Балкон в свободном падении

Балкон в свободном падении Солнце ласково касалось её лица, закатное, совсем не жгучее, и вот-вот норовило забраться под веки через золотые ресницы. Таня противостояла желанию тела проснуться, ей хотелось и дальше плыть на этом облаке. Ведь именно так ощущались на её талии Ванькины руки, на балконе ее комнаты, где всего одно неудачное движение, и она воткнется в камни. Все же кое-кто понимает полутона, с удовольствием подметил Танин внутренний голос. Глаза все равно начали сами по себе открываться. То, что ее никто не пилил, не буравил праведными взглядами добра, значило для Тани очень, очень много. Какие-то её более радикальные мысли сейчас растворились, как патока, ей снова хотелось идти на компромиссы, снова наводить мосты между магспирпнтурой и лесной глушью. Видимый мир тоже не казался теперь столь невыносимым, солнце вот-вот зайдет, и его последние лучи были насыщенного цвета грейпфрутового сока. Или разбавленной крови, это уж кого вы спросите. Тане всё равно нравилось, и эта невероятно, ну бесстыдно романтическая обстановка, и хрустальный морской воздух, который скрадывал расстояние, и понимание, что завтра будет новый день, с такими же закатами, а ещё рассветами, туманами и дождями… Прямо сейчас Таня Гроттер ощущала себя всесильной. Достаньте ей остатки Чумы, где бы она не была, и посмотрите кто кого. Слово чувствуя её настроение Ванька обнял её чуть сильнее, чуть туже, и ничто не могло сделать этот момент лучше. Таня повернула голову и прижалась носом к открытой части его шеи, там, где уходила вниз яремная впадина и где-то совсем рядом отдавался в жилке ровный сердечный пульс. Танины губы были прямо напротив этой яремной впадины, которая то и дело покрывалась мурашками от её дыхания. Она буквально висит над воздухом, но ей хочется быть ближе. И плевать на высоту. И вообще, плевать на всё. Они взрослые люди. Выпуск скоро, Лигул подери. Если ей чего-то хочется, нужно идти и брать, тем боле чего-то настолько естественного, как повернуться чуть больше, из-за чего Таня немного съезжает с балкона, и поцеловать своего парня в шею, там где воротник рубашки встречается с кожей. Таня слышит сдавленный выдох, и где-то в глубине грудной клетки, потому что она так близко — задавленный на корню стон. На мгновение она соскальзывает ещё больше под обмякшими руками Ваньки, но даже испугаться не успевает. Таню снова прижимают к себе эти руки, руководствуясь одной с ней мыслью. Ближе. Ближе. Треклятый балкон мешает ей, она перекидывает одну ногу обратно. Одна рука ушла с её талии, и Таня всерьез оплакивала эту утрату, прежде чем почувствовать эти пальцы у основания своей шеи, и выше, по затылку, в буйный лес её нерасчесанных со вчерашнего дня волос. На секунду Таня потеряла способность связно мыслить. Что-то просто дьявольское происходит у неё внутри. Словно каждая мышца, тренированная годами, проверенная, сейчас превратилась в клубничное желе. Она не падает, нет, но ощущение похожее. Таня обнимает Ваньку за шею, и снова припадает губами к тому же месту, которое чуть не отправило её в свободное падение. Стон в это раз чуть громче, чуть менее скованный, Таня чувствует как он запрокидывает шею назад. Какая у Вани красивая шея, только сейчас заметила Таня, покрывая ее поцелуями. Плавно поднимаясь через кадык к нижней челюсти. А ещё он пахнет классно. Не этот постоянный душок животных и мазей. Сейчас Ванька пах как земля, озон… и как Ванька. Как человек, а не вечный праведник, человек который жаждет всего этого так же, как и она. На чистом чутье Таня проложила поцелуями дорожку до того места за ухом, которое Зубодериха всегда говорила им защищать, чтобы не схлопотать приворот. Ванька выдохнул с открытым ртом, словно