Декабрь
Роман заканчивается не так, как планировалось. Вечно происходит одно и то же. Свив себе на барном стуле гнездо из лавины красного атласа и потягивая очередную порцию клюквенной водки, Гермиона больше всего переживает из-за потерянного времени. В профессиональном плане она не растратила ни минуты. Годы в Оксбридже. Аспирантура в Цюрихе. Практика детской неврологии в больнице Святого Мунго. В двадцать семь по выходным она просыпается от вибрации палочки, требующей связаться по каминной сети с больницей, что подтверждает одно — она не просто профессионал своего дела. Она незаменима. Будущее инноваций, публикаций, установочных выступлений и кафедр различных факультетов вздымается перед ней соблазнительно бескрайним горизонтом. И всё же Гермиона здесь — в вовсе не приводящем в восторг настоящем. Сидит за трибуной бесплатного бара и проповедует Драко Малфою свои сексуальные недовольства. Он так стремится к изменениям, что не оставляет без внимания ни одну возможность побыть филантропом. Как всегда расточителен, занимается праздничным торжеством фонда детской больницы Святого Мунго с бахвальством Пола Ньюмана в Венеции тысяча девятьсот шестьдесят третьего года. Отказался от зализанных волос и приобретённого при рождении фанатизма в пользу канапе и полученного на аукционе вина. То, что Драко, скользя по волнам идеального количества парфюма и щедро лакируя себя самодовольством, занимает соседний барный стул, Гермиону не удивляет. Она слишком упивается свежими ранами — свежее, чем может ей предложить Малфой, — и ей на всё плевать. — Грейнджер, ты здесь одна? — А то не видно. Гермиона привыкла всё объяснять. А ещё привыкла наблюдать за тем, как у людей стекленеют глаза, но Малфой цепляется за каждое слово речи, что неприятно приближается к горькой тираде. Её «с» — она c раздражением выделяет это слово кавычками — Роджер Дэвис, но его уже нет, потому что подобные вещи могут закончиться лишь двумя способами. — И какими же? — Первый, — начинает Гермиона, — всё идёт своим чередом. Несколько месяцев, может, если секс хорош, то год, а потом кто-то перестаёт получать от связи того, чего хочет, и тогда поезд любви с энергией кулисы тромбона пыхтит и мчится к своей конечной станции. — Второй, — продолжает она. Вариант, который выбрал Роджер. Его Гермионе теперь придётся поставить на второе место в растущем списке неловких и неприятных исходов. — Он дожидается официального ежегодного сбора средств, организованного вашим работодателем, и преподносит вам шкатулку для украшений, где с ленты свисает ключ от его квартиры, а затем заявляет, что готов к большему. — И это не то, о чём ты просила Отца Рождества? Соломинкой от коктейля Гермиона разламывает дольку лайма и усмехается. — Будь добр, осыпь пол моей спальни пожизненным запасом грязных мужских носков. Если бы я хотела подобного, ещё пять лет назад вышла бы замуж за Рона. Драко смотрит на неё с интересом таким же холодным, как лёд в его джин-тонике. — А чего ты тогда хочешь? При ближайшем рассмотрении он кажется смертоносным. Драко сочетает в себе чувство собственного достоинства, способность слушать и слышать и искусно сшитый на заказ костюм. Гермиона хочет... — Было бы неплохо иметь срок годности. — Она втягивает водянистый осадок и даёт знак принести ей ещё порцию. — Скажем, я хочу... год. Ровно год моногамии без возможности каких-либо дальнейших обязательств. — Схема неплоха. А ты начисляешь штрафы, если по истечении срока годности любовник возвращается? — По пять сиклей в день. Давай начистоту, люди постоянно пытаются выдавить из ситуации больше, чем им дано, и выжить на меньшее, чем необходимо. Это унизительно для всех участников процесса. — Гермиона обменивается стаканами с барменом. — Мерзкая неорганизованная система. У Драко хватает наглости рассмеяться. — Не смешно! — Подавляя собственный смех, она умоляюще ловит его запястье. — Послушай! Я серьёзно. Он убирает её ладонь и опускает на барную стойку. — Я слушаю. — Хорошо. — И слышу, что ты бы хотела нити обязательств. Но свободные. Предварительно