О вере в лучшее

— Будь я тобой… — говорит белобрысый, красноглазый, точно кролик, и тощий, точно новорожденный птенец, мальчишка, — я бы расчесался! — Вот ёкай! — с улыбкой чертыхается Мадара, приглаживая волосы. — Сам-то взъерошенный, как девятый хвост Курамы. — Мои волосы пушистые, а твои — спутанные, — рассудительно толкует мелочь, закидывая в рот очередной орех. — А хочешь, принесу гребень в следующий раз? Мадара пристально следит за тем, чтобы горстка угощения в детской ладони не уменьшалась, и время от времени незаметно подсыпает съестное, пока ему вещают очередную историю. — Жуй молча, — строго отрезает он. — У меня генетика такая. — Или очень плохой гребень! Нога у мальчишки толщиной с руку — как не растворился ещё?.. Учиха поглядывает на тонкие запястья и торчащие из-под не по размеру широкой безрукавки ключицы, едва заметно морщась. Голодает детёныш. Абсолютно точно голодает. Возможно, даже на грани истощения. Чакры в нём, конечно, предостаточно, и черпать энергию из внутренних резервов по-прежнему можно, однако Мадару это едва ли успокаивает. Не дело это. На словах мальчику десять полных лет. По факту — неизвестно. Мадара встретил его пару дней назад на берегу реки, и тот чуть не ринулся на него с катаной. Разумеется, шансов у мелочи не было. Но и Учиха драться с ним не собирался. Кто, откуда, чей — загадка. Мальчишку еле-еле удалось уболтать опустить оружие. Немногим погодя получилось уговорить раскрыть свой возраст. А на следующий день маленький незнакомец представился: — Меня зовут Тобирама, — сквозь звонкий хруст и лёгкую улыбку, — назваться полностью не могу. В целях безопасности. — Я Мадара. Шифроваться не хотелось с самого начала. Учиха — шиноби, и будь что с мелочью и её подноготной неладно, почуял бы. От Тобирамы не веяло опасностью. Оба — молодые, верные кланам воины. И дети, рождённые в разгар войны. Только и всего. — Знаешь, что я сделаю первым же делом, когда наступит мир? — спрашивает Тобирама, когда Мадара, нарушив традицию, приносит ему аж три свежих, ещё тёплых дайфуку вместо привычных орехов. В их клане нынче праздник: еды в достатке вот уже которую неделю, а отряды возвращаются с поля боя практически в полном составе. Кажется, удача на их стороне. Чего нельзя сказать о положении его маленького приятеля. Щёки у Тобирамы будто бы впали ещё больше за минувший месяц. В прошлый раз тот и вовсе заявился весь в слезах и отчаянии, наотрез отказавшись рассказывать о произошедшем. Мадара настаивать не стал, однако смутные догадки закрались и засели где-то в уголке сознания. Успокоить мелочь в тот день так и не удалось, но он хотя бы попытался. Усмирить собственную, зародившуюся в душе тревогу он также не смог. Вражеский клан Сенджу терпит бедствие. Тобирама всё реже улыбается. А ещё слабеет на глазах… — Я отведу тебя к нашему поселению, — заключает он, не выдержав и пяти секунд интригующей паузы. — Познакомлю с отцом и братом. Вы обязательно подружитесь… — Ешь давай, — мягко перебивает Мадара, опуская взгляд. Если его догадки верны, никаких знакомств не предвидится. Мир наступит лишь с падением одной из вражеских сторон. Сенджу — враги, кровные и политические. А клан Учиха не отступится до последнего павшего воина. Тобирама не похож на них. Ни лицом, ни манерой. Открытый ребёнок с тяжёлым взглядом. Белоснежный мальчик средь лесной чащи, без каких-либо опознавательных клановых меток и с катаной, чересчур тяжёлой для такого неокрепшего детёныша. Может, обойдётся. Может, Мадаре только кажется. Сколько иных шиноби обитает в округе? Не сосчитать. Каждый — на своей стороне, но априори за плечами победителей. И у Тобирамы есть все шансы оказаться за плечами клана Учиха. Под их протекцией и главенством. А может, и Мадару, и Тобираму ждёт огромное разочарование. — И всё равно познакомлю… — тихо упрямится мальчишка, — братец порой такой же зануда, как ты. Последующие возмущения заглушаются в ладони Учихи. Мадара щекочет мелочь в отместку, рьяно отгоняя мрачные мысли. Они будут надеяться на лучшее.

