Игла

***

Костя домой не хочет. В холодном осеннем Челябинске почти невыносимо. Не до конца понятно, что заставило его захотеть вернуться в город, в котором его убьют и не вспомнят. Ближайшая к остановке забегаловка пропахла сигаретами и жирной едой, в помещении невыносимая духота. Костя берёт только пиво и взглянув на кассиршу спрашивает: — Можно закурить? Женщина отмахивается и уходит в глубь кухни, сдвигая шторку из деревянных бусин. И Уралов закуривает, едва ли пару раз отпив из тёплой банки. Челябинск невыносим. В детстве было по другому, в городе было хорошо, была и работа и «семья», а что сейчас? Костенька теперь носит кожаную куртку и пистолет за пазухой. Ему теперь нет нужды представляется в Екатеринбурге, там о его безумном нраве знают не по наслышке. Костя смотрит в окно и вдруг в его голове всплывает воспоминание о Юре. Эта маленькая батарейка взрывалась и искрилась большую часть жизни. Уралов в него был влюблен, но ломоты, но трясущихся рук, а Агидель, нет. Он любил жену, такую красивую, такую волевую и такую… мёртвую. Анюта вечно предоставленная сама себе выбрала только то, что сделает её истинно счастливой. И она выбрала, это был Юра, работящий и со своей квартирой, а любимый ею Костя был с тараканами. Расставшись на плохой ноте, и обосновавшись в нужных кругах, они и вовсе потеряли контакты. Недопитая банка остаётся стоять на столе, а Костя по памяти едет по забытым улочкам. Ему смешно, что он на что-то надеется, даже стоя у знакомого подъезда и поджидая первого заходящего. Придержав дверь больно болтливой бабульке он ныряет внутрь здания и бежит по лестнице, перескакивая ступени. На грязной двери яркая розовая наклейка, Костина рука тянется к ней, пощупать. Вещь трогательно чужеродная. — Костян, ты что-ли? — Удивлённо доносится сзади и Уралов едва успевает обернуться как на него запрыгивает костлявое нечто, оплетая конечностями. — Костян, сука! Какими судьбами?! Нет, Костя отказывается верить этому голосу, ведь со школы знал о том, что по мелодичности он не уступает Данису. Так хрипло и наждачно Юрин голос звучать не должен был, тело в руках Уралова таким быть не должно. Не такое жесткое, не настолько худое. И не желая, уже зная что увидит, Костя поднимает глаза, только чтобы увидеть кости обтянутые серой кожей. Становится невыносимо дышать, этот расфокусированным и бегающий взгляд на таких дорогих глазах. Костины колени сотрясаются и он падает на пол грязного подъезда. — Что с детьми?! Дети где?! — Костя трясёт Юру за плечи и орёт тому в лицо. — У агай! Он забрал их, блядская ты истеричка! — Сбросив с плеч трясущиеся руки, Юра встал и отряхнулся, — Ругаться приехал? Мне казалось, мы это проехали. Костя берёт себя в руки и кусает губы, пальцы Агиделя, гладят его по голове, больше не музыкальные, они узловаты и покрыты венами. В их тишине всё ещё искрится восторг от долгожданной встречи и Уралов обнимает наконец друга и кружит его, кружит, вдыхая запах пота и гари. Юра хохочет и прикрывает глаза, которые всё больше и больше в дымке дурмана. Когда же чувства поутихли, Костя занёс друга в квартиру и хлопнул дверью. — Зачем, Юр? — Просто так. — Уже не пряча лица в чужом плече отвечает Агидель. В квартире прокурено, пахнет даже хуже чем в забегаловке, Костя любуется фото беременной Ани в свадебном платье. Помнится, пол года прошло с тех пор как они закончили школу и Юра сразу женился. Работал, помогал жене и не забывал учиться, всегда трудолюбивый и скромный, даже Камалия им гордилась. Фото новорожденных Серёжи, а потом и Кати, на тумбочке в разномастных рамках. У Катеньки правда полеоз, как Камалия и говорила. Удивительно, как пара светлых прядей сделали девочку копией Уралова. — Давай уедем. На море, хочешь? — Костя собой загородил фото Ани и детей. — Ты сбрендил? — Нет. Хочешь, на Азов поедем? — На Костю в этом доме давят стены, они выкорчевывают всё хорошее. — А, хочу! Юра ответил больше из упрямства, нежели от желания, приподнимаясь и говоря