обрезанные. — Драко жестом обводит толпу целителей, восходящих звёзд Министерства и горстку плутократов чуть старше среднего возраста. — Уверен, любой присутствующий здесь мужчина позволил бы тебе связать его этими самыми нитями. — Я не могу быть с тем, кого знаю, — отвечает Гермиона. — Ну, в социальном плане. Ввиду профессии. Она опускает дальнейшее объяснение — с тем, кто будет её сдерживать. Тянуть вниз. Сравнивать свои таланты и амбиции с её и обижаться их разнице. Пытаться в одностороннем порядке превратить приглашение в переполненное делами сегодня Гермионы в притязания на её светлое и безграничное завтра. Драко придвигается ближе. Его дыхание щекочет ей ухо. — Через год я женюсь. Их близость ощущается как пощёчина — лицом к лицу, коленом к колену, руки лежат на барной стойке как доверенные лица. Гермиона пытается отшатнуться. — Я понятия не имела. Я бы никогда... — Расслабься. — Он протягивает бармену пятьдесят галлеонов. — Просто хотел сообщить об этом заранее. — Заранее до чего? Драко поднимается, снимает пиджак и перекидывает его через плечо. — До того, как ты пойдёшь со мной и ляжешь в мою постель.Февраль
— Ты когда-нибудь спросишь, почему? — Удовлетворение на лице Драко выглядит очень даже непристойно, когда он, словно наевшийся сливок кот, разваливается на обломках крушения после их превосходных игр. — Из всех людей в мире любопытство сгубит именно тебя. Гермиона прекращает поиск трусиков и, пританцовывая, влезает в платье. — А ты бы хотел, чтобы я спросила? — Просто удивлён, что ты этого ещё не сделала. — В браках по расчёту всё предельно ясно. До тех пор, пока они являются одним из вариантов, а не необходимым условием. Все уместные вопросы она задала в самую первую ночь, когда Драко привёл её в свой pied-à-terre и раздел перед камином. Твоя невеста знает, что ты приводишь домой женщин? Женщину. В единственном числе. И её это не волнует? Я не намерен вновь поднимать эту тему. Пока он снимал с её плеч платье и осыпал поцелуями позвоночник, она изучала брачный контракт. Документ оказался стандартным шаблоном чистокровных. Полная свобода во время помолвки. А после — усиленная магией верность. Драко объяснил, что благоразумие в добрачных связях считается обычным проявлением учтивости, а не обязательным требованием. Все его предки прослыли распутниками. — Брак по своей сути является практичным внутренним механизмом, — размышляет Гермиона, наклонившись застегнуть туфлю. — Только не понимаю, почему процесс отбора не должен быть беспристрастным. В любом случае, это вообще возможно — узнать кого-то из нас по-настоящему? Драко ёрзает на постели и оказывается позади неё. Задирает её юбку до талии. Дышит на влажную обнажённую кожу. — Осталось два месяца, — произносит он. — Так быстро? — Нам нужен превосходный сервис, так что... — Кончики его пальцев скользят между её бёдер. — Мы открыты для конструктивной критики. Они всегда проводят время у Драко. И никогда в её квартире. И не в поместье, куда он приведёт свою жену. Гермиона начинает подозревать, что запах его стирального порошка вызывает у неё привыкание. В эротическом смысле. Их соглашение кажется ей скорее чётким и отточенным, чем грязным и корыстным. Предусмотрительным. Серьёзным. — Ты такой хороший, — шепчет Гермиона слова, которые раньше и представить не могла рядом с его именем. Драко победно хмыкает и утягивает её обратно в постель.Апрель
Драко даёт ей ключ. Тоже на ленте, только зелёной. Это целесообразная необходимость, а не толчок к чему-то большему. Широкий доступ к его жилью освобождает время. Обеспечивает конфиденциальность. Позволяет Гермионе забрать то, что оставила у него. Когда она приходит за платьем для вечеринки по случаю беременности Джинни, Драко тоже дома — босиком, в расстёгнутой рубашке, потягивает чай из чашки с росписью в стиле шинуазри и созерцает море карточек. Гермиона выбирает из его гардеробной сарафан. К тому моменту, как она появляется в дверном проёме — принявшая душ и одетая, — он уже сложил их в одну стопку. — Чем обязан такому удовольствию? Драко протягивает