***
Назвать следующие несколько минут размытыми было бы не совсем точно, потому что Марси помнит их ясно, как день, но есть определённая… разница между событиями, которые в них происходят, и тем, какой выбор Марси сознательно делает. Она действует инстинктивно — или, может быть, не инстинктивно, а, скорее, по протоколу. Несмотря на это, что-то поднимается внутри неё, что-то холодное, расчётливое и твёрдое, как сталь. Это нечто давит на грудную клетку и вытягивает все сомнения, все эмоции из её разума. Её рука сжимает запястье Саши, и следующее, что она осознаёт, — они в карете, ожидающей у тюрьмы, и она уже на полпути отдаёт приказы фронтмену. Осознаёт, как кидает на надзирателя злобный взгляд, стоит тому попытаться возразить на то, что Марси берёт с собой самую опасную заключённую. Осознаёт, что Саша пыталась что-то донести, когда они шли, но Марси настойчиво игнорировала это. Осознаёт, что лейтенант кратко описал ей точную ситуацию — двусторонняя атака, одна на восточной стене, другая на западной, но всё хлыщет так быстро, что она не успевает проанализировать происходящее. Только когда они оказываются в карете, мозгу удаётся догнать тело. Она отпускает руку Саши только для того, чтобы обнаружить на её месте красный отпечаток ладони. Перед тем, как уйти, Энн обвинила её в «перепадах настроения». Тогда у Марси не было ни физической, ни умственной энергии, чтобы обратить внимание на едкий комментарий, но сейчас она чувствует, что ей точно надо это сделать. Марси не помнит, что Энн точно сказала, но «солдат» до сих пор гремит в мозгу, заставляя напрягаться. Позвоночник такой же напряженный, как и на борту, руки, теперь снятые с запястья Саши, лежат на коленях, идеально скрещенные и точно отражающие её лейтенанта напротив. Ее лицо — маска совершенного безразличия, и когда она говорит, её голос звучит так ровно, что это причиняет боль. — Что по цифрам? — Марси терпит, как Саша дёргается. Лейтенант пристально смотрит на нее, явно не ожидая нового разговора, хотя это не должно удивлять. Марси любит, чтобы карты были на столе. — 1500 на востоке, 800 на западе. — руки Марси сжимаются в кулаки и, прежде чем она успевает остановиться, поворачивается лицом к Саше. Она выглядит расстроенной. Это видно по изгибу бровей, сужению зрачков, напряжению плеч, дрожи в руках… Страх. Как олень, попавший в свет фар. Или избитый щенок, которого таскают на поводке. Нет, — что-то внутри Марси возражает, что-то сердито фыркает, что она не щенок. Она не безгрешна. Она не жертва. Тем не менее, когда Марси говорит, часть холода тает. — Сколько солдат у Грайма? — Саша молчит. Саша не отвечает. Она просто продолжает смотреть взволнованным выражением, её глаза медленно приобретают отстранённое выражение. Тогда Марси осознаёт, что, если бы они использовали Сашу в качестве залога против Грайма, полагая, что он заботится о ней, что воздержался бы от нападения, опасаясь, что она пострадает, — чтобы сказать, что забота шла только в одну сторону? И это… война. Эта сторона — война. Где Марси просит Сашу выбрать между неё и преданностью. Саша должна быть преданна Энн! Так шипит горячее чувство в груди, требуя, чтобы та даже не задумывалась об ином ходе. Но Марси, как и Энн, знает, как легко вложиться в этот мир и его обитателей. Как легко привязаться к делу, не зная его цели или идеологии. Она командует армией, структуру которой не знала, когда впервые получила эту работу. Она в одиночку несёт ответственность за большое количество ремонтных работ в Ньютопии, и всё это происходит из-за её неспособности оставаться беспристрастной. Потому что она решила заботиться о Ньютопии, не думая о том, что это может означать в будущем. Может ли она винить Сашу за то же самое? Её взгляд фокусируется на неё. — Каков ущерб? — Марси обращается к лейтенанту, и хотя выражение его лица по-прежнему пустое, она чувствует неодобрение. Часть её, та часть, которая полностью вложена в Ньютопию, согласна с ним, но другая часть, та, которая помнит: «Я сделала что-то не так?» «Может быть», не позволит ей действовать в соответствии с этим. — Захвачены сектора десять и девять и работают над сектором пять. Генерал уже направил семь рот, чтобы