Бессонница. Insomnie. Søvnløshed. Unetus. Nespavosť.

      Бессонница. Insomnie. Søvnløshed. Unetus. Nespavosť.       — Бессонница — это страшно. Люди склонны бояться неизведанного и непривычного, но за тысячи лет своего существования бессонница стала обычным явлением, и страх исчез.              — Ты думаешь, это неправильно?              — Конечно, неправильно. Взять ту же тебя, Шарли. Ты не боишься бессонницы как процесса, но ты боишься её следствия. Обычно вместе с ней всегда приходит тоска и одиночество, иногда паника. А когда ты устаёшь паниковать, приходит апатия. Тем не менее, все они могут и не придти. Зато всегда приходит Темнота, верно?              — Да. — я поёжилась, но Фрей лишь ободряюще улыбнулся и продолжил.              — Вот именно. Выборочность твоего страха можно сравнить с неэффективным лечением болезни — как если бы больной человек боролся не с простудой, а только с сопливостью. Твой страх очень напоминает мне этот случай. Поэтому если уж бояться бессонницы, то именно бессонницы, а ни её спутников.              — А ты боишься темноты, Фрей?              — Я? Я не боюсь темноты. И никто её не боится. Даже ты, принцесса, — он снова мило улыбнулся. — Все боятся того, что может прийти оттуда.              Фрей обеспокоенно взглянул на мои настенные часы с нарисованным на них барашком.              — Тебе завтра к доктору, так? Давай я почитаю тебе что-нибудь. Постарайся заснуть и поменьше думай о плохом.              Я кивнула и устроилась поудобнее.              Фрей очень красиво говорит и очень красиво думает. «Я не боюсь темноты. И никто её не боится. Все боятся того, что может прийти оттуда». Я постаралась запомнить эту фразу, чтобы потом рассказать доктору Хаксли. Ему почему-то нравится записывать особенные фразы, которые говорит Фрей.       Фрей читал какую-то маленькую книжку и было решительно непонятно, откуда он её достал. Я не вслушивалась, но его мягкий вкрадчивый голос усыплял и так. Тем не менее, мысли сами собой возвращались к Темноте.       Наверное, на других Этажах бороться с ней проще — там всегда есть свет. А у нас часто нет ни света, ни теплой воды, ни много-много Мыла. Если свет есть, то слабее темноты, если есть вода, то всегда холодная, и если есть Мыло — то не «много-много». И этому очень расстраивается Беннет, когда мама на работе и он приходит ко мне в гости.              Бессонница. Insomnie. Søvnløshed. Unetus. Nespavosť.       — Привет, Шарлотта. Как тебе спалось сегодня?              Это Хаксли. Хаксли — очень добрый доктор. Так говорит мама, и я привыкла верить ей во всем, но я сомневаюсь, что про Хаксли она говорит правду полностью. Он правда добрый, но я не уверена, что он доктор. Доктора лечат, а он не лечит. Хотя очень старается.       Я часто прихожу сюда. Обычно он спрашивает о Фрее, Темноте, и том, как мне спалось. Особенно ему нравится спрашивать, как мне спалось. Однажды я упомянула и Беннета с Айденом, но он лишь удивленно поднял на меня глаза и взглянул на маму. Тогда он попросил меня нарисовать их или описать поподробнее внешность. Когда я закончила, он взглянул на рисунок, шумно сглотнул и аккуратно убрал его в стол. Больше мы никогда не говорили про Беннета и Айдена.              Обычно мы болтаем недолго, но потом он каждый раз очень долго что-то обсуждает с мамой. Когда мы в первый раз пришли к Хаксли, они оставили меня в кабинете во время своих разговоров. Какое-то время я пыталась слушать, но ничего не поняла, и тогда я шепотом спросила Фрея, сидящего в соседнем кресле, как ему нравится обстановка в кабинете. Этот вопрос я подслушала где-то в телевизоре.              Тогда добрый доктор впервые улыбнулся своей очень мягкой улыбкой и сказал:              — Так-так! Малыш, ты же это не нам с мамой?              Фрей тогда приложил палец к губам, и я, смекнув, пожала плечами. Тем не менее, после того случая мы очень часто стали встречаться с доктором.              ***              Почему-то Фрей сегодня не пришёл. Он не сел рядом и не болтал со мной о чем-нибудь умном, как он обычно это делал. Я вспомнила, как пыталась рассказывать ему про мультфильмы и игрушки, которые смотрела и с которыми играла в детстве, и про прочие глупости, и Фрей вежливо слушал, но потом всегда находил в моем рассказе что-то такое, за что можно было зацепиться и долго-долго обсуждать «по-умному». Так мы болтали целыми ночами. Но сегодня он не пришёл. Мне было очень скучно и страшно. На меня опять кто-то смотрел из затемнённого угла комнаты.              Дверь неожиданно скрипнула.              — Почему не спишь?              Кто это? Кто-то незнакомый, страшный, искажённый.              — Мама?              Оно молчит.              — Не сдерживайся, ладно?              Из дверного проёма на меня смотрит нечто, только лишь отдалённо напоминающее маму. Я не вижу, но чувствую её взгляд.              То, что пялилось на меня из угла неожиданно выпрямилось, и встало в полный рост, задевая головой потолок. Я кричу и захлёбываюсь. Чем? Что это?       — Чернила.       Фрей очень неожиданно оказался рядом. Он смотрел на меня с вежливым участием и желанием помочь. Конечно, он не мог ничего сделать. Жалко, что он пришёл так поздно.       