Гермионе её любимую кружку. С травяным чаем. И лимоном, богатым антиоксидантами. Удивительно, но Гермиону не раздражает жить среди страниц закрытой книги. Ей нравится быть секретом. И нравится держать в секрете Драко. Они окружили себя завесой, и за ней они друг перед другом открыты. Гермиона знает, как выглядят его волосы по утрам. Знает его глубокие шрамы. Знает непрерывный трепет учащённого дыхания, когда она хватается за пуговицу его брюк. Они — незваные поселенцы в доме удовольствия, и памятью о проведённом времени вместе станут отблески утреннего солнца в его ясных серых глазах. Колени Драко на полу, Гермионы — у её груди, пальцы ног поджимаются во время оргазма, и после секса они укутаны пеной для ванны. Эти моменты навсегда останутся только между ними, останутся только для них, и она счастлива хранить внутри Драко свои секреты. Как и скрывать в своей душе его. — Что это? — выжимая волосы, она смотрит на элегантные открытки. Драко колеблется, и Гермиона сглатывает укол боли. В мире существует бесконечное множество оттенков белого. Перед ним лежит сотня. — Это... — Образцы приглашений. Знаю. — Гермиона переворачивает ответную карточку. Драко и Астория. Астория и Драко. Она указывает на сочетание конверта цвета экрю и полуночно-синей бумаги. — Мне нравится вот так. Драко прижимает её к столу. Смахивает с поверхности приглашения. Игриво касается бретельки её сарафана. — А мне нравится вот так. — Я обещала прийти в Нору пораньше. Он проводит губами по коже под бретелькой, когда спускает её по плечу. Прижимаясь к дереву, пока Драко входит в неё, Гермиона считает их секреты; его ключ ритмично покачивается на её запястье. Его тенор в душевой. Мой вкус на его языке. Драко и Гермиона. Гермиона и Драко. С удовольствием принять приглашение. С сожалением отклонить. «Мы — секрет, — довольно размышляет она. — Который знаем, храним и бережём».Май
— Давай сбежим отсюда. Гермиона бросает исследования на прикроватную тумбочку и протирает глаза. — За пределами этой квартиры вероятность того, что нас кто-то знает, не так мала, как хотелось бы думать. — Я имею в виду, по-настоящему сбежим. — Драко откладывает книгу в сторону. Запускает ладонь под одеяло. — На неделю. — Я не могу взять целую неделю... Боги. Ты жульничаешь. — В любви и на войне... — Ныряя под постельное бельё, он явно собой гордится. — Дальше ты и сама знаешь. — Это война? — Гермиона раздвигает колени.Июнь
Драко посылает ей римскую монету в бархатной шкатулке и небольшую записку: Ничего с собой не бери. Гермиона пытается выказать недовольство. Но если он хочет провести всю неделю обнажёнными, жаловаться ей не на что. Мрачным лондонским утром портключ уносит её подальше от презрительного взгляда прищуренных глаз Живоглота и оставляет посреди террасы на склоне скалы. Воздух здесь напоён солёной водой и цветением цитрусовых. Гермиона одета под стать солнцу. Наградой за её былой оптимизм становится жара аридного климата, смягчённая ближайшим заливом. Под перголой, по навесу которой растекаются по-летнему яркие лимоны, она прикрывает глаза рукой и смотрит вниз, на лепной городок, зажатый между скалой и морем. Солнце сотрясает его терракотовые крыши и парусники, пришвартованные в гавани. — Buongiorno, Signorina. Перед эльфом в рубашке на пуговицах, заправленной в льняные брюки, парит креманка с гранитой. Гермиона набирает ложку фруктового льда и даёт ему растаять во рту. Закончив с угощением, она вновь видит вернувшегося эльфа, который приглашает её последовать за ним. Они проходят вдоль водопада вверх по склону, мимо размежёванных лимонных рощ и огородов к вилле, приращённой к скале, будто морская уточка. Эльф — до этого он представился: «Mi chiamo Lello, Signorina» — оставляет Гермиону в дверях сводчатой комнаты, балкон которой аллеей переходит в террасу и открывает вид на город и гавань. Кровать прячется за горами завёрнутых свёртков. Рядом записка: Примерь. Она тянет за ленту ближайшей упаковки и едва ловит ртом воздух. И лента, и бумага рассыпаются каскадом яркого блеска, вспыхнувшего словно фейерверк. За