***
Перед холодной осенью обязательно бывает горячее, жаркое лето.***
Двадцать шестое ноября 2022 года. Я до сих пор четко помню это день, будто он был вчера: шел проливной дождь, мое теплое шерстяное платье промокло до нитки, струи размывали пятна крови на асфальте, и незнакомец — теплые медовые глаза, в которых хочется утонуть, черный капюшон толстовки, из-под которого выбивались мокрые темно-коричневые кудрявые пряди волос, — коснулся моего плеча и задал вопрос, который перевернул мой мир… Я возвращалась домой, когда солнце уже зашло. Ехала на машине из бизнес-центра Сеула домой, в Чхондам-дон, где жила с парнем уже год. В салоне пахло бабл гам вонючкой, из колонок играла Billie Eilish. Дождь, который обычно радовал меня, вызывал уныние. Погода бушевала. Капли громко били по лобовому стеклу, штриховали пространство так, что ничего невозможно было разобрать. Машин было мало, я проехала очередную улицу, повернула направо, проделывая путь почти «на автомате», по памяти. Вдруг будто проснувшись ото сна я увидела, как девушка на велосипеде далеко впереди потеряла управление. Её вынесло с велосипедной полосы на дорогу, и она упала. Я загнала машину на тротуар, включила аварийку и выбежала под ливень. Велосипедистка уже перевернулась на бок и села- все её лицо было в крови. Красная, вязкая на вид жидкость хлестала из носа, подбородок был стесан, а губы разбиты. Она была в полной дезориентации, не могла говорить. Я попыталась помочь ей встать, но её ноги дрожали, она постоянно теряла равновесие. Я заподозрила у нее сотрясение и вызвала скорую. Крови было так много, что она мерещилась мне даже когда я прикрывала веки в попытке перевести дыхание. К горлу подступил ком. Я прикладывала платок к её носу, но это было бесполезно, с таким же успехом можно пытаться осушить реку кухонным полотенцем. В такие минуты никто не спрашивает, готов ли ты прийти на помощь, сможешь ли ты помочь истекающему кровью человеку. Такие моменты, к сожалению, наступают без предупреждения, но испытывают нас на прочность, показывая нам наши минусы и недостатки. Я совершенно точно не была крепким орешком, растерялась и запаниковала. Мне казалось, что вот-вот и у меня, как и у велосипедистки потечет кровь из носа и отключимся мы уже вместе до приезда скорой помощи. Но на мое счастье рядом появился какой-то парень. Уж не знаю, как я это запомнила, но в моей памяти оставила четкий отпечаток его повседневная одежда: черное худи с капюшоном, таких же цветов джинсовка и рваные джинсы, тканевая медицинская маска на лице. Парень посветил фонариком телефона девушке в глаза, осмотрел её лицо и руки. Его движения были плавные, аккуратные и даже немного нежные. Незнакомец смог привести ее в чувство и был рядом до самого приезда скорой. Все время, что парень стоял рядом у него звенел и вибрировал телефон, но он не обращал на него никакого внимания. Минуту погодя я заметила рядом со своим «Мерсом» такую же машину. Внутри салона автомобиля горел свет. В тот момент я удивилась, что он, похоже, плюнул на все и на всех, кто в этот момент пытался дозвониться и дописаться до него. Наверняка его где-то ждали. Может девушка или жена, а может друзья или родители..