подари мне свободу

Всю свою подсознательную жизнь Кавех ни в чём себе не отказывал. Родители были успешными музыкантами, с недавних пор открывшие собственную школу для одарённых детей, что принесло не только ещё бо́льшую известность, но и хороший заработок. Хотя, если сравнить с другими семьями, их бюджет мог с лёгкостью покрыть все долги всех людей в городе. Или даже стране. Кавех был разбалован с самого детства. Одно его слово — нужная игрушка уже была в руках. Сейчас он, по наставлению родителей, уже третий год учился в консерватории на музыкально-инструментальном отделении. Хотя «учился» — это громко сказано. Держался в числе обучающихся только за счёт знаменитой фамилии. И если мать толком не знала о том, что её единственный и любимый сын периодически не появлялся на учёбе, то от отца такое скрыть было сложно. Какое-то время он закрывал на безобразное поведение Кавеха глаза, думал, что тот одумается и снова встанет «на путь истинный». Вот только юноша всё чаще стал возвращаться домой с громких вечеринок под утро. Одним скандалом всё не обошлось. Кавех лишь огрызался на отца словами: «Вы меня сами такого воспитали, вот — получайте». Следующий скандал был тяжелее обычного, ведь юноша был пьян. На любые попытки отца привести его в чувства, он мотал головой и кидал вялое: «Спокойной ночи». В третий раз отец не выдержал: скандал перенёс на следующее утро, а сам стал обдумывать особое наказание для сына. — Что? — вскочил тогда Кавех с кресла, как только услышал условие отца. — Повторю ещё раз: я приставлю тебе человека, который будет забирать тебя после учёбы домой. Он будет следить за тем, чтобы ты не шлялся с кем попало по ночам, а наконец учился. Возмущаться, было бесполезно: отец был непреклонен. Однако Кавех всё равно позволил себе устроить истерику и драматично хлопнуть дверью, выходя из кабинета отца. «Няньку мне вздумал пристроить… Ты пожалеешь об этом решении, папуля».

***

Раннее зимнее утро встретило Кавеха чередой неудач. Началось всё с пробуждения, после которого юноша наконец осознал, что с этого дня ему придётся начать нормально учиться. Ну или делать вид. Подкрепляя статус дня «пиздец-лучше-бы-я-умер», Кавех умудрился пролить на любимую водолазку кофе. Надел её специально, чтобы хоть как-то себя порадовать, но в итоге пришлось снова подниматься в свою комнату и искать замену. Одежды у Кавеха было достаточно, о чём говорит отдельно выделенная комната. Юноша облачается в другую водолазку такого же бордового цвета, но уже с высоким горлом, и тащит за собой белый шарф, удобно отброшенный на спинку стула ещё вчерашним вечером. Внизу, ещё когда Кавех пытался нормально попить кофе, суетились рабочие. К этому юноша уже давно привык: рядом с ним всегда была какая-то суматоха. Зайдя на кухню, Кавех замечает свою мать. Женщина неспеша потягивала ароматный чай и пролистывала какой-то журнал. Вероятно выискивала новости про собственные с мужем заслуги. — А, доброе утро, — женщина поднимает взгляд красных, как драгоценных рубинов, глаз и улыбается уголками губ. — Доброе, — бросает ей Кавех, проходя мимо и усаживаясь напротив. На столешнице ещё стоял его чуть остывший кофе, так что юноша выпивает всё практически залпом. На кухню заходит отец, с кем-то переговариваясь по телефону. Не отвлекаясь от разговора, мужчина тянется к жене и оставляет у той на щеке слабый поцелуй. — Кавех, — юноша не сразу заметил, как отец уже закончил свой телефонный разговор, — собрался? — Да, — Кавех натягивает улыбку и поднимается с места. — Отлично. За мной. Юноша поправляет шарф на шее и кутается в пуховик. На улице было не очень холодно, но ещё с детства Кавех не переносил холод. Любое дуновение ветра — он тут же забегал домой и искал нечто, похожее на плед. Кавех плетётся следом за отцом и замечает стоящий в их дворе автомобиль, который явно принадлежал не им. В марках юноша не разбирался, но машина выглядела достаточно богато. Тут же из неё выходит высокий мужчина. Выглядел он достаточно молодо, но очень серьёзно. Короткие пепельные волосы развевались на холодном ветру, давая Кавеху возможность рассмотреть лицо незнакомца получше. Черты лица слегка грубоватые, а зелёные глаза подчёркивали некий отстранённый вайб этого мужчины. Одет был в лёгкое светлое пальто. Лицо незнакомца не выражало абсолютно ничего. Даже взгляд казался каким-то потухшим. — Знакомься, — отец встаёт боком к сыну и указывает на мужчину, — это аль-Хайтам. Он будет следить за твоим распорядком дня и служить тебе водителем. Аль-Хайтам, — он поворачивается уже к незнакомцу, — это мой сын — Кавех. Прошу Вас, позаботьтесь о нём. — Приятно познакомиться, — незнакомец первым тянет руку, которую юноша из вежливости пожимает в ответ. «Если б хотя бы улыбнулся, то был бы очень даже ничего…» — Кавех поджимает губы, подмечая как аль-Хайтам прячет руку в карман. — Сегодня у него занятия до 4, — оповещает отец. Он смотрит на наручные часы и обращается уже к сыну: — Веди себя сегодня хорошо. И не забудь, что с этого дня ты под присмотром. Кавех еле держится чтобы не закатить глаза. Как же бесит, когда его ни во что не ставят. Вместо того, чтобы поговорить и обсудить что происходит у него в жизни, его отец решает приставить няньку-громилу, которая ещё и небось разговаривает только дежурными фразами а-ля «доброе утро» и «не опаздывайте, пожалуйста». Бесит. Аль-Хайтам провожает взглядом уходящего мужчину, а затем возвращает его на блондина перед собой. Честно признать, он представлял его себе немного иначе. Чего уж греха таить, он вообще думал, что Кавех обязательно прикажет прислуге раскатать ему ковровую дорожку, чтобы подойти к машине, и обязательно подать чистые салфетки, чтобы ими вытереть руку после рукопожатия. Что ж, юноша не казался таким уж и избалованным. По крайней мере, выглядел он недовольно только из-за несправедливости этого мира, но никак из-за того, что на дух не переносит общения с «низкосортными». — Если мы задержимся ещё на несколько минут, Вы можете не успеть на Ваше первое занятие. Кавех обречённо вздыхает. Он ждёт, когда ему откроют дверь машины, усаживается на пассажирское сидение рядом с водителем и пристёгивается. «Может этот громила хотя бы музыку включит?». Аль-Хайтам садится за руль, пристёгивает ремень и поворачивает голову на пассажира: — Я понимаю, что Вам некомфортно, но я не хочу, чтобы Вы винили в этой ситуации меня или Вашего отца. Всё, что Вам нужно делать, — это следовать распорядку. За одно нарушение я буду докладывать на Вас Вашему отцу, а за следование порядку — поощрять Вас. Об этом можем договориться позже. Кавех удивлённо вскидывает брови и уже открывает рот, чтобы что-то ответить, но его мозг слишком долго переваривал слова мужчины, что юноша не знал, с чего ему начать. «Распорядок… терпеть это не могу. Поощрять? О каком поощрении вообще идёт речь? По голове будет гладить что ли?». Чужое замешательство на лице говорит всё само за себя, и аль-Хайтам поясняет: — Например, я могу раз в неделю позволять Вам делать что-то, что по составленному плану Вам запрещено. Так просто избавиться от привычек сложно. — То есть я могу в эту субботу, условно, сходить на вечеринку? — Кавех в недоверии приподнимает одну бровь. — Да. Но это не значит, что я оставлю Вас без присмотра. — Пх, реально как нянька. Аль-Хайтам игнорирует замечание и заводит машину. Дорога предстояла долгая, но Кавех совершенно не чувствовал усталость или сонливость. Время от времени он кидал ничем не прикрытые заинтересованные взгляды на водителя и то и дело ловил себя на мысли, что этот мужчина довольно привлекательный. Пока не начнёт говорить. Такое внимание к себе пропускать мимо глаз было сложно, а потому аль-Хайтам спросил: — Хотите о чём-то поговорить? — А у нас сеанс психотерапии? — Нет, но я совершенно не против поговорить с Вами, если Вам нужно будет. — Ага, запомню. Лучше сосредоточьтесь на дороге, а то не хотелось бы лишать моих родителей их единственного наследника из-за аварии.

***

Как же непривычно находиться так рано в консерватории, а не в мягкой постели. Всё здание изнутри так и кричало «спасайтесь кто может, а кто не может — удачи в мире ином». Кавех поправляет лямку своей сумки и делает шаг вглубь коридора. Первым занятием сегодня была история русской и зарубежной музыки. Скукотища полная. Кавеху иной раз кажется, что они могли бы ещё на первом году обучения всё быстро пройти, но нет — преподаватели решили по-другому. В аудитории все только собирались. Каких-то из однокурсников юноша видит впервые, каких-то аж второй раз. А какие-то — Тигнари и Сайно, что сейчас настойчиво махали блондину. Это двое, наверное, были единственными людьми, кто хоть как-то скрашивал его учебные будни. Кавех проходит к их ряду и присаживается на скамью. — Я не верю, — вдруг произносит Сайно, смотря на Тигнари. — Я ведь тоже его вижу? Юноша на это лишь беззлобно цокает и даже улыбается. Тигнари игнорирует слова друга и тянется через Сайно, чтобы обратиться к пришедшему: — Сегодня какой-то праздник или совесть проснулась? — Не дождётесь. Папаша мой теперь занялся моим воспитанием. Парни синхронно поворачивают головы на блондина, ожидая дальнейших объяснений. Кавех на это лишь вздыхает и кидает: — Потом расскажу. В аудиторию проходит невысокая женщина, в которой юноша едва ли узнаёт госпожу Юнь Цзинь. Из всех преподавателей она была самой молодой, но очень уважаемой. Знала свой предмет поразительно идеально, чем вызывала восхищение у доброй половины курса. Но, как ни крути, к самой дисциплине Кавех не смог пристраститься. Уж больно муторно и запутано. Госпожа Юнь Цзинь проводит перекличку и начинает свой длинный рассказ, за которым даже Сайно умудрился пару раз зевнуть. Он всегда старался держать серьёзное лицо, но вот его нелюбовь к истории как к науке часто его подставляла. Тигнари же слушал как всегда с особой внимательностью. Записывал, наверное, каждое слово преподавательницы и иногда кивал головой. Кавех, как самый настоящий знаток своего любимого дела, просто уснул. Они втроём сидели достаточно далеко, так что заметить с места преподавателя, что кто-то его не слушает, было сложно. В прочем, госпожа Юнь Цзинь была больше сосредоточена на своём рассказе, нежели на своих студентах. Тигнари оглядел своих одногруппников и устало вздохнул. Опять ему придётся скидывать этим оболтусам свои конспекты. Лекция подошла к концу, и трое сразу же вскочили со своих мест. Кавеху очень повезло с тем, что сейчас было окно по причине того, что следующий преподаватель заболел. В связи с этим троица решила спуститься в кафетерий и за чашкой кофе обговорить ситуацию Кавеха. — А я говорил, что это ни к чему хорошему не приведёт, — начал ворчать Тигнари, как только блондин закончил свой рассказ. — Нари, ты конечно умеешь поддержать. — Я соглашусь с ним, — встревает Сайно. — Ты мог хотя бы не нервировать своего отца слишком частыми походами в клубы. — И ты туда же, — Кавех опускает голову на столешницу и сдавленно мычит, показывая самый страдальческий вид. — Что делать-то собираешься? — спрашивает Сайно. — Блестяще отыгрывать свою роль, — улыбаются ему в ответ. — Ой, не нравится мне всё это, — Тигнари ёжится и чуть ёрзает на месте. — Ты ведь не придумал опять чего-нибудь? Кавех не отвечает. Лишь улыбается уголком губ и пожимает плечами, на что друг удручённо выдыхает.

