***
Заведение закрывалось в положенный поздний час. Поздний потому, что большинство уже покидали склоны и близлежащие районы, усталые и разогретые физической активностью, спеша по домам. Снег теперь освещали фонари и специальные широкие подсветки для тех, кто все еще не собирался покидать гору. Подобного рода привилегии доставались, как правило, профессиональным спортсменам или владельцам курорта. У Чимина она была тоже, но он ей совсем не пользовался, предпочитая наблюдать со стороны. Вот как сейчас. Снежинки моросящим дождем спадали в синеватом свете ламп ровно на дугой изогнутую конструкцию, по которой борд рассекал лед, отдавая звонким шарканьем дерева по снегу. Чимин не был уверен в точном названии исполняемых элементов, но и необходимость разбираться в сухой теории отсутствовала. Куда важнее то, как спирало дыхание при взмывании сноубордиста вверх; как фонтаном взмывал вверх снег, плавно разбрызгиваясь по разные стороны; как он подхватывал край борда рукой и сгибал в высоте ноги, а затем спрыгивал обратно, горделиво улыбаясь и вытирая слегка влажный от холода нос. Чимин был частым свидетелем, как Чонгук работал на публику: движения еще более резкие, точные, но при этом особенно плавные, а выражение лица не обделено самоуверенностью и обольстительностью. Сноубордист любил внимание; когда у зрителей захватывало дух от его профессиональной работы и притягательной энергии. Много улыбался, а приятели грубовато говорили: «выделывался», и сами же прикрывали рот от чужого превосходства. При виде же знакомого баристы – смущался, как мальчишка. Но Чимин едва ли замечал. Догадывался, конечно, что Чонгук при нем во многом другой, но свое влияние при этом умалял, как мог. – Блестяшка, – на выдохе, будто несколько лет скучал по загадочному пареньку из кофейни. Быть может, и правда. – Почему не идешь домой? – Надеялся на сопровождение. – Заслуга ли то глиттера, но Чимин и впрямь сроднился с флиртом, хотя то и не его роль. – Я провожу. Веди нас, – балаклава скрывала половину лица, но его улыбка все равно выступала ярко и широко, когда он подошел ближе, придерживая экипировку в одной руке. Тренировка официально завершилась. Продержись он тут еще дольше, заработал бы себе только дополнительную усталость и парочку лишних синяков. А тут и причина подвернулась наконец позволить себе отдохнуть. – Здесь рядом, – решил уточнить, будто бы Чонгук стал жаловаться на длительную прогулку. Напротив, смиренно составлял компанию, преодолевая заваленные снегом спуски и повороты. – Тебе выделяют жилье на территории? Или ты не один? – Один. Отчим часто в разъездах, поэтому доверяет мне курорт. – Так это не слухи? Он один из владельцев? – Чимин непринужденно пожал плечами – сноубордист в неверии усмехнулся. – Да ты полон сюрпризов. Я и не сомневался. – Только не говори всем подряд, пожалуйста. От поклонников и так не отбиться. – Могу поспорить, ни один из них и рядом не встанет с моими наградами. – Будто бы это самое важное, – бариста невольно шмыгнул, тут же прикрывая варежками лицо от сопутствующего ветра. – Нет, но мне же нужно зарабатывать очки на своем поле. И не смей осуждать меня! – И не думал. Все и так знают, что ты лучший. Есть чем гордиться, – и пока Чимин безэмоционально разбрасывался очевидными ему фактами, Чонгук в удивлении приподнял брови, никак не ожидая того, что смело расценивал ничем иным, как комплиментом. – Мне лестно. Правда. Никогда не слышал похвалы от тебя. – Да мы и не особо разговаривали, разве нет? – Ну, я немного боялся. – Что? – Чимин рассмеялся. – Меня? – Каждый говорил мне, что к тебе нет смысла даже подходить. Мол такой вот снежный принц. Безумно красивый, но отстраненный. – А ты веришь всему, что тебе говорят? – Если бы верил, не шел бы сейчас рядом с тобой, – они остановились, достигнув нужного домика. И ему вовсе не обидно выслушивать скупые доводы посторонних людей. Он и без Чонгука в курсе всего, что обсуждают за спиной; как им восхищаются и как сторонятся. Не то чтобы он хоть раз давал явных поводов. Разве его это проблема, что не решаются растопить и без того жаром объятое сердце? А трусов Чимин обходил стороной всегда. – Мне пора. – Увидимся завтра, да? – В Сочельник? – нахмурился Чимин, так не