Звездочка

Приставучая песенка из какой-то новогодней рекламы доносилась от работающего на минимальной громкости телевизора. Деревянные рамы окон дребезжали от порывов ледяного ветра, проникающего через приоткрытую форточку на кухню. Лампочка, свисающая с потолка, была оплетена проводами и неприятно жужжала. Алина обессиленно уронила голову на сложенные на столе руки. Стол был накрыт клеенчатой скатертью и сплошь усеян пятнышками жира. Квартира была насквозь пропитана этим. Жиром. Она старая, вернее сказать древняя, прямо как и её владелица. Подслеповатая старушка, никогда не менявшая скатерть, что сдала ей эту однушку без риелторов и иных бюрократов. Реклама сменилась новостным выпуском. Алина устало оторвала голову от рук и посмотрела в маленькую коробочку, установленную на пузатом советском холодильнике. — …год посетил и эту захудалую деревушку, — вещала журналистка в нелепой новогодней шапке. Ежегодное сумасшествие, предновогодняя агония вновь захватили почти каждый уголок мира. В такие моменты Алине хотелось спрятаться от бедствия и переждать его где-нибудь в Таиланде, где европейский Новый год не вызывает столь бурного ажиотажа. Было бы хорошо — являться буддийским монахом, для которого Новый год отмечается в апреле, совершать паломничества в храмы и есть приносимые местными жителями угощения… Алина мотнула головой и выключила телевизор пультом с залипающей кнопкой off. Кухню накрыло тишиной, разбавленной жужжанием лампочки, ставшим совсем уж невыносимым. Девушка поднялась из-за стола и, щелкнув выключателем, прошла через короткий коридор в спальню. Здесь было нормальное освещение и не было телевизора. Но скрипучая кровать с продавленным матрасом, на которой растянулась Алина, также неуловимо пахла жиром. Наверное, еще одна причина столь низкой цены на съем была в отсутствии интернета. Мобильный закончился вчера, в последний рабочий день перед Новогодними праздниками. Для Алины и было бы хорошо закрыться в своей крепости и переждать всеобщее помешательство, да незадача: чтобы оплатить интернет нужен был интернет. Разряженный телефон валялся на тумбочке забытым кирпичиком. Она не праздновала уже несколько лет. Не видела ли смысла или боялась вновь окунуться в прошлое — не имело значения. Не праздновала. Не с кем, негде, некогда. При постоянных переездах растет лишь стресс, но никак не желание новых связей. И старушка, совсем как иллюстрация из добрых детских сказок, в круглых очках и чепчике, была помешанной. Когда Алина въезжала с рюкзаком и двумя сумками неделей ранее, милейшая престарелая женщина выела ей весь мозг: «Алиночка, милочка, а что же ты прописана так далеко отсюда? Приехала праздновать к молодому человеку? Или друзьям? Алиночка, деточка, обязательно сходи в центральный сквер, в этом году там невероятная красота! И ко мне можешь забежать, я у детей живу, с внуками и правнуками, в центре. Вот-вот, милочка, возьми адресок! А если захочется настроения новогоднего, то на антресолях елочка разобранная должна лежать, если квартиранты до тебя не уперли. Ну давай, Алиночка, обживайся! К Новому году моя квартирка тебе как родная станет, обещаю!» Старушка тараторила без умолку, присвистывая и попискивая. Она была искренней, а Алина была. Просто была. Не хотелось ей объяснять, что прописана девушка в собственном доме, закрытом на ключ и в реальности, и в воспоминаниях. К моменту въезда Алина уже нашла работу. Неизвестная фирма, душные помещения, иллюзия дружелюбного коллектива и даже суть работы не менялись ни с одним переездом. По образованию же работать не хотелось — диплом парикмахера захудалого колледжа родного города был заброшен на дно сумки и не доставался вовсе. Алина вновь и вновь возвращалась к старушке, про себя твердила, что она — помешанная на мнимой праздничности, как и все остальные, но никак не могла выкинуть слова про антресоль из головы. Даже сейчас, в желтоватом свете ламп на постельном в цветочек, Алина злилась и думала, думала про треклятую елку. Она ненавидела праздник, она не желала даже думать о нем, но внутри росла робкая надежда: А вдруг?.. — Это ничего не изменит, — вслух сказала Алина, садясь на постели. Как не поменяли минувшие года, так не поменяет и сейчас. Алина вновь вошла в кухню, на ходу цепляя деревянный табурет и давая жужжащей лампе нажужжаться вдоволь. Кухня действительно была очень маленькой, словно игрушечной. Чуть забудься в порыве игры и всё рассыпется. Но Алине это страшно не было — она ловко забралась на табурет и открыла антресоль, дверца которой была выкрашена страшно облупившейся побелкой в тон потолку. Девушка чихнула настолько сильно, что устояла на табурете лишь чудом. В свете лампы закружились мириады пылинок. Квартиранты не уперли елку. Даже если она