***

Аль-Хайтам приехал забрать Кавеха ровно в 4, как и договаривались. Юноша фыркает на такую пунктуальность и забирается в машину, не кинув водителю даже банального и вежливого «здравствуйте». Вместо этого блондин спрашивает: — Теперь всегда так будет? До самого моего выпуска? — Ваш отец установил срок на месяц, — тут же отвечает аль-Хайтам, проигнорировав такую грубость со стороны юноши. — По истечению этого времени он решит: продлевать мои услуги или нет. Кавех мычит в ответ и пристёгивается. «Значит нужно быть паинькой аж целый месяц. С ума сойти можно, но ради будущей свободы можно и потерпеть». Бо́льшую часть пути они ехали в полной тишине. — Вы не голодны? — вопрос прозвучал настолько резко, что блондин даже не понял, что он адресован ему. — Можем по дороге домой куда-нибудь заехать. Если чувствуете себя хорошо и не хотите есть, то тогда я довезу Вас до дома. Кавех глупо моргает перед собой и переводит взгляд на спокойного мужчину. Он сейчас серьёзно? Когда блондин называл его нянькой, он не имел в виду реального няньку! Он теперь и за его питанием следит? — Э… пожалуй потерплю до дома, — получилось как-то даже смазанно, но Кавех не обратил на это внимания. Юноша нервно закусил губу и снова пробежался взглядом по аль-Хайтаму. На вид тому было около 25-30, не больше, Кавех уверен. Мужчина сосредоточенно вёл машину и как будто не замечал на себе чужих взглядов. Хотя может и замечал, но не придавал значения. А вообще, как думается Кавеху, аль-Хайтам должен был уже давно привыкнуть ко всеобщему вниманию к своей персоне. Уж больно красив. «Интересно, он женат?» — юноша скользит с профиля лица мужчины на руль, который обхватывала левая рука, но там кольца не находит. «Православный что ли?» — Кавех смотрит уже на правую руку и там тоже не видит ничего, отдалённо похожего на обручальное кольцо. «Серьёзно не женат? — блондин слегка усмехается со своих мыслей. — Да ну нет… Может разведён?» — Хотите что-то спросить? — снова звучит спокойный голос водителя, который вырывает Кавеха из своих мыслей. — А? — Вы слишком долго меня рассматривали, — констатирует тот очевидный факт. — Есть какие-то вопросы ко мне? — Да, Вы женаты? — Нет. — А были? — Кажется, о таком не принято спрашивать у малознакомых людей, — замечает аль-Хайтам, но тона в голосе не меняет. — И отвечая на Ваш вопрос: нет, не был. — Верится с трудом, — Кавех всё равно чувствует какой-то подвох, а потому не отстаёт с расспросами: — Тогда может Вы в отношениях? Аль-Хайтам шумно выдыхает, но его маска невозмутимости не даёт ни одну трещину: — Нет. — Да быть не может! — Кавех удивлён. Даже поражён. — Почему Вы так на это реагируете? Неужели совсем неожиданно? — Ну… да? — блондин неловко чешет затылок. — Я просто подумал что у такого человека как Вы точно должен кто-то быть. Мужчина, сам того не замечая, улыбается. Быстрая, но красивая улыбка, которую Кавех тут же ловит глазами. «О, он умеет улыбаться». — Не всех людей в этом мире интересуют отношения. У кого-то на первом месте карьера. У кого-то — развлечения. У кого-то — забота о братьях меньших, а кто-то и вовсе думает только о себе. И всех этих людей я не осуждаю. Каждый из нас индивидуален. Лично я предпочитаю узнавать других людей и не тратить силы на отношения. Слова «няньки-громилы» имели смысл. С каждым произнесённым мужчиной словом раздражение блондина улетучивалось всё дальше. — Считаете, что не способны с кем-то встречаться? — Кавеху вмиг стало интересно узнать аль-Хайтама поближе. — Скорее знаю, что не способен дать любимому человеку той любви, которую он заслуживает. Теперь юноша словно заново рассматривает водителя перед собой и подмечает, что он не так уж и прост. И не так уж и скучен. Говорит толковые вещи, но не навязывает своего «взрослого и проверенного жизненным опытом» мнения. С ним Кавех словно разговаривал на одном уровне. Как взрослый со взрослым. Не как с ним обычно разговаривает отец. — А Вы хоть раз пробовали? — возможно блондин пожалеет о своём наглом вторжении в чужую личную жизнь, но хотелось продолжить беседу. А аль-Хайтам, на удивление, не прятался от этих вопросов. Спокойно отвечал и не пытался перевести тему или как-то упрекнуть. — Пробовал. Но это заранее была плохая идея. — Жалеете? — Да, но больше жалею потраченное на себя время. Кавех жуёт губу и собирается с мыслями, чтобы попросить мужчину рассказать подробнее. Всё это казалось неправильным, ведь «о таком не принято спрашивать у малознакомых людей». Но им и так предстоит видеться аж целых 30 дней. Надо же как-то скрасить эти серые дни. Прежде чем юноша наконец собирается открыть рот и спросить, его прерывают: — Чтобы было честно, расскажите теперь Вы что-нибудь о себе. Рассказать о себе? Что? Ну, он просто недопонятый гений, которого совершенно не интересует музыка. Родители окружали его дорогими подарками, но никак не заботой и любовью. У него под кроватью есть альбом, в котором он частенько рисует пейзажи или портреты своих друзей. Это ему рассказать? — Может Вы как-то по-своему видите цель и смысл своей жизни? — помогает блондину аль-Хайтам. — Если честно, — Кавех делает глубокий вдох, — даже не знаю как ответить, — он устремляет взгляд вперёд на дорогу и всерьёз задумывается над своей жизнью. Ему ведь совсем не нравятся алкоголь и шумные вечеринки. Юноша просто пытается сбежать из серой реальности в лице фортепьяно, за которым сидели его родители и теперь должен был сидеть он сам. — Наверное, я просто запутался, — криво улыбается Кавех. — Это нормально, — произносит аль-Хайтам. — Путаться, ошибаться, исправлять ошибки и снова путаться. В этом, на мой взгляд, и есть смысл жизни, — блондин поворачивает на мужчину голову и вслушивается в его слова с уже неподдельной заинтересованностью. — Нужно лишь найти своё «я» и делать всё чтобы это «я» не погибло внутри. — Вы… словно поняли, что у меня сейчас на душе, — признается Кавех. А смысл прятаться? Аль-Хайтам не похож на того, кто будет сливать абсолютно всю информацию отцу. К тому же мужчина, в отличие от большинства взрослых в семье Кавеха, проявляет к нему максимальное уважение, слушает и даёт дельные советы. — Вы точно не психолог? — улыбается блондин. — Нет, но для Вас могу им побыть. Всё останется только между нами, я Вам это гарантирую. Кавех кивает головой. — А Вы не такой уж и угрюмый, каким мне показались, — уже с приподнятым настроением произносит юноша. — А Вы совершенно не такой, каким Вас описывал Ваш отец. — Ого, и как же он меня описывал? Машина останавливается на светофоре и аль-Хайтам поворачивает голову на пассажира справа. Какое-то время вглядывается в алые глаза, словно пытается в них что-то прочесть, а после смотрит снова на дорогу. Этого мимолётного взгляда хватило для того, чтобы Кавех испытал странное смущение. Он же ничего не делал. Почему тогда так реагирует? — Он говорил, что Вы проблематичный. Я не думаю, что Вы такой. — Оу, спасибо? Теперь Кавех чувствует вину. Он ведь про себя весь день столько всего наговорил про этого «няньку-громилу», что было жутко стыдно. Блондин наконец почувствовал, что его поймут, даже если он скажет какую-то глупость. Аль-Хайтам создавал впечатление человека, который выслушает твою проблему и ни в коем случае не высмеет её. А потому совесть блондина не позволила ему просто промолчать: — Хочу извиниться. Я был о Вас не очень хорошего мнения. Аль-Хайтам снова демонстрирует слабую улыбку и отвечает: — Не нужно извиняться за такое. Но мне приятно, что Вы со мной честны. Кавех улыбается и уже наверное в сотый раз рассматривает водителя. — А… я могу узнать сколько Вам лет? — Конечно. Мне 28. Кажется, я старше вас на 7 лет, верно? — Да. Честно, выглядите гораздо моложе своих лет. Мы… можем перейти на ты? Вопрос рискованный и почему-то Кавех боится реакции, хотя должно было быть абсолютно всё равно. Что ж, видимо сегодня день резких перемен. — Думаю да, но на людях я обязан буду обращаться к тебе на Вы, — юноша облегчённо выдыхает. — Без проблем. В этот момент машина паркуется во дворе уже знакомого особняка и Кавех как-то разочарованно вздыхает. — Завтра твои занятия начинаются позднее, чем сегодня. Буду на 40 минут раньше, чтобы всё успеть. Блондин на все слова мужчины кивает головой и уже тянется к ручке дверцы, чтобы открыть её, но резко останавливает себя. — Давай номерами обменяемся? Звучало как-то не так, как планировалось. Кавех снова почувствовал странное смущение, особенно после того, как аль-Хайтам снова посмотрел прямо на него. — Ну, чтобы было проще договариваться о месте и времени встречи, — поясняет юноша, на что мужчина снисходительно улыбается. — Конечно, — он диктует свой номер, а после получает звонок от Кавеха. — Теперь всё. — Ага, — блондин снова улыбается и убирает телефон. — Тогда до завтра? — До завтра.

