. Как будто сказать что-то надо, а тем безопасных почти нет. Даже тут он ходит по грани, упоминая Иру. Но Юлька это, кажется, единственное светлое, что осталось у них. Вот и Марат улыбается. Говорить что-то начинает, но голос хрипит и он прочищает горло. — Это хорошо. Юльке там не место. А как мама? Андрей опускает взгляд. Маму вспоминать больно. — Ещё в психушке. Ей вроде лучше, но она все равно сама не своя. Марат молчит. Снова повисает тишина, лишь часы режут её мерным тиканьем. Когда Андрей вновь поднимает взгляд, сразу встречается с чернотой чужих глаз. Или вернее сказать родных? Марат смотрит пристально, и что-то есть в его взгляде одновременно обреченное и решительное. Андрей понимает что это, но в этом себе признаться страшнее смерти. Марат резко подается вперед, сокращая практически несуществующее расстояние между ними, замирает на секунду, выдыхает в губы и затем накрывает их своими. Они замирают, не закрывая глаз, испуганные, как воробьи, заметившие притаившегося в кустах кота. И тут Андрей, точно очнувшись ото сна, тоже подается вперед, сжимает плечо Марата ладонью, а губы своими губами. Целует несмело, но так, будто ждал этого вечность. Марат отстраняется, заглядывая в глаза удивленно. Рот приоткрыв то ли от неожиданности ответа, то ли в ожидании продолжения. Затем обхватывает ладонью затылок Андрея, притягивает к себе и целует ещё крепче. Они целуются аккуратно, не кусаясь, то ли от неопытности, то ли, чтобы не причинять ещё больше боли. Марат втягивает воздух шумно, когда Андрей языком по ранке проводит, жмется ближе, Андрей обхватывает его руками и ногами так крепко, как может, прижимаясь, стараться вжаться и будто бы слиться с Маратом. Они не думают о последствиях, не думают о том, что это значит. Они думают лишь о том, какие глаза напротив красивые, а губы мягкие, и как тепло и внутри и снаружи. И что они, кажется, дома.