с вызовом. Большего Уралову не не нужно, закинув друга на плечо он бежит по лестнице к своей машине. В большом джипе полно места, Костя не церемонится, он на полную мощность вырубает магнитолу и хочет думать, что всё хорошо. Что Юра который был хоть куда, теперь лежит на заднем сиденье и пытается сохранить внутренности при себе. — Не думаю, что у тебя много дел, но предупреждаю, надо будет ехать пару дней. — Сдавая назад предупредил Костя. — Ты псих, нахера всё это? — Просто так. — И достаёт пачку импортных сигарет, — Закурю? — Да, пожалуйста! Сигарета горькая, в голове полный бардак. Приоткрыв окно, Костя выдохнул дым и стряхнул пепел, ему почти смешно от своих детских выходок. Юра всегда пробуждал в нём нечто глубокое и наивное, хотелось в это погружается и верить. Верить, что завтра его голова не окажется продырявленной, и он не будет лежать в куче своей крови и мочи. Не будет как его питерский друг который уже и забыл, что у него есть сын, на попечении сестры. Поэтому Уралов делал всё, чтобы подавить распоясавшихся цыган «наркобаронов». — Мы через Уфу поедем, хочешь заехать к детям? — Неа. Не стоит. Там беременная Ксюша, ты же знаешь, она как начнёт волноваться, не остановить. Ты лучше езжай без остановок, я никогда на Азовском не был. — Совсем распластавшись по заднему сиденью, Юра махнул рукой и тихонько задремал. Костя лишь бросил взгляд на зеркало заднего вида и нажал на газ, путь займёт от силы три дня. Но ломка точно должна начался где-то через пять-шесть часов, а дальше хуже. Рвота, диарея, спазмы, всё это Уралов видел не по наслышке множество раз. Людей буквально наизнанку выворачивало при нём и сделать можно многое. Но не всё из этого поможет. В Уфе они остановку всё же сделали. Поесть и заправить машину Костя настоял, и глаз не сводил с Юры, который трясся и стал дёрганым. — Катюш. Катюша. Мне плохо. — Уже сидя на пассажирском сиденье Юра дёргал Костю, не в силах найти места. — Я знаю, потерпи, шесть часов мы уже проехали, через три часа сделаем остановку по дороге в Самару. — Катюх, можно закурить? — Юра почти молит, и Уралов позволяет ему один «Мальборо». Всего восемь часов назад Костя вернулся в ненавистный его сердцу Челябинск. И всё только чтобы сбежать с человеком который даже не подозревает о чувствах Уралова. Все последующие три часа проходят в молчании и сигаретном дыме и на ближайшей кафешке Юра просится остаться в Самаре. Костя понимает, что уже глубокая ночь и что дольше двух дней без перерыва он не вынесет. Стоило один раз переночевать в комфорте, чтобы два дня проехать без передышки. В Самаре, прямо у гостиницы, Юра впервые заупрямился, тяжело дыша, он как в школьные годы обвил Костю. Их часто дразнили за то, что они очень сильно липли друг к другу, пока от Томина Ильи не узнавали всю подноготную. Юра от кошмаров спал всегда плохо и порой не мог двинутся от дневной сонливости. Ему всё снится труп его матери и лицо Камалии покрытое сплошь кровью, после аварии. Только Костя и Данис могли утешить очередную паническую атаку посреди шумного коридора. Прямо там, на парковке, Костя садит Юру на руки и заносит в фойе, Настя уже стоит там и лишь качает головой. Похоже, что звонок Вити оторвал её от дел, мужу отказать она не могла, да и иного выхода Костя просто не видел. Срочно нужна была небольшая доза, вероятно, что Юра сидел плотнее, чем казалось. Мучить Агиделя не хотелось, он и без того настрадался, бьясь в конвульсиях, мешая Косте попасть шприцем в руку. Перед Костей валялся Юра всегда презиравший наркоманов и алкоголиков, до десяти лет подражавший Данису с его знаменитым «это харам». Первый запрет слетел когда Агидель в приступе истерики обещал богу, что тот будет молить его о пощаде на небесах. Кровь хлестала из его головы, а Камалия едва была жива, пока их бездыханная мать стеклянными, широко открытыми глазами провожала их. Навсегда. Навечно Юра возненавидел свой день рождения и водителя, что пьяным сел за руль. — Юра, спи… — Кости