от натуги, словно его пощекотали ножом, словно… У Тани нет на это слов. Больше нет. Она сама зарывается ему в волосы, такие длинные уже (и когда он успел отрастить?) и немного жесткие, и тянет на себя. Больше этой шеи, длинной и ровной, и поцелуи возобновляются, у Тани скулы сводит с того как это все вкусно. Незаметно, у ее поцелуев отросли зубы. Ванька ещё сильнее запрокинул шею, только подбородок и виден, у него вырвался самый настоящий рык, а не стон, рука на талии опустилась намного ниже, и просто впечатала Таню в него, так, что не осталось места где они бы не соприкасались. Он дрожит, заметила Таня. И она тоже, через секунду. Он словно боролся с чем-то внутри. Насколько Таня отпустила себя и дала ситуации течь, как река, настолько же он был зажатый самим собой. Как будто он ложкой отмеряет каждую свою реакцию, что можно, что нельзя. Таню это бесило. Если уж она пошла вразнос, то пусть и Ванька тоже, с ней. Они не дети, Мрак, и как же её достало всё время цедить из него эти знаки внимания, отрывать от «благородных целей» такой маленькой и неблагородной ею. Но всему есть предел, она уже чувствует, как крошится эта плотина. Ну же, давай. Пожалуйста, пойди мне навстречу. Отпусти себя, я не могу быть вечно той, кому нужна твоя любовь. Медленно, но и в этот раз небеса услышали её. А может и сам Ванька, вдруг начал магически понимать её, потому что его прежде безучастный рот вдруг оказался на её виске, легкий, как перышко, скользнул к щеке, оставляя после себя взрывы нервных окончаний, словно Таню обдало сперва холодом, потом жаром. Таня чуть наклонила голову в другую сторону, и поцелуй приземлился у самого края губ. Её прошибло зарядом электричества. Солнце в этот момент выдавливало из себя последние лучи, из-за чего свет становился по-настоящему багряным. Они оба замерли, и Таня наконец взглянула Ваньке в лицо. Это не был Ванька. Это был Глеб Бейбарсов, новенький который едва не уштопал Гуню с утра за излишнее любопытство. Чья черная роза путешествовала у Тани в руках, пока они не дошли до замка, и не рассыпалась на пороге. Он смотрел на неё каким-то абсолютно собственным взглядом. Как хищник, как человек, который хочет сохранить контроль, как Пуппер перед тем как впервые подарить ей букет роз лично. На всё это ушло не больше одного удара сердца, как вдруг дверь кто-то дернул. Послышалась знакомая ругань на «Гроттершу», уж непонятно от кого из ее соседок, потом в ход пошли искры, сперва стандартная, Гробынина, а потом пушечные ядра Пипы. Вернулись таки, со смутным, самой себе непривычным разочарованием подумала Таня. А Бейбарсов так ее и не отпустил, он лишь раздраженно сверлил взглядом дверь, на его лице — досада и раздумье. Он что-то буркнул под нос, над дверью воспарила руна временной остановки времени, на очень маленьком пространстве, и снова посмотрел на Таню. Господи, до чего же странные глаза. Черные, как две дыры, но, вот, чуть затронешь, и из них льется почти что лава. Этот взгляд обжигал Тане лицо ничуть не меньшим, чем его губы мгновениями раньше. Что-то такое она читала когда-то о некромагах, а может ей кто-то об этом сказал. Что некромаги целуют, как клеймят. Вот так они и стояли, на крохотном участке украденного времени, ожидая чего-то. Руки Глеба по-прежнему были у Тани на талии, неподвижные, и только большие пальцы чуть сильнее сжимали ткань свитера. Эти секунды не бесконечны. Скоро, голоса вернутся, и, справедливо рассерженные её соседки или сами расправятся с дверью, или попросят Гуню помочь. Вроде бы, это так логично, и справедливо, но почему-то у Тани глаза наливаются кровью от одной этой мысли. Таня снова посмотрела Глебу в глаза, в надежде как-то облегчить стоявший перед ней выбор… Но её тело уже сделало выбор