Ах, да, их ведь нет. Какая ёбаная ирония, кто-то сегодня не посмотрит мультики.
Едва ли Ника Пирс открывает глаза, как вновь ощущает непередаваемую агонию своего жалкого и зависимого существование. Болят даже не три культи, заботливо, но довольно туго перетянутые душкой Тифф, а их печально отсутствующее продолжение. Даже ноги, которых бедная девушка с рождения не чувствовала в принципе, даже они сейчас пылали, будто в недостающую плоть раз за разом вонзали раскалённые иглы. И это если не упомянуть затёкшие и покалывающие бока от довольно удобного, но невозможного к перемене положения. Затёк и рот от неудобного кляпа, сконструированного довольно изобретательно из подручных средств: пары носков (слава богу, чистых) и кружевных трусов, которые всё-таки, к большому сожалению, не избежали участи быть растянутыми безразмерной жопой актрисы. Единственная же, оставленная из милосердия не доминирующая левая рука была крепко привязана к изголовью кровати «как бы чего не вышло». Чёртова сука. Ещё один день в уютном и плюшевом, приторно-розовом и ласковом, но всё-таки персональном аду. Можно было бы и покричать хотя-бы для приличия, но во-первых, эта улыбка неимоверно раздражает, а во-вторых, тканевое оборудование для затыкания рта довольно неудобное: труселя прекрасно впитывали влагу всю ночь, от чего обычное для утречка ощущение, что прямо в горло безбожно коты насрали было гораздо сильнее обычного, даже мешало орать. Всё, что вышло из Ники — слабый и обречённый стон.К сожалению, снова не умерла во сне. Не была раздавлена её огромной жопой.
— Ты уже проснулась? — мягкий и ласковый голос раздался над самым ухом, а истощённое тело изогнулось от лёгких поглаживаний ногтями. Это было бы даже приятно, если бы не общее ощущение агонии уж слишком припозднившейся кончины — Моя заинька, доброе утро. Ласковую улыбку встретил отчаянный взгляд и новый стон, почти робкое движение. — Ты что-то хочешь, милая? — интересуется Тиффани, поправляя спутанные отросшие пряди волос, на удивление чистых, для пленницы. Уж Валентайн любила ухаживать за своей любимицей — А, я поняла. Ты хочешь что-то сказать мне? Пухлые пальцы заискивающе гладят и пробираются от ушей ближе к щекам, приспуская размякший самодельный кляп. Ника тут же хрипло просит: — В-воды… Тиффани смеётся, умилённо глядя на своё чудо. Конечно, человеку необходима влага, тем более Нике, которая всю ночь вынуждена лежать привязанной без возможности себя обслужить. Уж такова необходимость, когда у неё внутри заключён этот неблагодарный ублюдок или его часть — хоть сколько. Иначе нельзя: ещё сотворит ночью какую-нибудь глупость, тем более Нике потом просыпаться беспомощной посреди этого всего. Кто может позаботиться о ней, если не Тиффани? Так что, отказывать человеку в естественных потребностях, особенно самому любимому человечку, было бы очень трудно. Она ведь не монстр какой-то?Ага, конечно.