кстати вспоминая о том, что завтрашний день планировал провести в полном одиночестве. – Рождественское чудо никто не отменял. И зачем-то, – Чимин правда не понимал – сноубордист коснулся губами его раскрасневшейся ледяной щеки. Будто бы пытался этим что-нибудь сказать. Например: «я тебя не боюсь»; «ты мне нравишься и очень давно»; «я с тебя глаз не свожу каждый раз»; «твой кофе самый вкусный на свете, как и ты». Пройдясь языком по собственным губам, на которых застыли липкие блестки в форме снежинок, невинно произнес: – У меня Вселенная на губах. – Это всего лишь твоя самоуверенность. – Нет-нет, я почти уверен, это что-то совсем другое. – Правда? – продолжал подтрунивать над ним он, наслаждаясь тем, как Чонгук пытался обороняться от его ехидства. – Спокойной ночи, Чимин. – Уже не блестяшка? – вызывающе наблюдал за ним, игриво наклонив голову. – Приберегу ее для следующего раза. – До завтра? – «До самого утра». Чон Чонгук, конечно, поражал тем, что удивительным образом совмещал в себе кучу мужских достоинств. Но все они меркли перед этой самой фразой. Чимин его понял. Не мог не. – Не берись за это, Чонгук, правда. Однажды я подкатил к нему на вечеринке и спросил, откуда такая принцесса. Он ответил знаешь что? «Второй поворот направо, а потом прямо, до самого утра». Кто вообще так разговаривает? – Джеймс Барри, – как само собой разумеющееся. – Кто? – он, конечно, догадывался, что водить дружбу со спортсменами не равно интеллектуалами, но элементарные сказки ведь все знают, разве нет? – Мне кажется, я влюблен. – Совсем прослушал, что я сказал? – О нет, я все понял очень хорошо. Даже слишком.***
Преддверие Рождества окрасилось в оттенки снизошедшего снегопада, заваленных дорог и склонов, людской пустоты и новой порции блесток. Искусственные ели змейкой вились вокруг фонарных столбов; огромные красные банты украшали часовни и рестораны, сверкая палитрой огней; из окон звенела праздничная музыка, и дух Рождества янтарной рекой просачивался глубоко в сосуды; по-детски лучистый смех, пускай даже и старших, и звон колоколов – все это встречало прохожих, заполоняло улицы и на долгие годы задерживалось в памяти волшебной нитью. Атмосфера кофейни хоть и уступала в своей красочности, сохраняла воодушевленный настрой и частичку магии, укутанные в теплый шарф уютных разрисованных стаканчиков и посыпанных шоколадной стружкой зефирок. И Чимину здесь было по-настоящему уютно. По-домашнему комфортно. Глиттер на впалых щеках и едва уставших после неспокойного сна глазах в виде крохотных созвездий светился пуще прежнего. И бариста, не планирующий ни единой шалости на этот сказочный по словам истории вечер, проснулся с удвоенным удовлетворением. Новогодний плейлист ни на секунду не утихал, позволяя внутреннему импульсу плясать и биться в такт; ладони в лебедином танце колдовали у кофемашины, рассыпая посыпки, украшения и вырисовывая имбирных человечков, не забывая при этом дышать. Дышать. Дышать. Этим вкуснейшим садом ароматов и вкусов. И хвоей. Она распылялась повсюду. Даже когда все гости разбрелись по домам к своим семьям, и в каждом зажглись светильники, оповещая, что владельцы уже вернулись. Даже тогда Чимин отчетливо ощущал лесной аромат свежести и нежных в своей колючести иголок. И в особенности тогда, когда потянулся к выключателю, намереваясь оставить в кофейне лишь мягкий свет лавандовых свечей, а крохотный колокольчик на входной двери зазвенел. И звук вовсе не отдаленно напоминал собой вступление в песне «Heather»: такой же волшебный и судьбоносный, будто вот-вот случится нечто такое, что изменит тебя навсегда. На Чонгуке висела красно-белая куртка, будто бы на пару размеров больше его самого; русые локоны забавно виднелись из под шапки, прикрывая лоб; пальцы с парочкой маленьких татуировок оставались открытыми, благодаря любимым митенкам. Сегодня он походил на сноубордиста чуть меньше обычного, в особенности из-за обычных джинсов, а не привычных лыжных штанов. А вот сверкал при этом все так же, будто выиграл наиважнейший трофей в своей жизни, с умилением посмеиваясь над брошью в виде снеговика на грудине фартука баристы. – Блестяшка, – и почему он продолжал произносить это так певуче и трепетно, – твой рабочий день уже