ним остаётся лишь сложенный прямоугольник чёрного кружева. Гермиона разворачивает его и краснеет. В свёртке за свёртком обнаруживаются едва прикрывающие наготу сарафаны, платья в пол из струящегося шёлка, парео, шляпки и солнечные очки, тонкие золотые браслеты и элегантные серьги-кольца, сандалии и бикини, готовые стать частью гардероба Грейс Келли. Ни одной пижамы, лишь бесконечное буйство самого изысканного белья, которое Гермиона когда-либо видела. — Этот комплект — мой любимый. Драко прижимается к дверному проёму, демонстрируя идеальную фигуру в непринуждённо расстёгнутой на верхние пуговицы рубашке. — Это твоя вилла? — спрашивает она. — Блейза. Я объяснил ему, что у меня есть враг, которого можно победить только с помощью лимонной цедры и выдающегося секса. — Получается, вместо доспехов мне придётся обходиться этим сексуальным макраме? — Гермиона покачивает на ладони непонятный клубок ремешков. — И куда мне всё это деть, когда мы вернёмся? Словно смакуя ожидание, Драко подходит ближе. — Ты ведьма. — Он проводит костяшкой пальца по её груди. — Разберёшься. Затем опускается в кресло и оттуда наблюдает за тем, как Гермиона примеряет платье, сандалии, серьги и золотые часы, о стоимости которых предпочитает не думать. — Это просто за гранью нелепости. Даже для тебя. — Она кружится перед ним так, что подол задирается до талии. Драко ловит её за бёдра и притягивает к себе на колени, затем пальцем оттягивает верх лифа и заглядывает внутрь. — Если мужчина не может позволить себе всё, что захочет, когда захочет, я вообще не вижу смысла жить. — Если ты думал, что я этого ещё не поняла, то я обижена. — Гермиона задирает подбородок. Кто вообще хоть раз за завтраком в Хогвартсе мог не заметить нескончаемый поток сов, летящих к его столу? Горы подарков: экипировка для квиддича, книги в кожаных переплётах, бесчисленные коробки шоколадных конфет и необычных сладостей. — Mi scusa, мой любопытный учёный. — Драко оставляет поцелуй раскаяния в ложбинке. — В качестве подарка от самого себя самому себе, я планирую всю неделю наслаждаться тобой. Активно. — Ещё поцелуй. — Интеллектуально. — И снова. — Безнравственно. Она через голову стягивает платье. Отбрасывает его в сторону и, словно подношение для него, обхватывает руками свою обнажённую грудь. — Так наслаждайся. Семь дней они, держась за руки, гуляют по пешеходным улицам, едят торт «Лимонный восторг», рикотту с кусочками груши и прохладную граниту. Плавают вдоль золотого побережья на изящной лодке из тикового дерева, и среди этого великолепия цвета драгоценных камней Гермиона видит лишь Драко, безмятежного и обдуваемого ветром; его мышцы напрягаются, когда он натягивает канаты. Под присмотром двух эльфов, Нино и Джиджи, они взбираются по лестницам, чтобы собрать урожай Сфузато Амальфитано — знаменитые амальфитанские лимоны размером с кулак. Всё бесплатно, все довольны, все — Драко относится к этой фразе так, словно она умышленно справила нужду на его ботинок — «объединены общим делом». Жидкая сладость стекает по подбородкам, когда любовники вгрызаются в плотные плоды яблок. Они пьют разбавленное вино из измельчённой кожуры. Накручивают на вилки фетучини, присыпанное цедрой. Занимаются любовью под лимонным деревом — его бёдра раздвигают её, залитые солнцем. Ночью, лежа под Драко на белоснежной постели, Гермиона сжимает его ровный, блестящий шрам на предплечье, где однажды он выжег кожу, восхищается звёздами, колесящими по зачарованному потолку над ними, и думает о том, не увидит ли их когда-нибудь его жена.Сентябрь
