***
В квартире тишина, которая прерывается лишь тихими неопределенными матами, которые светловолосый придумал на ходу, и скрежетом открывающиеся собачки аптечки. Руки уже на автомате берут бинт и какую-то мазь для ран, которая лежит уже черт знает сколько, но которую выкидывать никто не собирается, и кидает их Васильев на диван рядом с побитым парнем. Делает разворот на пятках и движется в сторону ванной комнаты. Там берет таз, ставит его в раковину, врубает воду и берет свое полотенце, которое со скрежетом сердца ложит в воду. В этом полотенце крови Валеры больше, чем крови Андрея. Можно сказать, что Васильев уже умывается кровью Туркина. Скривив лицо от подобной мысли, он закрывает кран, берет таз и идет обратно, пытаясь не споткнуться и не вылить все к чертям собачьим. Аккуратно поставил таз, выпрямился, вздохнул. Лицо у Туркина в мясо: все в крови, нос, видно, сломан, глаз один закрыт, губа разорвана. Словно на него звери накинулись. А может и звери. Да только люди. Поджав губы и нахмурившись, схватил тряпку, выжал ее да сложил вчетверо, подошел к Турбо, который на него глазами волка смотрит, будто в таком состоянии его и добить могут. Приложив полотенце ко лбу, начал вытирать кровь, пытаясь на раны не нажимать, чтобы старший не возмущался. Дело шло спокойно и Туркин как будто на глазах оживать начал, только вот дотронься Андрей до носа, ему чуть руку за эдакую заботу не оторвали. — Блять, мелочь, тебе чо глаза просто так даны? Хули ты, блять, трогаешь. Болит, сука, сильно,— Валера схватил Андрея руку, сжимая и отбрасывая ее от себя в приступе неожиданного гнева. Никогда не поймешь, что и когда на этого чертилу нападет. Взрывной до ужаса. — Ну, уж извини, не я виноват в том, что тебе его сломали, — после этого наступила минутная пауза. Валера не хотел признавать то, что он ошибся, все же не младший виноват в этом. Он сам не понимает, почему срывается на всех часто, будь на это повод или нет. Андрей же ждал, пока Турбо перекипит со своей злостью, и даст уже наконец этот нос хотя бы вытереть. — Пацаны не извиняются, — кашлянул Туркин, собрав сгусток слюны вперемешку с кровью, которая текла из губы, и выплюнул ее в таз. Андрей окрестил его нечитаемым взглядом. — Хули лупишь, все равно уже вода в кровище вся, нахуй нужна она. — Я нос тебе не вытер или ты хочешь так ходить? — Да, бля, — Турбо замолчал, вперился в Васильева взглядом. — Как знаешь, — голубоглазый нахмурился. Не очень ему хотелось оставлять так кудрявого, но тот же как баран упертый, пока сам не захочет — черт заставишь. Муфлон гребаный. Валера откинул голову на спинку дивана, ударившись макушкой о стенку, и закинул руки на затылок. — Делай, че хочешь. — Голову подними, захлебнешься так, — Андрей лишь вздохнул тихо, хоть так. — Нахуя? Причитают же, что при кровотечении из носа голову откидывать надо, — Туркин заинтересованно поднял голову, подпер ее одной рукой. — Слушай их больше, захлебнешься в собственной крови и дело с концом. — Че, типа дохуя умный? — хитрый прищур. Ничего не ответив и лишь улыбнувшись, все-таки вытер нос кровавым полотенцем, которое промыть теперь только в раковине. Положив полотенце на бортик таза, схватил лежащую на диване мазь, выдавил на пальцы густую смесь, принялся наносить ее на раны. — На теле нет ничего или как? — поинтересовался Андрей, отвлекаясь на пару секунд, но продолжая размазывать мазь по лицу, осмотрел тело Турбо, приметил разбитые костяшки пальцев и всего, ибо тот был в одежде. Случайно надавив на порез сильнее, Васильев услышал напротив шипение, и, вернув взгляд, ойкнул, убирая руку. Валера