Три дня
Вести чужой орден к призрачной победе оказалось намного сложнее, чем казалось на первый взгляд. Втереться в доверие к главе чужого ордена так же сложно на словах, как и на действиях. Мэн Яо хороший актёр, если об этом не знать. Он держал голову высоко, что собственные союзники верили во весь этот фарс, ненавидя и презирая Яо за его «предательство». Находясь под самой рукой Вэнь Жоханя, становилось не по себе от жестокости, с которой строились планы по вырезанию неугодных кланов. В особенности пострадать должны были Гусу Лань и Юньмэн Цзян — в особенности новому главе Цзян, практически воскресшему из пепла и принёсшему на эту землю демона. То, что Вэй Усянь был похож на демона, даже Мэн Яо не спорил. Похож, но не являлся им. Болезнь обострилась — каждый день до пяти часов, и через два все двадцать четыре. И Яо не отрицал того, что, возможно, Вэнь Жохань уже знал об этом. Он был у врага как на ладони, и стены слышали и видели каждый его шаг. Сложнее становилась и передача планов Вэней союзникам. Стратегия боя чаще стала планироваться подставной, чтобы вывести шпиона на чистую воду. Чем осторожней был шаг, тем бдительней были и Вэни. И так в назначенный день, когда должна была случиться встреча с заклинателями из Цинхэ Не, Мэн Яо просто упал в огромном зале в тени колонн. Мало похоже было на очередной приступ, слишком неожиданно и внезапно это произошло — не было нарастающего удушья, не было тремора, а взгляд оставался чётким. Он помнил и планировал каждый день, чтоб не упасть прямо на глазах людей, да последние пять часов он проспал днём. Все письма и планы были спрятаны под несколькими слоями одежды. Хуже снов были клановые одежды Вэнь. Теряя сознание, Яо надеялся лишь на то, что казнят его на месте.Два дня
— Вы в полном порядке. — Вы уверены в этом? — смотря сквозь лекаря, Цзинь Гуанъяо позволил себе нахмуриться. Лекарь был привезён чуть ли не из самого Цишаня — с земель, что когда-то принадлежали этому ордену, — и являлся одним из людей Гуанъяо, способных делать невероятные вещи. Необходимость в этом человеке появилась во время тяжёлой беременности невестки брата, что могла закончиться плачевно, не будь у Яо таких связей. С самого утра мигрень не проходила, не слишком сильная, но неприятная, что не давало полностью сосредоточиться на поручениях отца. Было ли это отголоском старых приступов внезапного сна или нет — сложно сказать. После войны Гуанъяо лишь единожды впал в глубокий сон и больше этого не повторялось. Лекарь вздохнул, убирая свои вещи в открытый ящик стола. — Даже если бы с вами было что-то не так, я не в силах сказать, что именно. Головная боль может быть обычным симптомом переутомления, вам не стоит ни о чём беспокоиться. Гуанъяо молча вышел из комнаты лекаря. Он помнил, что сон — это защитная реакция организма. В ордене Ланьлин Цзинь не было места покою – нельзя было так легко плыть по течению, когда на каждом шагу интриганы и заговорщики, готовые накинуться в любой неудобный момент. Так ещё и приступы внезапного сна могли вернуться и Яо навряд ли сможет с этим что-то сделать. От волнения ему помогал женьшень. Может и сейчас он мог помочь с головной болью. Направляясь в свои покои через сад, у пруда Цзинь Гуанъяо наткнулся на деву Цзинь, что не спеша прогуливалась со своим сыном. На девушке до сих пор были белые одежды, что сливались с бледной кожей. Поклонившись невестке, Яо уже хотел пойти дальше, только бы не видеть как поник один из прекрасных цветов. Взгляд остановился на А-Лине. Беспокойство за племянника пожирало не хуже мыслей о собственном здоровье. Без Цзинь Цзысюаня дева Цзинь и Цзинь Лин утонут в грязи Ланьлина, он был готов наравне с госпожой Цзинь стоять на защите этих людей. — Хотите его подержать? А-Лин будто понял слова матери и потянул свои руки к своему дяде. — Жулань узнал вас, — на лице девушки за долгое время расцвела лёгкая улыбка, а глаза заблестели — и то ли от слёз, то ли от радости. Яньли аккуратно передала сына в руки Яо, наблюдая как А-Лин цеплялся за чужие жёлтые одежды, с интересом всё дёргая. Обычно, нянчась с племянником, Гуанъяо всегда, на всякий случай, оставался с девой Цзинь. Со стороны это выглядело, как обычные встречи зятя и невестки, но таким образом Гуанъяо мог быть уверен в том, что племянник не пострадает от того, что он внезапно впадёт в сон. — Я так рада, что у Цзян Чэна есть человек, который может о нём позаботиться. — Вы преувеличиваете, дева Цзинь. — Яньли. Просто Яньли. Мы же одна семья. И её улыбка по праву могла затмить целое солнце. Сколько бы он не слышал о том, что невестка его брата невзрачная и не выделяется никакими умениями, она правда была очень сильной. Не каждая женщина способна так искренне улыбаться после смерти мужа. — Глава Цзян в состоянии сам о себе позаботиться, — он не хотел, чтоб это звучало так удручающе. Гуанъяо передал Цзинь Лина обратно в руки матери и, откланявшись, ушёл в свою сторону. Чем ближе он приближался к своим покоям, боль начала нарастать, а сознание медленно уходить. Сильная усталость. Переутомление. Или даже простуда. Сон на несколько часов и чай могли помочь. Симптомы не были похожи на те, что обычно начинались при приступах. Несмотря на то, что последний раз он впадал в глубокий сон пару лет назад, непросто забыть всё, что преследовало тебя всю жизнь. И холод, и темнота — что-то совершенно незнакомое, что могло заглотить его полностью. Ничего не уходит бесследно.Четыре дня