и сохранилась здесь, то была погребена под слоем многолетней пыли. Квартиранты даже не открывали антресоль. Алина запустила руку в пыльную тьму и тут же отдернула. Зазвенели пустые банки. Девушка чуть сменила курс и вновь просунула руку в антресоль, филигранно обходя стопки книг, какие-то странной формы предметы и банки. Когда стало казаться, что елку все же уперли, Алина наткнулась на пакет, сквозь который прощупывалось нечто, напоминающее ветви искусственной ели. Она потянула его на себя, чуть приподняв. Когда пакет стал свободно проходить через заваленную древним барахлом антресоль, Алина дернула его на себя. — Апчхи! Твою мать! Апчхи! Комья пыли вывалились вместе с елкой и усыпали весь Алинин свитер. Девушка злостно захлопнула дверцу, спрыгнула с табурета и отряхнулась. Жужжание лампочки было отчетливо-насмешливым. Алину охватила странная жажда деятельности, ненависть к Новому году поутихла. Девушка обшарила всю квартиру, собрала и установила в спальне унылую елочку, но так и не обнаружила ни одной елочной игрушки. — Издевательство, — протянула она, сидя на кровати напротив куцой красавицы. Нежелательные воспоминания поднялись наверх и забурлили, как вода в реке в период половодья. Анечка тоже могла сейчас наряжать елку. Наверняка высокую, пушистую и ужасно-дорогую: всё, как любил Он. Алина отмахнулась от мыслей и от щемящей боли на сердце. Надо было что-то придумать. Недалеко, через пару дворов, девушка уже приметила магазинчик наподобие «1000 и 1 мелочь». Наверняка там найдется что-то дешевое. На радость бабуле-арендатору. Через пару минут хлопнула входная дверь, закрываемая на ключ, и квартира уснула, как делала всегда в отсутствии жителей. Перестала жужжать надоедливая лампа, запах жира уже не был таким всеобъемлющим. Квартира уснула, а Алина, на ходу наматывая шарф, выбежала в зимнюю тьму. Путь сквозь едва освещенные дворы меж хрущевок занял совсем мало времени. В состоянии нервного возбуждения Алина и вовсе не заметила, как и за сколько добралась. Чуть-чуть прийти в себя помогло тепло внутри магазинчика с ироничным названием «Чудо». — Добрый вечер, — раздался высокий приветливый голос со стороны кассы. — Вам чем-то помочь? Алина стянула шапку, пригладив руками наэлектризованные волосы. От обилия товаров в совсем крошечном пространстве кружилась голова, и всё это красочное безумие стало только хуже в преддверии нового года. — Девушка? Растерявшаяся Алина отошла от входа и наконец-то обратила внимание на женщину за кассой. — Да… Помочь. У вас есть елочные игрушки? Женщина — на бейджике значилось «Галина» — удивленно приподняла брови. Ах, да. Пространство подле кассы было специально расчищено и заставлено небольшими искусственными елочками, ярко мигающими от встроенных лампочек. Тут же было всё остальное: гирлянды, новогодние шапки, хлопушки, магнитики с символом наступающего года, мишура и искомые елочные игрушки. — Ох, извините пожалуйста, я очень рассредоточена, — пробормотала Алина, рассматривая блестящие упаковки пластиковых шаров. — Заметно, — хмыкнула Галина. Она соответствовала этому магазинчику: невысокая и полная, в салатовом свитере и с матовой красной помадой, скатавшейся в уголках губ. — Недавно в этом районе? — непринужденно поинтересовалась Галина, явно настроенная на диалог. — С чего вы взяли? — Уже почти девять вечера, тридцатое декабря, поселок под Тулой. В жизни не поверю, что вы ради «Чуда» сюда приехали, — Галина была ехидной и чуть надменной, как полагает любой кассирше в маленьком городе. — А вы правы, — Алина оторвалась от созерцания слишком уж высоких для неё цен на шарики. — Конечно права. Тех, кто в такое время сюда заглядывает, я обычно знаю поименно, — она сложила на груди руки так, что стали видны многочисленные браслеты из бусин, унизывающие запястья. — Кстати, вы?.. — Алина. Я действительно переехала недавно, — из маленькой колонки где-то за кассовой стойкой полилась новогодняя песенка. — А почему в преддверии Нового года? — перешла на «ты» кассирша. «Помешанная» — удрученно подумала Алина. Хотя чем она лучше, если собирается потратить деньги, отложенные на оплату интернета, на бесполезный новогодний хлам? В ожидании ответа Галина принялась насвистывать играющую песню. В этом нелепом звуке вполне угадывалось «Last Christmas, I gave you my heart…». — Так сложилось, — в итоге ответила Алина. — Лучше подскажите, нет ли у вас игрушек… Подешевле? Галина цокнула, прекратив насвистывать. — Не выкай, едва ли ты так моложе меня. А вообще, есть. Только это мои собственные, советские. Лежат в подсобке уже второй год, могу поискать и отдать бесплатно, всё равно они никому не нужны. — Да, хорошо… В смысле да, хорошо! Я буду очень вам, ой, тебе благодарна! — Алина робко улыбнулась