лишь закатил глаза. — Не, нахуя, все равно заживет. В лицо, мрази, целились, — Презрительно прищурился, изгибая губу в отвращении. — Несколько было? — Андрей остановил свои действия. — Та да, разъездовские, ссыкло же ебаное, страшно один на один, — в глазах снова начал зарождаться гнев, который несомненно сейчас выльется на младшего. — Все, понял, успокойся, — глаза напротив воззорились на него, но их обладатель решил заткнуть свой рот. Понял ход мыслей младшего. Закончив с лицом, Андрей хотел было взять бинт, да только выхватили его прямо из-под рук. — А бинт тебе зачем? — Костяшки забинтовать, дай сюда. — Типа, заботишься обо мне? — Для чего такие тупые вопросы? — Валера осклабился, довольно прищурив глаза. Осклабился-то хорошо, вот только губу разорванную никто не отменял. Из-за широкой улыбки остановившаяся кровь потекла из раны с новой силой. — Да, блять, Валер, ты серьезно что ли? — Андрей вскочил, уже было потянувшись за давно забытым полотенцем, только сделать ему этого не дали. — Та не ссы ты, поди сюда лучше, — протянул широкую ладонь к шее, обвивая, на удивление, нежно, и притягивая к себе под бок. — Ты чего сбежал-то? Я уже выйти хотел, а тебя и след простыл, — наклонив голову, Туркин потерся своим носом о щеку Андрея. — Не сбегал я, просто устал и решил домой уйти, — светловолосый вздохнул, чуть поворачивает голову и трется носом в ответ, создавая эскимосский поцелуй. — Прямо-таки устал? — Валера усмехнулся, слизывая кровь с губы, замечая, как взгляд младшего остановился на этом действии. — Прямо-таки, — отвернулся, ближе прильнув головой к теплому боку. Комната погрузилась в комфортную тишину. Турбо разглядывал осоловелые глаза младшего, его расслабленное и аккуратное лицо, пока сам Васильев пялил в стену, засыпая. Вот только Валера не верил Андрею, что тот просто устал и уйти решил. Всегда до этого ждал, даже когда чуть ли не засыпал на этой скамье, но ждал. Да и взгляды Васильева он замечал, когда с Маринкой рядом находился. Холодный такой, бесчувственный. Неужто в этом дело? — А на самом деле? — хрипло прошептал Турбо, поглаживая рукой плечо младшего. — А? — младший вышел из некоего транса, непонятливо моргая. — А-а, дак это и на самом деле, — осекся, зная, что Валера в это не поверит, — Емае, просто ушел, чет захотел так. — Харе зубы заговаривать, че случилось? — терпение подошло к концу. Молчание. Тихий вздох. — Надоело это, — раздалось тихое бурчание. — Че? — Говорю, надоело это. Сначала ко мне идешь, а через время с этой обжимаешься, словно я просто... — взмахнул рукой, не сумев подобрать нужное слово. Послышалось хмыканье. — Ревнуешь что ль? — и улыбнулся довольно. Вот же ж. — Не смешно, Валер. Ничерта не смешно. — Все-все, не кипятись, — сжал локоть сильнее, прижимая Андрея ближе. — В курсе же, что я просто с ней якшусь? Не для того, чтобы тебе как-то насолить, а чтобы нам нормаль жилось? — Да в курсе я, но все равно как-то, ну... — Неприятно? — походу, кое-кто решил докопаться до самой истины. — Ну, тип-, так, Валер, ты какого черта меня вообще отвлекаешь, дай я закончу, а потом уже все остальное! — Васильев вырвался из ослабленной хватки под хохот Турбо. Кровь из губы уже остановилась, одной проблемой меньше, а вот костяшки надо бы обработать да замотать, чтобы зажили быстрее. — А че ты в форме школьной до сих пор? Глубокий вдох через нос, закрытые глаза младшего и громкий смех Валеры***
