Двое из Сент-Этьена

      Конец очередного кровопролития на знойной карте. Очередной месяц в заточении в американском медвежьем угле, вне общества свободных нравов, без Франции.       Балаклава отцепилась от щетины и обнажила крупные уши, прокуренные тёмно-синие перчатки сбросили её с головы, и из засаленной тряпицы с прорезями рассыпались волнистые чёрные волосы, шпионская краса. "Это не химзавивка, я с ними родился", — терпеливо объяснял он одно- и многоразовым знакомым — на родине, но никак не в двух общежитиях и в их окрестностях, где он взялся скрывать изюминку.       Шпион рассматривал в зеркале нагое стройное тело, бледное из-за любви к костюмам и перчаткам, низкорослое и почти что женственное, отстающее от возраста. Его сыну вот-вот продадут алкоголь, а он глядит на себя как двадцать лет назад и видит то же самое: глаза не помутнены жизненными испытаниями, нос всё в ту же "натуральную" чёрную крапинку, зубы по-прежнему желты от сигарет. Но в сути — юноша, по своей воле не состоявшийся студент юридического института, который предпочёл труду удовольствия.       Он не гнушался кокетства перед своим отражением достаточно долго, заводился от лукавого взора, игривых жестов, поз и изгибов напротив, чтобы сесть и разрешиться от истомы созерцания — на виду у себя же и разгораясь ещё большей любовью к себе. Однако на сегодня он приберёг иные планы для уединённого времяпровождения... и от тех на время отказался, пока не разогреется как подобает.       — Тебя бы сейчас же на демонстрацию. — Его поспешно оборвали, когда он отпирал ящик с приблудами.       Шпион, хозяин собственной спальни, заморгал. Похлопал незваного гостя по щекам; маскировка не спала. Клон нахмурился:       — Я не чья-то шутка. — Подлинник обернулся к зеркалу, потрогал его. — И не твоё отражение.       Второй Спай синих, с такими же непокрытыми волосами, в грязном костюме, прогулялся по комнате как по своей. Взгляд Шпиона оторвался от кудрей, соскользнул по узкому пиджаку к округлым маленьким ягодицам. "До чего я симпатичный, всё-таки..." Заглядевшись, позволил двойнику расхитить блок сигарет, утащить зажигалку, напустить дым; его отточенные движения отзывались в сердце контрастом восторженного озарения и протеста: какая наглость!       — Имей уважение. Я от медика красных сбежал, никто не помог! Даже Ман-Ди не встретил, не проводил!.. — К чему он напрашивался на сочувствие, Шпион не угадал. Жалости он не внушал. Шпион любовался им, убеждал себя: "Это моя копия, вылитая моя копия. Мои повадки, моё тело, то же отношение к Ман-Ди, те же воспоминания... и навыки".       — Зачем ты Уберменшу?       — Некогда было выяснять у него. — Ух ты, и грубит в точности как Шпион. — Я живой и мне некуда податься, кроме этой спальни. Я не несу ответственности за то, что меня раздвоили. Куда мне деться?       — Катись к Ман-Ди, ублажай его! Радуй его!       Двойник озверел, приблизился — и не вцепился, зная реакцию на прикосновения и особенно на трёпку за мягкие и шелковистые волосы.       — Я не бесчувственная шелуха!.. Ты себя знаешь: без укола совести ушлёшь другого человека выполнять свои обязанности, пальцем не пошевелишь. Я сам бы изгнал тебя и сослал к снайперу.       — Не посмеешь.       — Единственная разница между нами — несколько часов забытья у недоделанного нациста...       Уберменш вдумчиво вынимал аккорды из гармони, что-то спрашивал у поджигателя, и тот отвечал вполне чётко, видимо, приподнимая глухой резиновый шлем. Шпион злостно подслушивал их, ничего не понимая, и всё сильнее переживал. Однажды они обнаружат, что он не без сознания тайно бодрствует, растянутый на койке.       Приготовленное мясо и специи, духота, тихое немецкое радио... из новых ощущений только шорох листков и нестройный гул аккордеона. Кажется, медик обратился к нотной грамоте. Не раз Шпион пробирался мимо его кабинета и слышал скрипичную мелодию. Как романтично, Уберменш с помощью подручного осваивает незнакомый язык, чтобы общаться и на нём.       