Галине. Та вновь слегка высокомерно хмыкнула и, круто развернувшись, ушла в подсобку. Алина вздохнула. Вместе с воздухом в легкие проник и аромат этого места — аромат стиральных порошков, моющих средств и дешевых духов. Магазинчик был украшен к Новому году. При беглом осмотре Алина упустила это, как привыкла упускать всё, связанное с праздником. На окна приклеены яркие картонки, за крючки, помимо веревок, зацеплена мишура. Тихая музыка на фоне делала это место оторванным от холода за его пределами. Дверь подсобки хлопнула. Галина тут же закрыла ее на ключ, держа в руках когда-то бывший ярко-красным пластиковый пакет. — Вот, — она улыбнулась и отдала его Алине. — Тебе в какую сторону домой идти? «Домой». Какое странное послевкусие оставляет это слово в месте, где ты знаешь лишь рейс маршрутки, что ходит до рабочего офиса, и расположение ближайшего продуктового. — Я живу на Ленина. Спасибо за украшения. Может, я заплачу тебе, хотя бы символически? Галина на это лишь отмахнулась. Браслеты на ее руках зазвенели. — Я уже смену закрыла, теперь до пятого января ноги моей здесь не будет, — только сейчас Алина заметила оттенок усталости на лице женщины. — И живу в той же стороне, на Пролетарской. Подождешь меня? Я тебя провожу. Предложение поразило внезапностью. Алина, прижав пакет с игрушками к себе, молчала, наблюдая за выключающей колонку Галиной. — Зачем? — только и спросила она. Обычно люди не проявляли к ней интереса. — Холодно и темно, а идти всё равно в одну сторону. — Галина разом обесточила все сияющие елочки, погрузив магазин в полутьму. — Да, но… Не стоило выходить из дома и поддаваться глупому помешательству. — Никаких «но», — кассирша сорвала с крючка длинный синий пуховик. — В Новогодний канун нужно держаться друг друга и делать добро. Из уст Галины фраза прозвучала даже комично. — Ненавижу Новый год, — выдохнула Алина. Женщина, надев шапку в тон свитеру, удивленно посмотрела на девушку. — Это что еще за новости? А почему тогда срываешься за елочными игрушками в последний момент? Алина оказалась втянута в диалог и сама не заметила, как это произошло. С Галиной — «Зови меня Галя» — говорилось… Просто. Иногда, среди спящих квартир и ароматных магазинчиков, сталкиваются люди, которым суждено сказать друг другу что-то важное. Бывает, что столкновение не приносит ничего. Просто это необходимо: и шуршащий пуховик, и хрупкие стеклянные игрушки, и задорный голос с затаенной грустью. Общность огромного мира ничтожна по сравнению с личным одиночеством большинства. Квартира радостно ожила, приветствуя Алину, но из девушки словно бы выжали все соки. Она с трудом переоделась, сложив неразобранный пакет на тумбу, умылась отдающей хлоркой водой и упала в постель Даже запах жира уже не казался столь невыносимым. Когда-то, в юности, Алина читала «Унесенных ветром». Выключив свет и оставив в мире только тепло одеяла и завывание ветра за окнами, девушка сказала себе, что подумает обо всем завтра. Да. Завтра. Сны сплетались проводами и мигали, жужжа, электрической лампой. Алина редко видела их и потому имела особенность запоминать каждый снящийся. Галина оборачивалась тайским монахом и прямиком из «Чуда» открывала дверь в буддийский храм, где высилась необъятных размеров елка, переливаясь стеклянными шарами, а прямо под ней восседала статуя Будды. Игрушки на еловых лапах плыли, но всё равно хотелось дотянуться до них, дотронуться. Одетый в оранжевую кашаю монах покачал головой с накрашенными красным губами и кивнул на Будду, что совершенно внезапно превратился в Него. Алина пришла в себя, когда её рвало в унитаз без сидушки. Желчь горчила на языке, грозя новым рвотным позывом. Девушка поднялась с пола, дрожащими руками спустила воду из бочка и очень долго умывалась, выкрутив кран влево до упора. За окном рассвело, утих ветер. Звук телевизора больше не был таким раздражающим, как вчера. Алина налила себе кофе и потихоньку приходила в себя. Ей действительно редко что-то снилось. Чаще всего — кошмары, чуть реже — искаженные сны о прошлом и невозможном будущем. Иногда было нечто совершенно безумное. Девушка хмыкнула в кружку со сколом на боку, вспоминая монаха с отрешенным лицом и макияжем Галины. — Кевин, уходи отсюда, — приглушенно раздалось из телевизора в не лучшем качестве дубляжа. Алина видела, что по экрану ползли начальные титры какого-то фильма, но только сейчас обратила внимание на то, какого именно. Маленький Кевин из «Один дома» никак не мог найти себе места в собственной шумной и большой семье. Девушка прибавила громкость, грея ладони о кружку с остатками кофе. Сюжет разворачивался, а сил подняться с табурета и что-то сделать не было. Алина привалилась к стене, ощущая, как к ней прилипает изношенная домашняя