Сделав все, что он планировал, Андрей зашел к себе в комнату, где на кровати разместился его ненаглядный. Закинул руки в излюбленном жесте — за затылок —, расслабленный и такой домашний, хоть и побитый. На улице его таким не увидишь. И только сейчас до Васильева мысль начала закрадываться, что зря он ревновал к Маринке, кроме объятий и поцелуев в щеку дальше не заходило. Глупым себя почувствовал. Так и замер в дверях. — Че стоишь как приведение? Сюда чеши, — Андрей улыбнулся. Снова. Как всегда грубо. Только вот знал он, что Валера слов никогда ласковых не скажет, попросту не знает и не в его манере это. Он любит ласку давать только через действия: то жвачку принесет, то сигарету свою или новую даст, то носом потрется. Милый он. — Эу, ты там оглох иль чаго? — скрип кровати. — Та лежи ты, куда подскочил. В темноте, при всем этом ни разу не обо что не ударившись, плюхнулся на кровать, как мечтал сделать это на протяжении нескольких часов. — Умаялся, хозяюшка? — толчок в бок и недовольное сопение. — А чо, ну, там приберись, там доберись, там это, там се. Хозяюшка же, — Валера приподнялся на локтях, сгибая чуть ноги в коленях. — Ты куда? — глаза чуть приоткрылись, пытаясь уловить действия старшего в темноте. Ничего не ответив, Турбо подсел поближе к Андрею и нагнулся, накрывая тело младшего на согнутых локтях. Перекатив Васильева с бока на спину, наклонился лицом ближе и прильнул к манящим губам. Светловолосый сразу руками к лицу потянулся, положил их на щеки, начиная их оглаживать. Валера и сам бы не прочь мальчика еще ближе к себе притянуть, да только руки не держат. В голову пришла мысль, что на голубоглазого можно и просто так упасть, но он, скорее всего, эту мелочь раздавит. Попробовать стоит. Сразу послышалось кряхтение. — Валера-а, ты не пушинка ничерта, слезь с меня! — младший брыкается, пытаясь скинуть с себя вес лишний, да тот только льнет все ближе, как бы говоря, что отпускать не хочет. — Та чо такое, на бок ляг и всего, че на меня навалился сразу-то? Валера-а-а! Громкий смех раздался в комнате. Турбо все-таки соизволил слезть с Андрея, лег рядом да притянул к себе ближе, обхватывая одной рукой талию, а другой пытаясь вытащить одеяло из-под веса тел. Когда это удалось, он накрыл теплым одеялом их двоих, целуя нежно в губы несколько раз. — Ты форму хоть переодел? — Да-да, сам видел, спи уже, — младший зевнул и закрыл глаза. — Спокойной, — согласное мычание.***
Разлепив глаза, Валера не сразу понял, где находится, пока не осмотрел знакомую комнату, которая стала уже такой родной. Во всех случаях он приходил сюда, несмотря ни на что. Да и против-то никто не был. Только теть Света в начале с подозрением поглядывала, но, когда поняла, что Туркин вредить ее сыну не собирается — приняла как собственного сына. Да и Юльке он понравился. Брата ее сильнее, значит можно и делом его занять: то на плечах покатай, то на руках потягай, то одно, то другое. А Валера и против никогда не был. Нравится ему то, как дела сейчас обстоят. Вытянул руку правую, а рядом и нет никого, только за дверью какие-то шорохи. Он так и не узнал, где тетя Света и Юлька. Не до этого вчера как-то было. Выбравшись из-под одеяла и со старанием пытаясь накрыть им кровать, чтобы хоть чуть аккуратно вышло. Но не вышло. Ну, он пытался. Чуть улыбнувшись, он выпрямился и вышел из комнаты, потягиваясь. С кухни слышались шарканья и щелчок включающиеся ручки газовой плиты. Прошаркав на кухню, Валера остановился в дверях. Андрей уперся двумя руками по углам плиты, опустил голову и видимо гипнотизировал сковороду, чтобы она нагрела еду быстрее. — Ну чо, быстрее греет? Васильев вздрогнул, резко поднял голову, поворачиваясь. — Ты че подкрадываешься? — отошел чуть вбок от плиты, упираясь бедром в столешницу. — Не греет оно. — Сколько