После тех приглашений от свадьбы не остаётся и следа. Драко никогда не упоминает о своих планах после декабря. Гермиона редко говорит о своих. Эффект тот же, как если бы вы расстались в тумане, чтобы снова встретиться пару часов спустя, так и не объяснив друг другу, где находились. Они рассуждают о книгах и текущих проблемах, о театре, еде и медицинских исследованиях, об истории, поэзии и Зельеварении — с друзьями ей редко удаётся так глубоко погрузиться в эти темы. Они не упоминают ни приглашение Невилла на ужин, ни женщину, которую он так нервничает им представить. Первые сомнения Гермионы просыпаются, как она видит адрес в Мейфере, и нарастают по мере приближения к дому. На тротуаре её уже ждёт половина гриффиндорской башни и Луна — все боятся постучать. Как только это решается сделать Гермиона, дверь широко распахивается. — Господи, — шепчет Гарри. Симус присвистывает. В фойе здания, в который друзья явились по явно неправильному адресу, в коктейльном платье и туфлях с известной красной подошвой стоит Пэнси Паркинсон. Она смыкает и размыкает губы, будто формирует подходящую случаю фразу. — Пожалуйста, проходите. — А следом, немного защищаясь: — Я приготовила флан. К концу десерта, слизывая с самой настоящей серебряной ложки карамельный заварной крем, Гермиона почти готова закрыть глаза на то, что Пэнси — невероятная стерва. Прежде она не видела Невилла таким безмятежным, таким неспособным держать свои руки подальше от задницы этой женщины. Пэнси, со своей стороны, полагается на лучшие стороны своего воспитания и с железной грацией играет роль хозяйки вечера. Гермиона едва не позволяет себе позавидовать ей. Хоть Паркинсон и предлагает поток стандартных тем для разговоров — все они мгновенно обрываются болтовнёй о квиддиче — Гермиона уже не первый раз в компании друзей чувствует себя одиноко. В пронзительном гриффиндорским смехе она повышает голос, хвалит кулинарные таланты Пэнси и выбор вина, умиляется фотографиям чрезмерно слюнявого малыша Гарри и Джинни и тоскует по теплу прикосновений Драко. О длительных последствиях союза Пэнси и Невилла Гермиона не слышит до тех пор, пока не принимается помогать Невиллу мыть посуду. А потом наконец узнаёт. Пэнси очень старается. Не ради них двоих — ради Невилла. «О боги», — думает Гермиона, — «они действительно ужасно, безнадёжно влюблены». И если это правда, и это не временно... — Вы и для друзей Пэнси организуете ужин? — Да, — отвечает Невилл. — На следующей неделе. — Кого вы собираетесь?.. — Боги, Гермиона. — Он прячет лицо за ладонями, а когда отнимает их, Гермиона замечает, что щеки у него такие же розовые, как у несмышлённого сына Гарри, и что Невилл безоговорочно, ослепительно счастлив. — Я хочу жениться на ней. Понял это в самую первую ночь. Неожиданно он записывает Гермиону на курс перенесения боли. В холле дома Пэнси она видит фотографию. Не в силах отвести взгляд, Гермиона гладит бронзовую рамку с зеленоватым налётом — напоминает себе, что это лишь изображение. Драко стоит в костюме и галстуке и обнимает безмятежную темноволосую девушку, худую, словно тростинка, в изящном белом платье. Её левая рука покоится на лацкане его пиджака, демонстрируя бриллиант размером с кнат. Он её когда-нибудь целует? — Как по мне, — Пэнси стоит в дверях с бокалом вина, — подобное кольцо — уже чересчур. Рассудок Гермионы старается выпутаться из потока кортизола. Во рту пересохло. Она слишком долго не может ответить. Пэнси наклоняет голову. — У тебя ведь скоро день рождения? — Паркинсон подносит напиток к губам, не сводя с неё глаз. — Надо бы нам пройтись по магазинам.***
В рабочую смену в больнице Гермиона получает нахальную записку. Я отдал тебе ключ. Теперь дай мне свой. Той ночью, когда они как подростки целуются на диване, Гермиона берёт руку Драко и проводит её к своему карману. Там лежит латунный ключ, свисающий с красной атласной ленты. — Он теперь твой, — произносит она, — хоть ты и понятия не имеешь, где находится моя квартира. — Это ты понятия не имеешь, что я знаю и не знаю. Драко отбрасывает подарок в сторону и принимается расстёгивать ширинку на её джинсах. — Дать тебе адрес? — спрашивает Гермиона. — Нет. — Он нетерпеливо проводит пальцами по линии молнии. — Дай мне доступ к твоим трусикам. Ты вообще видела свою задницу в них? Передумав, Драко переворачивает Гермиону на живот. — Что ты задумал? — Через плечо она смотрит, как он спускает по её бёдрам джинсы. Драко вынуждает Гермиону опереться на колени. — Лучше тебе не знать.***