— Сейчас, дорогая. Что-то беспечно напевая, блондинка отлучилась за графином. Ника же в это время всё-таки попыталась как-то сменить своё положение и ослабить ленты, которыми была привязана к кровати рука, но едва ли это могло что-то изменить. Скорее это была попытка просто отвлечь тело от фантомной боли, которую нельзя было унять никакими обезболивающими уколами без рецепта, пусть даже это были бы уколы всего мира. Тиффани вернулась быстро и поднесла графин к сухим губам бедной девушки, после чего та стала жадно пить, словно младенец из материнской груди. Эта ассоциация повеселила Тиффани. — Знаешь, ты не многим отличаешься от маленького ребёночка, уж поверь. Я почти пою тебя из бутылочки, ещё ты умеешь в основном ползать и даже мочишься под себя. Ласковая рука слегка щупает плед, под которым давно скрывается специальная клеёнка — вынужденная мера чтобы её «лялечка» мирно спала всю ночь и никуда не вставала (как будто на одних вечно болезненных бёдрах можно было куда-то встать без посторонней помощи) — затем этим же движением неизбежно и бесцеремонно прощупала бельё пленницы. Та же, хоть и свыклась с невозможностью спокойно облегчиться ночью в положенном месте, но всё ещё не могла привыкнуть к такому постоянному вмешательству в своё личное пространство и невозможности даже закрыться из-за отсутствия лишней конечности. Ника немного отвернулась, жмурясь от неприятной, уже холодной влаги и от неуместных прикосновений, будто действительно к безвольному младенцу. — Ну, ну — Тифф снова посмеивается, замечая некоторое смущение девушки — Не нужно бояться, всё в порядке. Ты мне нравишься, как и всё, что производит твоё тело, и я с радостью поухаживаю за тобой. Позволь-ка… Некоторая возня и рука оказывается на свободе. Как бы не хотелось ударить эту страшную женщину, будучи наедине с собой, со своей бессильной злобой и со своей агонией, сейчас, когда Валентайн была рядом, конечность будто обмякла. Тиффани как-то противоречиво совмещала жестокое обращение и, как казалось, вполне искреннюю ласку. Она могла надолго обездвижить свою пассию и оставить в одиночестве, могла причинять ей боль, пользуясь уязвимостью (моральная тоже считается, тот же кляп из трусов), могла делать страшные вещи, называя их благом, и всё же… В то же время она лелеяла и едва ли не облизывала свою любимую, полностью беря под контроль её жизнь, но по средствам этого осуществляя за ней полный уход. Эта противоречивая натура пугала и как-будто завораживала… Если Пирс ещё не успела свихнуться от своего образа жизни (существования). Вместе со страхом в девушке зарождалась словно бы какая-то… Симпатия? Рука Тиффани гладит следы ленты на запястье Ники, затем и её лицо. Девушка чувствует мягкий поцелуй, как будто полный нежности и обожания, почти очаровательного. Но она ёбнутая на всю голову сука. Может целовать оставшуюся ладошку, а затем с остервенением пиздануть сковородкой по затылку. — Вот так, зайка — Тифф усаживает свою пленницу в коляску и собирает грязное бельё прямо руками, действительно не испытывая никакого отвращения — Сейчас пойдём купаться и наводить красоту. Странно, но она даже кажется милой, если не думать о том, что она причина всего этого кошмара. Если не вспоминать, что с такой же любовью она смотрела на новоиспечённые культи Ники, будучи совершенно равнодушной к крикам ужаса и подступившей фантомной боли. В первый раз это было действительно тяжело. Кажется, после полного осознания своей утраты, Ника даже словила паническую атаку или вроде того: всё пыталась схватиться за что-то несуществующей более второй рукой, трогала оставшейся свои изувеченные бёдра и болтала ими, даже упала с кресла и разбила себе нос, продолжая кричать. Тиффани посмотрела на всё это дело некоторое время, и прекратила страдания своей бедняги незамысловатым и быстродействующим средством: старой доброй сковородой. Тогда Ника чувствовала себя очень плохо, и Тиффани постоянно колола ей какие-то антидепрессанты или что-то заметно снижающее активность, постепенно приучая к новому состоянию. Возможно из-за препарата, пусть и в меньшей дозе, сейчас девушка мочилась под себя и как-то не хотела бить свою мучительницу. Перед водными процедурами Тифф наблюдала, как Ника неумело чистит зубы чуть дрожащей оставшейся рукой. Помощь Пирс почему-то не приняла, ёжась и пытаясь отсесть от поцелуев, но на двух культях трудно куда-то убежать от домогательства. Следы помады неизбежно покрыли худые щёки и шею, пока длинные ногти поглаживали её верхнюю часть. — И всё-таки, для меня ты очаровательна и так. Правда? Новый поцелуй ложится аккурат на макушку, а Ника нерешительно проговаривает, почти просит: — Я хочу сама помыться, пожалуйста… — Ну, ну… Что за капризульки? Как ты можешь справиться с этой задачей своей слабенькой ручкой, и вылезти на этих ноженьках? И снова этот ласковый смех и мягкие пухлые руки под аккомпанемент натруженного кряхтения своей хозяйки поднимают Нику чтобы опустить в ванну, полную чуть горячей, но терпимой ароматной воды с лёгкими нотками нарцисса. Забавно, что Валентайн любила запах именно этих цветов, ведь они могли описать некоторые её нелицеприятные черты. И это она упрекала Чарльза в самолюбии? Она? Самозванка, пересматривающая раз за разом сцены из фильмов, в которых якобы сама снималась.Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище.