оно стоит-то? Не боишься, что выворачивать потом будет? — Валера двинулся вперед, падая головой на плечо младшего. — Та не, на кухне холодно обычно, так что испортиться не должно было, — пропустил пальцы сквозь запутанные кудряшки, пытаясь эти узлы хоть как-то распутать. — Расчешись поди. — Та погоди ты, куда спешишь все время? — Не спешу я, на самом деле расчешись поди, а то потом хуже только будет, — светлоглазый погладил Турбо по щеке, которая была единственным местом, которое осталось нетронутым. — А где Юлька-то с теть Светой? А то тихо так что ль. — К подруге ушли, сегодня будут уже, — Валера промычал что-то, а после поцеловал младшего в шею, закрадываясь руками под футболку. — Ну емае, мы еще не поели. — Поесть всегда успеется, — вытянув одну руку, он щелкнул кран газовой плиты и, подняв на руки Андрея, направился обратно в комнату. Можно было бы и не заправлять.***
В комнате раздавались тихие охи да вздохи, которые издавал младший. В комнате было темно, солнце начинает только вставать из-за горизонта, освещая землю ярким светом. На улице начинает все блистать; за ночь на улице выпал новый слой белоснежного снега, который еще ничем и никем не испорчен. Многоэтажные здания постепенно приобретают яркий ореол, который отражается на стекле первых этажей и на снегу. На улице настоящая метель, ветер сильный, тучи затянувшиеся, но солнце все равно пытается отдать Земле частичку своего тепла. Но оно вскоре пропадет под натиском темных и суровых туч, решившие, что сегодня они правят над Казанью. Валера нежно провел рукой по бедру, добираясь до подвздошной кости, мягко ее сжимая и массируя. Андрей как кошка: выгибается так неестественно, что хруст позвонков раздается; и стонет так великолепно, как ни одна девчонка бы не смогла. Большего требует. Как будто есть куда. — Погоди, мелочь, потерпи немного, ща все будет, — Туркин грубо толкнулся пальцами, и, решив, что с этим закончено, смазал член и приставил головку к дырочке младшего. Глубоко вздохнув, резко вошел лишь головкой. Выждав несколько секунд, пока светловолосый стонать требовательно не начал, вошел на всю длину. Опять выждал. Опять стон. Через несколько грубых толчков Васильев застонал громче, выгибая спину еще больше. Вот оно. Валера руками в бедра вцепился, оставляя фиолетовые следы на молочной коже. Нагибается к Андрею ближе, телом к кровати прижимая, притискиваясь. Голубоглазый руками в плечи массивные упирается, сжимая их, оставляя от ногтей красные полумесяцы. Туркин темп нужный находит и толкается грубо. Да нравится Андрею это, что он не выдерживает и кончает на живот свой, издавая громкий и протяжный стон. Несколько таких же грубых толчков и кудрявый изливается в Андрея с рычанием, падая поверх светловолосого. Голубоглазый против сказать ничего не может, воздуха катастрофически не хватает, да еще и этот медведь сверху навалился. Придурок. Распластался на кровати, глаза закрыты, а волосы ореолом вокруг головы лежат, словно нимб ангела. От этой мысли Турбо усмехнулся, приподнимаясь на локтях. Слишком хороший для улицы. Лицо детское совсем, ему бы только в музыкалку и ходить. Да вот только чушпаном быть не хочет, пришился, зараза, и нежные руки пианиста превратились в подобие рук бандита. — Ты это, музыкалку только не забрасывай, твое это, — плюхнулся рядом, подпирая голову рукой. — Я и не собирался. — Ну-ну, будто бы и прогулов нет, да? — осклабился. — Понял, — Андрей наконец восстановил дыхание, переводя взгляд на лицо Турбо. — Ты как успел вообще в передрягу попасть? Минут двадцать буквально прошло, а ты уже побитый. Не болит