***

— Мой брат узнал о наших встречах, — тихонько молвит Тобирама, не поднимая головы с чужого крепкого плеча. — Проследил… — Они тебе что-то сделали? — Мадара напрягается, заранее готовый к худшему. Рано или поздно кто-то должен был узнать. И если Мадара готов перенести любые последствия, насчёт Тобирамы он не уверен. Ослабленный и болезненный, тот каким-то чудом держится в сражениях, но вот войны в стенах родного дома может не пережить. — Нет, что ты, — поспешно заверяют в ответ, — Хаширама не стал говорить. — Он сейчас где-то здесь? — Мадара непроизвольно притягивает подростка поближе. Пускай мёрзлый детёныш погреется хотя бы об него. Хоть недолго. Тобирама замирает на пару тройку секунд, сканируя местность, а затем отрицательно качает головой: — Его здесь нет. Вот и славно. Мадаре не хотелось бы отвоёвывать мальчишку у кого-то. Достаточно неотвоёванного мира. Минули годы, а люди всё никак не найдут покоя. Тобираме уже четырнадцать, и то, до чего ужасно тот исхудал после очередного скачка роста, в какой-то мере становится привычным. Неудивительно, что клан не выпускал его на поле боя до последнего. Когда выпустили, Учиха был готов рвать и метать, но вместо этого лишь незаметно крутился поблизости, следя, чтобы никто из своих не дорвался до лёгкой жертвы. Мадара догадывался и раньше, а потому смирился в ту же секунду, когда перед взором предстала родная глазу мелочь. С катаной. В доспехах с клановым символом. Кажущийся чужим даже среди своих, но своим — лично для Мадары. А вот почему смирился в одночасье Тобирама — непонятно. Ведь он даже не мог предположить. Но не сомневался ни секунды, кинувшись в объятия Учихи при первой же возможности. Мадара тревожится всякий раз, когда белобрысая макушка мелькает на поле боя, но подорваться и помочь не может. Тобирама на диво силён. Один лишь Мадара знает, какое хрупкое создание скрывается под доспехами. Воистину пугающее знание. — Поклянись, что выдержишь, — просит Мадара, всё никак не желая отпускать Тобираму домой. — Я так боюсь, что ты не сможешь… — Я выдержу, — горячо обещает Тобирама, трогательно прижимаясь в ответ. — Я сильнее, чем кажусь. — Мы продержимся до конца. — Вместе. Становится легче. Мадара неотрывно наблюдает за белоснежным силуэтом, уходящим всё дальше в сумрачную чащу, и понимает, что дышит чуть свободнее, чем прежде. Тобирама поклялся. Значит, обязательно свою клятву исполнит. По-другому он попросту не умеет. А Мадара верит в него.