попытаться отодвинуть линию в секторе десять. — Марси чертыхается себе под нос. — Жертвы есть? — Семь подтверждено, ожидается больше. — Есть офицеры? — Нет. — Мы едем в Командный центр? — Подтверждаю. — Марси кивает самой себе. — Что известно про сектор пять? — Слышал, что там пять вражеских отрядом и они ждут подмоги. — девушка хмурится. — Он собирается расширить перимерт… — Четыре тысячи. — зубы Марси щёлкают, когда она поворачивает голову влево. Саша сидит, поджав руки к коленям. Её губы дрожат. Она не смотрит, когда повторяется. — У Грайма четыре тысячи единиц… включая поддержку с воздуха. Марси вздыхает. — У него что? Долгое, напряжённое мгновение Саша не отвечает. Затем опускает голову, кости её позвоночника торчат, как чешуя дракона. — Поддержка с воздуха… стрекозы, навесные арбалеты… Марси чувствует, как кровь отливает от лица. Она смотрит на своего лейтенанта, который выглядит таким же бледным. — Можно как-то предугадать их начало? — Нет. — Чёрт. — Марси начинает рыться в карете в поисках бумаги или какого-либо пергамента, пока лейтенант протягивает её перо. Писать в едущей карете получается так себе, но она делает это не в первый раз. — Что ты… — голос Саши хриплый, но у Марси нет ни времени, ни терпения, чтобы зацикливаться на этом. — Лук! — кричит она, как упомянутый предмет оказывается в руке, быстро отрывает полоску своей рубашки и привязывает свиток пергамента к стреле, прежде чем натянуть тетиву и высунуться из кареты, чтобы выстрелить. И только сейчас Марси всё осознаёт. Она умеет стрелять из лука, она знает, как разрабатывать стратегию, она знает как обойти ловушки, когда видит их, и она достаточно уверена в себе, чтобы посылать приказы генералу, а не просто следовать им. Марси выпускает стрелу и смотрит, как она пролетает над крышами по направлению к дворцу, пока не исчезает из виду. Улицы устрашающе тихие, ни одного тритона не видно, и она с трудом может разглядеть оранжевое зарево пожаров вдоль дальней стены. Эвакуация. Все гражданские лица уже перемещены во внутренние сектора, но страшно видеть, как обычно оживлённые улицы внезапно пустеют. — Придётся пропустить оружейный склад, — бормочет лейтенант, как только она снова усаживается. Марси кивает в знак согласия. — Прорвёмся. — лейтенант хмурится, указывая на Сашу, вид которой ещё плох. — А она? — Саша вздрагивает, заметив, что говорят про неё. Марси замечает это. — А она останется со мной. — Защита.***
Марси просыпается с грохотом в голове и привкусом гравия во рту. Всё кажется тяжёлым и вялым, её зрение — не более чем мутные очертания, проплывающие сквозь щелочки глаз, земля дрожит под распростёртым телом. Одну минуту, почему она лежит на земле? Она же направлялась куда-то… в очень важное место… Ещё раз, что произошло только что? Руки находят опору на земле, но когда она пытается подняться, тело пронзает ослепляющая боль. Вокруг вспыхивает свет, весь позвоночник охвачен огнем, а правая нога чувствует себя так, словно кто-то выкручивает её внутри сустава. Крик срывается с губ, разрывая горло и посылая за ним сильный хриплый кашель. Лицо снова знакомится с камнем под ним, и она внезапно с болью осознает, что под ней собирается что-то мокрое и липкое. Что случилось? Она не помнит, всё, что она знает, это то, что ей больно. В ушах у нее звенит, громко, пронзительно и резко. Ей требуется долгих несколько минут, чтобы собраться с силами и заставить себя открыть глаза. Мир лежит в руинах, в пятнах кирпича и известкового раствора, в остатках зданий, разрушенных каким-то взрывом. Всего в нескольких футах от него разбитые обгоревшие останки того, что когда-то было каретой, разбитое колесо лежит на боку. Языки пламени лижут предметы в уголках зрения, не останавливаясь, чтобы она могла рассмотреть их источник. Небо стало пепельно-серым, то ли от облаков, то ли от дыма, она не может сказать, хотя она чувствует вкус дождя и пепла, когда дышит. Перед ней какая-то тень. Конечности длинные и высокие, когда она стоит, двигаясь и дико жестикулируя. Ей требуется слишком много времени, чтобы понять, что она узнаёт эту тень. Саша. Её глаза похожи на два пятна, глубоко вдавленные в череп, а свитер делает её маленькой, но