Чернила заливают рот, и я глотаю их много, не переставая кричать. Они приторно сладкие, но после них всегда горько в горле. Или это от крика?       Бессонница. Insomnie. Søvnløshed. Unetus. Nespavosť.              — Таблетки перебивают вкус чернил и после них всегда хорошо спится. Во сне темно. Даже темнее чем в комнате, где только-только выключили свет. Но не страшно. Эта Темнота на меня не смотрит!              — Прямо так уж и не смотрит? — ехидно спросил Фрей.              — Ну ладно, пусть по твоему. Смотрит, но как мама, когда я опять кричу ночью. Как мама, только без беспокойства. Или как доктор, когда спрашивает, как мне сегодня спалось. Как доктор, но без усталости.              — А мама ведь тоже смотрит с усталостью. — задумчиво произнёс он. Фрей выглядел всего на год-два меня старше, и однажды я спросила, почему он выбрал себе такой необычный облик. Он смутился и долго собирался с мыслями, но потом сказал, что из-за того, что в отрыве от меня его не существует и ему приходится много копаться в моей голове, он выбрал себе образ, который был бы для меня наиболее приятным. Потом он не мог долго смотреть на меня, стыдливо отводя взгляд. Тогда мне показалось это очень милым, и сейчас, вспомнив это, я очень захотела сказать ему что-то приятное.              — Эта Темнота другая. Наверное, она добрая. Она смотрит и приятно улыбается. Прямо как ты.              Фрей смущённо хмыкнул, а я довольно продолжила.              — Я тоже смотрю на неё в ответ, и мне хочется побыть с этой Темнотой побольше, поговорить с ней, но я всегда просыпаюсь и никогда не успеваю. Просыпаюсь, и встречаю Темноту здесь. С этой Темнотой не хочется разговаривать. Эта Темнота не улыбается. Она смотрит на меня и молчит. А если улыбается, то страшно. От этой улыбки хочется бежать. Потом снова приходят чернила. Чернила снова перебивают таблетки. И снова добрая, мягкая чернота. А потом я просыпаюсь, опять ничего не успев, и доктор спрашивает, как мне спалось.              — Ты сильно устала от этого?              — Я нет, но, кажется, устала мама.       — Мама? — почему-то очень удивлённо спросил Фрей.              Бессонница. Insomnie. Søvnløshed. Unetus. Nespavosť.              Мама очень устала. Это тайком сказал мне Хаксли, когда она вышла и я спросила, почему она такая грустная в последнее время. Он сказал это, и я сразу заметила, что и в правду, мама очень устала. Неудивительно. Каждый её предыдущий день, должно быть, очень похож на следующий. Работа — дом, работа — дом… Иногда в этот цикл бесцеремонно влезали наши встречи с доктором Хаксли. В тот день Фрей снова не пришёл, а из угла на меня опять что-то пялилось, и я ушла к маме в комнату. Я долго сидела на краю кровати, и мне почему-то казалось, что мама притворяется и она на самом деле не спит, а просто стесняется показать мне свою бессонницу. Но я же не осужу. Я тихо спросила:       — Мама, у тебя что, бессонница?              Она долго молчала. Она спала. Или всё-таки притворялась? Я беззвучно повторяла свой вопрос раз за разом, но мама упорно делала вид, что спит. Когда ей надоело, она устало посмотрела на меня и прошептала:              — Почему не спишь?              И я закричала, захлёбываясь чернилами.              Бессонница. Insomnie. Søvnløshed. Unetus. Nespavosť.              Сегодня мне стало совсем тоскливо. Фрей давно уже не появлялся и даже Темнота куда-то запропала. Она не смотрела на меня из угла и не улыбалась страшно. Тем не менее, хоть мне и было очень тоскливо, Хаксли сказал, что моё состояние резко улучшилось. И правда, я стала гораздо больше спать. Но меня очень печалило расставание с Фреем, и то что маме, судя по всему, наоборот стремительно плохело. Она стала совсем апатичной, и теперь мы с доктором обсуждали не меня, а то, как мне ей помочь. Он много советовал, и я безропотно и старательно выполняла все, что он просил. В последний раз он предложил приходить в комнату к маме и спать там, если будет получаться. Я так и сделала.       ***       Она уже спала, когда пришла Темнота из её снов. Она улыбалась, смотря на девочку и маму. Я был рад увидеться с этой из двух Сестер, и хотел разбудить Шарли, чтобы она наконец спросила все то, что давно хотела. Но Темнота остановила меня и указала в угол комнаты. Там сидела другая. Сестры наконец встретились.              — Неужели пора? — пораженно спросил я. — Уже сегодня?              Темнота ободряюще улыбнулась.       Темнота ожидательно моргнула.              Я пожал плечами и неожиданно понял, что сейчас в последний раз смотрю на ту, кто одновременно являлся моим создателем и смыслом жизни. Шарлотта мирно посапывала, лежа рядом с матерью.              Человек, который никогда не был идеален, но всегда заслуживал любви. Человек, в разуме которого я паразитировал. Человек, в которого я был влюблён. Я ещё очень давно задумался, была ли моя любовь к ней ей же и создана, когда её воспалённый болезнью разум подарил мне жизнь или это всё же чувства, которые я истинно испытываю к этой девочке? Я так и не смог решить. Но это и не важно. В горле стало очень горько. Чернила?       Нет, просто не хочется прощаться.       Прощай, принцесса.       Сегодня ты вылечилась от бессонницы.