***
Победа, вырванная в тот же триумфальный день в этом же городе. И начало моих бесчисленных циклов смертей, взрастивших во мне ненависть к тем, кого я спас в ту злополучную ночь от культа ведьм. Всё из-за Его глупости. Если б Он не отбился от остальных, Его имя бы не съели. Если бы Он не пытался отчаянно достучаться до своих "друзей", Его бы не посчитали столь подозрительным. Если бы не Его наивность... Он бы и не подумал доверится Феликсу. Этому лживому, коварному, лицемерному, двуличному, ничтожному, отвратительному куску дерьма, что просто увидев как на Него не действовало это отвратительное проклятие драконьей крови... Решил превратить Его в подопытного кролика, для исцеления Его "Госпожи Круш". Сфальсифицировал действия, которых никогда не было, и объявить его культистом ведьм... Позже, ставшим известным как "Греховный архиепископ Гордыни". Старого Субару Нацуки отдали в его полное распоряжение. Да... Он никогда не забудет, как каждый новый метод "исцеления" от проклятой драконьей крови, так или иначе, приводил его к неминуемой смерти, либо длительному блужданию на грани между жизнью и смертью. Лишь в редких случаях смерть была блаженно быстрой. Он не забудет, как в одном из циклов, Его плоть, кости и органы от нового препарата превратились в не более чем живую жизу, походящую на слизняка из жидкой плоти. Процесс превращения был медленный и мучительный, создавая ощущение сожженного и заморожённого заживо одновременно с тем, как если б Его били бесконечными ударами тока в процессе первых двух. Но эта какофония боли не прекратилось, даже после завершения процесса. НЕТ! Она только обострилась в триллионы раз, заставляя Его бешено извиваться в бесконечной тьме своей желеобразной оболочки, бывшей когда-то Его телом!.. ...К Его счастью, даже Феликсу было отвратительно смотреть на то извивающееся нечто, которым Он тогда стал. Он так и не знал что тогда смогло наконец оборвать его существование. Но это было уже не важно. К тому моменту, Его разум уже сломался окончательно. "Невидимое провидение", сила что отвергалась его телом, начала медленно преображаться. Фактор лени медленно зашевелился на зов своего носителя, чей разум приказывал ему стать наконец полезней и сильнее. В тот день появилось "Неосязаемость", как позже Он её назовёт. Сила, позволившая Ему наконец выбраться из оков, и сбежать во свояси из той уродливой камеры. И всё, о чём Он мог думать в тот момент, было: — "...Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас...! Я убью вас..! Я убью вас.! Я убью вас! Я убью вас! Я убью вас! Я убью вас! Я убью вас!! Я убью вас!!! Я УБЬЮ ВАС!!! — ...клятва, которую Он не собирался нарушать. В тот день, родилось чудовище.***
Вспоминая тот день, что должен был стать Его триумфом как "героя"... Он всё сильнее ненавидел его. И именно потому выбрал почти этот же день для сожжения этого города. Ведь Его бросили. Героя, что отдавал свою жизнь для спасения всех остальных, просто бросили и забыли, нарекая злодеем и чудовищем... И они получили то, чего хотели. Он убил многих на пути к этому дню. Архиепископы греха не ожидали, что по их души начнёт охотится по настоящему обезумевший бессмертный маньяк, для которого смерть на пути к цели всего лишь маленькое неудобство. Как и рыцари не ожидали, что когда-то до ничтожно слабый "архиепископ греха" вдруг обретёт мощь превосходящей целой армии. А всё благодаря Его полномочию жадности: "Трио: отчаянье, боль и агония". Каждый раз когда кто-то испытывает отчаяние, Он становится сильнее. Когда кто-то испытывает боль, Он становится сильнее. Когда кто-то испытывает предсмертную агонию, Он становится сильнее. Единственное условие для активации этой силы, Он должен быть тем, кто дарит все три чувства. И его оно вполне устроило. Как итог, все архиепископы греха были убиты. Жестокость их убийств были не описуемы. Перед смертью, даже их переполненные безумием разумы ломались под Его руками, позволяя наслаждаться Ему их бесконечной болью и агонией. Тот же итог ждал и рыцарей, что отчаянно надеялись поймать Его, не подозревая о Его новообретённой силе. Он ни жалел никого. Мабист, по своей глупости подошедший слишком близко? Его ждала смерть. Торговец или авантюрист, даже не подозревавший о Его существовании? Смерь. Рандомная деревня, которая просто оказалась на его пути? Определённо, неминуемая смерть. Неважно, старик или ребёнок, богатый или бедный. Смерть ждала всех, кто был перед Ним. И Он наслаждался в полной мере этими смертями. Он смаковал каждую их них, и испытывал великой силы эйфорию от каждого крика агонии, боли или отчаянья. Это была Его божественная симфония, дарующая блаженную заполненность в Его тогда опустевшем духовном чреве. Его новый ориентир и смысл жизни. Однако сейчас... Что-то изменилось. Не так давно Он снова начал чувствовать себя опустошённым. И сколько бы раз Он не сжигал Пристеллу и её жителей заживо, сколько бы туш на своём пути Он не выпотрошил и не подверг адским мукам, Он больше не чувствовал себя заполненным. Даже воспоминания о том дне, верно но медленно... Перестают вызывать в Нём хоть какие-то чувства. На место ненависти, начало приходить... безразличие. В этот момент, ко мне наконец подоспел Рейнхард, о чём-то кричащий, с