тени от огня делают больше похожей на демона-скелета, чем на мешок с костями, который можно опрокинуть одним дыханием. В одной руке она сжимает что-то похожее на трубу, другая же вытянута перед ней. Кажется, она кричит. Всё, что слышит Марси, — пронзительное нытье, но она видит, как её зубы ловят свет, челюсть злобно двигается вверх и вниз, когда плечи вздымаются от стараний произвести хоть что-то. Марси что-то замечает краем глаза, но не может разглядеть, что именно. Медленно, осторожно она прижимает руки к бетону, чтобы попытаться снова подняться. Медленно и болезненно, но терпение порождает настойчивость и всегда вознаграждается. Она приподнимается на локтях, затем на левом колене, медленно отодвигается назад, пока не оказывается в вертикальном положении. Тяжёлое оцепенение охватывает, и боль становится запоздалой мыслью. С правой ногой что-то не так, она не может её чувствовать или двигать, и всё в этой области пропитано чем-то горячим и влажным. Смутно она думает, что она может быть сломана, но мысль появляется только на мгновение, а затем исчезает. Голова похожа на кипящий суп, иногда мелькает что-то твёрдое и плотное, мысль, которая кристаллизуется на мгновение, но её выхватывают, оставляя после себя только булькающий бульон, сквозь который она не может видеть. Имеет ли это вообще смысл? — …мне, блять, все равно! Просто отвали! О, звон прекращается. Требуется больше усилий, чтобы поднять голову в сторону звука, но как только она это делает, обнаруживает, что фигуры приблизились, и Саша теперь держит трубку обеими руками, размахивая ею, как дубинкой. Нет, не фигуры. Жабы. Выглядят озадаченными. Марси не уверена, что может читать выражения лиц смутно антропоморфных людей-лягушек, но у неё возникает мучительное подозрение, что это не должно её волновать. — О, Саш- полегче! — зовёт одна жаба. Они могут говорить? Саша поворачивается, чтобы направить на него трубу. — Я не шучу, Перси! — ещё одна Жаба делает шаг вперед, и Саша поворачивается к нему лицом, немного спотыкается, и Марси не может не сочувствовать ей. — Дитя, просто успокой… — Я не вернусь к Грайму! Как будто весь воздух высасывается из мира. Всё останавливается так резко и драматично, что на мгновение Марси кажется, что ей это мерещится. Но нет, огонь всё ещё отбрасывает искажённые, извивающиеся тени, и вдалеке слышны громкие раскаты и крики. — Это правда? — слова режут тишину. Приближающаяся Жаба не выше остальных и не крупнее, но броня выглядит по меньшей мере вдвое толще, а один из его глаз имеет стеклянный голубой блеск. Окружающие Жабы обходят его стороной, когда он неторопливо прогуливается по их рядам. Марси не упускает его из виду, как Саша, кажется, крепче сжимает трубу. — Признаю, когда ты пропала, у меня были подозрения. — его голос низкий, едкий, хриплый и грубый. Будто провёл несколько дней, давясь мешками с гравием, а затем начал курить в течение следующих тридцати лет. Он режет уши и посылает неприятные мурашки по спине. Он продолжает приближаться, пока не встаёт примерно в восьми футах перед Сашей, его бровь — если это можно так назвать — опускается в неодобрительном хмуром взгляде, таком сильном, что она может почувствовать, как годы уходят из жизни, — Но я решил, что ты не виновна. Губы Саши отрываются от зубов в ужасно животной усмешке. Черты лица Саши всегда были резкими, но из-за недоедания она выглядит удивительно по-волчьи. — Это твоя вторая ошибка. — слова сухие, учитывая все обстоятельства. В её тоне нет гнева, вообще никаких эмоций. Это тревожно, особенно учитывая, насколько Саша известна своим темпераментом. Жаба, Грайм, если бы ей пришлось догадаться, издаёт усмешку, и если бы его лицо не было таким круглым, оно было бы идеальным зеркалом лица Саши. — Скажи мне, девочка, в чём была первая? Вызов. Саша всегда хорошо справлялась с трудностями. — Заставлять меня выбирать. — Грайм выглядит ошеломленным. Может быть, даже испуганный, но это лицо исчезает так же быстро, как и появляется. Он тянется к поясу и сжимает рукоять меча. — Это война, дитя. Я думал, ты это понимаешь. — Саша смеётся, но в этом звуке нет веселья. Там сухо, пусто и холодно. — Я многое понимаю, — начинает она