за неё, когда притянуло его ещё ближе, и их губы соприкоснулись по-настоящему. Это был настоящий некромагический поцелуй. Таня бы наверное рухнула на пол, если бы не руки Глеба. Он прыснул про себя, к Танином огромному раздражению, и на секунду разорвал поцелуй, чтобы пошептать что-то. За дверью воцарилась полная тишина. Такая, что, Таня была уверена, никто их не побеспокоит. Ей стало страшно за её соседок, но Глеб, видимо предвкушая ее беспокойство так же без слов ответил, что все в порядке. Ничего с ними не случится. И так последние мысли о предосторожностях вылетели в форточку. Таня как загипнотизированная смотрела на его рот, большой, красный, хотя они только начали. Глеб сократил дистанцию первым. Таню все так же вело от его поцелуев, но меньше. Каким-то образом они оказались у каменной стены, в которую Глеб её впечатал прежде чем зарыться самому обоими руками в её волосы. Это, видимо, доставляло ему отдельное удовольствие. Он становился все смелее и смелее. Жёсткий, властный, уверенный. Ваньковской нежностью тут и не пахло. Или, может не сейчас, когда они оба настолько голодны. Бейбарсов пропустил Танину нижнюю губу между зубами, и это стало тем спусковым крючком, который заставил уже Таню застонать. Он не дал ей возможности ответить, вернуть инициативу, он потянул её за волосы, вынуждая запрокинуть голову ещё сильнее, и двинулся дальше, к скуле, щеке, челюсти. Он был на голову выше, а то и больше. Как бы это выбесило ее в прошлом, Лигул один и знает. Но сейчас он возвышался над ней, и эти его черные жесткие волосы падали ей на лицо, закрывая от всего мира. Ладан. Ещё его волосы пахлт ладаном. Он поцеловал то же самое место, за ухом, что и она. В животе у Тани взрывалась раскаленная магма. Она как могла выгнулась навстречу этому злому, злому рту, лишь бы это продолжалось как можно дольше. Глеб смял ей свитер на спине, оголяя полоску кожи у поясницы, Таня моментально покрылась мурашками. А потом он опустился ещё ниже, туда, где начинался ворот свитера, и ниже, пытаясь оттянуть его рукой. С Тани было достаточно, её очередь. Она оттолкнула Бейбарсова от себя, и за лацканы рубашки затащила обратно в комнату, так, что он почти упал на её кровать. Один только вид его, на Таниных смятых простынях, с красным, зацелованным ртом и спутанными волосами, и у неё во рту, казалось, выросли клыки, которые непременно надо использовать, прямо сейчас. Она забралась к нему на колени и поцеловала уже сама, голодно, уничтожая всякое расстояние между ними, пока их носы не столкнутся, потянулась к первой пуговице его рубашки, второй. Глеб дышал так словно бежит марафон, облизывал губы и то и дело давил свои стоны, запрокидывая голову наверх, словно не мог перенести происходящее в здравом рассудке. Тане тоже периодически приходилось закрывать глаза, Бейбарсов в таком положении, на ее кровати делал что-то дьявольские с ее внутренностями. Рубашка упала с плеч, стреноживая его руки ниже предплечий, как меховые накидки у дам прошлого в платьях с открытыми плечами. И вся эта роскошная, ровная смуглая кожа под ней немного отсвечивала золотом с медью в сумеречном свете. Ей нужно больше, намного больше. Свитер полетел на сторону Гробыни через голову. Ей должно быть холодно, но становится только жарче. Глеб тянется к ней и снова зарывается рукой в волосы, и целует так, словно готов забрать душу. Тане не хочется думать, как близка она к тому чтобы отдать её. Вторая его рука опускается ей на солнечное сплетение, проводит снизу, под левой грудью, едва касаясь её под тканью бельевого топа, и прижимает сильнее к нему. Неизвестно каким образом они выбрались из обуви, потому что Таня замыкает свои ноги в джинсах вокруг талии Глеба, перенося весь вес на него, и сама