***

На удивление не только самого Кавеха, но и его отца, от блондина всю неделю не было ни одного скандала или даже намёка на него. Юноша следовал распорядку, не опаздывал на лекции и даже учился. Поразительно. Кавех и сам не заметил, как отвык от тусовок или чего-то подобного. Музыка его не привлекала от слова совсем, но единственное, ради чего он терпел прихоть своего отца, — это как раз тот самый «нянька-громила». Видеть аль-Хайтама каждый день для блондина стало даже чем-то предвкушающим. А о чём они сегодня будут разговаривать? А сколько раз он сегодня улыбнётся? А почему Кавех вообще придаёт значение таким мелочам? Вот на последний вопрос отвечать не хотелось. Блондин по привычке встал рано утром и только потом осознал, что сегодня суббота. «Блин, и вот какого я вообще встал в 7 утра?!». Кавех трёт заспанное лицо и падает обратно на подушку. Уснуть никак не получалось, но блондин всё равно пытался бороться сам с собой ещё минут 15. В итоге юноша, под удивлённый взгляд проходящей мимо горничной, выходит из комнаты и спускается на кухню. Доходит до стула и с громким вздохом опускается на него. В такое время все его друзья уже спали, но Кавеху срочно нужно было себя чем-то занять, иначе он просто умрёт со скуки. Была вероятность, что Тигнари тоже проснулся, но без Сайно не хотелось ничего начинать. В голову блондина вмиг пришёл аль-Хайтам. Он то точно уже не спит в это время.

Кавех:

Доброе утро!

Не спишь?

Недоусатый нянь: Доброе, Кавех Нет, не сплю А ты чего так рано проснулся? Учёбы ведь сегодня нет

Кавех:

Я хотел нормально отоспаться, но похоже мой молодой и растущий организм привык, что его будят в 6-7 утра😔

Ты не занят?

Недоусатый нянь: Нет, свободен Иначе бы не отвечал так быстро Кавех глухо смеётся. Достаточно пары минут общения с аль-Хайтамом, и настроение юноши тут же подлетает до потолка, игнорируя явное недовольство по поводу недосыпа. Юноша на мгновение выпадает из сети, обдумывая своё решение и взвешивая все «за» и «против». С одной стороны, конец недели настал, а, значит, сейчас Кавех мог по их договорённости спокойно попросить у аль-Хайтама всё что угодно. Так, что там ему нельзя было делать? Пить алкоголь, поздно возвращаться домой, игнорировать домашнее задание, вести беспорядочную половую жизнь. Последнее блондин находит лишним в этом списке, всё-таки у него не такой богатый сексуальный опыт, чтобы беспокоиться. «Может на прогулку его пригласить? — Кавех поднимается на ровные ноги и начинает расхаживать из стороны в сторону. — А это не будет выглядеть странно? Хотя… я ведь просто приглашу его прогуляться. Допоздна. Пф, совершенно не подозрительно!» Кавех задирает голову лицом к потолку и закрывает от собственной безысходности глаза. Ну он же не на свидание его зовёт, чего так боится-то?

Кавех:

Помнишь про поощрение?

Недоусатый нянь: Разумеется Придумал что-то?

Кавех:

Я давно не гулял ночью. Можно это устроить?

Недоусатый нянь: Это всё? Или ещё что-то будет?

Кавех:

Ну вообще да. А что, заслужил ещё что-то?

👉👈

Недоусатый нянь: Устроить можно. До скольких планируешь гулять?

Кавех:

До 3-х ночи точно

Ты ведь будешь со мной всё это время?

Юноша смотрит на «печатает…» под ником и понимает, что ему страшно получить отказ. Недоусатый нянь: Да Кавех подпрыгивает на месте и заражается улыбкой. Над причиной своей реакции он задумается позже. Наверное.

Кавех:

Оки, где-то в 8 вечера подъедешь?

Недоусатый нянь: Да Блондин сдерживается, чтобы не отправить голосовое сообщение с громкими «ура» и «спасибо». Это может вызвать у аль-Хайтама много вопросов. Кавех наспех завтракает, пока в голове уже десятый раз подряд проигрывается план их с нянькой-громилой будущей прогулки. Хотелось побывать в уединённых и тихих местах. И нет, не для того, чтобы Кавех мог видеть и слышать только аль-Хайтама, запоминать его образ, а потом сидя на полу у батареи старательно выводить на бумаге черты его лица во всё том же альбоме под кроватью. Нет, ни за что. Кстати об альбоме. Блондин возвращается в комнату и от нечего делать решает перебрать свои старые рисунки, закончить начатые и начать законченные в своей голове. Эстетика и логика творческого человека, что уж тут поделаешь. Кавех ныряет под кровать, рукой шарит по полу и, наткнувшись на знакомый кожаный переплёт, вытаскивает альбом. Толстый, с несколькими закладками, но всё с теми же аккуратными уголками и страницами. В какой-то степени это личный дневник юноши. Только этот альбом знает настоящего Кавеха. Эти страницы чувствовали своего хозяина и им было дозволено видеть всё: слёзы, гнев, отчаяние, ненависть, страх. И лишь пару раз на бумаге красовались плоды его счастья, умиления и радости. Например, улыбка аль-Хайтама, нарисованная на следующий день, после их повторной поездки в консерваторию. Кавех смотрит на портрет и улыбается вместе с мужчиной. Между страницами расположились тетрадные листы с портретами его друзей: Тигнари и Сайно. Там же были обрывки их старых переписок. Кажется, те были ещё с первого года обучения. И только между самыми последними листами находились потрёпанные временем портреты родителей. Кавех оставляет их на месте, решая не менять их местоположение. За творческим процессом юноша не замечает как проходит всё утро. До него доходит это только тогда, когда в дверь аккуратно стучит прислуга и тоненьким голосом предупреждает: «Через 10 минут будет готов обед». Кавех, не поверив своим ушам, подрывается с места, чудом умудряясь не удариться локтём о батарею, и хватает отброшенный на свою кровать телефон. 13:51. Приехали, уже во времени теряемся. На самом деле подобное происходило часто. Особенно после того, как родители перестали вламываться к блондину в комнату. До этого маленькому Кавеху приходилось рисовать на кровати, постоянно озираясь на дверь, а после, услышав малейший шум, прятать следы преступления под одеяло и брать в руки партитуру. Не самый приятный период жизни. Юноша спускается на кухню, ловит взглядом работающих родителей и вздыхает. Каждый раз Кавех, заходя в столовую, надеется, что родители на секунду отвлекутся от своих «суперважных» дел и поговорят с ним. Не об учёбе, не о симфониях, а о нём самом. Блондин уже и не помнит, когда последний раз он слышал от матери или отца банальное «как у тебя дела?». Хуёво, но для вас всегда прекрасно, спасибо что спросили. Кавех садится на стул, придвигает тарелку к себе и берётся за ложку. — Приятного аппетита. И конечно же в ответ тишина. В целом, юноша и не удивлён. Однако всё равно теплит в груди надежду, что когда-нибудь всё изменится. После немногословного обеда, за которым Кавех узнал только то, что через неделю будет какой-то очень важный приём не менее важных гостей в их доме, блондин поднялся обратно в свою комнату. Это место можно смело называть самым безопасным во всём особняке. Здесь, переступая порог комнаты, юноша может облегчённо выдохнуть, свалить груз никому, кроме его родителей, не нужной ответственности. Кавех опускается на кровать и кидает взгляд на телефон. Было заранее известно, что там много сообщений от уже проснувшегося Сайно. Торчит сотку: Ничего себе ты так рано с утра подорвался Короче… тут такое Конкурс скоро важный, а у Нари сам знаешь какие связи с преподами Вот Бздун Ли ему и скинул весь список студентов, которые будут участвовать И там есть ты… Что-то мне подсказывает, что ты на этот конкурс начхал с хрена два, верно?

Элитный жмот:

Стоп, что.

В смысле?

Почему я только сейчас узнаю об этом???

Было несколько вариантов. Либо его туда отправили преподаватели закрывать академическую задолженность, либо это заслуга его родителей. Кавех больше склоняется ко второму.

Элитный жмот:

Когда этот конкурс?

Торчит сотку: Через 2 недели Что делать будешь? Кавех не знает. Судя по всему, отказаться от участия пока представляется невозможным. Юноша намеревается сам спросить у отца и прояснить эту ситуацию. Блондин возвращается на кухню, выискивает глазами мужчину и решительно сокращает расстояние, держась из последних сил, чтобы не вспыхнуть как спичка. — На какой конкурс меня отправили без моего же ведома? Отец Кавеха отрывается от изучения каких-то записей у себя в ежедневнике и вопросительно мычит, когда видит нависающего над ним сына. Тот явно выглядел отнюдь не довольным. — А, — наконец понимает мужчина. — Я хотел сегодня рассказать тебе, но ты узнал раньше. Юноша чувствует, что сейчас взорвётся от накипающей ярости. Как вообще так вышло? Он, конечно, привык, что с его мнением в этом доме перестали считаться уже довольно давно, но чтобы настолько? Могли бы хотя бы предупредить, чтобы за эти несчастные 14 дней более-менее подготовить номер! — Он поможет тебе закрыть твои прежние… огрехи. Нужно подготовить игру на клавишах и показать себя как порядочного человека, который в состоянии отвечать за свои поступки, — глаза отца немного сощурились. — Мы о таком не договаривались! Я ведь следую твоему распорядку, не шатаюсь допоздна и прочая ерунда. Ты решил меня так подставить, да? На смену злости пришла самая настоящая обида. Его снова не понимают, снова ограничивают и снова тычут носом в ошибки, которые, по правде говоря, были оправданными. Кавех утыкается взглядом в кафельный пол, обводит глазами каждую плитку, стараясь этим незамысловатым занятием отвлечь себя от накатывающих слёз. В горле неприятно зажгло от осознания того, что теперь он действительно в ловушке. — Ты — наш сын. Ты должен сделать всё возможное, чтобы ничто не испортило репутацию. Знаешь же какие могут быть последствия. Ровный голос мужчины распалял обиду Кавеха ещё сильнее. Как он может так равнодушно обращаться к собственному ребёнку и не видеть, что происходит перед глазами? Или он нарочно всё игнорирует? — Кавех, — юноша вынужден был оторваться от пола и поднять глаза на отца, — ты — наше с мамой самое дорогое сокровище. Мы всегда желали тебе самого лучшего, так что прошу, отплати нам этим же. Выступи с лучшим номером, произведение выбери сам. Спасибо, блять, что он может выбрать сам. Низкий поклон за такую неслыханную доброту! Блондин кивает головой, окончательно сдавшись и смирившись со своей участью. Разворачивается на пятках и медленно плетётся к себе в комнату. Его голова занята сейчас не вопросами, о выборе произведения или репетициях. Там крутилось лишь одно: «Почему?». Почему именно он родился в семье музыкантов, жаждущих продвинуть эту индустрию дальше дозволенного? Почему его душа, как ни крути, не хочет принимать ноты? Почему его сердце так любит выводить на бумаге яркие и наоборот мрачные картины, видя в этом свой единственный талант? Просто почему? Кавех падает на кровать и закрывает лицо подушкой. Предательские слёзы так и сорвались и покатились по щёкам, оставляя после себя мокрые дорожки и чувство одиночества. Вот он, снова один, лежит на смятом одеяле, глотает слёзы, переворачивается набок, подтягивает ноги к груди и роняет приглушённый подушкой всхлип. Такой позорный, такой молящий и такой искренний. Было в нём ещё кое-что, что распознать было бы сложно, не зная юношу, — крик о помощи. Блондин думал, что своим бессовестным поведением донесёт до родителей, что музыка — не его стихия. Он надеялся на то, что отец просто опустит руки и смирится с тем, что его сын не музыкант, а художник, и позволит ему отчислиться. Этого не произошло. Его всё равно насильно связали по рукам и ногам. Да так сильно, что даже дышать было иной раз невозможно. Юноша жмурит глаза, чувствуя обжигающие слёзы на своём лице, и вжимает подушку в себя с ещё большей силой. «Какой же ты жалкий, Кавех».