дети..? И уж точно эти кто-то будут недовольны, что незнакомец игнорировал их. Но. тут на дороге сидел человек в луже крови — и он выбрал его. Скорая ехала долго, минут десять или даже двадцать. Дождь успел смыть с асфальта всю кровь и намочил нас до нитки. Когда велосипедистку на носилках перенесли в карету и они уехали, незнакомец подошел ко мне, коснулся моего плеча, заглянул в мои черные глаза своими медовыми и задал вопрос, который я совсем не ожидала услышать: — Ты в порядке? Меня трясло от холода, ведь я выбежала на улицу даже не накинув на себя пальто, волосы липли к лицу, я, наверное, побелела и позеленела от ужаса, мои руки дрожали — должно быть, любой бы на его месте поинтересовался. Это была обычная вежливость, формальность, но.. та интонация, тот взгляд, с которым он сказал эту простую фразу, что вогнала меня в состояние близкое к эйфории — не передать словами. Внутри будто растеклось что-то теплое, как горячий шоколад и вязкое, как мед или патока, что-то до ужаса приятное. Незнакомый парень, с глазами, светлыми, как солнечные лучи, которого я видела впервые в жизни, одним вопросом погасил все мое волнение и испуг. Я не могла понять, что со мной творится. И что в этом вопросе такого, что у меня сердце бьется как бешеное, а бледность, по ощущениям, сменилась на румянец? И почему мне так больно и хорошо одновременно? И уж не схожу ли я с ума, насмотревшись на кровавые ручьи и продрогнув до боли в мышцах? — Я в норме, — ответила я и кивнула в знак подтверждения. Не знаю, кого я пыталась убедить, его или себя. — Не сильно разнервничалась? Сможешь сесть за руль? Я опять кивнула подавляя в себе порыв обнять его, за его внимательность. — Поезжай не спеша. Будь осторожна, — сказал он, сел в машину и уехал. Я вернулась в машину, завела ее и сразу включила печку, добавив пару градусов, растерла лицо холодными ладонями. Голова кружилась, уж не знаю от чего, от холода или от волнения. Я взяла в руки телефон, на экране высветилась пара уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях: «Где ты?» — спрашивал у меня мой парень. «На дороге был небольшой инцидент», — написала я. «Инцидент, растянувшийся на три часа? Ничего, что уже девять?» «Я поздно выехала, было много работы». Он ничего не ответил. Я смотрела на нашу переписку несколько минут, и только тогда поняла, что же меня так зацепило в вопросе незнакомца: он был внимателен. В его голосе различалось неравнодушие, волнение, даже нежность и беспокойство. Уйма эмоций, но ни одной не передавалось в нашей с Дохёном переписке. Словно тому незнакомцу было правда не все равно как я доеду до дома и как я себя чувствую. При этом я даже не знала его имени. А Донхёну, моему парню, с которым я встречаюсь уже год, было все равно. Он даже не поинтересовался моим состоянием после слов «инцидент на дороге». Это был невыносимо бросающийся в глаза контраст, который будет вертеться у меня в голове ещё далеко не один день.***
Мы с Донхёном познакомились год назад на одном из корпоративных банкетов. Мой отец, Им Кван, владеет крупной юридической фирмой, а Донхён был одним из его партнеров. Ему было тридцать два, он на девять лет старше меня. Я помню, как мы познакомились, он на европейский манер протянул мне руку, а я в ответ аккуратно пожала её и, красней, представилась: " Им Наён, очень приятно». Донхён ослепительно улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами и ответил: «Просто Донхён. Или, может, тот, о ком ты будешь думать сегодня ночью, лёжа в постели?» Я абсолютно точно помню, как смутилась тогда, услышав это. Ещё совсем не зная меня, он позволил себе такой откровенный, интимный, даже пошлый комментарий. Однако я тогда посчитала такое знакомство очень романтичным. На тот момент мне было двадцать три. У меня не было никакого опыта в отношениях. Я была девственницей во всех сферах романтических взаимоотношений, поэтому оставалась очень наивной и «зеленой». Я часто смущалась в компании мужчин повзрослее, когда они обращались ко мне, робела перед незнакомцами. Моих знакомых парней можно было пересчитать по пальцам, в основном это были бывшие однокурсники. В клубах я почти не появлялась, а на улицах не знакомилась. Как бы то не было, отец жаждал поскорее скинуть меня какому то мужику, пристроить, как породистую собачку с хорошими