Ника лишь вздыхает, послушно погружаясь в горячую воду, сутулясь от неудобности сидячей позы с одними бёдрами. Тифф ласково поливает её водой и тщательно протирает душистым мылом, тоже с запахом каких-то цветов. Нике почти всё равно. Весь спектр восприятия мира сосредоточен на этих бесцеремонных прикосновениях, тщательном изучении её тела чужими руками и глазами. С этим чрезмерным обожанием в глазах. Наготу даже было почти нечем прикрыть, да и женщина не даст этого сделать. Лишь игриво заведёт оставшуюся руку за спину, притягивая к себе свободной и снова целуя. Её поцелуи пусть и нежные, но всегда какие-то жадные, поглощающие, обхватывающие. Словно это не женщина целует Нику, а какая-то монструозная пиявка присасывается к её коже, выгрызая куски мяса и забирая себе, ласково вылизывая образовавшиеся кровоточащие раны. Уменьшала количество собственной плоти Ники, поглощала и не оставляла ничего. Вбирала и впитывала всё в себя, не оставляя рядом никого. Всё, что осталось рядом — эта чёртова пиявка. Если Тиффани сдохнет, то Ника даже не сможет выйти на улицу чтобы привлечь чьё-нибудь внимание.И вот — надо ли?
— У тебя что-то болит? — почти искренне обеспокоенно интересуется Тиффани, поглаживая плечи и спину любимой — На тебе нет лица, дорогая… — Если честно, Тиффани, у меня болят ноги и рука. Их отсутствие — с бессильной и уже пассивной злобой жалуется девушка — Болят, как никогда до этого ничего не болело. Благодаря тебе. — Бедная… — вздыхает Тиффани, бережно наклоняя голову Ники над водой назад, чтобы намочить волосы для последующего мытья — Фантомную боль не могут заглушить обезболивающие, это одно из последствий. Я правда старалась защитить тебя от любой возможной физической боли или инфекции. Как твои ранки кстати? — Нормально — Ника чувствует, как начинают болеть глаза от подступающих слёз. — Тоже благодаря мне, выходит — ласковая рука поглаживает остатки коленок под водой. Её прикосновения отдаются болью, теперь уже отчетливо моральной: неприятно потянуло в сердце. — Если бы не ты, их бы не было — голос надламывается и начинает дрожать. По щекам бегут слёзы, кажется, впервые после шокового состояния, которое длилось последние две недели. Возможно оно и продолжает длиться, а слёзы лишь непроизвольная физическая реакция? Мокрая рука сначала гладит волосы, а затем уже обе прижимают голову Пирс к груди Тиффани. Та поглаживает и успокаивает её в полголоса, как мама успокаивает ребёнка. — Ну, ну… Всё хорошо, это было… Скорее необходимостью — мягкие пальцы гладят уши — Я лишила ног и руки не тебя, а этого ублюдка, Чаки. Теперь он не сможет навредить мне, навредить тебе. Ника постепенно отстраняется от груди Тиффани, лишь пытаясь вытереть глаза уже мокрой рукой. Валентайн набирает немного шампуня на руки и начинает мылить длинные волнистые от влаги волосы. — Много ли хорошего было бы, если бы он убил меня? Ведь ты не такая, как он. Ты никогда не хотела никого убивать, и кровь на твоих руках всегда глубоко травмировала тебя. Я сделала это для твоего же блага, Ника, потому что я люблю тебя. Я лишила тебя страдания быть убийцей, у меня не было выбора. Ты же не хочешь никого убивать, правда? Пальцы массируют голову, меся шампунь и стимулируя рост волос или что-то вроде этого. Тиффани была самую малость… Агрессивно заботливой, особенно в плане внешности. Она тщательно следила за Никой и её внешним состоянием, максимально стараясь поддерживать блеск и мягкость её волос, её кожу, её зубы и её тело. Она действительно любила Нику, любила всем сердцем, хоть любовь её и была абсолютно одержимой, больной и воспалённой. Её сердце было способно выдать лишь такое воплощение любви, но она бессомненно была искренней.Правда?