футболка. В отрешении от реальности, вперив глаза в маленький экран телевизора, прошел следующий час. Алина поймала себя на коротком смешке от одной из нелепых сцен с грабителями и тут же растерянно застыла. Нет. Так не пойдет. Она поднялась с насиженного места, ведь у нее было незаконченное дело. (Девушка всё равно сделала телевизор погромче, но оправдала это нежеланием оставаться в тишине). В коридоре Алина подхватила звякнувший пакет с елочными игрушками и вошла в спальню, старательно игнорируя занявшую половину свободного места ель. Сердце забилось в груди, причиняя ощутимую боль. Алина нашла старенький мобильный и подключила его к зарядному устройству, дождавшись, пока телефон проявит первые признаки жизни. Обернуться на елку пришлось. Ладони вспотели и Алина нервно поправила волосы, попутно вытерев о них пот. Порой самые простые действия ложатся на душу непосильным бременем, и тогда все убеждения и уговоры оказываются лишены смысла. Имеет его только действие, совершив которое, человек становится способен к дальнейшему движению. Алина вытащила первую попавшуюся игрушку из пакета. В руках оказался шарик в виде часов, стрелки которых замерли около двенадцати ночи. Он был совсем небольшим, с чуть осыпавшейся краской. В фильме началась очередная динамическая сцена, огласившая всю квартирку шумом. Алина повесила шарик на елку и отступила в сторону, оценивая. Это… Было так просто. — Я все еще ненавижу Новый год, — пробормотала она. — Я делаю это от безысходности. В голове красными губами усмехалась Галина. Следующая игрушка была, на взгляд Алины, симпатичней. Имея продолговатую форму и голубой оттенок, она напоминала сосульку. Девушка аккуратно позволила игрушке занять своё место на убогой советской елочке. — Даже в Таиланде не спастись — агония праздника добралась и туда, — продолжала бормотать Алина, вытаскивая и вешая шарик за шариком. В фильме Кевин с кем-то говорил, шум стих, но девушка все равно не разбирала ни слова. Она оказалась увлечена. «Надо будет поблагодарить Галину… Галю… Шоколадку с зарплаты купить, хотя бы». Пока мир внезапно не отошел на второй план. Алина словно бы встала на тонкое стекло, которое мигом пошло трещинами. Больше не было звуков кино, дневного света или мыслей о благодарности кассирше «Чуда». Лишь тяжелое дыхание. Шум в ушах. Золотистый шарик с вогнутой розовой звездой. *** — Лина, звездочка, просыпайся, — молодая женщина с крашеными в белый волосами наклонилась к кровати дочери и мягко потрясла её за плечо. — Ма-амхм, — забормотала девочка, пытаясь натянуть одеяло с пони повыше. Маленькая битва закончилась проигрышем Лины под мягкий смех её матери. Растрепанная девочка уселась на кровати, скрестив руки на груди и насупившись — скопировала эти жесты у часто шутливо обижающегося отца. — Звездочка, неужто ты забыла, какой сегодня день? — женщина присела рядом с дочкой и аккуратно распутала её рыжие волосы — даже в этом она была похожа на «Папу Славу». На лице Лины отразилось недоумение, сменившееся активным мыслительным процессом. — Мамочка! День Нарядной Ёлки! — девочка, маленькая и теплая со сна, с размаху прижалась к белому свитеру матери. — Правильно! Давай, звездочка, просыпайся и спускайся вниз. Папа уехал по делам и обещал привезти тебе киндер-сюрприз вечером, а мы с тобой займемся елкой. — мать вновь треплет дочь по волосам, но не спутывает их, густые и длинные. Это их маленькая традиция. Лина считает себя совсем большой — ей уже шесть! — и помнит, что они с мамой всегда наряжали елку тридцатого декабря. Обычно к этому моменту Лина уже изводилась от нетерпения, но старательно ждала. Весь дом был пропитан предпраздничной атмосферой. Мишура змеилась на перилах, гирлянды мигали под потолком, статуэтки и фигурки снегурочек и снеговиков были расставлены по всех поверхностям. Дом пах имбирным печеньем с корицей — мама всегда жгла благовония, подходящие под сезон. Дом преображался, блестел и гордился, томился в ожидании Новогоднего чуда, как и маленькая Лина. Она спрыгнула с предпоследней лестничной ступеньки, наделав шуму, и сразу забегала вокруг установленной в центре гостиной зеленой красавицы. Она не была пережитком советского прошлого, вовсе нет. Эта ель, выше, чем два роста Лины, имела широкий размах лап, словно бы припорошенных снегом на концах. — Елка! Елка! Елка! — визжала Лина, наматывая круги вокруг ели и подпрыгивая от нетерпения. — Звездочка, надо поесть, — вышла из кухни мать, успевшая надеть на себя красный фартук с забавными оленьими рогами. — Мам-Юль, а… — Не пройдет. Сначала — завтрак, а потом — елка. Девочка вновь насупилась, но прошествовала к небольшому обеденному столу и уселась в ожидании. Мать принесла ей кашу с кусочками сушеных фруктов и пряный чай. Удрученность