Red means I love you

Очередной вечер, когда Инк пригласил своего друга к себе в гости, если его можно так назвать. Тот снова не отказался, узнав, что потом его отблагодарят шоколадом. Впрочем, даже и без этого он бы согласился. Такие вечера, которые уже вошли в традицию двух ребят, были очень долгими, порой до самой глубины ночи, когда за окном только фонари освещали черные, как мрак, улицы. Чем конкретно занимались ребята, и что это за постоянный повод для каждой встречи? Они рисовали. Если быть точнее, то Инк рисовал, а Глюк позировал, как душа желала. Не обязательно ему приходилось выкручиваться наизнанку для нового портрета, он мог просто напросто сидеть на стуле. Сидеть часами неподвижно, наблюдая за тем, как рисует его друг. В полной тишине и покое. Поэтому такие встречи были вполне себе приятными Разрушителю — они заменяли ему психолога, которого постоянно советовали парню. Да даже и без приглашения он мог прийти в дом художника, и сразу же сесть на стул, неважно, зол он или огорчен, а может и вообще, счастлив; ему просто молча кивали, и снова начинали рисовать портрет. Да, как бы скучно не звучало, но я повторюсь: оба парня молча рисовали портрет. В гробовой тишине, в полном бардаке в комнате Инка, которую во время таких встреч освещала только одна настольная лампа приятно-теплого света. И вот, Глюк снова сидит в рабочей комнате друга, и сверлит взглядом деревянный мольберт, который весь был в акриле, маслянных красках, гуаши, акварели — да в чем угодно, он никогда не был чистым. Но приходилось тепреть этот ужасный вид мольберта, за которым прятался и сам художник. Инк был достаточно миловиден: круглое личико с немного большими, но при этом мягкими щечками; кудрявые золотые волосы по уши, что напоминали Эррору лапшу быстрого приготовления; неплохое телосложение, парень был ни толстым, ни худым, что-то среднее и привлекательнее меж этим (по мнению Глюка); и самое главное, самое очаровательное и привлекательное в художнике — его глаза и пятно на щеке. Глаза были разных цветов: один глубоко голубой, а второй горчично-желтый. Эти глаза завораживали собою, заставляя вглядываться в них часами, что, кстати и делал большую часть времени Эррор. А что насчет самой Ошибки? Внешне, казалось, он — полная противоположность. Черные и прямые волосы ниже плеч, смуглое и темноватое лицо, на котором, кстати, шли некие полосы с глаз по самый низ лица. Парень был худым, но не слишком. Глаза янтарного оттенка всегда показывали недовольство ко всему: к людям, погоде, улицам, вещам, еде и прочему. Но точно не к этой комнате и точно не к художнику. Кажется, мы отвлеклись. Вернемся: Инк молча сидел на табуретке и рисовал, иногда меняя кисти на другие, или же беря еще краски. А сам Эррор, как выше упоминалось, — сидел и сверлил своим взором мольберт. Сидел смирно и не дергался. В один момент ему надоело, да и сам устал парень смотреть на надоевший мольберт, поэтому он перевёл взгляд на Создателя, теперь наблюдая за его действиями. И снова он заметил, как друг его берет большой по сравнению с отстальными красками тюбик красного цвета, и выдавливает небольшое количество содержимого на палитру, затем беря кисточку, и продолжая рисовать. Немного нахмурившись, Глюк смотрит на ранее нарисованные портреты позади Инка, на большей части из которых был написан Ошибка. И это не единственная вещь, которая объединяла все эти картины, и еще некоторые другие (которые находились дома у Эррора). Вторая вещь, которая все картины и объединяла в одно единное — это красный фон. Ладно еще, если бы это были разные оттенки красного, но нет!Везде один и тот же оттенок — чисто-красный цвет, который мог резать многим глаза. И впервые за все это время Эррор задался вполне логичным вопросом: «Почему именно красный? Везде один красный... Почему не зеленый или синий?». Разрушитель быстро словил себя на мысли, что может быть, красный лучше всего вписывался в портреты с Глюком. Но потом он осознал, что такие цвета как синий, к примеру и желтый, а также большая часть их оттенков тоже немало подходит к парню. Тогда в чем причина? Ошибка решился задать этот вопрос, который давно его мучал, но сам он этого не замечал: — Инк, знаешь, что я заметил? — начал Эррор своим тихим и низким голосом, кажется, еще и довольно холодным, продолжая наблюдать за худодником. — И что же? М, Эррор? — поинтересовался создатель портрета, не отрываясь от работы. Его же голос был более забавным и веселым, а еще, кстати, он картавил. Парень снова взял красного цвета и стал мазками наносить краску на холст, делая фон. — Всегда, абсолютно всегда, когда ты рисуешь меня, то фон — это тупо красная краска. Почему? Инк затих, и остановился, положив кисть на палитру, и откладывая ее в сторону, таким образом останавливая работу. Такая реакция не очень понравилась Ошибке, но также он только сильнее заинтересовался ответом на вопрос. Невольно усмехнувшись, Эррор хотел что-то сказать, но его перебили: — Тш. Не торопись, — протороторил художник, видимо, думая над ответом. Глюк послушно замолчал, слушая просьбы друга. Еще немного посидев в тишине, но уже не такой привычной, — она была не такой уж и родной — Инк открыл рот, и спустя пару секунд, ответил: — Знаешь... — начал он, только сильнее заставив Эррора нетерпеливо ждать слов. Тот уже в предвкушении чего-то интересного перебирал в голове самые разные варианты ответа, но следующих слов он услышать точно не ожидал, — Красный цвет означает, что я люблю тебя. Повисла тишина. Теперь она стала только удушающей, чем прежде. Глюк замер в шоке, переваривая только что сказанные слова. Он вообще не мог и слова вымолвить, будучи столь испуганным и удивленным, пока Инк снова принялся за работу, кажется, жалея о своих словах. А Эррор жалел о своем вопросе. Он почувствовал, как он испугался ответа. Испугался ответственности за ранимые чувства другого человека... Испугался, что если скажет что-то не то, то он разобьет сердце, и все. И не абы-кому, а именно Инку. Он боялся только за Инка, ни за кого больше. — То есть... — решил прервать тишину Глюк, сглатывая ком в горле. Он вдохнул воздуха, и продолжил, — То есть, я тебе нравлюсь? Верно?... Он неуверенно произносит эти слова, потому что он не верит. Он не верит в тот факт, что такой, как он, может кому-то нравится, ведь думал он о себе так: «Я же такое дерьмо!...» Эррор вообще сейчас не верит во все происходящее. Сейчас он по-другому смотрит на все картины, на которых изображен он. Сейчас он осознаёт, почему именно его всегда рисовали, почему именно его ждали в любой момент, запасаясь красной краской и холстами, которые раньше «никогда не кончались», как считал Ошибка. А в ответ на свой заданный минуту назад вопрос он слышит глухой, но искренний ответ, который в глубине души он желал услышать из уст художника: — Да. Сердце заколотилось быстрее, а ладони вспотели. Он правда ждал этих двух букв? Он правда хотел услышать именно это? Видимо да. — Инк, — на удивление для самого себя Эррор уже громче заговорил, будучи уверенее в своих следующих действиях, — Рисовал бы я тебя, то тоже бы сделал красный фон. — Почему? — с недопониманием спросил художник, реально забыв причину. Это уже не смешило или удивляло Глюка; тот привык. — Потому что я правда люблю тебя. И только сейчас я решил это осознать, Инк.