***

Кавех окончательно потерял счёт времени. Нашёл себя только тогда, когда случайно глянул на надпись на экране блокировки — 19:58. «Чёрт», — шипит он про себя и подрывается с места, не забыв спрятать альбом под кровать. Блондин быстро копошится в гардеробе, отдав предпочтение на сегодняшнюю прогулку тёмным джинсам и укороченному светло-зелёному кардигану. Юноша проверяет время и видит сообщения от аль-Хайтама. Недоусатый нянь: Я приехал. Твой отец может заметить машину, так что я оставил её перед кофейней Фурины Тебе нужно незаметно выйти из дома, пока я звонком отвлеку твоего отца И оденься потеплее, ты часто мёрзнешь, а на улице мороз Блондин в шоке. Во-первых, аль-Хайтам запомнил его такую физиологическую особенность, как непереносимость холода. Во-вторых, он подошёл к этой вылазке на улицу со всей ответственностью. И в-третьих, он сейчас идёт на не очень правильные с точки зрения уважения к старшим поступки. То есть аль-Хайтам сейчас на полном серьёзе готов подставиться перед отцом Кавеха? Чтобы тот просто прогулялся? Вау… Кавех напоследок окидывает комнату взглядом и выходит, аккуратно прикрывая за собой дверь. Пришлось шагать максимально тихо, так что юноша сейчас на носочках постепенно приближался к лестнице, одновременно прислушиваясь к посторонним звукам. Спустя несколько секунд ожидания на лестнице он наконец слышит громкий рингтон своего отца. Мужчина имел привычку разговаривать по телефону у себя в кабинете, особенно вечером, когда повсюду суетились рабочие. Этим блондин и воспользовался: дождался, когда хлопнет дверь кабинета, и тут же быстрым шагом направился к выходу из дома. На улице было и вправду морозно. Кавех укутался в свой любимый шарф сильнее и сорвался на бег, направляясь в сторону известной кофейни госпожи Фурины. Именно там он частенько в школьные годы брал сладкую выпечку. Юноша видит знакомую машину и позволяет себе слабо улыбнуться. Кавех забирается на переднее сидение и приковывает взгляд к водителю. Сегодня аль-Хайтам выглядел иначе: растрёпанные и неуложенные волосы, более отдохнувшее лицо и словно другая аура — нерабочая. Словно приехал не его нянька-громила, а давний друг. — Здравствуй, Кавех, — мужчина улыбается, а юноша даже не знает что ответить. Сейчас образ дневного аль-Хайтама совершенно не вязался с образом вечернего аль-Хайтама. Это точно один и тот же человек? — Куда направимся? — Ну… можем доехать до центрального парка, а дальше пешком пойдём, — Кавех чётко решает сейчас взять себя в руки и показаться совершенно невозмутимым. Однако этого не получилось. Всю дорогу он смотрел на проплывающие мимо огни ночного города, а после как-то непроизвольно цеплялся взглядом за аль-Хайтама. На нём не было привычной серьёзной маски, что вызывало ступор. Он был каким-то… домашним? Уютным? Комфортным? Нет, определённо рядом с этим мужчиной Кавех ощущал комфорт, но многого себе не позволял из-за контраста между ними. Аль-Хайтам был не сильно щедр на эмоции, но никогда не ругал юношу. Сейчас же создавалось впечатление, что они действительно едут на обычную прогулку, словно давние приятели. Хотя в этом и был план Кавеха — просто прогуляться вместе с аль-Хайтамом. — Людей сегодня много, — замечает мужчина, паркуясь на единственное свободное место. А вот этого юноша очень не хотел. Толпы людей и так вызывали у него лёгкую панику. Кавех выходит из машины вслед за аль-Хайтамом и тут же ёжится от холода. Всё-таки стоило одеться теплее. Ночной морозный ветер ещё больше ерошит причёску мужчины, что снова остаётся не без внимания юноши. «Он вообще в курсе, что похож на идеал?» — блондин игнорирует очередной порыв холодного воздуха и уже продрогшие пальцы рук и открыто рассматривает мужчину. Аль-Хайтам же приковывает свой взгляд куда-то вдаль, словно что-то или кого-то выискивал. — Куда пойдём? — он резко поворачивается на Кавеха, вводя того в некий ступор, ибо тот его сейчас не слушал. Заметив это, мужчина мягко улыбается и повторяет свой вопрос. — А, — юноша прячет руки в карманы пуховика, — можем пройтись по парку, я хочу сделать несколько фото. Потом пройдёмся по центру. В выходные дни магазинчики с уличной едой работают допоздна, так что успеем поесть блинчиков. — Хорошо. Кавех чувствует себя по-настоящему счастливым. Впервые за этот день он отпустил свои страхи и тревоги и просто расслабился, позволяя аль-Хайтаму видеть свою широкую и наконец искреннюю улыбку. Городская суета мало волновала блондина. Он сейчас гулял под покровом наступающей ночи рядом с аль-Хайтамом, который, к слову, тоже выглядел довольным. Видимо, редко позволял себе раньше так отдыхать. Время перевалило за полночь. Людей на улице стало заметно меньше, что не могло не радовать. Кавех ведёт мужчину в пока неизвестном тому направлении. Они заходят во многоэтажное здание, ждут лифт и поднимаются наверх. Блондин смело идёт к лестнице, делает пару шагов по ступенькам и открывает люк, подзывая рукой аль-Хайтама к себе. Они оказываются на самой крыше. Кавех делает вдох и бежит почти к самому краю, хватаясь руками за ограждение. Мужчина следует за ним не спеша, рассматривает всё вокруг. — Я люблю здесь посидеть, — блондин говорит негромко. — Особенно ночью. И особенно один. Но сейчас он не один, рядом аль-Хайтам. И это вызывает у второго полуулыбку. — Часто сюда приходишь? — мужчина становится рядом. — Нет. Только тогда, когда чувствую, что… не могу справиться. Аль-Хайтам окидывает юношу быстрым взглядом. На удивление, блондин сейчас не был таким эмоциональным, каким бывает днём. Он молча смотрит на город, цепляясь глазами за машины и яркие огни, и просто наслаждается тишиной. Рядом с аль-Хайтамом. — Как думаешь, — спустя недолгую паузу начинает Кавех, не поворачивая головы на мужчину, — действительно ли предначертана судьба человека? Вопрос неожиданный. Аль-Хайтам нахмурился, опустил руки на то же ограждение, что и юноша, и подался чуть вперёд, рассматривая дорогу внизу. Блондин никогда не перестаёт удивлять мужчину. Этот юноша умудрялся сочетать в себе несочетаемое. Утром он мог огрызаться на отца, чем казался немного грубым, а ближе к вечеру, когда его нужно было уже забирать с учёбы домой, он представал перед аль-Хайтамом в очень поникшем настроении. Очевидно, что Кавех уставал, особенно после такого большого перерыва от занятий, но почему-то мужчина уверен, что дело не в этом. Возможно, юноша устал в принципе от этой жизни. Аль-Хайтам не раз замечал, как блондин мрачнел от упоминания музыки, зато тут же расцветал, если они уводили разговор подальше от этой темы. Что-то тут точно было не так. — Нет, Кавех, — наконец отвечает. — Я уверен, что каждый из нас волен создать свою собственную судьбу. Блондин прикусывает губу и опускает взгляд на свои руки. Железные прутья ограждения были холодными, но юноша всем своим видом показывал, что он ни капли не замёрз. — А если… — он сжимает руки сильнее, игнорируя боль из-за холода, — а если я не знаю как это сделать? Аль-Хайтаму очень непривычно слышать в голосе Кавеха пустоту и отчаяние. Словно он уже почти сдался, но всё ещё пытается держаться за тонкую ниточку надежды. — Выход есть всегда, Кавех, — мужчина поворачивает на затихшего юношу голову. — Я не могу тебе сейчас помочь, не зная всей проблемы. Что случилось? — спросил уже шёпотом. Блондин снова чувствует подступающий к горлу ком и шмыгает носом, не решаясь посмотреть на аль-Хайтама. Если уж и выворачивать перед ним всю душу, то точно не показывая своих слёз. — Мне даже 5 не было, когда родители стали меня обучать нотной грамоте. После насильно запихнули в музыкалку, а теперь я здесь — стою и не знаю что делать. Они от меня так просто не отстанут, особенно отец, — Кавех хватает ртом воздух. — Я как-то раз со школы рисунок принёс. Мы там рисовали пейзажи, а я нарисовал море с закатом. Красиво вышло, вот только никто, кроме горничной, этого не оценил. Отец чётко сказал, что не допустит того, чтобы я отвлекался от музыки. Под конец реплики голос юноши понизился до шёпота. Мужчина заметил как дрожат чужие плечи и перевёл взгляд на его уже красные руки. С недовольным шипением аль-Хайтам перехватывает холодные ладони и принимается их греть своими. Кавех вынужден был наконец посмотреть на него и позволить увидеть себя настоящего. Такого слабого, такого замученного. — Кавех, — зовёт тихо. — Твои родители настоящие глупцы, раз заставляют тебя заниматься тем, чем ты не хочешь. Ты не должен делать так, как говорят они. Может, попробуешь поговорить с ними? Блондин, ощутив неожиданное тепло, сначала дёргается, а после чувствует лёгкое смущение. Они сейчас вдвоём, в почти полной темноте, стоят друг напротив друга и держатся за руки. Была в этом какая-то романтика. — Бесполезно, — Кавех мотает головой. — Я уже пытался. Они не слушают. Говорят, что я их позорю. Аль-Хайтаму, хоть он этого не особо показывает, сейчас тяжело смотреть на такого юношу. У него ещё вся жизнь впереди, а его уже загнали в рамки и довели до такого состояния. Признать честно, мужчине не сильно понравился отец Кавеха при их первой встрече. Выглядел слишком пафосным, отчего аль-Хайтам изначально подумал, что его сын будет таким же. Однако всё оказалось наоборот. В подробности жизни всей семьи знаменитых музыкантов он не лез, но Кавех заставил его немного углубиться в его образ жизни. Аль-Хайтам вызубрил всё его расписание и специально старался что-то где-то урезать, чтобы дать юноше отдохнуть. Слишком уж быстро прочитал на его лице крик о помощи. Вот только почему один он это заметил? — Помнишь про мои неудачные отношения? — Кавех кивает головой. — Эта девушка была дочерью друзей моей семьи. Её зовут Нилу. Мы долгое время дружили, а потом, когда ей исполнилось 18, родители стали ненавязчиво нас сводить. Мне это не нравилось, а вот Нилу наоборот. Она была влюблена в меня, но я ничего к ней не чувствовал. Перед родителями чувствовал особую ответственность, а потому врал ей до самого алтаря. Я так же как и ты сейчас — боялся опозорить родителей, сказать, что я хочу другой жизни. — А… что было потом? Ты сбежал? — Типа того, — мужчина усмехается и смотрит вниз, на соединённые вместе с юношей руки. — Перед церемонией я поговорил с Нилу, объяснил, что всё это время не любил её. Она была очень расстроена, но зато она узнала правду. Родители закатили скандал, но я всё высказал им в лицо и сбежал из дома. И я не жалею. Отец по-прежнему пытается дозвониться до меня через левые номера. — Это… грустно. Аль-Хайтам снова негромко смеётся. Кавех, услышав этот звук, словно просыпается и заново осматривает мужчину перед собой. Тот продолжал поглаживать его замёрзшие ладони, не отрывая глаз. Это было смущающе. Максимально. Юноша сжимает руки аль-Хайтама своими, пока тот говорит: — Это скорее нелепо, нежели грустно. Не дай своим родителям сломать себя, Кавех. Блондин поднимает взгляд и встречается им с чужими глубокими глазами. Мужчина смотрел иначе: с искренними заботой и переживанием. — Ты всегда можешь положиться на меня, если потребуется, — добавляет аль-Хайтам, а блондин снова чувствует подступающие слёзы. Кавех держится изо всех сил, но в итоге практически взрывается волной неконтролируемого плача. Мужчина, не думая ни секунды, притягивает худое тело к себе и обнимает. Руками аль-Хайтам чувствует как дрожит блондин, но большего он сделать не может — лишь стоять перед ним и медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно убаюкивая. Кавех жмётся ближе и всхлипывает, уже не боясь реакции мужчины. Он ему доверял. Осознание ударило в голову юноше не сразу: он ведь и вправду доверил аль-Хайтаму самую главную боль. Ту, что никому, кроме своего дневника под кроватью, не доверял. — Кавех, — успокаивающе звучит от мужчины. — Не нужно хранить в себе весь негатив. Он медленно разрушает тебя, делает уязвимым. Ты не слабый, Кавех. Ты просто устал. Юноша жмурится до цветных пятен перед глазами и сильнее цепляется за чужие плечи. Эти слова делали больнее. И нет, не тем, что это просто задевало Кавеха, а тем, что этих слов он никогда не слышал даже от своих родителей. Как так вышло, что человек, которого он знает всего неделю, стал ему ближе, чем родная семья? — Дай волю эмоциям, а потом всё хорошенько обдумай, — продолжал аль-Хайтам. Он осторожно гладит напряжённую спину блондина и вслушивается в его дыхание, тут же осознавая, что тот успокаивается. — Я буду рядом, если тебе нужно будет выговориться, помочь с советом. — И сбежать поможешь? — с мольбой в голосе спрашивает Кавех. В нём столько надежды, столько боли, что мужчина словно на себе ощущает это. Эмпатичным человеком его назвать сложно, но не тогда, когда дело касается этого юноши. — Помогу. Вернулись ко двору дома Кавеха они к четвёртому часу ночи. Ни одному ни второму не хотелось расходиться в разные стороны, но позволить себе побыть ещё немного вместе они просто не могли. Юноша прощается с аль-Хайтамом и тихо заходит в особняк. Родители уже спали, но нарываться на скандал тем, что он кого-то сейчас разбудит не очень то хотелось. Особенно с учётом его восстанавливающейся репутации. Блондин минует длинные коридоры, поднимается по лестнице и наконец оказывается в своём безопасном месте. В эту же секунду, как Кавех закрыл за собой дверь, он почувствовал как на него, словно тазом ледяной воды, накатывает усталость. Он еле доходит до кровати и, не пытаясь даже переодеться, плюхается на неё лицом. Организм требовал сна и мог бы вот-вот его получить, если бы не спонтанное желание юноши написать аль-Хайтаму.