Лины очень быстро сменилась радостью. Она ела, не обращая внимания на магнитофон, из которого лилась отнюдь не новогодняя музыка. Пожалуй, это было единственным, что выбивалось из идеальной картинки Нового года — иностранная музыка на кассетах вперемешку с попсой восьмидесятых. Лине нравилась эта странная музыка, но еще больше нравилось разглядывать елку, представляя, как её можно было украсить. В гостиной вновь появилась мама, но в этот раз с двумя большими коробками в руках, за которыми её было не разглядеть. Она поставила их на пол, вытерла пот со лба и сбросила фартук. — А теперь?.. — А теперь ты доешь кашу до конца, и мы приступим. Лина показательно оттолкнула от себя тарелку и уставилась на синюю мишуру на перилах. — Хм, тогда я начну без тебя, — Юля отлично знала, что дочь восприимчива к самым простым манипуляциям, особенно касаемо столь долгожданного дня. Однако, в этот раз Лина была не намерена сдаться так просто. Правда, меньше минуты спустя, когда мать вытащила из ящика первый стеклянный шарик, девочка всё же схватила тарелку и принялась активно доедать кашу. — Умница, звездочка, — улыбнулась ей мать, когда Лина вышла из-за стола, доев. — Елка! — девочка разбежалась и оттолкнула Юлю от коробки, чтобы тут же залезть в неё практически с головой. Запах пыли и краски, материнский звонкий смех — она помнила это даже спустя года. Рыжая голова Лины показалась из коробки. В ладошках девочка держала две игрушки — избушку, сшитую мамой, и обычный стеклянный синий шар. Мать подняла руки вверх, показывая, что право первой игрушки в день Нарядной Ёлки всецело принадлежит дочери. Лина повесила оба украшения на высоте своего роста, старательно подбирая положение, в котором избушка будет лицом к смотрящему, а шарик заблестит особенно-ярко. Юля вешала игрушки, забракованные дочерью, в самые неприметные места елки и тихо напевала «World in my eyes». Лина была очарована блеском игрушек, самых разнообразных — советских фигурных, мягких, что были сделаны матерью, покупных пластиковых, даже простых бубенцов, задорно звеневших, если их потрясти. Елка преображалась мгновенно, выставляя напоказ все свои лучшие стороны. Лина придумывала истории, тщательно подбирая игрушки. — Однажды дядя-заяц, — говорила она, вешая забавного усатого кролика на одну из нижних веток. — Блуждал по лесу и встретил стайку шишек. Это были добрые шишки… — Стайку шишек? — усмехнулась Юля, принявшаяся наматывать гирлянду на ель. — Стайку шишек! — Лина взмахнула зажатыми в руках шишками, к которым были привязаны ниточки. — Так вот, шишки были добрыми и попросили дядю-зайца исполнить их мечту. Ведь было Новогоднее утро, а дядя-заяц — такой большой и смелый! Лина повесила последнюю шишку так, чтобы они образовали круг вокруг кролика. Присев на корточки, девочка принялась внимательно выбирать следующую игрушку для продолжения сказки. — Так что же попросили шишки? — с неподдельным интересом спросила мать. — Шишки попросили… — Лина вытащила руку из коробки, внимательно осмотрела попавшуюся игрушку и удовлетворённо кивнула. — Шишки попросили дядю-зайца достать им звезду! В руках Лины был зажат небольшой шарик золотистого цвета с ярко-розовой вогнутой звездой. Она подняла его к свету, любуясь отбликами на блестящей поверхности. — Звезда была необычной: если ей завладеть, она могла исполнять все желания, — Лина привстала на цыпочки, чтобы дополнить шишечно-кроличью композицию. — Но самым главным условием было… Неосторожный жест. Сказка оборвалась звоном разбившейся игрушки. Пол усыпали золотые и розовые осколки. Юля с тревогой обернулась на дочь и увидела, как её глаза наполняются слезами. Девочка, замолчав, села на колени возле осколков и протянула к ним ручку. — Звездочка! — и гостиную огласило рыдание. Юля подхватила дочь, унося её от осколков и вытирая слезинки с лица. — Звездочка, ничего не случилось, — шептала мама, но Лина отчаянно мотала головой. Она всегда была чересчур чувствительна к таким вещам. Для девочки весь мир сломался и потерял смысл, а нечто надтреснутое внутри заполнили теплом лишь мамины объятья. Постепенно она успокоилась но всё еще сидела, уставившись в пол и сжав маленькие кулачки. Непонятно отчего — от злости ли, обиды ли. — Я всё испортила, — прошептала Лина. — Нет, звездочка, с чего ты это взяла? — Разбила… Шарик… — и снова заплкалала. Юля вздохнула и принесла лопатку с веником. Она убрала осколки, а затем, пошарив в коробке, вытащила на свет точно такой же шар, как и разбитый. — Жила-была волшебная звезда, — начала женщина, вновь присаживаясь перед дочкой. Та удивленно вскинула взгляд. — Эта звезда умела исполнять желания… — Но это же моя сказка! — от удивления Лина перестала плакать. — А вот и нет. Слушай дальше. Эта звезда