закончился? – Привет, да – сдержанно, со скрытой радостью. – Тогда могу я пригласить тебя на рождественский кофе? – Чонгук…тебе не стоит тратить на меня свой праздник. – Но тебе ведь не с кем его провести? – Чимин еще при вчерашней встрече дал понять, что сейчас живет один, и конечно же догадливый Чонгук все знал наперед. – Просто поверь мне, когда я говорю, что это не знак жертвенности или типа того. Я осознанно хочу этого, если ты тоже. А кто они друг другу? Семья? Вовсе нет. Друзья? Едва ли дотянут до этого звания к новому году. Влюбленные? Прогреть чужое сердце вовсе не одно и то же, что вскипятить чайник. Тогда почему Чонгук вот так смело зовет его провести вместе Сочельник? Стоило бы задать ему этот вопрос напрямую, но бариста не уверен, что хотел бы услышать ответ. Вернее, готов ли он вообще к этому. – Давай так. Я приготовлю для тебя кофе. Если понравится, ты весь мой на этот вечер. – Ну уж нет, я не подпущу тебя к своей аппаратуре, – Чонгук заметно растерялся, очевидно разрабатывая обходные пути. – Но я могу научить тебя, хочешь? – глаза в виде шоколадных монеток тут же вспыхнули надеждой. – Тогда я могу научить тебя стоять на сноуборде. – Это станет мучением для тебя, – покачал головой, представляя всю абсурдность картины, даже если решится. – Но ты ведь любишь смотреть, почему бы не попробовать? Правда в том, что для этого «почему», по правде говоря, были свои причины, и Чимин обязательно озвучит их со всей искренностью. Но сейчас последнее, чего бы хотелось, так это омрачать общее настроение в самом зачатке вечера. Поэтому он обдуманно отодвинул ответ на недалекое «потом» и принялся заново подключать выключенную раннее аппаратуру. – Давай, иди сюда, мастер готовки, – движением руки подозвал к себе – сноубордист послушно скинул куртку на ближайшее кресло, оставаясь в кашемировом пуловере, и весь счастливый и внимающий встал рядом. – Что будем готовить? – А какой ты любишь? Бариста в задумчивости прикусил подушечку указательного пальца, слегка вертясь из стороны в сторону, взвешивая все «за» и «против». Чонгук ведь был еще совсем новичком. – Будет сложно, но вкусно. Идет? – Я на это и рассчитывал, – звучало двусмысленно, и Чонгук давал себе в этом полный отчет, но так легко смутить парня было непросто. – Тогда приступим. Во всем слушайся меня, – наказал бариста, смахивая пшеничную челку и тянясь к нужным ингредиентам. Ничего особенно сложного и травмоопасного, разумеется, в ходе процесса не наблюдалось, но Чонгук все равно действовал излишне аккуратно и следил за каждым движением чужих рук. Не мог удержаться от лишних касаний, пока передавал ванильный сироп или молотые пряники, фривольно почти что беря своего «учителя» за руку. Когда же все основные этапы рецепта оказались пройдены, для новоиспеченного баристы наступила самая интересная часть – украшение и завершающий штрих. Чимин наглядно продемонстрировал, как даже из густой молочной пены можно рисовать елочные украшения, декорируя коричной стружкой. – У тебя корица на носу, – подметил Чимин, тыкая в кончик. Чонгук рефлекторно сморщился, выуживая наружу смешки со стороны. – Что ж, это наименьшая потеря из всех возможных, – буднично пожал плечами, наклоняя голову. – Настоящая потеря будет для профессионального спорта, когда ты внезапно решишь, что варить кофе тебе нравится больше, чем сноуборды. – Блестяшка, такой ты сказочник, оказывается! Я буду вполне доволен человеком рядом, который будет готовить его для меня. К чему лишние жертвы? – И что, как успехи? – Ты о чем? – Ну, в поисках такого бедолаги, что будет постоянно варить тебе кофе. Чонгук усмехнулся, облокачиваясь на стойку, пока Чимин вел слепой диалог, занятый расфасовкой напитка по кружкам. – Я в процессе. – Придется постараться. – Я с самого детства в спорте, Чимин. Слово «испытание» для меня как автомат за экзамен. Чимин взглянул на него, ловя на себе ту самую смущенно-самодовольную улыбку, и вручил сноубордисту его долю приготовленного латте со вкусом имбирного пряника. Тот благодарно кивнул и двинулся в сторону посадочных мест, дабы в уютной манере расположиться под стать гостям. – Мне нравится, – озвучил свои мысли Чимин, располагаясь прямо напротив за круглым столиком в углу кофейни, за