Пропасть

      Он выгнулся в спине, позвонки предательски хрустнули. Бедра напряглись, мелко дрожа. — Да-а, — голова летела кругом, протяжный стон разбился о стены задрипанной квартиры.       Вадим вцепился в бока Глеба с силой, оставляя синяки на мягкой коже. — Я на тебе, как на войне? Хочешь, чтобы было так?       Мефедроновая нега расплывалась перед глазами. Глеб сжался, насаживаясь на член до упора. — Вадь… — Хуядь, повезло на зло, значит?       Вадим одним рывком скинул с себя брата, нависая сверху и снова входя в разомлевшее тело.       Самойловых никогда нельзя было назвать нормальными. Вадим думал, что наркотики полностью сожгли их мозги. Здравый смысл, давно задушенный, еще в самом начале музыкальной карьеры, скребся в висках. — Ты хочешь, чтобы я был жестоким? Хочешь до полопавшихся кровеносных сосудов под моими губами? Хочешь, чтобы я тебя душил? — Вадим вцепился в мягкие волосы, оттягивая, заставляя младшего брата смотреть в глаза.       Глеб мигал своими расширенными зрачками, затопляющими радужку. — Я хочу быть твоим. Мне нужно.       Вадим сорвался на глухой стон, смыкая пальцы на шее Глеба.       Стоны сотрясали наркотический мираж, разрывая реальность. Вбиваться в податливое тело младшего брата — лучше опиума и героина. Больная страсть, рожденная из травм и боли, разрывала Вадима. Смысла не было ни в чем, кроме как в Глебе, самозабвенно, с оттяжкой, дрочащего себе, пока его растягивал, заполнял до предела, член старшего брата. — Я ненавижу тебя. Я мог бы задушить тебя к хуям, прямо сейчас, и ты бы не сопротивлялся. Понимаешь это, Глеб? Ты понимаешь? — Самойлова старшего плавило так сильно, что он не мог контролировать ничего в этом мире. А главное, он не мог контролировать себя. Вся эта податливость Глеба, вся его открытость и желание боли, сводили с ума. — Если я умру от твоей руки, то мне похуй, — Глеб сжал его предплечье, — Вадь.       Что-то лопнуло после этого мягкого «Вадь». В конце концов, он старший брат, он должен заботиться и оберегать. И если у Вадима не получилось спасти Глеба от тяги к саморазрушению, то он прыгнет за ним в пропасть.       Вадим отпустил себя, разрешая брать младшего брата так, как он всегда этого хотел: рвано и быстро, до звезд в глазах. Человека надо любить так, как он этого хочет, правильно? Оказалось, что нежность и забота нужны Глебу в меньшей степени, чем надрыв и искусанные в кровь губы. — Вадь!       И темнота в голове кружит так, что трескается мирозданье. Похуй на все. На неправильность этих отношений, на слезы матери, на косые взгляды. Похуй-нахуй, в рот ебал. — Я люблю тебя, — Глеб подлезает под руку старшего брата, закидывая ногу на его бедро. Он жмется, размазывая между их телами сперму. — И я. Я тоже.       Пропасть в больных отношениях — это лучшее решение, принятое Вадимом Самойловым, за всю его жизнь.