укачивать взрослого мужчину как младенца, постукивая по спине и шепча неразборчивые нежности. Телефон зазвенел и Уралов не глядя попытался сбросить звонок, как уже делал весь день. Но рука промахнулась и раздался тревожный голос Камалии: — Алтыным, пожалуйста, скажи, что энем с тобой! Я сейчас с ума сойду! — Он со мной, Камалия-апа. Не волнуйтесь. — Костя поудобнее уложил Юру себе на руку, — Мы вернёмся в Челябинск через пару дней. — МашАллах! — Вскрикнула Женщина и послышался звук отодвигаемого стула, — Я боялась, что снова искать его по притонам… Привези его в Казань. Брось к чёрту Челябинск, я и эне сделали ошибку, поддавшись Юре. Больше такого не будет, а тебе бы не мешало вернуться к себе… Камалия рано примерила на себя роль матери, от того и замуж вышла рано, по беременности. К тридцати девяти годам она уже многодетная мать с семью детьми и разводом за спиной. И даже не смотря на моложавое лицо, она далеко не так невинна и добра, какой была в школьные годы. Именно она была первым шагом Кости в мир пахнущий кровью и порохом. — Камалия-апа, не беспокойтесь, Вы как никто другой должны понимать, Юру я, в обиду не дам. — Ксюша если и беспокоилась понапрасну, не судила никогда, в отличии от своей золовки, которая Россию перевернёт. — Алтыным… — Я вам позвоню. Юра, Аня, Илья и Костя росли вместе. Жили в одном корпусе, учились в одном классе и конечно же, глупости у них тоже были общие все авантюры делились на четверых. Камалия и Данис за ними присматривали не деля на своих и чужих. Было тяжело и порой Косте приходилось преодолевая стыд ночевать и есть у семьи Агидель. Приёмный и, как оказалось, неподъёмный Константин Петрович оказался не у дел для родичей. И даже его родной, многодетный отец Пётр Алексеевич уже давно обзавёлся семьёй в лице Анны Самуиловны, с двумя дочерьми и сыном. Камалия была ему как мать, а появившийся в их жизни, в трудный момент, Михаил Московский стал отцом. Ужасным и порой отвратительным, но отцом. Во всём клубке жизни сердцевиной был Юра, всегда честный и чистый, добрый без изберательств. Костя его любил и любит, как не пытался забыть, воспоминания всегда возвращали его к Юре. Первому человеку проявившему к нему человеческую доброту и вытянувшему Уралова из болота страхов и унижения. Едва проснувшись на следующий день, Костя сразу собрался в дорогу и уложил Юру на заднем сиденье. В Волгограде они оказались спустя десять часов и две остановки, Уралов не понимая почему, ощущал волнение и хотел поторопиться. Эта импульсивная поездка ничего не значила, она только служила причиной единения Агиделя с Костей. Ещё через шесть часов они уже были у въезда в Ростов-на-Дону. Костя выкуривает очередную сигарету и нетронутую упаковку крутит на колене. Его сослуживец Алексей живёт здесь с женой, на обратном пути можно заехать. А сейчас Уралов только раз останавливается у закусочной и едет дальше. До Темрюка добираться было сложнее всего. Юра сотрясался в спазмах и звал Аню, в очередную остановку лезя к Косте на колени. Его рвало, когда он приняв Уралова за Илью просил прощения, моля вернутся с Афганистана целиком. Шов на шее прикрытый парадной формой едва ли выглядывал, однако, в памяти Юры это отпечаталось навечно. Костя не простился с Томиным, но знал, что испытал его родной друг, пробыв в окопах, едва не подорванный бомбой. Поэтому не жалел тех, кто так поступил со светлым и кокетливым Ильёй. Уралов вернулся с сотрясением, швом на пол груди и неловким «Я в штабе отсиживался», на губах. «Да я штабной», говорил он, пока Аня его не обняла, беременная второй раз, она олицетворяла всё, зачем жил Костя. Он выревел тогда всё, что мог, цепляясь за подругу, уткнувшись ей в колени. В её небольшом животе была Катюша, которую Костя никогда не видел в живую. Ни одна живая душа не знала, что он пережил, о чём были его мечты, о ком они были, когда не грело ничего, кроме писем. В Темрюке они были глубокой ночью, Юра не захотел останавливаться, подбивая ехать сразу