***

— Будь я тобой, — с придыханием шепчет Тобирама, смотря стеклянными глазами в мутную, пасмурную даль, — я бы убил себя прямо на этом месте. — Замолчи, — Мадара кривится, точно от боли. Слёзы на лице Тобирамы — зрелище на редкость болезненное. Бледное лицо обрамляют отросшие, серебристые пряди, тем самым хоть немного скрывая до ужаса впалые скулы. — Изуна жив. Ты ранил его не так критично, как казалось. — Я чуть не убил твоего брата… — Ты сделал это в состоянии аффекта, — Мадара вкрадчиво, с расстановкой толкует о том, в чём убеждал себя битый месяц. И смог-таки убедить, стоило Изуне встать на ноги. — В ином случае ты мог бы быть мёртв. — Я пообещал тебе… — Тобирама будто и не слышит его. Даже не поворачивается, хотя Мадара подкрался буквально впритык за время своей небольшой речи. — Пообещал не трогать его… — Тобирама. — Не убей ближнего своего ближнего… — Тобирама! Не выдержав, Мадара рывком разворачивает того лицом и грубо впечатывает в себя. Чужое тело на ощупь каменное и холодное, словно перед ним и не живой человек вовсе. Изваяние. Безжизненное, тусклое, а ещё ужасно хрупкое. Сейчас, без доспехов и брони, Тобирама предстаёт перед Учихой в реальном своём обличии. Мадара всерьёз опасается за то, дойдёт ли тот до кланового поселения. Доживёт ли до следующей битвы. — Это война, — теперь шепчет и Мадара. Ему хочется успокоить, хоть как-то ободрить, но в голову лезут лишь горькие слова правды. Их реальность чересчур безрадостная, чтобы пытаться ухватиться за эфемерную перспективу. А Тобирама чересчур хорошо осведомлён об этом, потому не поверит ни на секунду. Красные отметины на его лице не дадут соврать. — Я обещал тебе. — И ты сдержал обещание, — приходится аккуратно отстраниться, дабы заглянуть в глаза, доверительно улыбнувшись. Судя по излому белёсых бровей, получается не слишком-то успешно. — Изуна жив. Всё хорошо. Но ничего не меняется. Тобирама по-прежнему не выражает эмоций. Слёз больше нет, и вместе с ними, кажется, из него ушли остатки любых чувств. Порой Мадаре думается, что слухи о бездушном наследнике клана Сенджу правдивы. А затем отмахивается от самого себя, вспоминая мягкую улыбку и тихие заверения вернуться на их место в оговоренный час. Он видел настоящего Тобираму. Они — нет. Когда-нибудь увидят. Мадара не ручается за мир, но убить Тобираму не позволит. Нужно будет — пойдёт против воли собственного клана. — Ну, иди сюда, — Мадара зарывается носом в мягкие волосы, заставляет обхватить себя в ответ и закрывает глаза, ориентируясь лишь на слух и осязание. Тобирама в его руках понемногу расслабляется. Оттаивает, подстраивается под его тело, а спустя какое-то время наконец-то обнимает так, как им нужно — крепко, тесно, жарко. Так, чтобы дух выбило. Чтобы прочувствовать друг друга, прежде чем вновь разойтись на долгие недели. Тобирама вырос. Изменения в нём удручают: не осталось и намёка на активного, миролюбивого ребёнка. Лишь измученный сражениями, голодом и бесконечными потерями юноша. Однако по-прежнему считающий Мадару другом. Взаимно считающий. Мадара больше не слушает детских россказней о сильном старшем брате и белках-воровках, живущих на границе кланового поселения. Мадара лишь прижимает исхудалое тело ближе и всё твердит и твердит о мире без войны, о счастливом детстве будущих детей страны Огня… О них двоих. Тобирама больше не принимает угощений, не расчёсывает ему волосы, не обещает познакомить со своими. Он только молчит, обнимается, изредка растягивает губы в вымученной улыбке и редко-редко, почти никогда по сути, кивает в ответ на горячие речи о счастливом будущем. Мадара продолжает надеяться на лучшее, рьяно уговаривая продержаться ещё чуть-чуть. Тобирама уже не надеется, но до сих пор верит в него.

***

— Я же говорил, — радостный оскал граничит с сумасшедшим. — Говорил, что всё получится! В ответ — скупое молчание и чёрный, как смоль, опустошённый взгляд. Где-то в его глубине на мгновение мелькает что-то сродни… страху? Плевать. Мадаре всё равно, пока Тобирама рядом. Он добился своего, так к чему теперь сомнения?.. — Я обещал тебе, что мы ещё увидимся. Что заживём счастливо, — Мадара улыбается, размашисто оглаживая ледяную щёку ладонью. Это ничего. Тобираме нужно время, чтобы освоиться. Кровь уже не разгонится по его артериям, однако стылая чакра — возможно. — Я выполнил обещание, малыш, — Мадара жмурится до искр перед глазами, сливаясь с юношей в долгожданном объятии. Тобирама по-прежнему так молод и худ… А Мадаре вот уже за тридцать. — Теперь мы будем вместе. Война не разлучит нас более ни на мгновение. И это чистая правда. Мадара сделал для этого всё. Сделал всё для мира, в котором не нужно страшиться за жизни близких, родных людей… За жизнь Тобирамы — в частности. «Вместе до конца» — так звучала их давняя детская клятва, верно?.. И они будут. Теперь-то уж точно будут. До тех пор, пока действует Эдо Тенсей. *