искусственной елкой ростом с самого Чона. – М? – бариста мастерски умел завладевать его вниманием, будто то самое видео на платформах с кричащим названием: не удержаться от того, чтобы не кликнуть «play». – Раньше я считал это отталкивающим, когда люди настолько уверены в себе. А ты всегда такой. Знаешь, что победишь. Не веришь и не надеешься. Ты знаешь. Чонгук на время завис, отодвигая яркий кофе от губ, что так и тянулись обратно к сладостному эликсиру – объекту урока зельеварения, не иначе. Не пронеслось и мысли, что Чимин тем самым проверял его – он был предельно искренен, и ему хотелось отплатить тем же. – Меня с младших лет приучали к тому, что поражений не существует. И моя самоуверенность однажды стоила мне травмы. Стеклянный взгляд баристы в никуда дал Чонгуку понять: он в курсе. В то время новость стремглав разлетелась подобно сойке, особенно среди любителей зрелищ и мотивирующих роликов. «Чон Чонгук выиграл в соревновании сразу после падения». «Победитель турнира госпитализирован». – Смотрел видео? Его, кажется, уже все в округе видели, – уточнил, не позволяя понять, что раскусил его лишь взглядом со стороны. – Смотрел. Честно говоря, я испугался тогда. Решил, что не буду никогда рисковать собой – достаточно мне фигурного катания в качестве развлечения. Но все равно продолжал исправно следить за тобой, вашей командой. То, что вы делаете – невероятно. Но… – Понимаю, блестяшка, – удрученно улыбнулся. – Я не особо горжусь тем, что выиграл тогда под действием какого-то шока системы. Но я заново осознал, что все возможно. И хотя от родителей, вечно твердящих о победах, отдалился тогда только больше – на мое восприятие своих возможностей это повлияло сильнее, чем я того ожидал, – он снова сделал глоток, не отводя медовых глаз от предмета своего любования. – Если я что-то делаю, значит оно того стоит. Значит идти надо до последнего. Но не означает, что я не в состоянии принять отказ, я ведь не одержимый…Может быть, совсем чуть-чуть. Бариста ухмыльнулся. Разговор зашел в те русла, которые он даже не надеялся затронуть, но Чонгук был настолько открытым рядом с ним, что пугала даже мысль отказать ему хоть в чем-то. Сейчас он казался слегка разрушенным мальчишкой с неподъемной при этом силой духа. Мягкий и резкий. Улыбчивый и грустный. Сильный и слабый. Отзывчивый и отстраненный. Влюбленный и…? Он не станет подбирать антоним – в его словаре и без того много негативных прилагательных в отношении других людей. Чонгук их не заслужил. Зато в его власти сейчас подтолкнуть свою «звездочку» пересесть поближе к нему, утягивая в пылкие торопливые объятия и, дождавшись, когда сильные руки цепями сомкнутся на спине, провести носом по пульсирующей в такт сердцу шее, утыкаясь в загривок и сощурив глаза. – Это ведь не из жалости, правда? – умоляюще произнес Чонгук, впервые став свидетелем ласки того самого «снежного принца». – Скорее из симпатии, – вот так просто, как налету. – Так подойдет? – Да, очень, – обнял еще крепче, вкушая аромат кулинарных специй и крепчайшего свежего кофеина.***
Остаток вечера они провели у местного озера, которое в темное время суток походило скорее на темное пятно небосвода, окруженное стражами из гор и деревьев. Вдали виднелись выстроенные друг над другом домишки, обрамленные оранжевыми световыми гирляндами. Все вокруг сквозило строжайшей тишиной, пока ее скверные нарушители не начали истаптывать ногами хрупкий снег и вести разносторонние беседы, одна за другой. Чимин почти не узнавал сам себя, так открыто и улыбчиво рассказывая о своем детстве, когда мама заставляла его ходить на тренировки по фигурному катанию к действующей чемпионке, а он наотрез отказывался и по итогу теперь помнил лишь «елочку», потому что бросил все еще на начале пути. Затем Чонгук с замиранием сердца выслушивал, как еще совсем малышом бариста остался вдвоем с отчимом, а тот стал ему настоящим отцом. И дальше по кругу: увлечения, любимый цвет, первый поцелуй, ранг в компьютерных играх, пока оба не ощутили усталость от непрерывных разговоров. По итогу между ними повисло молчание за наблюдением расходящихся клубков тумана и зажигающихся звезд. – Если бы она упала, что бы ты загадал? – Я не верю в желания. – Реалист, значит. – Заключил