и каким-то образом делает шаг вперед, — Я понимаю, что единственная причина, по которой мы начали работать вместе, в том, что я была полезна. Я понимаю, что единственная причина, по которой у тебя вообще была армия, в том, что я была там, заставляя их любить тебя, заставляя их доверять тебе. Без меня ты все был бы жалким маленьким мешком слизи, сидящим в одиночестве на заброшенной ветряной мельнице. Такую Сашу узнать не составит проблем. У Марси может слишком сильно болеть голова, чтобы полностью собрать мысли воедино, но она уверена, что Саша здесь и это важно. Что её давно не было рядом. Лицо Грайма искажается, но Саша не сдаётся. Она продолжает наступать, и, больше всего удивив Марси, он делает шаг назад. — Я обучал тебя, — утверждает он, — я дал тебе цель! — Я тоже! — кричит Саша в ответ, — Кто был рядом с тобой после падения Башни? После того, как все бросили тебя? Кто собрал твои чёртовы дурацкие осколки и собрал тебя обратно? Что-то изменилось в позе Саши. Что-то изменилось. Она стоит выше, её хватка на трубе более уверенная. Шаги ровные и грациозные, как у кошки, выслеживающей свою добычу. Грайм отступает, и они начинают кружить друг вокруг друга. Сашина трубка наготове, как оружие, но Грайм держит свой меч в ножнах. — Я сделал то же самое… — Нет, не сделал. Ты жаловался на каждое моё слово, если оно тебе не помогало, ты никогда не слушал меня, если не думал, что тебе это пойдет на пользу! — Я месяцами слушал, как ты ныла об этой Энн… — Ты сказал мне убить её! — И очевидно, я должен был сделать это сам! — Они замирают. Саша снова возвращается к Марси и делает глубокий вдох, и её плечи поднимаются до ушей. — … что? — две головы поворачиваются к ней, и внезапно Марси понимает, что это вырвалось из её уст. Дерьмо. Выражение лица Грайма медленно, очень гротескно, превращается в улыбку, такую острую, что она может убить. — О, Саша… — говорит он, и его голос внезапно становится мягким. Приторным. Сочувственный. Может быть, даже извиняющимся. Саша, хотя она смотрит на Марси, замирает. Она знает этот тон. — Не говори мне, что нашла ещё одну. — её руки крепче сжимают трубку. — Грайм… — Саша пусть и предупреждает, но её трясет. — Это послужит тебе уроком, — его голос теперь лёгкий, небрежный. Он знает, что уже победил, — о том, что будет если не подчиняться. — наконец, он вытаскивает свой меч из пояса. — Я был очень снисходителен к тебе, Саша, потому, что ты заслужила моё уважение, но, очевидно, я был слишком мягок. — он царапает краем меча по бетону, и Марси хочется свернуться калачиком, — Пусть это будет уроком, чтобы я больше не совершал ту же ошибку. Он делает выпад, обманчиво быстрый для такого крупного существа. Его ноги отрываются от земли с достаточной силой, чтобы он двигался к ней, но едва он делает несколько шагов, как тяжёлый металлический стук Сашиной трубки знакомится с его желудком. Её глаза — яркая горящая фушия. Где-то в глубине сознания Марси возникает ощущение, что это важно. Грайм отшатывается, он не выглядит злым, больше взволнованным. Эта широкая, гротескная ухмылка никогда не сходит с его лица, и теперь он запрокидывает голову для громкого, хриплого смеха, чтобы соответствовать ей. — Это моя девочка! — он снова делает выпад, но на этот раз удар не предназначен для Марси. Это хаотичный танец, за которым она, вероятно, могла бы следить, если бы не было ощущения, что кто-то постоянно бьёт ее молотком по голове. Это больше похоже на два коричневых пятна, время от времени сталкивающихся и удаляющихся друг от друга, громкое ворчание и крики, раздающиеся вслед за ними. Грайм — тяжёлые удары и тупые порезы, ведущие к быстрому и жестокому завершению схватки. Саша — меньше и использует свой размер в своих интересах, уклоняясь от его досягаемости с такой грацией, которая казалась бы потусторонней, даже если бы она не выглядела так, будто лёгкий ветерок отправил бы её в полет. Однако её глаза остаются того же яркого цвета, пробиваясь сквозь дым и тени, как два миниатюрных пламени, установленных внутри черепа. Оружие затуплено, и поэтому вместо того, чтобы лезть под атаки Грайма, она наносит жесткие удапы один за другим, которые наверняка оставят синяки в течение