уже хоть? — Это еще удивиться можно, что я в одну передрягу попал. На улице всегда приключения найти можно, всем же делать нехуй. Зубы точат, как волчары голодные, блять, — брови нахмурил, губу верхнюю приподнял, зубы показывая, изображая этих самых «волчар голодных», — а болит нос только, но оно-то и понятно. Не ссы, заживет, — и рассмеялся хрипло. Андрей прищурился, вытягивая руку вперед, чуть проезжая пальцами по лицу кудрявого, очерчивая подбородок и губы, и почти невесомо касается носа. — Заживет-то заживет, а когда только. — Не неженка, скоро все заебок будет, — прильнул ближе к руке, как в квартире послышались щелчки замочной скважины. Блять.***
Светлана отворяет тяжелую дверь, пропуская вперед себя дочку, а после заходит и сама. Присаживается да Юльку разувает, пока та стены разглядывает, головой заинтересованно крутит, будто видит все в первый раз, и ножками болтает. — Юль, не дергайся, подожди секунду, пожалуйста, — Светлана Михайловна расстегивает липучку на детской обуви, снимает и ставит ее аккуратно около входной двери в уголку. Только после замечая чужую пару обуви. Это замечает и Юля. — Ма, а чье это? У нас нету таких, — и указывает пальчиком. — Ох, не знаю, доня, может друг какой Андрюши пришел, поди в комнате сидят, — и приложила ладонь к щеке, качая головой. За дверью сына послышалось какое-то копошение и несуразная речь, благо, не нецензурная, а то девочка и запомнить может. После дверь быстро открывается, показывая на свет ее сына, слегка помятого, но хоть не побитого. Вот только футболку задом наперед надел. Ну что за растяпа? Мать семейства ласково улыбается. — Ты не так кофту одел, — звонко произносит Юля, которая уже самостоятельно сняла куртку и ждет, когда ей развяжут шапочку. — Не одел, а надел, Юленька, — Светлана тянет руки к дочери, но ее опережает сын. — И вам привет, — Васильев быстро подходит к сестре, ловко развязывая шнурочки шапки. Девочка залезла на стул с ногами, встала и прыгнула на брата, повиснув как коала на дереве. Андрей не растерялся, подхватил сестру под коленки и придержал за спину. — Юля! Ну что ты делаешь, что ж такое! — женщина подскочила, нахмурив брови. — Здрасте, теть Свет, — неожиданно раздалось со стороны дверного проема, откуда несколько минут назад вышел Андрей. Светлана остановилась в удивлении, уже совсем забыв о незнакомой паре обуви. — Ох, Валерочка, так это ты у нас! Чего ж я сразу-то не догадалась? — переключив внимание со своих детей на Туркина, она подошла к парню, обнимая. — А что это у тебя с лицом? Опять подрался с кем-то? — Бывает такое, теть Свет, через недельку уже как новенький буду, не беспокойтесь, — Валера неловко обнял женщину в ответ, смотря поверх ее макушки в глаза Андрея, а тот лишь улыбался. — Андрей, ты хотя бы Валеру угостил чем? А то как негостеприимные! — Светлана отстранилась, быстрым шагом отдаляясь от детей, заходя на кухню. Улыбка с лица Васильева соскользнула, предполагая, что сейчас будет. — Так вы и не ели! Что за безобразие! Андрей!***
Мать семейства решила выбросить прошлую еду, что находилась в сковороде, ибо: «Негоже детям неизвестно что есть! Может оно и не испортилось, да вот рисковать я не хочу», и стоит около плиты, что-то тихо подпевая себе под нос. Андрей порывался ей помочь, только гнала его мать с кухни. Говорит, что пускай с Юлькой посидит, а она быстрее закончит. Сам парень решил матери не перечить и ход ее мыслей понимать даже не хотел, все равно знал, что логика матери попрет против всяких принципов. К слову, футболку он переодел, и на этот раз правильно, ибо сестра обращала на это излишне