Чимин, выдыхая пар меж застланных коркой губ. – И во что ты тогда веришь? Чонгук выглядел озадаченным. Глубокий вопрос требовал такого же по своей весомости ответа. Односложные фразы с ним бы не прокатили, Чимин узнавал его и одновременно проверял. – Верю в предначертанное. Совокупность обстоятельств приводит нас к конечной точке. Как звезды, по которым люди ищут верное направление. Это твой личный путеводитель, но и иллюзия выбора, потому что все, что ты придумал для себя сам, все равно завершается там, где ты и не предполагал. – Для спортсмена ты мыслишь слишком по-философски, – подметил Чимин, обдумывая все вышесказанное. – И все же…мне бы хотелось думать, что я сам формирую будущее. Случайности не случайны, это правда. Но разве способна судьба диктовать твои поступки? Скажет ли она тебе подняться после падения? Или, допустим, провести Рождество в какой-то почти что глуши с другим парнем? Ты сам владеешь своей жизнью. И я своей. И даже если я захочу тебя поцеловать, это не звезды, это всего лишь я. Чонгук замер на месте, провожая взглядом кропотливые снежинки, что так стремительно опускались на землю: они терялись в слегка влажных из-за осадков волосах, покрасневших пальцах и на складках капюшонов. Зима выдалась неминуемо красивой, почти роскошной. А праздничный вечер, напротив, совсем не таким: довольно простым, без салютов и шипучего шампанского. Но до чего же громко внутри сходила с ума система. – Ты мог бы захотеть прямо сейчас? – аккуратно поинтересовался Чонгук, хватаясь за прикрытое флисом запястье. – У звезд ведь уже есть ответ. Спроси у них, – беззлобно посоветовал он, включая напускное безразличие. – Не играй со мной, пожалуйста, – впервые говорил с ним так серьезно, раскрывая терзающие переживания. – Я не привык надеяться и верить, ты был прав. Но «пытаться» – это совсем о другом. – Тогда скажи, почему я? Это ведь не должно быть сложно. Немного подумав, тот совсем обреченно улыбнулся. Так вот каково это чувство, когда бездумно проигрываешь? – Потому что я в тебя влюблен. Смотрел прямиком на него, испытывая все чувства и реакции одним лишь откровенным взглядом, а сам при этом бесконечно долго боролся с желанием взять за руки. – Будь это судьба или выбор. А может и то и другое? Но я просто знаю. Лишенный всех слов на свете, Чимин впервые ощущал себя так. Обладая подвешенным языком, он легко находил ответы даже на самые абсурдные глупости. А теперь все – сбой системы. Звезда на елке упала и с грохотом разбилась под ногами. – Я…не ожидал, кажется. – Все нормально. Это я не умею держать свои чувства в узде. Глупо, правда? И, возможно, совсем немного самонадеянно. Как бы то ни было, я… По всем правилам романа фраза осталась незавершенной, обрываясь где-то на перепутье между звездами, исписанными нашим будущим, и землей, где творится действительное. Чимин поцеловал его, делая выбор в пользу желаемого. Ведь Чонгук свой уже сделал, пускай и слишком отчаянно, не задумываясь о последствиях, но уверенно – это то, чего он хотел. Вселенная мириадами и галактиками расплывалась у него на языке; подбородке, которого нежными поглаживаниями касались чужие руки; в груди, где нещадно стучало сердце; на губах, которые снова и снова соприкасались с другими. – Извини, – пролепетал Чимин, отстраняясь лишь на ничтожные миллиметры. – Прошу, не извиняйся, иначе я совсем с ума сойду. – Но теперь на тебе тоже блестки. Чонгук восторженно рассмеялся, переводя взгляд с одного зрачка на другой в попытках удержать сознание. – И ты не поверишь, как я этому счастлив. С упоением притянул к себе для поцелуя, пропадая там высоко-высоко, где не придумали кислород, но определенно выяснили, как создавать прекрасное. Чимин так и не ответил ему тем же. Не потому, что ничего не чувствовал, а потому, что хотел быть настоящим. А он настоящий еще не научился любить. Зато абсолютно точно знал, что слезы застыли на самой радужке, а дыхание такое скомканное, и губы дрожали, будто вот-вот случится столкновение планет прямиком у него меж легких. – Отпразднуешь со мной и Новый год? Не хочу тебя торопить, но ты хотя бы подумай. – Чонгук, я только что сам тебя поцеловал. Если кто и торопится, то мне начинает казаться, что это я. – Да уж, ты посмелее меня в действиях, блестяшка. Но я люблю ушами. – Боже, ну что за ребенок…– легонько ударил сноубордиста в грудь кулачком. – Я согласен. – Боже, ну что за милашка. – Дурак. – Влюбленный в одного зануду. Чимин не мог удержаться, чтобы предательски не заулыбаться и просиять. Пора было привыкнуть к новоиспеченному амплуа, где он тоже…влюблен.***