Как знать Шпиону, находится ли он в поле зрения всевидящего палача — и как далеко от его ведущей руки часы невидимости... Совсем недалеко, прямо на запястье. Вопрос, о чём думал Уберменш, злодей обеих баз, когда оставлял пациента заживляться под струящимся лучом медигана. Недостающие органы посчитает родной медик, прочь отсюда!       На звук растворения в пустоте двоица откликнулась моментально, подняла глаза на кушетку; Уберменш вскочил, и Шпион затаился у стены между звенящими захламлёнными этажерками. И медик заговорил.       "Tu es un clone, ton original est... vivant. Pourquoi tu... vas… te sauver?" — с трудом разобрал беглец. Корявый французский, но местами разборчивый, не ровня убогому австралийскому акценту Ман-Ди. Не диковинка, успокоил себя Шпион, порядочным европейцам свойственно сколько-нибудь знать иностранные языки.       Уберменш хлестал по кабинету хищным и холодным взором, Пиро прекратил вязать шарф. Спай выдвинулся из угла на цыпочках, уже не заботясь о потерянном оружии, портсигаре, балаклаве; распахнул входную дверь и отпрянул. Мимо пронёсся медик, обласкал его подолом халата, и пока грозно осматривался на пороге, Шпион улепетнул. Плащ и кинжал, благослови господь твоего изобретателя.       Выживший Шпион не знал, как вести себя, как переломить гордость и жажду независимости, приютить, буквально, кровь от крови. Он неподвижно стоял у зеркала, наблюдал за своим отражением, подёргиванием глаз и губ, качкой передних прядей — и за отражением его отражения, курящего, своенравного и капризного... Тот подошёл сзади:       "Ну же, подрочи на себя".       — Не сейчас, — Шпион скинул его ладошку с плеча. — Ты мой демон-искуситель или ангел?       — Хочешь знать, кто я, чтобы стать противоположностью? Зачем?       — Разглагольствуешь и соблазняешь один ты.       — В таком случае я резонёр, надо думать. — Он с удовольствием сделал затяжку. Повисло молчание, он набрёл на кровать, уселся. — Твоя совесть. — Покурил ещё, пока оригинал конфузливо подпоясывал тёмно-синий махровый халат. — Я считал себя гостеприимным, ожидал, что мой доппельгангер разделит бутылку условного Шато Бэкстаба, хоть пятилетней выдержки.       "Споить совесть... какая метафора", — хмыкнул Шпион и отозвался:       — И в твоей голове возникала эта мысль сегодня...       — Выпить после работы? Разумеется. Я... Мы запланировали это задолго до того, как меня унесли, убитого. Так что?       В чаду красного полусладкого клон больше не казался вопиюще вредным и избалованным. Оба сидели без тугих запотевших масок, в халатах, за запертой на два оборота дверью. Бордовые лужицы кидались на стенки широких и тончайших бокалов; в них слетал сигаретный пепел, и французы не брезговали им. Закурил и первородный Шпион, чьей жизни сегодня никто не угрожал.       Он опомнился и вслушался в речь, давным-давно возобновлённую.       — Допускаю, что ты стесняешься мастурбировать на свой телесный образ в чьём-нибудь присутствии, даже в моём. Мнишь это увлечение до крайности неприличным — будто ты доселе не совершал чего-либо более пошлого и аморального, в чём стоило бы раскаяться. И не пытайся искать алиби, от самого себя грехов не утаишь.       "Ты говоришь как Ман-Ди, заткнись, я тебя умоляю!" — Нельзя было телепатически передать мысли — двойник только определял его расположение духа и злорадствовал от вида насупленных бровей, поджатых губ. Часто его гнев возможно нехитрыми уловками в зачатке перелить в вожделение, двойнику это прекрасно известно.       — ..А на меня? Давай, я твой портрет, настолько же развратный и умелый. Дотронься до меня.       — Где? Что мне потрогать? — Гостя не бесило его нервное шипение:       — Решай. Задницу, живот или грудь, оближи ноги или соски, можешь пересесть на коленки. Пробегись шустрым языком по лобку, а дальше я направлю...       — Досадно, что я не почувствую ласок, которые буду источать.       — Я сполна отражу их в твой адрес. — Клон потянулся к шее и распущенным волосам Шпиона, напряг его и вместо домогательств (слишком рано приступил к делу) принялся дразнить фетиш, крутить пучки и хвостики из собственной чёрной копны, что-то небрежно заплетать — и водить плечами, стряхивать с них тяжёлую ткань; приглашать. Имитация брачного танца продлилась полминуты, не выбилась из общего настроения диалога. Шпион решительно не переминался на своём участке постели, не краснел; не отдавал победу за бесценок.       Близнец разомлел от вина, переливисто зашептал: "Дерзай, шлюха. Обслужи самого себя и получи то же взамен" — и у Шпиона не возникло сомнения в его искренности и твёрдости его обещаний. "От себя же..." — Его последние слова перед тем, как он наклонился навстречу жадным, бесстыдным губам.       Пальцы, свободные от пыльной замши, нежно почёсывали за ушами или хватали пряди, мутно сверкающие, пахнущие фруктами и мёдом. Ногти царапали кожу на голове, шее и бархатных резных лопатках. Шпионы тёрлись бёдрами друг о друга, удушали влажными поцелуями, тискали, катались по голубому одеялу — вились как ужики, сбрасывали чешую. Соревновались в абсолютно равном бою, кто первый сдастся и опустится до рукоблудия. Сверху то Шпион, то Шпион-номер-два, и последний досыта издевался над воплощением невоспитанной и самолюбивой грани себя. Отчаянно бранились, забывая обо всём: о соседях по общежитию СИН, о завтрашней карте, об усталости, сне и ужине, о тлеющих сигаретах и незакупоренной бутылке.       Не драли стрижку партнёра, но щедро спутывали в кудрявое и пышное гнездо. Двойник отпихивал двойника, вставал и вручную разрывал узлы, чуть не плача. "Что ты натворил..."       — Так ты ещё прекраснее. Ложись. — Разогретый, сморённый клон распахивал нежные объятия.       — Считаешь, что вправе меня эксплуатировать как бездушную куклу без психики и мнений?.. Да, я считаю, — мрачно подтвердил и рухнул мимо распростёртых тонких рук.       Любвеобильное и жаркое знакомство перенесли на следующий день, забрались под одеяло. Никто не выбрался в душ и на кухню: Шпион — не тот человек, который заслуживает от Шпиона стакан воды в похмелье. Однако не настолько он мерзкий, заключил оригинал, хватит на неделю страстных вечерних утех в замкнутом пространстве. Клон перехватил его вялую, но разумную мысль.       — Я полагаю, мы вынуждены называться разными именами, — буркнул.       — Кто Мартин, а кто Луиза? — воспрянул Шпион, решился поймать его волну.       "Хочу, чтобы Луиза принимала, — обижался клон. — Но когда я считался с чужими предпочтениями..."       Условились на том, что Мартин утром отправится на карту, а Луиза останется на базе сторожить гардероб, журналы и игрушки — вдали от обманутого и мстительного Уберменша. На закономерный вопрос, как делить экспонаты музея для взрослых, Шпион, душевно более старший на полдня, запретил к ним даже прикасаться.       — До тех пор, пока не приобрету второй комплект, воздерживайся.       — Самому себе их не доверяешь? — Вверг его в задумчивость, вплотную прижался к нему. — Недооцениваешь свою изобретательность.       — В какой позе будешь развлекаться целый день?       — Я не только об этом. Вспомни Францию и немыслимые телесные этюды без вспомогательных предметов. Вспомни мсье Шевалье, как он вздевал твои ноги к потолку и...       "Прекрати", — Спай поборол воображение и выскочил в коридор, дважды стукнул ключом в замке.       Отслужив и трёхкратно выкосив RED на пути вагонетки, пообедав, приняв душ, в тапочках и полотенце, свежих, вот-вот из прачечной, он вернулся в табачную пелену с нотками сэндвича, сушёных ананасов и консервированных оливок — и насильно сдёрнул с черепа двойника запасную балаклаву.       — За каким дьяволом она тебе здесь и сейчас? Не разрешаю!       — Почему? — по-детски надулся клон.       — Я хочу наслаждаться твоими волосами всегда, каждую секунду, когда ты вертишься передо мной.       