направленным на меня обнаженным клинком Дракона... Который я уже не в первый раз просто сломаю своей колоссальной силой. За все те миллионы циклов, что я уже прожил... Смерть от "Клинка дракона" приходила ко мне всего-лишь несколько раз. А затем, ведомый своим желанием показать "Сильнейшему" своё превосходство, я раз за разом втаптывал Рейнхарда в грязь, превращая "Святого меча" в не более чем живую кашицу. До тех пор, пока Од Лугуна не дарует ему "божественную защиту Феникса", и всё это не повторится сотни, а временами, когда Од Лагуна особенно настойчива, и все тысячи раз. И лишь когда безжизненная оболочка Рейнхарда перестаёт возвращаться к жизни... Я убиваю себя сам, и начинаю эти бесконечную неделю с самого начала. Вот только сегодня... Мне так не хочется сражаться... Слишком сильно задумавшись, я пропустил момент, когда Рейнхард использовал на мне свой фирменный приём своей семьи. Который, по итогу, лишь слегка подогрев мою "живую броню". Да... Живая броня, созданная полномочием похоти "Метаморфоза". Почему-то сейчас, вспоминая о ней, это слово становится всё более... Значимей? Словно это что-то важное... — Ах, почему же всё стало таким сложным... — неосознанно пробормотал я, пока Рейнхард безуспешно пытался нанести мне хотя бы одни порез своим мечом. Медленно, я перевёл взгляд на сосредоточенного на мне огненно-рыжеволосого рыцаря. Теперь смотря на него... Я выдел что-то странное. Словно передо-мной был не воин, который своими ударами способен уничтожать целые горы... А простого ребёнок. Ребёнок, которого лишили детства, возложив обязанности "Святого меча". Ребёнка, что так любим Од Лагуной, что та выбрала его как своё собственное "воплощение", но которое не может раскрыться из-за оков, которые навесили на бедное дитя. Он был похож на выросшую в коконе гусеницу, так и не сумевшей стать бабочкой. И почему-то... это показалось Ему знакомым. Медленно, силы, дарованные Его полномочием жадности, начали постепенно покидать Его. Вот только Его это не слишком волновало. Он начал всё глубже задумываться о Своём метафорическом примере, и подстраивать его под себя. И действительно смог увидеть схожесть. Он долгое время был в похожем коконе. Раньше, это был кокон Его неуверенности в себе. За ним, пришёл новый слой кокона, бывший Его ненавистью ко всем и вся. А за ними ещё один... Последний слой, отображающий Его бесконечное желание убивать и мучить, лишь для того чтобы повторить это вновь. Сейчас, он мог чувствовать в себе, как этот последний слой медленно рвётся, обрывая, и, вместе с тем, зарождая что-то в его груди. Это было не чувство, нет... Иное ощущение. Словно цель, к которой его душа отчаянно пытается прорваться сквозь тот плотный кокон, что он выстроил в себе давным давно. Цель, которую Он отчаянно желает постичь, но не знает как. Как раз в момент последней мысли... клинок Рейнхарда наконец-то смог пробиться сквозь его "живую броню" прямо в гурдь, заострённым концом выходя прямо из его позвоночника. В момент что-то щёлкнуло в Его голове. Не физически, ментально. И он позволил пройти клинку ещё глубже внутрь себя, пока святой меча не начал словно рычагом медленно прорезать Его костный мозг, постепенно подбираясь к основанию черепа. Наконец, послышался треск, и голова Субару, с блаженной от удовольствия улыбкой, наконец упала с плеч. В тот же день, что и родился, монстр наконец-то умер.***
Во тьме, что стала Ему сродни второго дома, в бесконечном, пустотном море, плыла одинокая фигура человека, что с немигающими глазами всматривался в чёрноту бездны. В месте, где не могло быть слышно звука, вдруг зазвенел блаженный смех. Смех "человека", что плыл в течении меж времени. Его смех, что в грядущем мгновении станет последней из испытываемых Им эмоций. Последний раз, когда Он чувствовал себя счастливым. Последний раз, когда Он что-либо чувствовал.***
Рейнахард был необычным человеком. Он был редким, но заброшенным цветком, что в начали жизни цвёл и благоухал, но позже был забытым и всеми брошенным. Неограненным, так же всеми забытым алмазом, которому ещё предстояла стать совершенной формой себя прежнего. Он видел то, чего не видели другие. Тот кокон, что Рейнхард выстроил вокруг себя. Кокон, покрытый слоями неуверенности и страха, которые ему внушили против воли. Кокон, в котором жил маленький Рейнхард, чтобы огородить других от "Монстра". Титулом, которым ребёнка одарили два старых дурака. И каждый, по своей глупой, нерациональной причине. Сейчас, этот ребёнок стоял прямо перед Мной. Ошеломлённый и напуганный, он смотрел на "кокон", который когда-то был его старым другом. Медленно рвущаяся, словно натянутая на что-то чужеродное бледная кожа, скрывающая за собой мой новый, истинный, совершенный облик. Моя линька наконец завершилась, являя миру "Совершенно существо". Гуманоидное, почти два с лишним фута в высоту тело, покрытое толстым слоем кожи, прикрытой чем-то, очень походим на чешую материей. А лик мой, был безлик. Не было глаз, но я всё видел. Не было ушей, но я всё слышал. Не было носа, но я мог чувствовать запахи. Не было рта, но я мог говорить. Наконец вылетевший из своего кокана мотылёк, теперь поставил себе цель. Помочь маленькой бабочке наконец пройти свой кокон, и тоже стать совершенной.