Конечно же, Чон Чонгук никогда не знал, что однажды Чимин поддастся на его природные чары, как тот сам предсказывал. Все же влюбленность отличалась от всех прочих чувств, которые Чонгуку когда-либо посчастливилось испытать. В такой момент все восприятие мира имеет шанс пошатнуться вместе с его привычками и идеалами. С ним приключилось примерно то же самое. Совокупность событий привели его в ту конкретную команду на данном конкретном материке и в данный конкретный день. Но он выбрал Чимина самостоятельно, – в этом уже никак не сомневался. А тот по удачному стечению тех же обстоятельств выбрал его. Чонгук и догадаться не мог, что Чимин начнет прибегать на его тренировки, даже не удосужившись накинуть куртку, но обязательно прихватив с собой разбавленную мятой и лимоном воду (вот так сюрприз, в его меню было не только кофе). А когда они снова встретятся в кофейне, пропадая в cвоих взглядах и становясь предметом всеобщих обсуждений и зависти, бариста будет рисовать незамысловатые картинки на картонном стаканчике и оставлять утешительные послания. При этом наедине Чимин долгое время держал дистанцию, позволяя лишь милые жесты и долгие порой поцелуи. А Чонгук на ином и не настаивал, внутренне ликуя от каждого касания, особенно по инициативе своей пары. Однако, в силу физической подкованности и вечно бьющих гормонов и неусидчивости, сноубордист с великим трудом каждый раз сдерживал себя – сам же боялся порой своего возбужденного настроения, но поделать ничего не мог. Так или иначе, изо дня в день тянулся к источнику тысячи блесток на щеках и языке, когда он нагло слизывал их с лица баристы. Тот каждый раз пытался безуспешно увернуться, но в конечном счете все равно принимал ласку, находя нечто по-озабоченному привлекательное в любых попытках парня вкусить все доступные участки его кожи. На январском кинопросмотре дома у Чимина, перед которым они не виделись ровно неделю, бариста вел себя по-особенному тактильно, постоянно прижимаясь поближе и целуя того в шею, аккуратно водя языком в попытках понять, что же так цепляло в этом его парня. Догадаться было несложно – Чонгук весь состоял из хвои и свежести, так приятно оседавших не только на губах, но и в ноздрях липким ароматом. Видимо, и Чимин для него пах от природы чем-то таким же приятным – пряными посыпками и кофейными зернами. – Блестяшка, ты ведь не оттолкнешь меня? – с мольбой в круглых выразительных глазах спросил он. – Смотря, что ты будешь делать, – продолжал выцеловывать шею, спускаясь ниже к ключицам. – Я так много чего хочу с тобой сделать. – Чонгук, – по-хозяйски сел на его бедра, обеими руками захватывая покрасневшее лицо перед собой. – Можно. – Ты…не боишься? – в его глазах загорелось то самое прыткое ожидание, а руки сами собой ухватились за оголенную по средством приподнятой футболки талию. Дыхание спортсмена утяжелялось так же быстро, будто он сейчас рассекал лед на доске. – Я никогда тебя не боялся. Просто мне нужно время, понимаешь? Я только учусь и мне…немного волнительно. – А сейчас? ¬– Чимин уловил едва различимую дрожь в голосе. Он на пробу двинулся вперед, скользнув полувставшим членом по чужим бедрам – Чонгук прикрыл глаза, откидываясь на декоративные подушки позади себя. – Хочу, чтобы ты сделал мне хорошо. Сноубордист и ни минуты не собирался тратить на поиски причин «почему», потому что плевать. Чимин призывал его к действию; выпрашивал ласку, а Чонгук не дурак отказывать ему в осознанном желании двинуться чуть дальше. Поэтому он, как и всегда уверенный в своих движениях, с легкостью приподнял парня, чтобы снова опустить, но теперь вплотную к себе. Уткнулся в его шею жесткими пылкими поцелуями, параллельно мял мягкую кожу у бедер, а когда доходил до ягодиц, то принимался рычать и покусывать мочку, чтобы Чимин его чувствовал. Чтобы слышал. Чимин – не ханжа и никогда не был таким – Чонгук об этом