Записки молодого самоубийцы

Чуя любил холод. Мороз покалывает кожу, как бывает лишь в по-настоящему суровые зимы. Последние несколько дней выдались особо тяжкими: синоптики не давали благоприятных прогнозов, обещая лишь незначительное уменьшение влажности воздуха к концу недели. Сейчас ледяной ветер тягуче стекал по глотке, задерживаясь в лёгких, от чего Накахара невольно бил себя в грудь и переступал с ноги на ногу в попытках согреться. Коллеги говорили ему, что он поступает глупо. И верно: Чуя, даже при всём желании, никогда бы не смог замёрзнуть насмерть. В противном случае ############ – уже давно бы завладел его бездыханным телом. Но вот он здесь, стоит уже какой час на крыше одной из центральных высоток Йокогамы, ожидая... чего-то.       — Ты здесь надолго? — грубый мужской голос прорезался сквозь морозную тишину. Мужчина, в отличие от Чуи плотно закутанный в шарф, неспеша подошёл к краю крыши и наклонился так, что почти сваливался вниз. Он недовольно пробормотал:       — Зрение меня подводит?       — Там действительно ничего нет, — раздасадованно ответил Накахара. — Ни следа его... Он оссёкся. Неуместно, да и попусту было давать название тому, что в итоге так, судя по всему, и не произошло.       — Это дело так и останется на тебе? Чуя молча пожал плечами. Непонятно было, увидел этот жест мужчина, или ему просто не было интересно, но, какое-то время всматриваясь в маленьких суетливых прохожих, бегающих прямо под зданием, он наконец полностью выпрямился и после зашагал в сторону аварийного выхода. Когда гулкий топот наконец стих, Чуя медленно разжал руку, до той поры скрывавшую маленькую скомканную бумажку. Стоит отметить, содержание её было крайне примечательным. В ней говорилось: «Здравствуй, друг! Хотя, наверное, в этом случае здороваться не совсем уместно... Если ты это читаешь, то знай: в паре метров по координате Х и в нескольких десятках метров по координате У, т.е. на дорожке возле этой высотки примерно под твоими ногами лежит одно очень синее с оттенками красного тело. Этого парня зовут, хотя что же я, звали Дазай Осаму. Прошу не беспокоиться о его семье и причинах данного поступка. Ни того ни другого, поверь читатель, у сего тела в общем-то и нет. Прости, если подпортил тебе день! Это моя первая и, очень надеюсь, последняя предсмертная записка, так что не суди строго.»