Кавех:

Спасибо большое за сегодня

Я перед тобой в долгу

Идеальный идеал: Не за что, Кавех Ложись спать, тебе нужно отдохнуть Спокойной ночи

Кавех:

Спокойной ночи

«Вот теперь можно и спать».

***

— А ведь раньше ты хотел устроить шоу, — задумчиво протянул Сайно, не отнимая глаз от карт в своей руке. Какое-то время обдумывает свой ход и подкидывает Кавеху козырного вальта. Блондин на это шипит и загребает себе все карты. — Ты даже хуже играть начал. Тигнари смеётся себе в кулак и делает ход против Сайно, поддерживая разговор: — Просто наш Кави влюбился, вот и всё. «Кави» в шоке. Он от неожиданности даже роняет все свои карты и поднимает на одногруппника глаза, в которых так и читалось самое искреннее удивление. — Я? — он тупо моргает и всматривается куда-то в бок, раздумывая над словами друга. — Ну не я же каждые 5 секунд упоминаю этого твоего… — Тигнари склоняется к уху Сайно и громко шепчет: — Как его там? Юноша хмурится, пытаясь вспомнить имя: — Аль-Шафран… Аль-Хуйтам… Аль-Хренвам… — Аль-Хайтам, — злобно шикает Кавех и закатывает глаза. — И вообще это неправда. Тигнари и Сайно переглядываются и в один голос выдают: — Точно влюбился. «Кави» снова в шоке. — Идите вы, — вскакивает с пола и быстрым шагом выходит из комнаты Сайно. «Что вообще происходит?! Что сегодня с ними такое? Груш переели что ли… — блондин усаживается на широкий диван тёмно-серого цвета и сползает вниз, чтобы голова коснулась края спинки. — Я? Влюбился? В аль-Хайтама? Да ну нет…» Кавех сосредотачивает взгляд на одной точке и выпадает из реальности, пытаясь разобрать почему его щекам резко стало жарко. Он прокручивает у себя в голове мимолётные встречи с мужчиной до и после учёбы, их уютные беседы и вчерашние объятия. Всего было так мало и, признаться честно, хотелось ещё. Хотелось видеть аль-Хайтама чаще, узнавать его с каждым днём всё больше и больше. Юноша обречённо вздыхает: его мысли опять улетучились в сторону его няньки-громилы, а не его собственных чувств и переживаний. Чувствовал ли он себя счастливым рядом с аль-Хайтамом? Ответ — да. Признает ли Кавех, что привязался к нему и их общению? Возможно. Понимает ли он, что такое он ощущает впервые? Всё верно, и это его пугает. Блондин неосознанно лезет в чат с аль-Хайтамом и перечитывает их последнюю переписку.

Кавех:

Доброе утро!

Как думаешь… мой отец не будет против, если я к другу домой пойду?

Мы собрались немного поиграть

Обещаю, что буду не допоздна

Идеальный идеал: Доброе, Кавех Поговори с отцом, а я подтвержу, что заберу тебя оттуда до темноты

Кавех:

Ох, спасибо большое!

Идеальный идеал: Не за что Как себя чувствуешь?

Кавех:

Мне лучше, ты прав был, когда говорил, что нельзя всё держать в себе

Вот и решил с друзьями увидеться, как-то разнообразить выходные

Идеальный идеал: Ты молодец и это всё твоя заслуга Проведи хорошо время Скинь адрес друга, к которому поедешь Я заеду к 6-7 вечера

Кавех:

Спасибо

Приятное тепло разливается в груди от осознания того, что аль-Хайтам действительно о нём переживает. Его ненавязчивая забота была немного непривычной для Кавеха. Да, его опекали с самого рождения, но это было не то. Там родители заботились о сыне, который продолжит династию музыкантов, а здесь практически чужой человек искренне предложил помочь. Не студенту из консерватории, не сыну влиятельной семьи в сфере культуры, а простому Кавеху — юноше, который отчаянно просит понимания. Аль-Хайтам стал для блондина самой настоящей опорой, а в какой-то степени даже смыслом вставать рано по утрам. Каждый день по дороге на учёбу мужчина рассказывал что-то о себе, а затем с особой внимательностью слушал Кавеха. Это уже вошло в привычку — смело открывать для него свои секреты и переживания. А аль-Хайтам, как и обещал, хранил молчание перед его отцом. Кавех задумался: зачем этот мужчина вообще так напрягается? Он уже взрослый человек, у него должны быть свои дела. Неужели он так сильно хочет ему помочь? А если ему самому нужна помощь? Блондин прикусывает губу и позволяет себе практически утонуть в нарастающем чувстве вины. Аль-Хайтам ведь никогда не жаловался, наоборот: выслушивал и помогал, не прося ничего взамен. От этого на душе становилось противно, словно юноша всё это время пользовался им. «Он ведь так не думает? — Кавех погружается в свои мысли. — У него ведь никого нет… С родителями в ссоре, девушки нет. А друзья у него есть? Он всегда так быстро отвечает мне… А если он настолько одинок, что общается со мной? Я ведь толком не знаю его… Молодец, Кавех, теперь он точно будет думать, что ты эгоист». Юноша твёрдо решает что-то менять в их общении. Он поднимается на ноги, забегает к друзьям предупредить, что уедет раньше, и выбегает из дома.

Кавех:

Можешь приехать сейчас?

Идеальный идеал: Могу, а чего так рано? День ведь ещё «Он и правда мгновенно отвечает…».

Кавех:

Мне нужно кое-куда сходить, а один я не смогу

Идеальный идеал: Хорошо, через 15 минут буду Кавех успел пожалеть, что так рано вышел из дома, ведь на улице было холоднее, чем вчера. Блондин кутается в свой любимый шарф и принимается покорно ждать аль-Хайтама. К счастью юноши, мужчина приехал раньше. — Привет, — улыбается Кавех, усаживаясь в машину. — Что-то случилось? — мужчина выглядел заметно встревоженным. Это снова ударяет по чувству вины блондина. — Нет, — он мотает головой. — Но надо поторопиться, у меня важная встреча. Кавех называет адрес ресторана и, довольный своим планом, пристёгивается. И совершенно не замечает удивлённого взгляда аль-Хайтама.

