Северус Снейп.
Тихие, едва слышные, но быстрые шаги, раздаются слишком громко по его мнению; собранные в низкий хвост смолянистые волосы, что лишь слегка, но развивались на концах, щекоча своей мягкость открытый участок шеи, не скрытый за воротом длинной водолазки, которая была неизменно любимой - черного цвета. Глаза, словно два черных омута, резали своей отчужденностью, взгляд был устремлен четко прямо, подбородок чуть приподнят, спина прямая, что вызывало восхищение, но большинству заносчивых детишек больше казалось высокомерным. Отнюдь, холодное и бесстрастное выражение лица говорило как раз об этом, однако душа и что-то в районе левого легкого металось в тисках ребер, как в клетке, взывая хозяина, своего господина, обратить на сие внимание. Холодная голова - разум - снейпа продолжала твердить о том, что он не должен оборачиваться, не должен слышать это странное тянущееся ощущение в груди, что при каждом выдохе отдавалось острой болью и, словно молниеносная стрела, врезалась под кожу, попадая в кровь и так попадая в мозг. Он не должен, он точно это знал, он слишком многое пустил и потратил на это и не может лишиться этого только из-за этого мерзкого и отвратительного ощущения груди. Его сердце, которое он так старательно превращался в лед, а после разбил собственноручно до невозможно острых и мелких кусков и воссоздал для него каменную оболочку из собственной души, заталкивая куда-то далеко и предположительно навсегда, было его собственным и единственным на всю жизнь врагом. Северус не верил в перерождение в душ, и это было даже хорошо, ведь будь это возможно, он бы из раза в раз, каждую свою никчемную и не совсем жизнь боролся бы с этим: в начале страстно желая этого достичь, а после довериться, понадеется, обжечься, отречься и сбежать, создавая из себя нечто другое, не похожее на себя, но настолько привычное, что и другого представления о себе представить и невозможно. Он напрочь закрыл в себе это, запрещая даже мельком думать, вспоминать или как-либо по другому взаимодействовать с этим. Хриплый вздох сорвался оглушительно громко и на мгновенье его уши заложило, в глазах зарябило, а в висках застучало - нехорошо, очень нехорошо. Однако ни один мускул на лице не дрогнул,а уверенный шаг и точенная спина оставалась все такой же прямой и непоколебимой - знает же, что цепкий взгляд серых, туманных глаз устремлен на него пристально, так и выжидая увидеть его слабость, усмехнуться и подтвердить свои догадки. Но северус не мог себе позволить пасть так низко опять, как тогда, он слишком долго пытался встать на ноги и стать тем, кем является сейчас, и потерять это все из-за этого напыщенного и самоуверенного индюка он попросту не готов. Еще раз он не купиться, не удержит взгляд дольше положенных 2,5 секунд, не даст себе менее грубо коснуться его, не даст малиновому румянцу коснуться его лица и ушей, не даст глупой и странной искре промелькнуть в его глазах вместо волны отвращения и обжигающего льда - холода. Не даст ему коснуться себя, не даст проникнуть внутрь, вьется на подкорке мозга, стать тем, кого так нестерпимо хочется просто видеть возле себя и ощущать рядом с собой, не даст этой нахальной и идиотской роже приблизиться и на шаг к нему, ближе чем на 2,5 метра. Он понял, он теперь знающий и наученный жизнью, и ни за что не даст себя обмануть. как бы сильно не хотелось. Как бы сильно не хотелось применить к себе обливиэйта и стереть все подчистую: с самого первого дня, встречи, скользящего взгляда, короткой ухмылки, тихого шепота и первой заинтересованный искры. Он просто не мог, не мог заставить себя стереть то единственное счастье, пусть и которое доставляет неимоверное отвращение и отравляющую боль, которая заставляла возненавидеть себя еще больше, но счастье - короткое и тихое, как он сам, и такое громкое и заставляющая вскипеть кровь в жилах до 100 градусов цельсия, как он, Сириус, мать его, простите, госпожа Вальбурга, Блэк. Но еще больше он не мог оставлять это все как есть: постоянное метание и трепет сердца, которое после сменяется на остервенелую боль, будто тысяча острых игол входят в его тело, пробивая насквозь, при этом не давая наконец-то освободиться от этих чарующих пут - его личной удавки без виселицы. Он устал рефлексировать еще тогда, когда выпустился из Хогвартса и пошел своей дорогой один. Он не хотел этого признавать долго, практически до завершения всех событий с сами знаете кем, однако сейчас он мог сказать точно - он боялся этого, словно жалкий трус и идиот надеялся, что он придет к нему тогда, в день отправки их последнего поезда и скажет те заветные слова, не позволяя Северусу уйти одному в эту тьму. Ведь Сириус был звездой, той самой яркой, освещающей дорогу этой черной вороне Северусу в его жизни - в его кромешной тьме.однако нет, ни весточки, ни слова, ни потрепанного вида взъерошенных волнистых волос, ни искрящегося взгляда. Ничего.Будто и не было Северуса Снейпа никогда, как и их короткого романа.
Тогда, на перроне, что-то екнуло в груди, неприятно закололо, а после боль разрослась по всему телу, медленно закрадываясь и оставаясь навсегда в сердце, вместе с туманными очами пресловутого идиота. Стук учащенного сердцебиения отдавал в голове, небольшая дрожь в руках заставляла руки ослабнуть и выронить старый чемодан с вещами. В глазах предательски защипало, но он не смел моргать, пытаясь сохранить силуэт уходящего Сириуса в своей голове. Сначала он думал, что будет вечность вспоминать его и любить, но сейчас это стало лишь напоминанием о том, почему ему нельзя сближаться с людьми. Хотя и по натуре Снейп по себе такой - однолюб скрытный и закрытый человек, посему бы и не вышло сблизиться с кем-то еще. Но сириус смог стать им, тем, кто отпечатался в голове глубоким шрамом, оставаясь единственным и никогда не забытым.Ох, первая любовь всегда жестока, тем более тогда, когда она запретна и греховна нечиста.
Тем более когда эта самая любовь всего лишь спустя год после победы объявила о своей скорой женитьбе.
Каких-то несколько лет - и он забыт, не нужен и ничтожен. Серебряное приглашение, лично написанное графичным и красивым почерком Сириуса покоилось где-то на тумбочке, будто насмехаясь и безмолвно упиваясь тихими страданиями молодого человека. гребанная насмешка, подсознания или нет, но тогда он не явился на свадьбу. Отправил лишь своего патронуса с коротким поздравлением, стоя подаль от церкви и наблюдая за всем торжеством со стороны. Невольно сравнение себя и невесты, желание представить себя на ее месте, что может быть еще хуже? Оказывается может. Сам Сириус Блэк, знающий кто был хозяином патронуса и кто тогда так чертовски грустно улыбнулся.