Он был прав, глава Цзян и правда в состоянии сам о себе позаботиться. Но видел ли кто-нибудь, как Цзян Ваньинь запирается в четырёх стенах, лишь бы не видеть белый свет? Кто-нибудь видел, как Цзян Ваньинь, про которого ходят неблагоприятные слухи, забивается в угол, только бы забыть о всех тех потерях, что принесла война – стоит ли вообще затрагивать бойню в Безночном городе и смерть сестры? Цзинь Гуанъяо слышал и видел как разрывается на части чужое самообладание. Каждый раз в день Рождения Цзинь Лина или Цзян Яньли, Цзян Чэн пытался, правда пытался не ворошить прошлое и продолжать жить. Он навряд ли бы признал, что ему явно нужна поддержка. Как бы часто свита Цзинь не навещала Пристань Лотоса, Цзинь Гуанъяо было этого мало. Цветение лотосов прекрасный предлог, чтоб незаметно вытащить главу Цзян из душного помещения и поприсутствовать на сборе цветов. — Давно я не был в родных краях, что даже забыл, каково это наблюдать за сезоном сбора лотосов, — прибыв в Юньмэн, Яо незамедлительно направился к главе ордена. Цзян Чэн не сразу отложил какое-то прошение в сторону, удивленно смотря на главу Цзинь в своих покоях. — До собрания кланов около недели. Вы как-то рано прибыли, глава ордена Цзинь. — Покажешь мне то поле, про которое рассказывал? — Гуанъяо пропускает чужие слова мимо ушей, продолжая идти по своему плану. Медленно он подступил к столу, обходя главу Цзян со спины и кладя ладонь на его руку. Цзян Чэн внимательно следит за каждым чужим движением и, смотря на руку, перехватывает её так, чтоб было удобней выводить по ладони круги. Чувствуются мозоли — сколько бы Яо не строил из себя идеал перед другими, руки выдавали в нём человека, который добивался всего собственным трудом. — Мм… хорошо Тихо уйти не получилось, как бы Гуанъяо ни хотел, Цзян Чэн предупредил нескольких приближенных слуг о том, что собрался понаблюдать за цветением лотосов. Озеро было не таким глубоким, как казалось — мель, почти по пояс. Это поле было довольно далеко от главной резиденции, практически глушь, но такое обширное, что в нём невольно можно было и потеряться. За пределами ордена, где нет посторонних глаз, Яо мог хоть ненадолго отложить дела верховного заклинателя и только при Цзян Чэне надеть поношенные одежды ордена Цзян и спрыгнуть с лодки прямо в лотосы. Так беспечно и так по-детски, что самому становилось от этого смешно. — Кто больше соберёт? — Это вызов? — А что, грозный Саньду Шеншоу боится проиграть? И вновь эта хитрая улыбка бьёт по самому чувствительному. Среди лотосов между ними пропадает формальность. Прямо в одеждах главы Цзян Чэн спрыгивает вслед за Яо. — Кто кому ещё проиграет, достопочтенный Ляньфан-цзунь? Цзян Чэн быстро целует того в щёку и уходит в противоположную сторону поля, его фигура практически скрывается за большими листьями лотосов. Яо держится за поцелованную щёку, что начинала гореть. — Да, кто кому. Они расходятся по две стороны. И разгорелся азарт. Не хотелось так сильно победить, как просто бросить самому себе вызов и как можно дольше продержать Цзян Чэна вне стен Пристани Лотоса. Первый сорванный цветок… От непривычного жаркого климата Юньмэна кружилась голова. Но как-то неестественно для теплового удара. Яо крутит головой из стороны в стороны, чтоб отогнать ненужные мысли, пока собранные лотосы не выпадают из ослабших рук. Нет Голова на миг опустела, Яо начал судорожно оглядываться по сторонам, выискивая фигуру в фиолетовом, но всё начало слишком быстро терять очертания, замыливаясь на столько сильно, что собственные руки было с трудом видно. — Ваньинь… Темно и холодно. И где-то наверху пробивались небольшие лучи света, такие блеклые, что они сливались с темнотой. Получилось ли у него докричаться до главы Цзян или он так по-глупому утонет на лотосовом поле? Тьма вокруг него сгущалась всё плотнее и плотнее, утягивая за собой на дно. Она липкая, что выбраться было невозможно. Яркого света нет, лишь небо, окрашенное закатным солнцем. Он не помнит, где и когда, в голове лишь пустота. А перед глазами так и стоит туман, мешающий четко видеть. Он слышит знакомый голос и фиолетовое пятно. Голова гудит от громкого голоса, что даже с трудом удаётся разобрать отдельные слова. Тело ослаблено, но Яо всё равно тянется рукой к чужому лицу. — Ты глупец! — Ваньинь, ты здесь… Он говорит себе, что это защитная реакция организма и в этом нет ничего страшного… Пока не чувствует всем телом, как сам Саньду Шеншоу дрожит, не сдерживая слёз.Шесть часов