осведомлен прекрасно. И если первое время данный факт вызывал вопросы в связи с чужой отстраненностью, то потом до него дошел довольно простой вывод – Чимин немного боялся собственных чувств. И это вовсе не одно и то же, что не испытывать их вовсе. А бариста испытывал слишком много, поэтому стоило даже немножко отпустить себя и он уже спускался на ковер перед парнем, вставая на колени – те слегка покалывало от ворсинок, но он стойко игнорировал любую усталость, неприятные ощущения и пульсирующие вены. – Детка, ты чего? Вернись обратно. – Но ты ведь хочешь, чтобы я продолжил, – не спрашивал – утверждал, уставившись в заинтересованные процессом глаза, что выслеживали каждое его движение. Чонгук устало вздохнул, не отрицая. – Ты ведь хотел, чтобы я позаботился о тебе. – Я передумал. Хочу отсосать тебе. Чонгук гулко сглотнул, мысленно представляя самые грязные картинки своего ближайшего будущего. Которое непременно наступит, если он сейчас все не испортит. – Ты чертовски прямолинеен в своих желаниях, да, блестяшка? – дьявольская усмешка – Чонгук менялся на глазах от теребящего кости возбуждения. – Да, поэтому прекращай болтать и снимай штаны. Сноубордист громко рассмеялся и провел руками по лицу, будто пытался смыть с себя все веселье. А затем так же бесстыже, как и шокирующий в своих выражениях парень, начал избавляться от ремня, приспуская джинсы к коленям. Затем наклонился как бы в попытке отбросить элемент одежды, а сам схватил Чимина за шиворот футболки и потянул на себя, с неистовой скоростью сминая его губы и ведя языком, тем самым ощутимо демонстрируя, каким страстным может быть секс с ним. – Приступай, – оттянул его губу, легонько прикусывая в ухмылке. А после откинулся назад, спуская боксеры туда же вниз. И Чимин соврет, если скажет, что агрессивная сексуальность, которая одолела Чонгука после одного простого: «можно», не заводила его самого, как ту самую бешено трясущуюся в своей походке игрушку. И если раньше он сдерживал свои стояки, которые периодически ловил, пока Чонгук раздевался перед ним на тренировках в зале или поглаживал его бедро в общественных местах, то теперь он хотел целиком и полностью продемонстрировать парню, насколько сильно тот возбуждал его. Вдоволь наглядевшись на высвобожденный член Чонгука, который так и стоял в ожидании на уровне увлеченных зрелищем глаз, Чимин ответно спустил домашние штаны вместе с трусами и на пробу провел пару раз рукой. Сноубордист низко застонал, наблюдая за очередным издевательством и при этом самой возбуждающей вещью, которую удалось увидеть. Член Чимина был практически таким же по толщине как его, и парень поймал себя на абсолютно неуместной для себя мысли, каково было бы почувствовать его внутри себя. Возможно, он даже позволит ей однажды развиться в нечто более реальное, но пока его голова кишела бессвязными иллюстрациями того, как приятно было бы трахать своего парня снова и снова. Чимин лизнул головку языком, заранее скапливая достаточно слюны во рту, поэтому она с легкостью скользила между пухлых губ. Но долго задерживаться на подобных прелюдиях он не стал – внезапным выпадом насадился полностью на всю длину, будто каждый день разрабатывал глотку для этого самого момента. Из уст Чонгука последовал ожидаемый всхлип, ему очень сильно хотелось открыть глаза, но те действовали сами по себе, заблюривая видение при особенно приятных ощущений. Весь Чимин состоял из них, умело всасывая член глубже и сглатывая, тем самым создавая щекочущие вибрации. А когда маленькие пальцы ухватились за основание, проводя по нему в тандеме с губами, Чонгука, кажется, поразило целым витком токовых проводников. – Прошу…только…не прикасайся к себе, – его тяжелое дыхание было таким громким, что лишенный его Чимин почти потянулся, дабы поделиться остатками кислорода. – Я сам заставлю тебя кончить. – Для начала ты. – Мне не понадобится много времени. И «блестяшка» продолжил в той же размеренной манере, что и до этого, никак не ожидая, что парень захочет ускорить приближение оргазма, чтобы скорее перейти к нему самому. Сноубордист схватил того за голову обеими руками и начал в быстром темпе насаживать на себя, постанывая каждый раз, когда губы Чимина смыкались у паха. – Вот