умела исполнять желания, но только при одном условии: человек, в чьих руках она оказывалась, должен был уметь её зажигать. — Разве звезды не горят сами по себе? — спросила Лина, окончательно успокоившись. — Нет, не горят. Каждую звезду необходимо зажечь. Так вот, звезда была уже старой и повидала за жизнь множество людей. Кто-то не умел её зажигать и злился, кто-то обжигался слишком ярким сиянием, а кто-то — такие люди были редки — умел превращать тусклый огонек звезды в яркий свет и уверенно держал её в руках. Только тогда звезда становилась волшебной по-настоящему. — Но почему ей владели многие? — Потому что даже у самой яркой звезды есть свой лимит, — мама обхватила ручку дочери с игрушкой своей рукой и провела по звезде. — Который, рано или поздно, она исчерпает. Некоторые люди, чьи желания звезда исполняла, брали её в руки и говорили: «Спасибо, что провела со мной столько времени и показала мне настоящее чудо, но нам пора расстаться. Скоро я зажгу новую звезду, а ты сможешь радовать кого-то другого!». Но были и те, кто, заметив потускневший блеск звезды, говорил ей плохие слова и выбрасывал. Но звезда привыкла ко всему: её дарили, выбрасывали, оставляли в людных местах и даже вписывали в завещание. — Звезда — это мечта, да? — проницательно спросила Лина. Юля мягко улыбнулась. — Звезды издревле вели людей за собой. Для кого-то они были совершенно недосягаемы, а кому-то стоило лишь протянуть руку и взять. Люди гнались за звездами, готовыми исполнить их мечты, но часто оказывались разочарованы, когда прямо в руках звезда теряла свой лоск. И мало кто понимал то, что понимала старая волшебная звезда: на месте исчезнувшей звезды всегда зажигается новая. Но то, как быстро она зажжется и насколько долго будет гореть, зависит лишь от человека. Над этим звезды не властны. Лина завороженно смотрела на елочный шар в руке. Теперь для неё он обладал поистине сакральным смыслом. Девочка чувствовала себя так, словно узнала величайшую тайну. — Та звезда погасла, а эта — загорелась? — Именно так. Звезды гаснут и загораются вновь. Но помни одно, звездочка: из всего ночного небосвода ярче всех горишь ты. Пообещай, что никогда не погаснешь. Голос матери был нежным и проникновенным. Лина посмотрела на неё горящими глазами. — Обещаю! — и в подтверждение девочка прижала игрушку к своей груди. *** Кожу лица неприятно стянуло от высохших слез. Если Линой её звал и Он, то звездочкой — лишь мама. Мама. Сколько в этом слове сплелось страха и боли, ужаса от того, что подобное действительно может случаться в реальном мире. Алина лежала на ковре подле елки, обессмыслено глядя в потолок. Она не знала, сколько времени уже провела в собственных воспоминаниях. Внутри же было нечто новое — не пустота и не боль, а запоздалое принятие прошлого. На первом курсе колледжа Алина встретила Егора. Сейчас девушка понимала, что он мало чем отличался от остальных, но для её шестнадцатилетней версии парень был божеством. Егор ходил в библиотеку, не участвовал в массовых драках и не использовал глупые клички вместо имен. Он дарил ей полевые цветы и посвящал стихи, с которых года спустя супруги смеялись в голос. В то время Алина и не хотела большего. Она училась в маленьком городке без особых перспектив, но жизнь казалась чудесной. Алина являлась единственной дочерью в семье, у неё были самые лучшие друзья и любящий парень. Звуки работающего телевизора доносились из кухни. «Один дома» закончился, но следующий фильм уже шел вовсю. Алина подняла откатившийся в сторону шарик и сжала его в руке. Они с Егором сыграли скромную свадьбу, как только им обоим стукнуло по восемнадцать. Алина закончила колледж и решила взять год на раздумья, чего же она желает, а Егор твердо решил получить высшее образование. В девятнадцать он поступил, и не абы куда, а в Москву. Алина была горда за мужа. Вместе они перебрались из одного Подмосковного города в другой, чтобы Егору мог с удобством добираться на учебу. Алина устроилась парикмахершей. Постепенно они собрали на первый взнос и взяли кредит на машину. По выходным они часто возвращались в родной город и поочередно гостили то у родителей Алины, то у родителей Егора. Порой останавливались и у друзей. Жизнь текла мирно и размеренно. Алина думала, что вытащила счастливый билет. Но мы все думаем так до первого удара, который наносит жизнь. Алина нашла в себе силы сесть на полу, не выпуская из руки елочную игрушку. «Звездочка, береги себя» — говорила ей мама в тот вечер, пока отец обсуждал что-то с Егором. «Мам, я уже взрослая» — дулась Алина, всё еще выглядя тем самым ребенком, что с восторгом наряжал елку в родительском доме. Сейчас Алина отдала бы всё, чтобы обнять маму, почувствовать её руки на своих волосах и услышать это