В свой день рождения она просыпается от завываний Живоглота из-за запаха бекона. Драко на кухне — там он вручную разбивает яйца в миску и ругается как новобранец военно-морского флота. Каждая поверхность комнаты заставлена осенними цветами, над столом висит плакат c неровной надписью «Счастливого магловского дня рождения!» — Гермиона узнаёт почерк писавшего по нахальным запискам, которые получает. Стоит ли ей стесняться своего ночного увлажняющего крема и атласных бигуди для локонов? Тёплых шерстяных носков? Простых хлопковых штанов? — Это моя? — Силиконовой лопаткой Драко указывает на безразмерную толстовку на Гермионе. — Конечно, моя. Он угощает Глотика беконом и разговаривает с ним так, словно они члены одного и того же светского клуба девятнадцатого века. — Прости, старик, за всех тех нянек, что она тебе навязывает. Мне просто ужасно трудно убедить эту грязную распутницу покинуть мою постель. Гермиона поднимает кота на руки, за что в ответ получает опьянённое беконом шипение. — Ты его портишь. — Нет, — отвечает Драко, — прямо сейчас я порчу яйца. Ничего он не портит и выкладывает только что приготовленные яйца с синевато-серыми желтками на две тарелки, уже наполненные сосисками, жареными томатами и беконом, который ещё не отдал Глотику. Затем Гермиона наблюдает за тем, как Драко разбирается с работой её нового блестящего тостера высшего класса — сначала он не дожаривает куски хлеба, потом сжигает их, пока не получает четыре идеальных по философии Платона золотистых ломтика. Намазывает на них дорогое масло, скармливает коту всю свою нарезку бекона и только после этого, демонстративно взмахнув салфеткой, присоединяется к Гермионе за столом. — Малфой, что ты делаешь? — Гермиона пробует кончик сосиски. — Праздную годовщину твоего многообещающего магловского дебюта, — отвечает он. — Кстати, сегодня никакой магии. Яйца не переварились? Они идеальны.***
Утро продолжается незастланной постелью Гермионы... — Почему, — горячее дыхание Драко просачивается сквозь хлопковые штаны к её лону, — меня они заводят? ... душем и такси, поджидающим внизу. На вокзале Виктория они садятся по поезд... — Ты сошёл с ума, — шипит она. — Знаешь, сколько людей?.. — Знаю, — соглашается он и целует её губы. ... до Бата. Надев наушники, Драко строит такую гримасу, словно надевает мокрые джинсы, затем прилюдно держит Гермиону за руку, пока они с помощью аудиогида познают любимые места Джейн Остин. В её сердце по-прежнему прорастает зерно горечи — Гермиона почти забывает о нём, пока они не возвращаются в Лондон и не усаживаются прямо в центре партера на Шотландской пьесе. Этот проросток боли, этот уплотнённый эмбрион обязательно расцветёт. Расставание до окончания соглашения раньше казалось ей умным решением. Теперь же Гермиона прикована к неизбежному осознанию того, что всё подходит к концу. Она каталогизирует свои ощущения так, как в детстве выписывала важные тезисы из редких томов библиотеки. Прохлада винилового сиденья такси. Жар его ладони сквозь колготки. Огонёк свечи в полупустом бокале. Тишина, когда над пластинкой поднимается игла. «Успокойся», — говорит себе Гермиона. — «Всё заканчивается правильно». Кропотливыми усилиями она обретает свободу в принятии. В силе, чтобы отпустить. Не находит ничего, за что можно вцепиться или от чего убежать. Некого убеждать. Некого подводить. Гермиона набирается мужества, необходимого для того, чтобы уступить.***
В свою первую ночь в её квартире Драко спит как убитый. Живоглот, испытывающий к Гермионе отвращение за то, что во время секса она выгнала его из спальни, лежит, свернувшись калачиком за коленями Малфоя. Когда Гермиона убеждается, что Драко уже в мире сна, она шепчет мучающий её вопрос. — Ты её когда-нибудь целуешь? Хватка вокруг её талии становится жёстче. Драко вдыхает. И медленно выдыхает. — Нет. В тишине спальни мурлычет Живоглот. — Никогда? — Послушай, распутница. — Драко прижимает голову Гермионы к своей груди. — Что оно говорит тебе? Тук-тук. Тук-тук. Медленно и ровно. — Оно говорит: «Гермиона, Гермиона», — бормочет он. — А теперь спи.Декабрь