***

— Садись, — блондин указывает на место перед собой. — Он скоро должен подойти. Аль-Хайтам немного нахмурился. Такого Кавеха он ещё не видел. На все его вопросы об этой таинственной встрече с таинственным некто юноша лишь улыбался и просил быть терпеливее. И это немного напрягало. Мужчина присаживается на диванчик и осматривает помещение ещё раз: ресторан не выглядел каким-то слишком ярким, наоборот, здесь было уютно, словно дома. Народу было немного, что довольно удивительно для воскресного дня. На столик приземляется меню. — Здравствуйте, — молодая девушка поправляет на себе фартук и улыбается. — Позовёте как выберете, что хотите заказать, — официантка снова улыбается и отходит к другому столику. — Тут так много всего, ох, — Кавех листает меню, не пытаясь даже остановиться на чём-то одном. — Я бы поел какого-нибудь супа… А ты что будешь? Аль-Хайтам едва заметно растерянно следит за оживлённым юношей. Что вообще сейчас происходит? Разве его самого не должно здесь находиться? — Остановлюсь на мясном рагу, — отвечает мужчина, не сводя глаз с блондина, который к слову выглядел как-то слишком расслаблено. Словно никакой встречи и не планировалось. Стоп. — Кавех, — зовёт его, — объяснишь? — М? — он отнимает взгляд от меню и смотрит на аль-Хайтама с самым искренним удивлением, вводя мужчину в ещё больший ступор. — Объяснить что? — Ты сказал, что у тебя будет очень важная встреча. — Всё верно, — кивает Кавех. — И с кем же? — С тобой. Аль-Хайтам, наверное, впервые за все дни, что они знакомы с блондином, настолько сильно удивляется. Юноша вздыхает, откладывая меню в сторону: — Я хотел встретиться с тобой. Посидеть в уютной атмосфере, узнать тебя получше. Или это тоже запрещено моим отцом? — Это… неожиданно, — Кавех видит как мужчина прячет взгляд в меню, что не могло не вызвать улыбку. «Он сейчас смутился?» — юноша улыбается своим мыслям. Аль-Хайтам и вправду не ожидал такого от него. Предугадать следующий ход этого блондина практически невозможно, хоть и можно было догадаться о некоторых уловках. Однако здесь мужчина полностью провалил свою миссию. Хотя, он не сильно и против такого исхода событий. Всё же юноша его очень привлекал. Своими взглядами на жизнь, эмоциональной манерой речи, изысканным вкусом в одежде и нежной улыбкой, которая в последнее время стала вырисовываться на красивом лице всё чаще и чаще. Кавех — самая настоящая загадка для аль-Хайтама, и это тянуло его к нему сильнее. — Я просто хотел загладить свою вину, — вдруг произносит юноша. На вопросительный взгляд мужчины он отвечает: — Мне порой кажется, что я поступаю по отношению к тебе как самый настоящий эгоист. Ты выслушиваешь мои истерики, поддерживаешь и многое для меня делаешь, а я — ничего. Хочу показать тебе, что это не так. Я очень дорожу этим общением. И хоть всё и вышло как-то вынужденно что ли, я рад, что именно ты стал моим «нянькой». И я не хочу, чтобы у тебя создавалось впечатление, что после того, как месяц подойдёт к концу, я сразу же забуду о тебе. Я считаю тебя своим другом и очень хочу знать тебя лучше. Слова Кавеха изумили аль-Хайтама. Он уже второй раз за день просчитался со своими догадками о будущих действиях юноши. Осознавать, что ему действительно не плевать на мужчину, было приятно. Хоть это и было видно из их совместных поездок, всё же хотелось услышать подтверждения словами. И он услышал. — Я никогда не считал тебя эгоистом, Кавех. И я рад, что наш интерес друг к другу взаимный. — А? — очередь блондина испытывать удивление вперемешку со смущением. — Взаимный? — Я бы не стал так переживать о тебе, если бы ты был мне неинтересен, — улыбается, как только заметил чужое замешательство. — И думаю, мы уже можем сделать заказ.

***

Беседа лилась так спокойно и непринуждённо, что Кавех уже успел забыть, что находится под домашним арестом. Сейчас он сидит в одном из своих любимых ресторанов, общается с человеком, который ему интересен, и по-настоящему отдыхает. Не от учёбы, а от маски, которую вынужден каждый день носить перед родителями и преподавателями. Аль-Хайтаму так врать не хотелось. — Веришь или нет, но в школе я был тем ещё занудой, — мужчина прерывается на глоток кофе. — Часто с учителями спорил, с одноклассниками конфликтовал. Один раз даже пол урока доказывал историку, что он и остальные историковеды не правы. Как итог — мне сделали выговор и выгнали из класса. — Мне кажется это забавным, — улыбается юноша. Примерно так он и представлял себе подростковую жизнь этого няньки-громилы. — Я в школе просто был как все. Ну… может это из-за того, что школа была типа элитной и там учились такие же как я — несчастные из богатых семей. — Я не думаю так. Слова аль-Хайтама на секунду ввели блондина в ступор. — Я к тому, что ты совершенно не похож на тех, кто ущемлял бы других своим статусом. Неожиданно и безусловно приятно. Кавех ловит себя на мысли, что слышать подобные слова ему даже немного больно. Странное чувство вины скребётся где-то под сердцем, вызывая смешанные эмоции. — Я ведь не считаю себя выше других, — пожимает плечами. — Порой задаюсь вопросом: а что было бы, если бы я родился в обычной семье? — Неважно то, каким ты мог бы быть. Важно то, какой ты сейчас, Кавех. Даже ограничения твоих родителей сыграли свои роли — ты понял, что музыка тебя не интересует. Ты смог открыть для себя настоящее увлечение. Ты смог дать своему внутреннему «я» развития. Это делает тебя Кавехом. Юноша вздыхает и упирается взглядом в столешницу. Снова он чувствует настоящий водоворот из ощущений внутри себя и не может понять что это значит. Аль-Хайтам прав: без условий, в которых он сейчас живёт, это был бы уже не Кавех, а какой-нибудь Сайно. От этой мысли блондин улыбается. — У нас дома через неделю будет какой-то приём, — начинает юноша. — Я должен присутствовать, поскольку я единственный и неповторимый сын своих родителей. Я хотел спросить… Ты ведь тоже там будешь? — Кавех даже не прятал мольбы в своём голосе. Уж больно не хотелось остаться в тот день одним. — Твой отец предупреждал о том, что я понадоблюсь на грандиозном ужине, чтобы следить за твоим состоянием. Так что да, я там буду, — спустя небольшую паузу мужчина добавляет: — Так сильно не хочешь там находиться? — А кто хочет?! — юноша не сдерживается и от повышенного тона. — Эти бессмысленные хвалебные речи в сторону родителей, наглые гости со своим «мегаважным» мнением. Да кому они нужны? Если только журналистам, коих, я уверен, будет целая армия… Почему я вообще в своём доме должен терпеть незнакомых мне людей?! Аль-Хайтам тянется через стол и ловит слишком ярко жестикулирующую руку Кавеха своей, отвлекая того от приступа агрессии. — Обещаю, что на этом приёме ты сможешь как можно скорее оказаться в своей комнате. Либо попробую уговорить твоего отца увезти тебя на полдня из дома. — Нет, — возражает блондин, с интересом рассматривая ладонь мужчины, мягко сжимающую его руку. — Ты уже достаточно для меня сделал. Мне хватит того, что ты будешь рядом. Аль-Хайтам мягко улыбается и кивает головой: — Всё будет хорошо.

***

Ещё одна неделя пролетела незаметно. Кавеху даже начала нравиться его новая жизнь. Во всём, конечно, благодаря аль-Хайтаму. Они стали переписываться чаще. Даже во время занятий юноша успевал отвечать на сообщения мужчины, а после ловил на себе два прищуренных взгляда друзей. Не говоря им ни слова, Кавех просто продолжал делать вид, что с особым вниманием слушает преподавателя и записывает чуть ли не каждый его чих. По поводу конкурса он даже не заморачивался. В его голове, благодаря влиянию аль-Хайтама, уже созрел план небольшой мести его родителям, который он ну очень постарается выполнить на все 100%. Сегодняшнее утро началось, к сожалению, не со звонка аль-Хайтама, а с горничной, которая посчитала нужным напомнить юноше о мероприятии. То, что на часах было ещё 6 утра, её совсем не волновало. Кавех проснулся, сходил в душ, позавтракал в гордом одиночестве и смылся к себе в комнату до самого обеда.

Кави:

Доброе утро!!!

Приём ещё не начался, а я уже чувствую, что скоро умру😕

Идеальный идеал: Доброе, доброе Я могу приехать только ближе к вечеру. Сможешь потерпеть?

Кави:

Это будет сложно…

Но ради тебя я постараюсь

Идеальный идеал: А я постараюсь приехать быстрее Кавех улыбается, прочитав последнее сообщение, и решает на время выпасть из реальности. Он лезет под кровать за своим альбомом и усаживается на пол перед батареей. «Так… Что бы порисовать?» — идей в голове было много. Юноша берёт в руку карандаш и не сразу замечает, как начинает набрасывать портрет аль-Хайтама. Уже десятый за последние пару дней. «Серьезно? Почему именно он?» — вопреки своим мыслям, Кавех продолжает рисовать. С каждым днём блондину всё тяжелее сопротивляться периодическому «проживанию» аль-Хайтама у себя в голове. Это уже вошло в привычку: каждые 5 минут проверять в сети ли он, строить догадки о том, чем он сейчас занимается, или вообще вспоминать перед сном его нежные прикосновения. «Я всё же схожу с ума?» Тигнари и Сайно уже давно озвучили ему его диагноз, но признавать это было страшно. Не противно, а именно страшно. Что если это повлияет на его взаимоотношения с аль-Хайтамом? Он ведь читал его как открытую книгу: ему не составит труда самим догадаться. Что тогда Кавеху делать? Стоп, он только что признал, что неравнодушен к нему? «Да, я схожу с ума». Юноша рассматривает получившийся рисунок и улыбается. Аль-Хайтам не тот человек, который стал бы осуждать блондина за что-то подобное. И всё же Кавех чувствует острую необходимость напиться. Благо на сегодняшнем приёме ему это удастся сделать.

***

Первые гости подъехали к особняку семьи одних из самых известных музыкантов в городе к 6 вечера. Внутреннее убранство домашнего концертного зала, гостиной и столовой выглядело несколько иначе, чем в обычные дни. Там было больше света и белых цветов в плетёных корзинах. Кавех решил вести себя максимально прилежно, чтобы под конец пиршества родители уже не обращали на сына своё внимание. Всё же мысль напиться и забыться так и не покинула его голову. Юноша был одет в белый официальный костюм. С галстуком он немного поругался, так что решил обойтись без него. Даже так, при неполном наборе, он выглядел достаточно солидно. Всё-таки он у себя дома, имел право вообще выйти к гостям в пижаме. Среди людей Кавех старается узнать хоть чьё-то лицо из последнего такого же приёма полгода назад, но всё без толку. Из всех он распознал только своих родителей и аль-Хайтама. «Он уже тут?!» — юноша расплывается в улыбке и шагает к пришедшему мужчине. Тот к слову тоже выглядел иначе — строгий чёрный костюм и такая же чёрная рубашка. Блондин скользит взглядом по внушительной фигуре и одобрительно кивает. Подходит к нему и здоровается: — Здравствуйте, господин аль-Хайтам. Я Вас уже заждался. Мужчина отзеркаливает улыбку и чуть кланяется: — Прошу меня простить: пробки жуткие. Кстати, шикарно выглядите. От неожиданного комплимента щёки блондина немного порозовели. Пришлось быстро взять себя в руки, ведь сзади появился отец: — Добрый вечер, аль-Хайтам. Рад, что сегодня Вы здесь. — Здравствуйте. Спасибо за приглашение, — сдержанно отвечает мужчина. — Как же я мог не пригласить Вас? — отец Кавеха улыбается, а после исчезает из поля зрения благодаря фотографам с журналистами. Юноша облегчённо выдыхает и тянет аль-Хайтама в зал, в самый эпицентр пиршества. Здесь ему одному делать просто нечего. К Кавеху подходят какие-то люди, хотят познакомиться, обсудить нынешнее положение дел в мире. После каждого такого диалога он всё больше отходит в дальний угол, утягивая и мужчину за собой. Тот лишь прятал улыбку и наблюдал за юношей, который после каждого подошедшего к нему гостя разгорался новыми потоками эмоций. Чаще всего негативными. — Они всерьёз думают, что мне интересно как там обстоят дела с предвыборной компанией? Не лезу я в эти политические дела. Ещё бы про полёт на Марс спросили. Аль-Хайтам глухо смеётся, вызывая у блондина ещё большее удивление: — Ничего смешного я в этом не вижу. Они просто чешут языками, лишь бы… лишь бы почесать. Тц, со скуки умереть можно. Мужчина давится очередным смешком, но всё же берёт себя в руки. Ему очень повезло сейчас находиться здесь и наблюдать за таким Кавехом.