полное нежности «звездочка». Из покрасневших глаз тихо полились слезы. Девушка даже не пыталась их сдержать. Это был канун Нового года. Пусть молодоженов звали отмечать все, они твердо вознамерились провести Новый год исключительно вдвоем. Но приехали к родителям Алины тридцатого декабря — чтобы не нарушать традицию. Скоро после отъезда и скомканных прощаний, духов мамы, окутавших девушку коконом, этого глупого «мам, я уже взрослая» раздался звонок от отца. — Алина, — девушка никогда ранее не слышала голос Славы таким сломленным. Он звучал хрипло и тихо, отдавая эхо. — Пап? Что случилось? — Алина, мама… Юленька умерла. «Инфаркт» — установят позже. Как же Алина винила себя. Винила, как любой человек, впервые потерявший близкого. Винила, как любая дочь, изводившая нервы родителей в подростковый период. Но даже тогда Алина поступила эгоистично — не подумала о том, насколько в ней нуждался отец. Девушка поднялась. Голова кружилась. Всё, что раздражало её, вызывало приливы едкой неприязни, больше не имело значения. Одним неосторожным жестом она открыла внутри себя дверь в бездну под названием «Прошлое». Именно там крылись все ответы, все первопричины — её реакций, её ненависти к празднику. Почти через год со смерти мамы у них с Егором родилась дочь, Анечка. Она стала прибежищем, спасением для супругов, чей брак претерпевал серьезный кризис. Они возродили семейную традицию Алины — стали наряжать елку тридцатого декабря. Правда, это было лишь временным решением. Чуть более года со смерти мамы спустя отец бросил работу, собираясь прожить остаток жизни на накопления, что у него имелись. А Алина не могла даже думать о том, чтобы возвращаться в место, что когда-то было её домом. Отец звонил ей — трезвый и пьяный, спокойный и рыдающий — и просил приехать. Она не могла. Алина перестала отвечать ему, перестала ездить с Егором в родной город, чем безмерно его расстраивала. Девушка полностью посвятила себя воспитанию маленькой Анечки и усердно поддерживала видимость того, что всё хорошо. Так случается. Никогда не сталкивавшийся с серьезными проблемами человек ломается после первой трудности. Ломается, но делает вид, что всё нормально. Улыбается соседям, гуляет с Анечкой, ложится в одну постель с мужем. Но остается раздробленным. Потому что никто не учил, как жить, если судьба преподносит трудности. Никто не рассказывал, как справиться с проблемами. Просить же о помощи Алина не умела. Алина добралась до ванной, ступив ногами в тонких носках на холодный кафель. Из крана капало. Пахло сыростью и, даже тут, жиром. Она взглянула на себя в зеркало. На волосы, что когда-то были ярко-рыжими, которые так любила мама и Егор. На волосы, всегда напоминавшие ей, кто виноват в смерти отца. Не испытав ничего, Алина вернулась в спальню — узнать, сколько времени осталось до очередного Нового года. Она не нарядила елку и провела весь день за бесполезной рефлексией. Рассказал о смерти отца Егор. Анечке скоро должно было исполниться два годика. Оказалось, мужу позвонили его родители. Слава повесился в гостиной собственного дома, а неделю до этого беспросветно пил, обрывая телефон дочери. Алина не могла простить себе то, как не хотела возвращаться к принесшему бы ей боль. Того, что добавила номер отца в черный список. Ведь все равно пришлось. Организовывать похороны, решать юридические вопросы. И смотреть в глаза всем старым знакомым. Никто ничего ей не говорил, но Алина достаточно наказала себя сама. В каждом брошенном на неё взгляде девушка читала презрение и осуждение. Алина взяла нагревшийся от длительного стояния на зарядке телефон и зажала кнопку включения. В квартире, как ни странно, не было никаких часов. Анечке исполнилось два годика. Алина не была рада. Алина видела, что муж понимает, что она не рада. Ей стали сниться кошмары, она замкнулась, перестала краситься и красиво одеваться, открещивалась от домашних обязанностей, почти что не ела. Алине диагностировали депрессию, а Егор, такой идеальный и романтичный парень, даже не попытался ей помочь. К психиатру она и то отправилась сама. Ей предложили лечь в стационар, и девушка согласилась. Состояние усугублялось с каждым днем. Алина всё еще страшилась вспоминать тот период, когда Егор взял на себя буквально всё — обеспечение семьи, готовку и уборку, а параллельно заканчивал университет. Она же лежала в стационаре, пропустив третий день рождения Анечки. И после выхода получила от Егора документы, просьбу расписаться и проваливать из его жизни. Только тогда Алина заметила, каким взрослым выглядел муж. Ему было двадцать три, но осунувшееся, усталое лицо наводило на мысли, что он гораздо старше. То были документы на развод. Егор сказал, что заберет дочь и не будет требовать с Алины алименты, если