Роман заканчивается так, как и планировалось. — Нам стоит включить его в график. Взмахом палочки Драко посылает к ёлке Гермионы вереницу серебряных колокольчиков, которые змейкой окружают её. — Ты о чём? Гермиона не отвечает. Он добавляет клюкву. Ленты. Сверкающие сосульки. Нескончаемый снегопад. — Двадцатого, — произносит Драко. — За день до вашей... — Двадцатого.***
— У них будет рождественская вечеринка, — нарочито непринуждённо замечает она. — У Пэнси с Невиллом. — Знаю. — Думаю... всё будет хорошо. Правда ведь? Драко стоит за спиной Гермионы и через её плечо тянется отрегулировать температуру воды в душевой. — Правда.***
Она хрупкая. Худенькая. Изящная. Ей не хочется этого замечать. Гермионе отвратительна мысль, что ей не всё равно. Она приходит в ярость от того, что оценивает женщину, которую природа наградила компактностью. Астория с Драко перемещаются по комнате, словно солонка и перечница — навсегда вместе и навечно порознь. «Она добрая», — думает Гермиона. — «С мягким голосом, нежной манерностью и приятным, неприкрытым любопытством к собеседникам». Астория выглядит уставшей. Ещё хуже — безгранично хуже — понимать, что Гермионе она может понравиться. Точно понравится. Уже нравится. Гермиона слишком хорошо понимает, как удобно не любить того, у кого есть то, чего желаешь ты. Этот порыв расцарапать блестящую поверхность и обнаружить под ней гниль. Когда там нет ничего враждебного, остаётся лишь собственная неудовлетворённость. Обида сковывает твоё нутро. Окисляет его. Но жить так — это выбор. — Необычное. — Она обращает внимание на кольцо. Астория поднимает большие голубые глаза на Драко и смотрит так, как никогда не сможет Гермиона. Между ними уже есть привязанность. Они быстро влюбятся. — Я говорила, что это слишком великодушно с его стороны. — Улыбается она с теплотой и открытостью. — Что оказалось ужасно неблагородно с моей стороны. Драко всегда так добр. Гермиона не окислится. Она упивается сладким лимоном и будет носить память об этом, словно парфюм на коже.***
Последнюю ночь они проводят у него. Гермиона не спрашивает Драко о мальчишнике, хотя проковылял он, спотыкаясь на ходу, именно в её постель. Они не обсуждают, во сколько Драко уйдёт утром. Как она не будет плакать, пока он рядом. Что, успокоившись, Гермиона соберёт вещи и отправится к себе. Ужин остывает, пока они занимаются сексом у камина — быстро, грубо и развязно — и остаётся нетронутым, когда они обнажёнными лежат в объятиях друг друга. Их поцелуи глубокие, длинные и медленные, будто они забыли, как остановиться. Около полуночи Драко подносит ей серебряную упаковку. — Счастливого Рождества. Гермиона к этому совсем не готова — завернувшись в его простыню, она сидит на диване и ковыряется в коробке лапши из ресторана. Внутри золотой медальон в форме сердца. Маленький. Неприметный. Скромный. Когда Гермиона открывает его створку, оттуда вылетает пара крошечных золотых ключиков, меньше ногтя на её мизинце. Хлопая миниатюрными крыльями, они кружатся в воздухе, то сближаются, то снова отдаляются, но всегда рядом. — Я ведь никогда не просил о большем? — Драко заправляет ей за ухо прядь волос. — Нет. Их время пролетело. Закончилось. Всё закончилось. Открытым медальоном Гермиона ловит ключики. Они складывают крылья и бок о бок укладываются на дно, словно уснут, едва она закроет створку.***
Во всех своих планах и расчётах Гермиона никогда не задумывалась о том, как сможет пережить катастрофическое кровоизлияние в сердце. Не смогла она учесть и бутон, и цветение безбрежного, непомерного горя, которое должно означать — может означать — только одно. «Смерть пришла», — думает Гермиона, прижимаясь к ещё тёплой подушке, пропитанной его запахом. — «Я умираю». Только они оба продолжат жить дальше, встречаться на торжественных вечерах и праздничных ужинах, свадьбах и смотринах, пряча внутри их годовое увлечение. Она разглаживает боль, пока не очищается и не оставляет лишь пустоту. Умывает лицо. Меняет постельное бельё. Оставляет на столе ключ.***