***

Блондину пришлось приложить все усилия, чтобы не уснуть. По договорённости с отцом он должен пробыть на банкете ещё около часа, а потом может идти «куда только вздумается, но не в клуб». Кавех за этот вечер так сильно устал, что на клуб сил у него явно не останется. Сегодня конец очередной недели, а, значит, он может уже начать думать над своим поощрением. К слову, пока он над этим думал, он успел упустить аль-Хайтама из виду. «Надеюсь, он меня тут не бросил одного на произвол судьбы…». Блондин находит няньку-громилу в компании одной неизвестной девушки. Тёмные длинные волосы, голубые глаза и неприлично для этого мероприятия открытое красное платье. Аль-Хайтам, кажется, с пользой проводит время. Почему-то Кавеху стало не по себе. Он тупо смотрит на откровенно флиртующую с мужчиной девушку и чувствует буквальное удушение. Неприятно, больно и даже мерзко. «Почему я вообще так реагирую?» — очевидный ответ по-прежнему не появлялся в голове юноши. Всё ещё страшно признавать очевидное. Блондин привязался к аль-Хайтаму и теперь не желает видеть, как его окружают конкуренты. «Конкуренты?» Кавех пугается своим мыслям и мотает головой. «Что значит конкуренты? Я же не ревную? Или всё же ревную?» — он следит за движениями девушки и не может не признать, что она мастерица своего дела. Реакция аль-Хайтама остаётся для юноши немного запутанной. Он вроде продолжает беседу, немного улыбается, но вроде и не выглядит особо довольным. Юноша случайно пересекается взглядом с мужчиной и резко разворачивается. «Зачем я это сделал? Он же теперь поймёт, что что-то не то», — мысленно ругал себя Кавех, пока глазами искал официанта с шампанским. Находит его довольно быстро, осушает сразу два бокала и просит: — Принеси чего-нибудь покрепче. Парнишка знал юношу в лицо, так что не смел ослушиваться. Официант возвращается быстро. На подносе бутылка крепкого виски — то что надо. Кавех благодарно кивает и просит оставить всё здесь. Его родители сейчас беседуют с очередными шишками, так что волноваться о том, что его сейчас кто-то увидит, не нужно. Хотя стоило, ведь: — Кажется, Вы забыли про запрет. Аль-Хайтам становится прямо перед сидящим блондином и осуждающе смотрит на уже пустой стакан в чужой руке. Кавеху почему-то хочется съязвить, больно уколоть. Вместе этого он лишь безразлично окидывает мужчину взглядом и подливает ещё виски. — Кавех, — зовёт строже. — Это твоё поощрение на сегодня? — Нет, — неожиданно живо отвечает юноша. — Я праздную своё одиночество, не видно что ли? Иди лучше к той шатенке. Меня оставь. Аль-Хайтам вздыхает и усаживается рядом с блондином. — Ах вон оно что. Ревность, господин Кавех? — Она самая, многоуважаемый нянька, — и залпом выпивает второй стакан. — Вы весьма проницательны. Но это ничего не значит. Я напьюсь до беспамятства и завтра снова буду делать вид, что мне просто замечательно! Мало того, что отношения с родителями никакие, так ещё и влюбился в человека, который осуждает за бутылочку виски! Аль-Хайтам выхватывает стакан из рук Кавеха и ставит на пол со своей стороны. Это не остановило юношу: он присасывается к горлышку бутылки и делает несколько жадных глотков. — Кавех! — шипит мужчина и выдёргивает уже виски. — Я не хочу видеть, как ты спиваешься. Аль-Хайтам совершенно не пропустил слова блондина мимо ушей. Просто он и вправду очень проницательный и наблюдательный человек. Очень сложно не заметить частых смущённых взглядов в свою сторону, краснеющих щёк и сбившегося темпа речи, когда они устанавливали зрительный контакт. Кавех смотрит на мужчину нечитаемым взглядом, резко встаёт с места и тянет его за собой наверх. Аль-Хайтам решает не сопротивляться. Мало ли что пьяный юноша начнёт вытворять. Они оказываются в комнате блондина. Кавех усаживает мужчину на кровать. — Кавех, тебе бы на свежий воздух. Юноша мотает головой и вспыхивает еще сильнее: — Что ей вообще нужно было?! — Мы просто разговаривали. Честно признать, аль-Хайтам и не в курсе почему сейчас пытается оправдаться. Не говорить же, что ему было интересно понаблюдать за реакцией юноши. Не говорить же, что он сам положил на него глаз. Не говорить же, что в глубине души рад, что так вышло. — Ага, — пьяно тянет Кавех. — Договаривались мило переспать в моём же доме. — Это не так. — Докажи. Позволь мне кое-что сделать. В качестве поощрения. Манипуляция чистой воды, но аль-Хайтам, хоть и понимает это, всё равно ведётся. Ему интересно узнать какие обороты наберёт ревность этого неугомонного блондина. — Хорошо, — кивает. Кавех седлает бёдра аль-Хайтама, нагло ёрзая на месте. Мужчина с интересом наблюдает как юноша облизывает свои губы и склоняется над ним, обвивая шею руками. Горячий выдох отдаёт приятным покалыванием, отчего аль-Хайтам сам невольно ёрзает, ожидая действий со стороны блондина. Он наклоняет голову вбок, рассматривает красивые зелёные глаза и с упоением наслаждается реакцией аль-Хайтама. Её заметить сложно, но не для Кавеха. Юноша мажет носом по скуле мужчины, вдыхает приятный аромат и переходит на ухо. Неожиданно для аль-Хайтама касается губами мочки и спускается ниже. Мужчина тяжело дышит. Ему хочется поторопить Кавеха, перехватить инициативу и наконец самому вкусить мягкость чужих губ, провести языком между ними, прижать податливое тело к себе и углубить поцелуй. Но вместо этого он покорно ждёт, когда блондин наиграется. Кавех выцеловывает шею мужчины, иногда покусывая кожу, а после резко отстраняется. — Кави… — голос аль-Хайтама непривычно хриплый, что ударяет по самообладанию. — Не мучай. Юноша наконец подаётся вперёд и на удивление осторожно касается губами чужих. Аль-Хайтам делает то, что хотел: опускает руки на талию блондина и придвигает к себе ближе. Кавех снова ёрзает на месте, намеренно потираясь пахом. Мужчина в ответ стягивает с плеч юноши белый пиджак, оставляя того валяться где-то на полу. Он на секунду отстраняется, заглядывает в глаза юноши и снова накрывает его губы поцелуем, с особым усердием посасывая его нижнюю. Кавех цепляется вспотевшими руками за плечи мужчины, пока тот медленно и со вкусом изучает чужое тело. Юноша проталкивает свой язык в рот аль-Хайтаму, словив краем уха его приглушённый стон. «Хочу ещё…». Блондин опускает одну руку на пах мужчины и с силой сжимает, вырывая ещё более громкий звук из манящих уст. Аль-Хайтам отрывается от губ и запрокидывает голову, не смея больше противостоять нарастающему возбуждению. Кавех сползает на пол и тянется к ремню на брюках мужчины. — Кави, стой, — он пытается его остановить. — Ты пьян, нам не стоит… Конец его фразы смешивается с громким стоном. Юноша не стал слушать аль-Хайтама и решил заставить его молчать необычным способом: вобрав головку его члена в рот. — Кави, — как в бреду шепчет он, но уже заметно меньше сопротивляясь. Была ли это просьба прекратить или продолжить — не понятно, но блондин расценивает интонацию как второй вариант. Кавех берёт глубже, умело обводя выпирающие венки языком. Аль-Хайтам давится очередным стоном и решает заглушить его своей рукой. Помогало не сильно. Юноша поднимает глаза и, решив немного отомстить за подобную выходку, втягивает щёки. Реакция последовала незамедлительно — мужчина роняет протяжный стон и зажмуривает глаза. Блондин выравнивается и убирает руку мужчины от его лица, шепча в самые губы: — Хочу слышать тебя. Мужчина буквально тонет. Он послушно убирает свою ладонь, а после снова ощущает жар внизу. Кавех помогает себе рукой, постепенно вбирая всю длину. Аль-Хайтам почти всхлипывает, смаргивает проступившую влагу и рукой тянется к спутанным блондинистым волосам. Бережно убирает спавшие пряди за ухо, а после вплетает в них свои пальцы, стараясь сильно не давить на затылок. За две недели общения с этим юношей мужчина не раз ловил себя на мысли, что пялится на него. Не делать этого, в какой-то степени, даже невозможно. Своими взглядами на жизнь и характером Кавех только закреплял интерес аль-Хайтама. А сейчас, осознав, что всё взаимно, думать о последствиях совершенно не хотелось. Важно то, что сейчас — они одни в этой комнате и их никто не видит. Аль-Хайтам с чужим именем на губах изливается блондину в рот и тяжело выдыхает. Кавех довольно улыбается и поднимается с колен. — Ты ходячий идеал, ты знал? — юноша снова садится на бёдра мужчины и утыкается носом тому в шею. — Оригинальный способ признаться в любви, — на это изречение блондин смеётся. Громко и счастливо. — Не будешь утром жалеть? — Тебе повезло, что я не сильно пьян. Возможно будет неловко, но мы же и так всё поняли. Или нужно официально признаться? — не дождавшись ответа, Кавех тут же произносит, смотря в глаза аль-Хайтаму: — Кажется, я влюбился в тебя ещё тогда на крыше. До этого ты просто привлекал меня внешне, потом поближе узнал тебя как человека и… понеслась. Мужчина устало улыбается и обнимает юношу за талию. — У меня всё то же самое. Только я так сильно не палился. Кавех чувствует жуткое смущение и снова утыкается в чужую шею. Он слышит мягкий смех и невольно улыбается. Как вообще всё до этого дошло? — А что теперь? — аккуратно интересуется блондин. — То есть… Что с отцом моим делать? Он точно не одобрит этого. — Ты же не планируешь вечно потакать ему. Я возьму на себя ответственность, если придётся. Твоя задача стойко продержаться до конкурса. Юноша жмётся ближе, обвивая шею руками. Его снова защищают и поддерживают. От этого чувство вины разрасталось всё больше и больше. — Люблю тебя, — приглушённый шёпот в самое ухо. — И я тебя, Кави.