всё произойдет на добровольной основе. Девушка согласилась. Телефон включился, демонстрируя половину двенадцатого ночи и кучу пропущенных звонков. Кто это мог быть? Работодатель, арендаторша, кто-то из старых знакомых?.. Она согласилась, потому что не видела никакого смысла в своей жизни. Тогда Алина действительно планировала встретить Новый год, уже ставший ненавистным, в родительском доме, и наложить на себя руки. Психиатр, которого она посещала, была женщиной в годах. Она не пыталась переубедить Алину, наставить её на «путь истинный» или вроде того. Поставила диагноз, выписала рецепт на таблетки, определила в психоневрологический диспансер. Алина думала, что слаба, раз не может справиться сама. Но когда часы в доме пробили двенадцать, девушка не смогла выбить табурет из-под собственных ног. Она помнила мандраж, дикую жажду жизни, что охватили её. Из всех решений Алина приняла единственное, казавшееся ей верным — переехать как можно дальше от родных мест и забыть прошлое. Переехать получилось. За три года Алина научилась перемещаться почти что без вещей и денег. Знала, где найти работу, где зарядить телефон и воспользоваться интернетом, как протянуть месяц на бич-пакетах и дешевых бриошах. Но все еще не знала, как отпустить прошлое, как позволить себе кому-то довериться. Зайдя на кухню, Алина первым делом убавила громкость телевизора. Убрав весь хлам с продуваемого подоконника, девушка залезла на него с ногами, сжимая телефон одной рукой и шарик второй. Это было так глупо. То, что она не могла отпустить эту игрушку. Алина прижалась лицом к холодному стеклу и взглянула на окна в соседних домах. Почти все были затоплены светом от ламп или гирлянд, почти во всех то и дело мелькали фигуры людей. — Прости, мам, — прошептала она, звуча, как отец в тот роковой день. — Я обошлась со своей звездой ужасно. Наверное, ты упустила… Упустила, что люди часто живут и без неё вовсе. Во всем ощущалась скорбь. В деревянных рамах окон, дребезжащих от ветра, в темноте и неуловимых запахах, что наполняли квартиру. Особенно — в тепле чужих семей. Оторвавшись от стекла, Алина разблокировала телефон и дождалась запуска системы. Двенадцать пропущенных. Девушка зашла в «телефон» и сердце пропустило удар. Номер был не из списка контактов, но Алине не требовалось вносить его туда — она знала все одиннадцать цифр наизусть. Егор. Алина настолько устала, выплакав все слезы, что не могла найти в себе сил на эмоции. Все звонки были совершены не больше часа назад с небольшими интервалами. Несмотря на отсутствие внешней реакции, внутри всё сдавило железными тисками. Зачем? Не давая себе время на то, чтобы опомниться, Алина набрала номер. Первый гудок. На улице послышался шум людских голосов. Неужели Новый год уже наступил? Второй гудок. Первый фейерверк этой ночью взмыл вверх из соседнего двора, рассыпавшись в небе ярко-красными искрами. Третий гудок. С какой целью Алина вообще вознамерилась перезвонить? Четв… — Ало? — хриплый мужской голос звучал неверяще. — Алина? Это невозможно описать словами. Алина давно разлюбила его, но он так и не покинул её мыслей. — Егор, — произнесла она. Если девушке было слышно гомон и шум, что окружали мужчину, веселый смех и грохот фейерверков, то он ощущал лишь тишину, слышал только тяжелое дыхание бывшей жены. — Я не думал, что ты перез… — Зачем ты звонил? — Лина, — форма имени раскаленной плетью прошлась по нутру. — Аня, понимаешь… Аня ходит в детский сад, где дети… Дети стали смеяться над ней за то, что у неё нет мамы. Она так просила меня «найти ей маму», но я держался, пока она не пожелала этого вместо всех подарков на Новый год. Я не мог отказать своему ребенку. «Я не мог отказать своему ребенку». Алина была оглушена потоком слов, которые из-за шума вокруг мужчины практически невозможно разобрать. Девушка со всей силы сдавила елочный шарик в руке. — …звездочка! — послышалось из трубки. Егор специально отвел телефон подальше от рта, чтобы позвать Аню. — Ты зовешь её — звездочка?.. — спросила Алина. — Да, — ответил Егор. — Я бы не стал звонить тебе, если бы не её желание. Звездочка, в трубке — мама, хочешь с ней поговорить? — Стой! — почти прокричала девушка. — Что? — Егор, а где вы? — В Щекино, под Тулой, друг пригласил приехать, — зачем-то ответил мужчина. Еще бы чуть-чуть — и Алина задохнулась. В трубке слышались шорох и возня. — Мама! — заверещал тонкий детский голос. — Анечка, — слезы градом катились по лицу, хотя Алина не думала, что что-то еще сегодня сможет довести её до слез. — Мама-Лина! С Новым годом! Алина вновь посмотрела в окно. Небо было окрашено всеми цветами радуги, грохот салютов не стихал даже на минуту. Но если приглядеться, то было видно, что высоко-высоко в небе пылает звезда.