внимание. В зале сидел Валера, рядом с которым умостилась Юля, что-то старательно объясняя кудрявому, тыкая пальцем в детскую книгу, которая лежала у нее на коленях. Кудрявый лишь кивал, как болванчик, вдумчиво вглядываясь в картинки с умным лицом, на которые тыкала девочка, и подпер рукой подбородок. Валера так вписался в их семью, будто бы знаком с ними всю жизнь, как будто рожден он был с ними. Когда они только встретились Туркин настороженно его оглядывал, словно подвоха с любого действия ожидал. А потом как-то и сближаться начали, друзьями стали, потом лучшими, а там незадолго и до отношений было. Турбо избили в тот день — прямо как вчера —, а ближе всего был дом Васильевых. Мать, конечно, жутко перепугалась, порывалась даже в полицию позвонить, только вот Андрей сделать ей этого не дал. Светлана раны его обработала, да разрешила у них остаться. Валера мялся тогда так, как никто бы не подумал. Слишком неловко ему было. Утром он ушел от Васильевых, а вечером вернулся, Юльке конфеты принес и наказал, чтобы с мамой и братом поделилась. С того дня сердце матери и оттаивать потихоньку начало. Жалко ей было парня, молодой еще совсем. И расплакалась, вспоминая мужа своего. Ее успокоили, конечно же, а она говорит, что для Валеры дом их всегда открыть. С того дня у всех как будто камень с души упал. Всем легче резко стало. Через время Туркин поделился, что родители у него люди пьющие, и семья-то у них небогата, из-за чего ему и пришлось встать на тропу группировок, чтобы хоть где-то еду подкрадывать. А так дело и пошло, от скорлупы до супера поднялся. Хорошо, что рука у него и так была тяжелой с рождения, а как в группировку вступил, так и подтянулся больше. Туркин часто стал захаживать к семейству Васильевых, да только пацаны заметили это, сразу подозревать начали, что что-то не то происходит, хотя причин для этого они не давали. Зима с Турбо лучшие друзья и на них никто никогда ничего не думал, а как Пальто с Турбо, так сразу начиналась вакханалия. Валера, конечно, с психу нескольким особам лицо разбил, да и повод поиздеваться дал, что раз сами петухи, то и видят их во всех остальных. С тех пор до них никто не доебывался. Только вот Туркину мутить с девкой пришлось, чтобы точно отъебались. С того дня и дышать как будто легче стало. Пацаны перестали подозревать их в чем-то, лишь Зима вглядывался с лицом нечитаемым, но ничего не говорил. Конечно, пришлось чуть встречи прекратить, так как Валере нужно было с девкой время проводить. Но спустя неделю такого темпа все вернулось на свои места: Туркин младшего зажимал где попало, лишь бы губы его растерзать; в дом стал приходить как и раньше, даже в садик за Юлей сходил, когда мать ее на работе была, а брат в музыкалку наведаться решил. Естественно, отдавать девочку Турбо никто не хотел, но после звонка матери, отдали как миленькие, хоть и с презрительным лицом. Светлана тоже чаще улыбаться начинала, потому что Валера в шутках толк знал, да и своей неловкостью в первые дни он веселил ее, когда порывался сказать чего, но как будто спотыкался и замалкивал. Юля теперь гордая ходит, что у нее два брата считай, которые любую ее прихоть выполнить могут. Гулять на улицу она теперь выходит чаще. Мать-то на работе с утра до ночи, а на выходных отсыпается чаще всего. У Андрея школа музыкальная была, смотря на его пропуски точно, что была; да обычная. А тут Валера практически свободный круглые сутки. Ну, девочка так думает. Но все равно ей нравится с парнями гулять, хоть это и пару раз в неделю происходит. Слышала она краем ушка от какой-то старушки, что на улице