корнями, передать в в серьезные и надежные руки, которые позаботились бы обо мне, и о втором его детище — юридической фирме. Меня он по умолчанию считал недостойной для управления компанией. «Оленёнок не сможет тянуть стотонную телегу. Только тягловый жеребец» — говорил он. Я, однозначно, по его мнению была оленёнком. Тем, кто ничего не смыслил не только в жизни, но и в бизнесе. Он считал, что женщина ни в коем случае не может управлять компанией. Возможно, эти две вещи— моя неопытность и железная отцовская хватка, которая распространялась на все, включая мою личную жизнь, — и определили мою судьбу. Отец не просто познакомил меня с мужчиной что надо, как он выразился. Он еще и сделал все, чтобы Донхён получил ко мне постоянный доступ. Донхён стал часто появляться у нас в гостях, я замечала его присутствие на всех банкетах и других светских мероприятиях, куда приглашали нашу семью. Отец то и дело звал меня в офис фирмы и там, будто не покидая его кабинет вообще, хотя я и этому не удивилась бы, неизменно находился Донхён, который звал меня на обед, осыпал комплиментами, отвозил домой… Я присматривалась к нему. Он был высоким, темноволосым, темноглазым, воплощением черного цвета. Его щетина была такой темной, что даже когда он начисто брился, его подбородок и щеки сохраняли синеватый оттенок. В нем угадывалось что-то властное, неумолимое и потом, когда я поняла всю его сущность, опасное. Он умел ухаживать и не понимал слово «нет»: если я отказывалась от чего-либо, он настаивал до тех пор, пока я не сдавалась, будь то ужин, поход в кино или подарок. Тогда я ещё не понимала, что если мужчина игнорирует слово «нет», то это скорее повод бежать от него, чем падать в объятия. Однажды мы должны были поехать в Сонгвон, в семейный загородный дом на рождественские праздники. Моя семья отправилась туда раздельно — у родителей случились какие-то неполадки с машиной прямо на дороге, поэтому отец сказал, что её лучше не нагружать. А мне предложили поехать вместе с Донхёном вперёд, которого пригласили тоже. Родители вызвали эвакуатор и тот отвез их машину в ремонтную мастерскую, а такси— домой. Помню, мы пили чай, смотрели новогодние фильмы на «Нетфликсе», сходили в ресторан, где он без конца мурлыкал себе под нос «All I want for Christmas is you». Домой мы вернулись за полночь, мы устроились на диване в гостиной, он налил нам вино, мне— белое полусладкое, а себе другое— красное полусухое. Первые бокалы опустели быстро и он налил ещё. Я стремительно пьянела, но у меня не было поводов переживать, разве может случиться что-то плохое? Я была в своем доме. Родители знали, что мы здесь. Донхён работает на отца — он не незнакомец с улицы, а друг семьи. Все будет хорошо. Донхён начал целовать меня после четвертого бокала, его рука скользнула мне под юбку, и я сказала, что не готова, а он ослепительно улыбнулся, как в день нашего знакомства, понимающе покачал головой и подлил мне ещё вина… Я не помню, что было после. Проснулась в своей постели посреди ночи от рвотных спазмов, приподнялась на локтях и меня стошнило прямо на пол. После я заметила, что на мне совсем нет одежды. Рядом спал Донхён, тоже абсолютно голый. В промежности все горело. Я не сразу додумалась, что произошло, ситуация прояснилась после того, как я заметила под собой красное пятнышко засохшей крови. Утром я была сама не своя. Плакала, была напугана и не могла собраться с мыслями. Мне казалось, что мной воспользовались, подсыпали что-то в вино. Я не пила так много, чтобы попросту отключиться, одной бутылки белого «Мартини» было явно мало для того, чтобы отключиться и ничего не помнить на следующий день. Но тем не менее, это произошло и за это мне было невероятно стыдно. Меня сводили с ума паника, злость, страх