Больная любовь пиявки, которая с остервенением и одержимым фанатизмом высасывала из объекта своего вожделения весь дух всё-таки была единственным взаимодействием, которое окружало бедную Нику. Тиффани было очень много и слишком везде, но она всегда была рядом и правда заботилась о своей любви. Она обожала и лелеяла Нику так, как только могла, со своим пониманием романтических отношений и заботы. Она даже лишила Нику любой возможности активного действия, лишь бы сделать её немного более безопасной для самой себя, лишить Чаки возможности навредить Нике. Лишить Чаки возможности убить единственную пиявку, которая любила её.Единственного человека, который мог помочь ей в нынешнем состоянии.
Всё было не так уж и плохо, если подумать. Если Ника ещё сама не сошла с ума, не сошла до уровня этой больной женщины и попыток высечь из её морального уродства спасительный образ идеала и любви, который, хоть и лживый, но мог спасти Пирс от отчаяния. От ужаса своего положения и потерь. Тиффани была страшной женщиной, но она была всем для Ники Пирс. Глаза девушки закрываются и она наконец отдаётся своей поклоннице, позволяет лелеять себя. Валентайн омывает её, используя несколько средств уходовой косметики, о назначении некоторых из которой Ника не имела ни малейшего понятия. Просто доверилась, устав от своих терзаний. Будь как будет. Пусть любит. Разве она может помешать счастью? Счастью этой больной женщины и своему лживому счастью спасения, заботы, любви от кого-то. Это легче, это способ сохранить рассудок. Или то, что от него осталось. Тиффани заканчивает с шампунем и наносит бальзам. Пока нужно подождать три минуты, она берёт в руки бритву. — Ничего страшного, солнышко, просто настало время гладкой и мягкой кожицы. Да, трепетное отношение к аспекту внешности Ники у Тиффани распространялось в том числе и на «лишние волосы». Бритьё происходило регулярно и по уму, всё-таки Валентайн немало понимала в уходе за женским телом. К этому явлению Ника тоже затруднялась привыкнуть, так как часто казалось, будто этой же бритвой прекрасно можно лишить её жизни (хотя порой в особо тяжёлые дни своего своеобразного заключения в доме «знаменитости» она всё не могла понять, почему Тиффани долго тупит и не реализует такое чудесное применение бритвы). — Не захвати лишнего, я и так терплю много боли в своей повседневности — Пирс покорно приподнимает одну культю, помогая поухаживать за собой. Тифф улыбнулась. — Ты часто жалуешься на отсутствие лишних конечностей, но сама посуди: нет ножек — меньше брить.ПИЗДЕЦ СМЕШНО.