что-то нехорошее происходит. Только она этому значения не придает, у нее тут двое охранников, чего ей бояться. Да и самому Туркину приятно здесь находиться: пьяных выкриков нет, ругани и скандалов; здесь его никто в шею гнать не будет, могут только взглядом строгим окрестить, а через секунду уже улыбаться тепло. Словно и не было той самой его плохой репутации среди старшего поколения, которые как видят его, так сразу своим детям в головы вдолбить пытаются, что не будешь учиться прилежно — точно таким же станешь. Глаза у детей тогда испуганные на него обращены были, начинали они матери тараторить, что никогда такими не станут. И плевать им всем было, что слух у него есть. Поначалу задевало, а потом лишь осматривать их начинал, тем самым показывая, что слушает их, от чего многие женщины старались как можно скорее ретироваться. Когда их отношения только зарождаться начинали, то Турбо и мягче резко стал. То по плечу похлопает, то поддержит, то даст пожевать че-то. Даже курить разрешал. Первый шаг сделал сам кудрявый, они в пролете выше были, чем квартира Васильевых, где обычно Марат с Андреем курили, когда особые морозы наступали. Зажал его в углу, перекрывая все пути к отступлению. И поцеловал. Светловолосый как вкопанный стоял, двинуться не мог. Туркин отстранился, ответа не чувствуя, но зажимать в углу не перестал, лишь в глаза вглядывался. Тогда в тишине простояли долго, Турбо уже рядом встал, на стену спиной облокачиваясь, доставая из пачки неизвестно какую по счету сигарету. Сделал глубокую затяжку и передал ее Васильеву, который с подозрением ее осмотрел и глянул в глаза Валеры, который внимательно следил за его действиями. Выкинув докуренную сигарету в самодельную пепельницу, Андрей стал спускаться по лестнице на свой этаж, кивнув головой, чтобы шли за ним. Договор все-таки, что Турбо у него сегодня. Поздоровавшись с другими членами семьи, они вошли в спальню парня. Развернулся резко и кулаком по лицу с размаху дал. Туркин пошатнулся, но не упал, лишь сжал кулаки до боли. В гляделки они играли часто. Через чур. Тишину тоже любили. Только вот Васильев налетел через секунду, в руках лицо сжимая и к себе притягивая. Добрались тогда до кровати быстро, падая на нее, не отрываясь друг от друга. Всю ночь целовались, губы до крови обкусывая. Легли спать только под утро. Выбравшись из омута воспоминаний, Андрей ловит взгляд Валеры, который хлопает рядом с собой по дивану, и Васильев движется в сторону парня и сестры, плюхаясь рядом. Юлька сразу же подключает брата к своей важной дискуссии, решая, какая принцесса лучше: Белоснежка или Золушка. Старшие вставляют свои комментарии, после чего наблюдают за напряженным лицом девочки, которая в голове принимает важное решение. Парни ласково улыбаются друг друга, незаметно переплетая пальцы рук. Из кухни доносится голос: — Ребята, обед готов! Идите есть, — и слышится стук бьющейся ложки о стенку кастрюли. Юля сразу подскакивает, от чего книжка падает на пол, которую поднимает Валера, расставляет руки, словно крылья самолета, и бежит на кухню с характерными для самолета звуками, который разрезает облака и воздух в небе. Парни тоже не спеша поднимаются и перед самым выходом из зала коротко целуются, мягко улыбаясь друг друга, расплетая руки. Несомненно, такие дни будут, но всегда так тепло на душе, когда они происходят. Сегодня весь день они проведут вчетвером, никуда больше из квартиры не выходя. Они не знают, что будет завтра или через несколько дней, но сейчас — это сейчас, и надо наслаждаться каждым моментом, который мы получаем в эту минуту и в эту секунду.