нескольких дней. Однако Грайм старше и гораздо опытнее. Магия или не магия. Он ловит один из Сашиных замахов вытянутой рукой, и Саша успевает только крикнуть: «Чёрт!», прежде чем её бросают. Она приземляется в кучу перед Марси. Что-то издаёт тошнотворный хруст при ударе. Голова Марси кружится, и она едва может материализовать связную мысль, но её рука неосознанно протягивается и ложится на плечо Саши. Грайм встает, тяжело дыша, и торжествующе смеётся. — Ты ослабла за это время. — упрекает он, переступая через выброшенную трубу, как будто она ничего не значила. Саша садится, медленно и хрипло. Когда она встаёт на колени, смотрит на Грайма и выплёвывает комок чего-то красного к его ногам. — Ты не один страдаешь, как последняя сука. — его улыбка исчезает, и снова появляется этот неодобрительный хмурый взгляд. — Проведёшь неделю в яме, — шипит он, — чтобы точно усвоила урок. Меч опускается со всей силой гильотины. Кровь брызжет на лицо Марси. Это происходит так быстро, что она едва замечает это. Едва понимает, что вообще произошло. В одно мгновение Грайм наносит смертельный удар, а в следующее его собственный меч вонзается в его здоровый глаз. Саша ловит… Она ловит лезвие. Голой рукой. Если точнее, её правая рука, которая держится только на кости и нескольких упрямых полосах мышц. Порез прямо на ладони, кровь льётся на пальцы, стекая по запястью вниз, как непрошеная река. Плотина, которая прорвалась, чтобы мир увидел, как потоки крови капают на пол и лёгкий истерический смех доносится из уст Саши. Она ловит лезвие и использует силу его траектории, чтобы вырвать рукоятку из руки Грайма, прежде чем вонзить её в лицо, сначала рукоятью. Он падает на колени, но это не имеет значения, потому что Саша смеётся. Голова запрокинута, кровь стекает по руке, когда она прижимает её к виску, оставляя красное пятно, что также стекает по лицу. Она смеётся, смеётся и смеётся, оскалив зубы перед безжалостным небом, когда оно издаёт первый раскат грома и начинает лить дождь. Окружающие Жабы отступают, на их лицах написано что-то среднее между ужасом и благоговением. Где-то глубоко в затуманенном мозгу Марси что-то шепчет, что Жабы — это цивилизация, которая уважает силу превыше всего остального, но мысль исчезает раньше, чем она смогла даже подумать об этом. Над головой вспыхивает молния, и между ней и танцующим пламенем Саша выглядит как демон. Как монстр. Глаза светятся, но окружающая плоть настолько тёмная, почти чёрная. Впалые щеки, окровавленная правая сторона лица и далёкое пламя создают искажённую тень, что скрывает большую часть её лица, так что разглядеть край её челюсти и зубы, когда они сверкают в свете молнии, становится трудно. Передняя часть свитера разорвана, так что он свободно свисает с плеч, как пара изодранных крыльев. Длинная тонкая красная рана начинается ниже ключицы и заканчивается чуть выше пупка. Она выглядит как монстр. Марси не знает, почему от этого у неё что-то зудит в груди. Она многого не знает. Но Марси знает, что это плохо, что бы ни происходило, это плохо кончится для них, но она не может точно понять, почему, и не находит в себе сил волноваться об этом. Над головой снова раскатывается гром, и, кажется, не заканчивается. Он продолжает звенеть, это всё, что Марси может слышать. Пока он не загремит, не затрещит внутри черепа. Марси поднимает руку и прижимает к виску, но без поддержки мир внезапно кренится вправо. Она оказывается на земле до того, как осознаёт, что потеряла равновесие. Кожа кажется влажной и холодной, неприятно прилипая к земле под ней. Глаза открыты, но она не может понять, что перед ними, это просто приливная волна цвета. Серые, коричневые, красные, оранжевые и розовые цвета сливаются воедино, пока на неё не смотрит калейдоскоп форм, и глаза начинают казаться надутыми воздушными шарами. Она закрывает глаза, чтобы попытаться облегчить боль, но, когда открывает их, мир меняется. Темно, и чьё-то лицо нависает над ней. — …я! Марс… ты слышишь? … не спи! — слух пульсирует. Вдох и выдох, вдох, выдох, обрывки слов, губы на лице шевелятся, но она не может ничего понять. Она даже не может узнать это лицо. — Мар… Марси! Марси! Мир погружается во тьму.