и безысходность. Донхён, казалось, испытывает то же самое. Он был подавлен, ходил по дому с красными глазами. Сказал, что как и я ничего не помнит, что все случилось спонтанно и неожиданно. Сказал, что ненавидит себя и что уедет сразу же, как приедут родители, которым он, конечно-же расскажет, что произошло. А как иначе? Он не насильник, не злодей, просто оступился и готов понести наказание даже за неосознанную ошибку. Он друг семьи, партнёр отца, ему можно доверять. А еще он не хотел ничего плохого, ведь он влюблен в меня. Безумно. Больше, чем до Солнца и обратно. Он вышел из дома, а после вернулся с кошмарно дорогим букетом и извинениями. Встал на колени и умолял его простить, ведь жить без мня он не может. — Прости меня, Наён, я все испортил. Я хотел предложить тебе стать моей девушкой на этих каникулах. Я даже сказал об этом твоим родителям. Они очень обрадовались. И я с ума сошёл от радости, не мог ничего делать. А теперь все испортил, придурок. Я отнёс все свои вещи в машину. Твои родители скоро приедут. После праздников я напишу заявление на увольнение, не смогу смотреть в глаза твоему отцу. Я остановила его на середине монолога, заставила встать с колен и ничего не говорить родителям. Я испытывала стыд и злость на саму себя. Боялась, что я упаду в глазах мамы и отца, как только они узнают, что я отдалась Донхёну после нескольких бокалов вина. Тот факт, что я была пьяна, почему-то был очень важным для меня и бросался в глаза. Переворачивал все на сто восемьдесят градусов и делал меня похожей на шлюху-наркоманку, которая отдалась за дозу. Не знаю, что так повлияло мои ощущения, может искаженное восприятие мира, а может чувство вины. Но мне казалось, что это вопиющее доказательство того, что я сама была не против раздвинуть ноги. Сейчас я понимаю, что это была полная и несусветная чушь, но тогда мне казалось, что эта истина прозрачнее тех самых начищенных бокалов, которых я считала соучастниками. А жаркое раскаяние Донхёна заставило меня проглотить обиду. Пак Донхён был совсем не похож на злодея. Злодеи уж точно не могут быть друзьями отца, они скорее будут заклятыми врагами семьи и уж точно не её участниками, думала я. Злодеи поджидают за углом, бьют по голове, угрожают ножом, не улыбаются, потому что имеют желтые гнилые зубы и носят капюшоны, потому что скрывают сальные волосы. И они не плачут потом и не приносят дорогущие букеты. Так ведь..? Это тоже было чушью. Плохие парни могут носить абсолютно любые маски, чтобы скрыть свою гнилую суть. Но, опять же, тогда я была до ужаса, пугающе наивна. Родители так ни о чем и не узнали. Донхён завалил меня огромным количеством подарков, извинений, и провел со мной и моей семьей все оставшиеся выходные дни в загородном доме. Было очень много слов, казавшихся не пустыми, вроде бы искренних эмоций, заверений в любви и аккуратного, завуалированного прессинга. Его раскаяние, внимание, настойчивость, то, как он говорил со мной, как ежедневно просил прощения, — все это обрушилось на меня, как океанический шторм. Известно, что перед штормом могут устоять только укрепленные гавани. Я же была похожа на тонкую полоску песка на берегу— неуверенного и доверчивого человека — так будем считать, что меня просто смыло. Я всему верила. Я со всем соглашалась. Я все простила. А потом и вовсе стала его девушкой. Вот такое у меня было начало моих первых отношений: манипуляции, вино и секс с потерей девственности, который я не запомнила. На этом мои проблемы, к сожалению, не закончились. Они только начались.***