снова погружает пальцы в черные длинные пряди. Лигул, как приятно целоваться с человеком с длинными волосами, особенно, если и у тебя такие же. События после этого стали совсем горизонтальными и смазанными, были лишь губы Глеба, руки, кожа, запах озона и ладана, его стоны когда Таня случайно царапала его ногтями или прикусывала, в порыве какой-то прихоти. Она правда собирается переспать с новеньким, даже не перекинувшись с ним одним словом? Похоже на то. Как сказал однажды Пуппер перед каким-то матчем, fuck it. Очень полезное выражение. Не понятно было, сколько времени прошло. Было уже темно, и из окна уже светились звезды. Таня лежала на плече у Глеба, который зарылся носом в её волосы, перебирая кончики между пальцев. То и дело он припадал губами к задней поверхности шеи, вызывая в Тане желание зайти на второй раунд, но было слишком лень. Однако, они пропустили ужин, и через некоторое время Танин желудок им об этом напомнил, очень громко. Таня вздрогнула, и прыснула, а вместе с ней и Глеб, поймавший её взгляд. У него был странный вид, немного пьяный что ли, и какой-то почти насильственно-нежный. Складывалось впечатление, что, дай ему волю, он никогда не выпустит её из этой комнаты, из этой постели, пока лично не пересчитает каждую её родинку, веснушку, шрам. У Бейбарсова с ними было особое отношение, смекнула Таня, когда тот, казалось, добрый час провел у её левой лопатки, покрывая находившуюся там родинку всеми возможными поцелуями. Однако, жизнь все равно должна вернуться на круги своя, как бы неприятно это ни было. И, что-то подсказывало Тане, давать этому маньяку слишком много воли обернется для неё необъятным количеством проблем. Поэтому, повинуясь чутью человека, живущего в вечной опасности, Таня высвободилась из его рук, как бы неприятно это ни было. Собрала одежду по всей комнате, достала свитер из-под кровати Гробыни. Глебу все эти приготовления ой как не нравились, будь его воля, он, казалось ей, вообще бы в б ее одежду спалил. Таня абсолютно фиолетово отвернулась от него и начала одевать кроссовки. Что-то упоительное было в том, чтобы бросить этому наглому некромагу вызов. Ну да, мы переспали, ты правда думаешь, что этого достаточно чтобы приковать меня к чему-нибудь? Или что ты вообще в состоянии это сделать? Ну вот, она стояла полностью одетая, перед ним, полностью раздетым, не считая простыни. Запомнить себе, собрать простыни и отправить их в стирку домовым. Дать на лапу главному домовому, чтоб не болтал, старый сплетник. Хотя, не все ли равно? Подумаю об этом завтра. Таня многозначительно ткнула кроссовком в Глебов высокий ботинок. — Ну ты скоро? Он непонимающе уставился на неё. Этот их «немой» режим для него, казалось, намного удобнее слов, ведь тогда не нужно объяснять, как и какого лешего он забрался к ней в комнату и прикинулся другим человеком. Ну, или не поправил её когда стало понятно, что она приняла его за другого. Пофиг. Не сейчас. Решив вырвать его наконец из частилища, Таня достала контрабас из футляра. — Я поесть хочу. Давай махнем на Лысую Гору. У Глеба сделалось какое-то совершенно непонятное выражение лица. Растерянность. Пару секунд Глеб выглядит растерянным, словно кто-то выучил все его фразы и сейчас цитировал перед ним. Привыкайте, господин некромаг. Через пять минут, призвав ступу к её окну, они оба уже летели к Грааль Гардарике, попеременно вызывая друг дружку на гонку. Поклёп, видимо в это день решил взять выходной, потому что никто даже не пытался поймать их. Где-то в десяти минутах полета от Буяна их здорово тряхнуло, так что они оба едва не полетели в океан, а место, где должен был быть остров вдруг окрасилось в яркий цвет фуксии. Надо будет спросить об этом Дусю или Верку как вернется.