***

Идея принять совместный душ оказалась весьма логичной. Большую часть всего процесса они, конечно, просто дурачились, обливали друг друга ледяной водой, а после прижимали друг друга по очереди к плиточной стене и жадно целовали. Кавеху сложно поверить, что всё оказалось взаимно. Он даже несколько раз щипал себя за кожу, чтобы удостовериться, что это не сон. Аль-Хайтам улыбался так часто и ярко, что невольно и юноша начинал этим заражаться. Любить и чувствовать себя любимым — вот чего им обоим не хватало. Они словно примагнитились друг к другу, разрывать эту связь теперь ни в коем случае нельзя. Они и не планировали. Внизу банкет ещё продолжался, а Кавех и аль-Хайтам уже улеглись на кровать. Блондин, пока мужчина поправлял подушку на своей стороне, решил заглянуть в свой тайник и показать ему свой альбом. Он никогда такого ещё не делал. Аль-Хайтам будет первым, кому Кавех доверит эту часть себя. — Он служил мне личным дневником почти всю мою жизнь, — юноша передаёт альбом в руки мужчины и нетерпеливо ёрзает на месте, ожидая реакции. — Ты правда хочешь показать это всё? — уточняет. — Да. Аль-Хайтам ценит это доверие к себе. Он пролистывает аккуратные листы, с особой внимательностью рассматривает каждый рисунок и задаёт вопросы, когда того требует ситуация. Кавех не прячет даже портреты мужчины, собранные в отдельную стопку. Аль-Хайтам улыбается, насчитав уже 27-й рисунок с собственным изображением. — Хочу этот забрать себе, — он показывает на один из них. На нём мужчина задумчиво смотрел в небо, находясь на той самой крыше. Блондин присматривается и тут же мотает головой: — Нет, — тянет он. — Это мой любимый. — У тебя таких очень много. К тому же оригинал, — он показывает на себя, — готов вечно тебе позировать. — О, правда? — алые глаза загораются неподдельным интересом. — Я это запомню. Ну ладно, — вздыхает, — можешь забрать его. Аль-Хайтам улыбается своей маленькой победе. Кавех откровенно любуется этой картиной. Он осознал и принял свои чувства, всё то же самое сделал человек, сидящий слева от него. Он наконец-то перестал бояться. Ничто: собственные страхи, осуждение общества, а в особенности его отца, теперь не тревожат его. Отныне у Кавеха есть аль-Хайтам, а у аль-Хайтама — Кавех.

***

Сегодня в концертном зале консерватории значительно много народу. День конкурса как никак. Кавех стоял за кулисами, проверял нормально ли надета на нём рубашка и мысленно готовился к своему выходу. Там, на зрительных рядах, сидели его родители, очередные важные шишки и, наверное, все преподаватели, включая Чжун Ли и Юнь Цзинь. Где-то сзади, юноша уверен, сидели его друзья — Сайно и Тигнари. Их поддержка с самого утра просто переходила все границы. То огромный плакат со словами «Кавех лучший, всем сосать» в аудитории повесят, то исполнят какую-то кричалку на весь коридор. Безумно было приятно. Но определённо не в тот момент, когда в кабинет зашёл один из преподавателей и очень явно не оценил плакат на доске. Что ж, зато было весело. Аль-Хайтам уже мчался в консерваторию. Сегодня, на таком ответственном шаге для Кавеха, он просто обязан присутствовать. Мужчина торопится к нужному залу, вежливо извиняясь перед студентами, которых случайно задел, и проходит к кулисам. Успевает он ровно в тот момент, когда ведущий называет имя Кавеха. Юноша проходит к фортепиано, усаживается на банкетку и заносит руки над клавишами. Он кидает быстрый взгляд в зал: смотрит на улыбающегося отца и улыбается в ответ. Обманчиво. На секунду держит интригу, а после резко поднимается с места. — Я не буду играть, — в зале все, кроме, наверное, Сайно и Тигнари, удивлённо заохали. — Прошу прощения, но возникло недопонимание, — он кланяется и выходит со сцены, тут же замечая аль-Хайтама за кулисой. Кавех игнорирует громкий переполох в зале и бросается в объятия мужчине. Тот держит крепко, целует в макушку и шепчет: — Ты молодец. Пол дела сделано. Блондин понимает, что это далеко не всё. От конкурса он отделался, но не от горячего спора дома. Кавех только что опозорил свою семью на большую аудиторию. Тут одним минутным разговором не обойтись.

***

Кавеху страшно. Он сидел в гостиной, ждал возвращения родителей, чуть ли не отсчитывая секунды. Рядом на кресле сидел аль-Хайтам. «Он рядом, всё хорошо», — успокаивал себя юноша. — Позволь объяснить что, чёрт возьми, это было?! — в гостиную врывается сначала отец, а после и слишком тихая мать блондина. — Ты меня совсем не понял? Ты хоть в курсе, в какой мы сейчас ситуации?! Аль-Хайтам сдерживает себя от желания вмешаться. Это разговор Кавеха со своими родителями и только он сейчас должен отстоять свою свободу. — Ну здравствуй, папаша, — Кавех скрещивает руки на груди. — Знаешь… а мне плевать, что теперь с вами будет. Вы столько лет игнорировали мою просьбу не связывать меня с этой вашей музыкой, но нет! Я же ваш сын. Обязан делать всё как вы скажете. — Кавех, успокойся, — женщина выглядела встревоженной и нервной. Видимо, по дороге домой её муж много чего успел высказать. — Я хочу бросить консерваторию и зажить обычной жизнью. Отец блондина не выглядел довольным от слова совсем. — Это твоя благодарность за воспитание? Так ты решил нам отплатить?! Аль-Хайтам чувствует нарастающую злость внутри себя, но по-прежнему остаётся на месте. Он знает, что Кавех хочет сам высказать всё, что копилось внутри него многие годы. Юноша вскакивает с дивана: — Я вам ничего не должен. Я имею полное право уже съехать от вас. Этим я, собственно, скоро и воспользуюсь. Пап, а знаешь вообще что? — блондин вмиг успокаивается и смотрит на отца уже другими глазами. — Ты правда так хотел сделать из меня свою копию? Помнишь те рисунки? Так вот я буду продолжать это дело. Мне жаль, что вы видели во мне только средство для продолжения династии музыкантов, а не сына. Голос Кавеха окончательно затихает. Выражение лица мужчины меняется, он смотрит на юношу как-то потерянно. Мать блондина же ушла на кухню за успокоительным. Вопрос только: поможет ли оно сейчас? — Дай мне уйти и наконец начать нормальную жизнь, если ты вообще когда-то любил меня. Отец юноши громко сглатывает. Такого заявления он точно не ожидал. Гордость не позволяла так просто сдаться, но что-то неприятно кольнуло после этих слов сына. — Ты же понимаешь, что без нашей помощи тебе будет сложно? — Я к этому готов. — Хорошо, — на удивление быстро соглашается мужчина. — Ты свободен.

***

— Долго ещё? Аль-Хайтам сидел перед искусственно созданным фоном и позировал для Кавеха. С момента побега юноши из родного дома прошло почти полгода. Он не терял времени зря: устроился на временную работу в кофейню, собрал средства на художественную школу и дополнительно учился сам. Чуть позже он стал рисовать на заказ, чем очень скоро смог накопить на открытие небольшой студии. Аль-Хайтам занимался жильём и обеспечением моральной поддержкой своего парня. Например как сейчас: он сидел неподвижно уже больше часа, лишь бы картина вышла идеальной. — Если будешь возмущаться, то да, — фыркает художник и снова прячется за мольбертом. Мужчина лишь смеётся. Идея просто сделать фотографию и рисовать уже с неё совсем не улыбалась Кавеху. По его словам, так сложнее подобрать цвета и расположить пропорции. Наконец юноша объявляет о том, что закончил, позволяя аль-Хайтаму подняться с места и потянуться. — Что там получилось? — он проходит за спину юноши, обнимает того за талию и опускает голову ему на плечо, вглядываясь в свеже нарисованную картину. — Как и всегда шедевр. Кавех поворачивает к нему голову и целует в щёку. — Разумеется. С такого то шедевра рисовал. Аль-Хайтам щекочет юношу поцелуями в шею, заставляя того смеяться. Он не выдерживает, разворачивается в чужих руках и припадает к его губам. Блондин мягко сминает их, подаётся чуть вперёд, уводя мужчину подальше от мольберта. — Прошу прощения, — в студии очень не вовремя показывается лицо Сайно, — но к вам там ваш заказ пришёл. Кавех поворачивается на голос и выдаёт смущённое: — Стучаться надо! Аль-Хайтам смеётся ему куда-то в шею и поторапливает: — Пошли уже. Жизнь Кавеха заметно улучшилась. Он занимается любимым делом, общается со своими друзьями, которые, к слову, изъявили желание помогать ему в его растущем бизнесе и на время приехали в гости, и окружает аль-Хайтама своей любовью. Со своими родителями первое время он даже не пытался связаться. Однако не так давно он стал получать сообщения от своего отца. И там ни слова про музыку. Кажется, это прогресс. Юноша принимает посылку, протаскивает её в квартиру и оставляет рядом с ещё не разобранными коробками. На телефон приходит уведомление, и Кавех уже догадывается о том, кто ему сейчас написал. Папапентус: Привет, Кавех. У тебя скоро день рождения. Приезжайте к нам с Хайтамом. Мама скучает по тебе. Я тоже. Кавех улыбается, показывает экран телефона аль-Хайтаму, а после пишет ответ.

Сынок:

Привет, завтра мы будем весь день заняты, но к 9 числу успеем освободиться

Жду на свой праздник горы мороженого!

Папапентус: 👍 Кавех уже почти простил своих родителей за их ошибочное представление о том, какой должна быть семья. Он их любит, а потому даёт им второй шанс. — Сайно, блять! — слышит вся квартира откуда-то сверху. Названный поднимает голову и видит Тигнари. — Это ты все мои баночки поперепутал, да? — Мы же всё равно скоро уедем обратно, — пытается успокоить его юноша, инстинктивно двигаясь подальше от лестницы. — Да и баночки твои все одинаковые. Хрен разберёшь что из этого для лица, а что для левого мизинчика на ноге. — Ты труп. Под громкий смех Кавеха и аль-Хайтама Сайно подрывается с места и уносится на кухню, а следом за ним туда же забегает и разъярённый юноша. Оттуда слышна ругань вперемешку с оправдываниями, что звучат в попытках выжить от рук Тигнари. «Вот она, идеальная и свободная жизнь», — блондин от смеха зарывается лицом в плечо своему парню. Теперь он действительно счастлив.