В машине я насухо вытерла волосы, немного отогрелась, успокоилась и медленно влилась в поток. Капли дождя стучали по стеклу, играл мой плейлист. Я постоянно смотрела по сторонам. Одни люди прятались от погоды в кафе или на остановках, кто-то шёл под зонтиком, а другие бежали или медленно шли не боясь промокнуть и заболеть. Мне почему-то это казалось забавным и даже веселым. Они радовались дождю и совсем не испытывали страха, наслаждались моментом здесь и сейчас. Я завидовала им, ведь сама жила в постоянном страхе. Страхе, что могу сделать что-то не так, не то сказать, не так посмотреть. Донхён был очень раздражительным. Воспламенялся, как спирт или разлитый бензин. Не проходило и дня без криков, унижений и насилия. Морального, физического. ему было все равно, каким именно способом унизить меня, важен был сам факт и процесс происходящего. Любая моя ошибка была поводом устроить мне взбучку или такой неистовый секс, что я подом едва ходила. В буквальном смысле: мне было больно ходить. Однако всему в моей голове было оправдание. Буквально всему. Грубый секс, заканчивающийся синяками и кровоподтеками? Прекрасно, таким вроде бы и должен быть секс. Жажда тотального контроля и желание доминировать? Отлично, скорее всего это значит, что я очень любима. Власть и уверенность, которые Донхён проявлял во всём? Да это же черты, свойственные настоящему мужчине. Я была настолько наивна, что могла увидеть прекрасное даже в пощёчине. А если меня что-то и не устраивало, то я умело закрывала на это глаза. Мне казалось, что что-то требуют только истерички, они скандалят, добиваются какого-то особенного отношения, пока не вытопят из отношений всю любовь и страсть. А умные женщины поступают иначе: не придираются, умеют идти на компромисс, терпят и не зацикливаются на негативе. Я правда думала так и была искренне уверена, что права в своем видении. Но только до сегодняшнего дня, когда вдруг сидя в машине после инцидента на дороге, поняла, что мне не хочется возвращаться к Донхёну. Я, наверное, была бы рада поменяться местами с велосипедисткой, отправиться в госпиталь, чем ехать домой к своему парню и вновь оказаться с ним под одной крышей.***
В доме было тихо. Донхён сидел в полутемной гостиной, освещенной только настольной лампой. Он захлопнул ноутбук сразу, как только я переступила порог и обратил на мня свой взгляд. Все, кто видел его обязательно обращали на него внимание, ведь он и правда был красивым. Высокий, широкоплечий, подтянутый, но без сильно выраженных мускулов, он имел тонкие черты лица, V-лайн, за которым многие так гнались. Всегда стильно подстрижен, хорошо одет, идеальный одеколон, первоклассное чувство юмора. Им восторгались. Я тоже когда-то купилась на это все. — Не прошло полгода, —протянул он с издёвкой, которая была настолько ярко выражена в его интонации, что меня против воли передёрнуло. Я повесила свое бежевое пальто на вешалку, а после на перекладину, предназначенную для верхней одежды в гардеробной, сняла туфли и поставила их на подставку для обуви. Мои движения автоматически замедлились, будто я зашла в клетку к тигру. — Прости, было много работы, а потом ещё и авария на дороге. Я же уже объяснила тебе в переписке. — Объяснила? А мне показалось, что отмахнулась, как от назойливой мухи. — А что мне нужно было сделать? Отправить тебе официальный, заверенный нотариусом запрос, что я задержусь? Донхён обошёл стол и встал напротив меня, загородив собой проход в гостиную. — Меня раздражает, что ты даже не пытаешься выглядеть виноватой. Я сижу три часа как на иголках, пока ты ходишь чёрт знает где, места себе не нахожу а ты… — Донхён, я ехала домой. — Всё это время? Уже почти десять! — Да! Всё это время! Я выехала с работы в восемь! Прошу, давай не будем! Донхён натянуто улыбнулся и наигранно рассмеялся, стиснул своими пальцами мой подбородок. Это, возможно, было бы похоже на жест нежности, если бы не сила, с которой он давил. Он нажимал на мою кожу все