— По крайней мере мои волосы никогда не были такими же жёсткими и тёмными, как твои — горько усмехается Ника — Я начинаю думать, что ты отрубила мне ноги просто из зависти. Тиффани так и застыла, не сразу восприняв вопиющую наглость. Она вдруг строго посмотрела на Нику, уперев руки в боки, и спросила, словно ругая напакостившего кота: — Что ты только что сказала? Ника вдруг ощутила странное волнение, её бледные губы вдруг исказило что-то вроде болезненного азарта внезапно разыгравшейся жажды отыграться на Валентайн. От резкого оживления даже задрожала единственная рука и голос: — Я… Я сказала… Н-ничего кроме правды. Наглая улыбка засверкала даже в глазах, которые встретились с полными удивления и обиды глазами Тиффани. С уст женщины слетел растерянный смешок и она отложила бритву. — Ты считаешь меня некрасивой? — Ты знаешь… На самом деле да — Ника и сама начинает нервно посмеиваться — Дело даже не в лохматости — ты просто-напросто толстая! Страх отступил, когда она увидела свою мучительницу такой растерянной: пухлые щёки налились краской, а дыхание участилось. Голос Тиффани был напряжён и полон возмущения. — Да… Да знаешь ли… Моя мама всегда говорила: хорошего человека должно быть много, если это делает его счастливым!.. — Твоя любовь к тефтелям во время ночного дожора не делает в тебе больше хорошего — ты просто продолжаешь заедать страх перед скорой старостью! — Я не старая, я полна опыта! — вскрикнула женщина. Замечание задело её за живое. — Да ты же просто старая кошелка, которая захотела стать звездой от собственной неуверенности. Ты пытаешься присвоить себе успех своего сосуда, но вглубине души ты лишь маргинальная рыжая сука с огромной жопой, которая отыгрывается на мне за характер своего козла-бывшего… Ты жалкая женщина! — Он не козёл!.. Тиффани вдруг схватила любимую за волосы и с силой опустила её голову в ванну. Ника не успела закрыть глаза и их тут же начало щипать, когда туда попала вода с шампунем, бальзамом, мылом, волосами… Нос и горло тут же заполнились этой водой тоже, ибо девушка не была готова к резкому погружению и не успела даже задержать дыхание — благополучно вдохнула всю эту прелесть. Тем не менее, по телу всё ещё разливался тот неописуемый восторг и жизнь, впервые за последнее время. Девушка беспомощно била по воде культями и рукой, расплёскивая воду, а Тиффани продолжала с силой окунать её, не давая вздохнуть. — Чертова сука, отпусти меня! — едва ли не задыхаясь кричала Ника между попаданием новой воды к ней в дыхалку. И как она ещё не выпила и не вдохнула всю воду из ванной? — Не отпущу, пока не извинишься за «старую кошелку», неблагодарная дрянь! — верещала Тиффани в приступе обиды. Вдруг Ника почувствовала особо мощный удар о ванну и сильную тупую боль в затылке. В глазах на мгновение даже потемнело от отсутствия кислорода и удара, но она успела увидеть, как над головой в воде всплыла кровь. Тиффани тоже заметила и остановилась. Её не сковывал привычный обычным, ??? нормальным??? людям ступор при виде крови, вышедшей из любимого человека, но она всё-таки остановилась. Ника приподнялась, активно откашливаясь, пока Тиффани заботливо вытирала ей лицо и щупала затылок. — Рана небольшая, но лучше зашить. Врача я не могу тебе вызвать, он позвонит в полицию, но я умею управляться с такими делами, заинька. Сидя в полотенце на кухне, всё ещё голая и чувствуя неприятное