на пляжи. Спорить сил не было, поэтому Костя поймал первого попавшегося мужчину и спросил дорогу. Ехать пришлось хоть и недалеко, по сравнению со всей дорогой, но тяжелее, из-за цепляющегося Агиделя. Уже на пляже Костя даже не успел открыть дверь, как начался ливень. Юра удобно устроился на широкой груди и впервые за два прошедших дня спал спокойно. От чего-то вспомнился Саша, спавший спокойно только когда его находил Святогор Рюрикович. После смерти их отца, только рядом со своими крёстными Саша переставал быть язвой и снова становился ангелом. Только Денису от этого не холодно, ни жарко, он лицо своего отца давно забыл, считая Софию своей мамой. Её муж Пётр тоже давно смирился и принял то, что у них теперь есть сын. Интересно, помнят ли лицо своего отца Серёжа и Катя? Ливень бил прямо в окна, даже гром был какой-то умиротворяющий. Делать нечего, Костя лёг поудобнее, чтобы у Юры не затекли на завтра конечности и накрылся одеялом. В подростковые годы было невыносимо даже дышать рядом с Юрой, одно его прикосновение превращало Костю в ничто. Сейчас, когда чувства поутихли, осталась нежность и уважение, Уралов этому был безмерно рад. — Катюх, Катюх, вставай! — Агиделев голос ворвался прямо в Костин сон и стряхнул усталость. — Да? Я уже встал. — Ты не меняешься! Вставай-вставай, мы на Азовском море, а ты дрыхнешь! Вперёд и с песней! — Растормошив друга он выскочил на улицу и тут же грязно выругался. В двух шагах от машины ещё мокрый песок и даже полуденное солнце не успело высушить пляж. Юра мигом открыл заднюю дверь и вытащив из пакета с продуктами булочку, побежал дальше к берегу. Эта часть характера восхищала Костю, он был столь активен, хотя вчера просил убить его, плача и вырываясь. — Костян! Скорее! — Да, щас, жди! — Взяв из пакета бутылку сока Уралов пошёл таки к другу. — Бля, я рассвет хотел встретить. Думал, что с тобой будет как в детстве, помнишь, когда мы от апа прятались, чтобы покурить? — В следующий раз встретим. — Костя передал бутылку, а сам достал пачку сигарет, — Я закурю? — Да, пожалуйста… Они стояли на берегу, глядя на воду, которая плескалась из стороны в сторону, чистая и холодная. Был не сезон, купаться запрещалось, поэтому, оставалось только смотреть и разговаривать. Костя сделал первую затяжку и Юра отпустил ему на плечо голову, размышляя о чём-то своём, тихонько напевая. В груди защемило от того, насколько худым стал тот, кто в своё время в боксе оттеснял Илью. — Ну, как мы себя сегодня чувствуем? — С сарказмом спросил Уралов. — Ну, сегодня получше, получше… — Надеюсь, это надолго. — Я тоже… Катюш? — Да? — Для чего ты живёшь? — Юра устало посмотрел на Костю, с пустым взглядом делавшего затяжку, — В чём цель твоей жизни? Мне временами кажется, что я предчувствую безумие грядущих перемен. И сам схожу от этого с ума… — Цель?.. — Костя вдруг был шокирован, он забыл о целях после Афгана, — Цель жизни это… цель жизни это… — Желая успокоится он затянулся, но в виски вдруг прострелила острая боль, — Мозг болит, не знаю дальше, нет цели, устал. Я очень устал, я даже не знаю, что я здесь делаю? Присев на корточки, Костя уставился в мокрый песок, сжимая виски, он не знает, зачем затеял эту поездку. Почему вообще приехал в Челябинск, тогда как его там никого не ждал, даже приёмные родители и те его больше не ждали после службы. Спустя столько лет он всё продолжал цепляться за свою застарелую, запревшую любовь. Ею за версту воняло, настолько она была очевидна, что всем оставалось только игнорировать её и отшучивается, будто ничего нет. Но, ведь было же? Было. — Костя, — Юра присел рядом, — тебе давно говорили, что ты дурак? Уралов только поднял голову и перед ним возникла иллюзия идиллия, он даже не прочищая горло признался: — Ты прекрасен. И если бы мир был другим, моей целью был бы ты. Моей любви хватит на двоих. — Тогда люби меня, разрешаю, — И обнял Уралова, трясясь. Костя хотел было завалиться на мокрый берег, но он подхватил Юру и пошёл к машине.