сильней, пока мне не стало невыносимо больно. Я ударила его по руке, оттолкнула и переступила порог гостиной. Он шумно выдохнул и крепко схватил меня за волосы. — Донхён, пожалуйста, не надо! —вскрикнула я от боли и страха за то, что будет, хотя я прекрасно знала, чем все это закончится, как бы я не пыталась его остановить. Он резко развернул меня, схватил за ягодицы и притянул к себе. Наши ссоры всегда возбуждали его. Он сразу же заводился, хватая меня за руки, оставляя синяки на предплечьях и запястьях от своей мертвой хватки, задирал юбку. Становился злым и молчаливым, или наоборот слишком разговорчивым: принимался отчитывать меня, грубить, называть шлюшкой и сучкой. В самом начале наших отношений его вспыльчивость всегда заканчивалась яростным сексом, это казалось чем-то киношным, стильным и классным. Даже стоя на коленях и некрасиво давясь его членом, я умудрялась находить какую-то темную романтику. И только спустя время начала осознавать, что в том, что он делает нет абсолютно никакой романтики, только жестокость и меня она совсем не возбуждает. Наоборот, пугает. Я контролировала ситуацию не больше, чем человек, стоящий посреди железнодорожных путей, на которого надвигался поезд, то-есть не контролировала ничего вообще. Обычно, если я начинала возражать, но раздражала его, а значит, возбуждала ещё больше. Даже отсутствие возбуждения с моей стороны и сухость в промежности не останавливали его. Он просто раздвигал мои ноги и входил. — Сегодня ничего не будет, — сказала я пытаясь сбросить с себя его руки. — И почему же? — он ухмыльнулся так, что по моей спине пошли мурашки и покатился холодный пот. — Мне не нравится это, Донхён. Мне не нравится, что я не могу контролировать то, что происходит. Не нравится, что я не могу контролировать смены твоего настроения. — Это и не должно быть в твоей власти— контролировать меня. Он подходил всё ближе и ближе, надвигался на меня как хищник. — Тогда, надеюсь, это хотя бы в твоей власти? Ты-то сам способен контролировать свой гнев? Он припёр меня к стенке и низко склонил голову. — У моего гнева есть причина. Если бы он и правда пугал тебя, то ты бы вела себя соответствующе и не старалась постоянно провоцировать меня, но глядя на твои выходки, мне кажется, что мой гнев — это как раз то, чего ты добиваешься. — Неправда. — Я сделала шаг в сторону, а Донхён опять схватил меня за запястье — Не смей уходить, пока я говорю с тобой. — Я не ухожу, — ответила я, в голове прикидывая, как быстро смогу добраться до входной двери и выбежать на улицу. — Вот и умница. А теперь послушай меня: ещё раз ты пропадёшь с радара без предупреждения — и пожалеешь. Ты не будешь ещё раз делать из меня идиота, поняла? — Я не делаю из тебя идиота. — Конечно, всего лишь исчезаешь на три часа, не удосужившись даже позвонить. Он снова схватил меня за подбородок. Я отпихнула его руку и бросилась в сторону. Он вцепился в мою одежду, сжал предплечья и повалил на диван. Пока я пыталась бороться с ним, протестуя и пытаясь выскользнуть из его хватки, он успел расстегнуть ремень и забраться на меня сверху. Он был тяжёлым и массивным — сопротивляться было бесполезно. Его руки сжали мои кисти как железные жгуты, которыми обычно привязывают велосипеды. Я закрыла глаза от бессилия и прекратила сопротивляться. Он стянул с меня бельё и резко овладел мной, громко выдыхая на каждом толчке. Мне снова было невыносимо больно. Слёзы душили. Только вот ни солёные капли из моих глаз, не крики, не стоны боли, ни просьбы ни разу не останавливали его. Это будто длилось вечность. Когда он закончил, я выбралась из-под него, из последних сил взбежала по лестнице, на ходу поправляя юбку и заперлась в гостевой спальне на внутренний замок. Всё наконец-то закончилось.