В половину шестого — ослабевшая от скорби и затянутая в бархатное зелёное платье для торжества, на которое не пойдёт, — Гермиона отвечает на громкий стук в дверь. На лестничной площадке стоит Пэнси; лёгкий шарф прилип к её голове, словно тропическая птица в брачный сезон. — Милое платье, Грейнджер, — оскаливается она. — Собираешься на вечеринку? — Вообще-то, на гала-ужин. От больницы. К сожалению, я не очень хорошо себя... — Ты и правда настолько глупая? — перебивает её Пэнси. — Или просто жестокая? Мне кажется, в твоём случае могут быть оба варианта. У Гермионы раскалывается голова. Она ничего не понимает. — Не уверена, что я... — Глупая. Чертовски великолепно! — Пэнси показывает на свой сжатый кулак. — Исправь это. Где-то через пару секунд Гермиона понимает, что должна протянуть руку. На её ладонь из носового платка Паркинсон падает какой-то предмет. Мир переворачивается.***
Она уже была здесь раньше. Из-за свадебных декораций поместье Малфоев почти невозможно узнать: парящие свечи и хрустальные гирлянды, покрытые коркой льда сосновые ветки и колонны из белоснежных роз, где-то вдали слышится скрипка. Гермиона убирает в карман заколку, которую Пэнси превратила в портключ, и проглатывает комок тошноты. Оказаться на свадьбе — вовсе не её решение. И всё же она здесь, его другая женщина, в платье с глубоким вырезом, пытается понять, почему ей не стоит сбежать. Исправь это. Что исправить? Чьё-то важное жизненное решение? Ворваться в двери в их идеальный день и предложить альтернативу? Внутри медальона машут крыльями ключики и хотят вырваться наружу. Первый шаг всегда самый неблагоразумный и сложный. Остальные живут своей жизнью. Гермиона следует на звук скрипки — очевидно, церемония уже подходит к концу; очевидно, она опоздала; очевидно, Пэнси всё напутала, — к двойным дверям. Твой мозг, вот что привело тебя сюда. Гермиона толкает одну створку.***
Края безупречно белого прохода заставлены цветами. Над головой и вокруг парят свечи, мерцающие даже в самой долгой ночи. В алькове играет лишь скрипач, пока другие участники оркестра сидят у инструментов и попивают лагер. Зал полон пустых стульев. В одиночестве, спрятав лицо за ладонями, Драко сидит перед стеной восхитительных белых роз. Когда он поднимает голову, Гермиона понимает, что он плачет. Исправь это. Ключи исступлённо бьются о крышку медальона, пока она идёт к алтарю. Драко более чем смертоносен. Объединённая сила любимого лица, знакомых рук и её жажды быть надёжно укутанной ими. — Ты пришла. — То, как ему становится легче, разбивает Гермионе сердце. Больше всего её сейчас сбивает с толку потерянное время. — Почему? — Потому что я обязан жениться до тридцати. — Или? — Начнут действовать несколько довольно оригинальных родовых проклятий. — Боги! — В Гермионе пылают страх и ярость. — Почему ты ничего не сказал? — Убеждал себя, что это неважно. Драко сбрасывает с плеч невидимый груз. — Астория знала? — Она... серьёзно больна. Год назад казалось, — он взвешивает слова, — что она оказывает мне огромную услугу. Я пообещал заботиться о ней всё оставшееся ей время, но... — голос надломился, — не смог сдержать обещание. Пытался. Но не могу. Только не когда у меня есть ты. К горлу Гермионы желчью подкатывает чувство вины. — Она в порядке? Будет в порядке? — На самом деле, она больше беспокоилась за тебя. — Конечно, беспокоилась. — Чёрт возьми, Гермиона, могу я обнять тебя? Может. И обнимает так, словно они вот-вот исчезнут. — Чего ты хочешь? — спрашивает Драко. Только предварительно обрезанные нити. Глоток невероятной сладости с тонизирующей остротой. Того, кто будет её вдохновлять. Сделает счастливой. Узнает про придирки и ограничения и останется ими восхищён. Обнимет в безвозвратном сейчас, зная, что всё и везде однажды закончится. Будет любить так, словно когда-то ему придётся её отпустить. — Скажем, — Гермиона переводит взгляд на свою грудь и тянется к медальону, — я хочу год. — Год чего? — Моногамии. Не люблю делиться. — Согласен. А в конце? Ключики бьют по створке, как язык по колоколу. Когда крышка открывается, они взмывают над головами Гермионы и Драко и сверкают в свете свечей. — Я попрошу ещё.