движение иголки в коже сзади головы (благо сегодня обезбол нашёлся в сумочке душки Тифф и она его не сожрала), Ника только придерживала полотенце рукой, укрывая голую грудь. От холода и влаги соски напряглись, что не осталось без внимания Тиффани, которая игриво погладила один из них пальцем, заставив Нику поёжиться. — Ты знаешь, меня даже заводит, когда ты так себя ведёшь иногда — Тиффани улыбается, как будто бы забыв свою обиду на «старую кошелку». А крику было… — Я напоминаю тебе Чаки? — иронично интересуется Ника, но уже не испытывает прежнего отвращения. Возможно дело было в злополучном ударе головой, но она как будто немного втянулась в этот парад садистических отклонений и сама испытывала некоторый трепет. Он немного пугал, но и так необходимо оживлял закостенелый рассудок, делая его пусть и более хрупким, но гибким, помогая приспособиться. — Если прямо секретничать, то есть немного — шаловливые пальцы чуть щекочут грудь, заставляя Пирс изогнуться, затем один из ногтей чуть вдавливает сосок, вытягивая шумный, немного болезненный, но трепетный вздох — Но я знаю, что это именно ты. Это именно твоё маленькое безумие, и я видела, с каким азартом ты смотрела на меня — Тифф заглядывает в ошалелые глаза своей возлюбленной через плечо — И продолжаешь смотреть. Ника усмехается и приобнимает Тиффани, глядя в глаза. — Так ты хочешь поиграть со мной? Маленькая стерва. Тиффани валит её на кровать, впиваясь в губы. Жадные поцелуи пиявки теперь болезненно заводят, кружат в круговороте этого нравственного уродства, и Ника почти охотно сплетается в танце с этой дрянной пиявкой. В юродивом экстазе. Надо отдать должное: Тиффани действительно красива будучи обнажённой: нетрезвое сознание дорисовывает голой коже помимо родинок какие-то лишние глаза или зубы, пересекающиеся друг с другом различные разъёмы или шрамы без чётких границ, возможно на мгновение вместо естественных выделений из должного места на теле Валентайн Нике даже видится кровоточащая рана в чреве. Зияющее отверстие, что требует быть заполненным каким-либо членовредительством, жестокостью и содержимым человеческой пакости, выпущенными внутренностями. Тело, требующее душа из горячей крови перепуганных, вьющихся в агонии тел, сплетающееся тело пиявки и её партнёра.Тиффани красива в своём безумном естестве, когда начинаешь видеть.
Вот в чём было всё дело. Теперь Пирс видит полностью это великолепие, чистое обожание насилия, что струится из потовых желёз этой женщины. Они сливаются в поцелуях, в которых жадно разгрызают губы друг друга, въедаются в старые раны, расцарапывая спины и культи. Войдя во вкус Ника даже осмеливается укусить любовницу за ягодицу. — Давай поиграем — возбуждённо усмехается Тиффани и берёт с полки нож, ранее подготовленный, кажется, для какой-то игры.Ха-хах, забавно. Поиграть бы до этого Ника вряд ли хотела. Лишь хныкала бы в свой кляп из труселей и вилась бы как глиста на сковородке от каких-то поглаживаний лезвием. Больно, блять.
А сейчас и не может оказаться больно. Тем более морально, расчленяя свои принципы, когда Тифф вкладывает в руку Ники кухонный нож, почти вылизанный (точно для игры), и сама ложится, вызывающе-покорно укладывая пухлые руки на подушки, выше головы. Грудь её вздымается от возбуждённых, глубоких вздохов. Её щёки горят, а глаза блестят в трепете. Она предлагает поиграть с ножом.БЛЯТЬ, ПОЧЕМУ НЕТ?