так, детка, еще совсем немножко. Может быть Чимин и мазохист в душе, но доведение его до покрасневших щек и ноющих мышц лица доставляло только больше удовольствия с каждым застрявшим вдохом. А когда тот без разрешения кончил, заполоняя густой спермой глотку, он лишь послушно принял все без остатка, как само собой разумеющееся. – Чимин, боже, иди сюда, – обессиленный, он похлопал по оголенным ногам в подзывающем жесте. И бариста повиновался, присаживаясь обратно на бедра своего парня, где всегда царили комфорт и забота. – Извини, я от тебя совсем голову теряю. Ты в порядке? – Да, – смущенно улыбнулся – щеки все еще наглядно пылали алыми пятнами. – Знаешь, еще никто не кончал из-за меня. – Ты, наверное, шутишь, – Чонгук плавно водил ладонями по его спине, оставляя за собой дорожку мурашек. – Не то чтобы я был эгоистом, но каждый раз когда я начинал пытаться, то все скоро заканчивалось. Я быстро терял интерес и начинал сомневаться, правильно ли вообще поступаю. – Думаю, все дело в чувствах, блестяшка. Не у всех получается заниматься сексом без них. – Да, я тоже так подумал. Вообще-то дело не только в том, что я хочу тебя. Еще мне важно было убедиться, что мои чувства…они…ну знаешь, всеобъемлющие. – Ты хочешь сказать мне…– Чонгук сглотнул, проникновенно всматриваясь в зрачки перед собой – в них бушевала целая Вселенная. – Думаю…нет, я уверен, что…влюблен в тебя, Чонгук, – он со слезами на глазах заулыбался, чувствуя себя таким уязвимым, но при этом счастливым в этом самом чувстве. – Я бы даже назвал это любовью, но давай подождем с этим немного, ладно? Поживем вместе, заведем собаку и будем называть это настоящей любовью прожитых лет. Кажется, у Чонгука тоже серебристые капли воды на ресницах. И когда успели, ведь только минуту назад он был вне себя от возбуждения, а теперь готов лить слезы из-за…и правда из-за чего? Признания? То, что его любят в ответ? Или из-за собственных чувств, которым не сидится внутри и без того многогранной души? – Я так сильно в тебя влюблен, что променял бы любую галактику на твою. Излюбленные сравнения с космической тематикой уже стали чем-то настолько привычными, насколько все еще трогательными. – Не думаю, что вообще когда-либо рассуждал о звездах так, как после встречи с тобой, – он взял его за руку, переплетая пальцы. – Хочешь попробовать их еще раз? И Чонгук пробовал снова и снова. Подхватывал его и долго-долго кружил. Затем неспешно доводил до оргазма и протяжно постанывал в унисон без единых к себе касаний. А Чимин все это время наблюдал за ним, ловил каждый отзеркаленный вздох и внимал прикосновениям. Сноубордист широко-широко улыбался, когда его бариста застонал с его именем на губах, и прислонился к родному лбу своим. Было так хорошо. И очень-очень влюбленно. А потом они пекли рождественские пряники, пускай и праздник давно прошел. Сидели на кухне за чашкой горячего шоколада и зефира и долго болтали о всяких бессмыслицах, заботах и предпочтениях. Чимин мотал ногами в высоких гольфах и сверкал звездным блеском на скулах, а Чонгук вслух вспоминал о том, как впервые зашел в кофейню: тогда она еще не пестрила праздничными украшениями, но постепенно готовилась встречать постепенно наступающую зиму, а вместе с ней и зов приближающегося Рождества. – Вы так долго рассматриваете. У меня что-то на лице? Чимин тогда впервые услышал его смех. – Да, кажется, звезды? – Всего лишь блестки. – Я почти уверен, здесь что-то глубже, чем обыкновенные блестки. Нужно светиться изнутри. – Думаете, у меня внутри скопление звезд? – Возможно, там целая Вселенная. Не могу пока понять. Чонгук в тот день заказал свой обыденный американо, а Чимин остаток дня думал о его словах. Разве люди вообще говорят такое при первой встрече с человеком? И почему его заледенелое сердце дало трещины, сквозь которые пробралось целое северное сияние? Тогда ему показалось, что Рождество уже наступило, благодаря Чонгуку. Если он и был звездой, то сноубордист – самым настоящим праздником, в котором хотелось задержаться, насладиться и прожить. – Блестяшка… – Да? Чонгук любовно улыбался, смотря на то, как Чимин приподнял брови и поджал испачканные в растаявшем зефире кончики губ. – Все-таки я был прав. Она внутри тебя. И она сияет.