Вопрос в голове появляется вспышкой, вызывая эту больную, выжидающую и возбуждённую улыбку на лице уже девушки. Даже не так: предвкушение членовредительства даже сильнее и глубже возбуждения. Азарт, испытываемый хищником, что выследил жертву и готовится совершить задуманное, насладиться болью сполна. Болью, которая принесёт практически экстаз даже самой жертве, что распласталась перед своим мучителем словно тесто, готовое к тому, чтобы стать фигурным печеньем. Ника проводит холодным лезвием по груди и Тифф шумно вздыхает, почти ахает. На мгновение воцаряется интимная тишина, пока кухонный инструмент блуждает по обнажённому телу, дразнит жертву. Валентайн прикрывает глаза, в ожидании первого пореза. Томление, вызванное идеей чувствовать, как медленно расходится её кожа, как по швам, чувствовать эту томную нарастающую боль, ноющую и уютную, от непрекращающегося движения острия по коже и верхнему слою плоти, носить после своеобразной сессии следы этого симбиоза пекаря и его покорного теста… Экстаз уже начинает потихоньку процеживаться каплями воска на возбуждённое тело через сито этого дико дразнящего ожидания… И вдруг Тиффани вскрикивает, не сразу поняв, что произошло. Резкая боль пронзила живот около яичника. В этом месте торчал нож, который Ника даже не успела отпустить, будучи сама в шоковом состоянии от своего поступка. Кровь проступила у краёв образовавшейся раны, Валентайн взвыла. — ЁБАНАЯ ТВАРЬ… Не вспомнив в нужный момент об отсутствии ног, Ника с размаху шлёпнулась прямо на пол, больно ударившись об угол кровати одной из культей, кажется, повредив швы. Кровавый след тянулся от левой недоколенки, пока девушка отчаянно ползла как партизан, забыв нож в чреве своей мучительницы, пока уродливая пиявка извивалась в спазме непривычной боли, неожиданной боли. Нет, Ника не хочет этот мир. Мир этого безумия, этой спасительной и унизительной лжи, страшной лжи о больной любви. Она не может разделить это безумие, сексуальное удовольствие от жестокости и вида крови. Её руки покрыты кровью, никто не спорит, но её тело остаётся человеческим. Она никакой не хищник. Ника лишь отчаянно пытается защитить свой разум от ужасающей действительности своего положения, и сейчас, когда её нутро и выгодное представление о действительности так непоправимо расходятся, всплеск адреналина допустил лишь один способ решить проблему: бежать. Бежать, бежать, бежать, бежать как сука, бежать, как раненное животное спасается бегством, бежать и орать как тварь, лишь бы привлечь хоть кого-нибудь неравнодушного, бежать из этого ада, бежать из этой дурки, бежать от пиявки, бежать от уродства, бежать от убийств, бежать от кукол, бежать от действительности, бежать, бежать, бежать БЕЖАТЬ Резкая вспышка знакомой боли в затылке. Душка Тифф всё же сориентировалась и зарядила по и без того потрёпанной черепушке любовницы своим ублюдским милым ночником в виде лилии. Тяжёлый предмет интерьера оказался достаточным основанием, вместе с отсутствием главного инструмента для бега и источника моих безногих шуток, для того, чтобы потерять сознание. Казалось, слишком уж долго она воспринимала ощущение тёплой влаги на затылке и какого-то чарующего головокружения. Не вытекает ли прямо сейчас из несчастной головушки нечто важное? Кто знает… — Ох, моя Ника… Неисправимая баловница… Где-то над ухом шелестит тихий и ласковый голос. Перебинтованную голову гладит мягкая пухлая рука. Голова слишком сильно трещит при попытке открыть глаза, да и в принципе... Стоит картинке из глаз долететь до центра восприятия, она тут же начинает рябить и двоиться, троиться, пятериться, материться… Рука на месте, как ни странно, после такого то покушения. Да и душка Тифф вроде преспокойно стоит на своих ногах, даже не держится за больное пузико. Всё так же мило улыбается своей пленнице, которая в такой слабости сейчас, что даже не может выдать и слабого стона. Да… Стало быть просто слабость и удар, а всё нужное осталось на месте…Хотелось бы… Хотелось бы что?.. Что же её беспокоило момент назад?.. Кажется… Голова сильно болит…
— Я бы лишила тебя последней твоей ручки, Ника — Тиффани любяще гладит волосы пленницы, играюче заправляя пряди за ушки и снова находя выбившиеся — Но есть одна загвоздка… Ты же в таком случае не сможешь играть со мной таким образом, даже иногда… А я так люблю твою внутреннюю дикость, твоих демонов, которых ты прячешь… Глаза Ники Пирс обречённо закрываются. Подушка холодная и клейкая.