Шпион обожает доминировать и ненавидит вынужденное послушание; на самотёке их терпения лопнут быстрее ожидаемого, и кто знает из двух французов-стефануа, на сторону добра или зла перекинется их неудержимое влечение. "Ещё чего, не получу я маску..." — рассердился младший близнец — и его озарило. Одновременно с Мартином; того как раз сегодня оскорбил старый нежелательный приятель.       — Либо ты щеголяешь с распущенными, либо я тебя остригу и выброшу снайперу на блуд.       — И после такого он... как со мной поступит? Ты как считаешь, человек, имевший с ним дело недавно?       — Он никак не переменился. Ему в любой день придётся несладко от нашей ловушки.       — Только не говори, что это случится до завтра!       — Хм-м-м... нет. Пересечётесь для этого манёвра при самом нелепом стечении обстоятельств. — "Я о том же!" — И у меня остались идеи по части твоих великолепных волос.       Их темпераменты окончательно и без помех сошлись в танце. Не в экстравагантном хаосе страсти и необузданности, где конечности летали над уровнем письменного стола, головы смахивали с трюмо изогнутые флаконы, падали вешалки. Двойники не воспроизводили чёткую образцовую схему, но их произвольные движения совпадали, рука сама тянулась к руке и сцеплялась в замок, ладонь позволяла чужим ноготкам себя пощекотать.       Без скованности, разногласий и суеты пальцы соединялись, перекрещивались, а носочки туфлей — никогда. Шпионы не давали отступить, кружили вокруг себя, поддерживали талию и плечи любовника, поднимались до шеи, щекоткой у основания затылка сгибали его назад. Один уверенно хватал и подтягивал Шпиона к себе, ронял на своё предплечье и подметал его волосами ковёр, — другой смело шёл на подчинение. Запрокидывал голову, скалился: "Давай! Покажи, на что я способен!"       "Какой недоступный недотрога! Как прикажешь подступиться к тебе?" — лепетал Мартин, и двойник беззаботно подыграл:       — Право, какой прилипчивый!       — Взвизгнешь ещё раз, и ничего никогда не будет. — Шпион испугался, зашептал, хотя поздно было его вразумлять: — Свинья свиньёй. За дверью люди не спят, ты слышишь?       — Не люблю я себя, как жаль.       Оба замолчали, и шаги прекратились вслед за ними — прямо напротив входа в их спальню. Тот, кто перебегал мимо, робко постучал. Так скребётся и летает на носочках поздним вечером один Людвиг, и ему разрешается знать о рутине товарищей чуть больше.       Не такая разящая неожиданность, но Шпион забыл ругнуться, возненавидел Луизу, что растеклась на обеих его руках, не болела душой за него — скинула на него ответственность и прогнулась к полу, ожидая, как он поступит и чем оправдается, куда скроет с глаз избыточную персону. Стреляла глазами: "Ну, как, я затаюсь под Плащом? Уйду в инвиз или подставлю тебя?" Мартин, чудом сохраняя самообладание, не сотрясая воздух и не кусаясь, завернул его в одеяло, убрал растрёпанные чёрные паутинки под маску. Зачем? — на всякий случай, чтобы Людвиг не проболтался любезному Ман-Ди.       Отворил медику. "Всё в порядке?" Тот натянул улыбку, притворился добрейшим человеком на свете.       — Всенепременнейше.       — Ты будто говоришь сам с собой. — Людвиг выбрал самое нейтральное "говоришь" из более точных, известных слов неродного языка.       — Ничего подоб… — и Шпиона хлестнуло током изнутри. Он уловил краем глаза вторую балаклаву, не убранную на законное место, второй костюм-тройку… и плётку. Пугливая и пленительная Луиза увлекла его, именно когда он щёлкал летучим кожаным хвостом у ног и готовился стать её господином — и отвлекла надолго, накрепко.       Людвиг не дурак и не засыпал на ходу, соотнёс факты.       — Я не донесу. — Шпион улыбнулся на затёртое и противное выражение, исторический слепок. — Родственник навестил?       — Хе-хе, родственник… — Он шагнул за сигаретой и зажигалкой, смешал с дымом и выдохнул напряжение. В двух словах пересказал, что к чему, и клон засопел в подушку спокойнее.       "Удивительно". Шпион не ожидал иного. У Людвига полным-полно личных забот, чтобы встревать не в его проблемы немедицинского характера, распылять слухи далее по командам.       — Ушёл. Теперь ты встань и подойди. К ноге, малышка.       — Не смей так меня называть! — Клон выпрыгнул, будто вот-вот задохнётся. — Мы такое не любим…       — Моя… Маленькая! – "Ай!" — Бессовестная путана! — "Хватит!" Шпион смирился с тем, что с ролевыми играми на сегодня покончено — Луиза оскорблена до глубины души и её чистосердечные упрёки не пробудят эроса, отбросил кнут, бережно подвёл к их обыкновенным играм.       …Неразлучные, досконально знали свои эрогенные зоны и чем их растравить до одури. Гладили в невыносимой близости к ним, заставляли громко стонать, вывёртываться и проклинать. Целовали и растирали, игриво и легкомысленно щупали доступные чувствительные места, будто компаньон обещал не платить сторицей за эти выходки. Пряди струились меж пальцев, Шпион бил холодными ступнями по лицу двойника, тот и не противился; угрожал впиться в них зубами, но не впивался, почёсывал их кончиками волос. "Ах! Возьми на клык". — "Ты первый". Не желали давиться семенем, горьким и въедливым, и заливать постельное бельё.       Спай синих не снайпер красных: вдоволь обходился без грязных проникновений в мужскую святая святых. Так думал оригинал в начале динамичного и жаркого петтинга. "Я осторожнее Ман-Ди, не бойся, — хрипнул он однажды, — Я помню боль в сердце и неувлажнённом анусе, доверься мне". Не помогли никакие тёплые и мягкие заверения, Шпион скинул его на пол.       "Да поможет Всевышний отодрать тебя насквозь, насытить сполна наше либидо, извести до капли…" — возносили они молитвы.       "Избави нас господи от продажных жён — и от Ман-Ди!" — вторил другой. Наматывал волосы соперника на кулак, и более не отрывался языком от его языка — чтобы не молол чепухи. Им нечего обсуждать, они, так сказать, знакомы с самого рождения, но находили, о чём подолгу ворковать двумя павлинами; одёргивали за дурные воспоминания и благодарили за тёплые. За пикантные — награждали по достоинству.       Клон не наёмник-тяжеловес с квадратной челюстью и мускулами, но тоже подойдёт, заменит Шпиону порочную подругу, как заменяет этих громил. Он бисексуальный универсал, он сверху, снизу, шиворот-навыворот, верхом, коленями врозь, пятками к потолку, макушкой вниз к ковру, руками к стене, головой к ягодицам, членом в рот близнецу. Мартин находил, чем восхититься в себе — акробатической гибкостью. Что ему до неудобства и лени бесправного портрета, до его больной шеи, носика, растёртого о влажную наволочку. "Мне неудобно!" — клон лягался и вырывался, Шпион усердно подражал досточтимому мсье Шевалье и многим-многим-многим его постельным соратникам. Запугивал депортацией под крыло Ман-Ди. "Единственный промах — и я ещё до рассвета вышвырну тебя в снайперскую нору, в драгоценной балаклаве, под которой нечего будет прятать от его похотливых глаз".       Напрасно они возводили эмоциональные барьеры, физически не отдаляясь. Клон первый извинял остроты, щипался и льстился, забирался под стол и одеяло лизать, обдувать и скоблить узкие маленькие ступни, нежные как шёлк, не продвигаясь выше и тем досаждая; искусно переправляя гнев в нестерпимое влечение.       Все приставания, едва трезвые без алкоголя, сводились к кое-чему конкретному, и называние того перелома в интимных отношениях — дело прямодушия и поспешности обоих. "Попробуем шестьдесят девять?" — свершилось; клон выпустил изо рта пальцы ног, сведённые в слепом экстазе. Старший постепенно вернулся в себя, отдёрнул распутные руки и сложил. "Нет".       — Я выдержу.       — Нет, я сказал.       — Почему?       — Я не выдержу. Не переоценивай наши возможности, авантюра упрётся в бесконечность. — И клон выдохнул:       — Тоскливо без игрушек, Марти, признай… Может, всё-таки…?       — Не раньше уикэнда. Я в пятницу же пойду за вторым комплектом, просто чтобы ты заткнулся. Продолжай! Займи язык настоящим делом, а не болтовнёй!       — Дай отдохнуть, — он размял ступню до косточек. — Ты продержишь меня в гостях, пока мы не поссоримся? Серьёзно?       — Полагаюсь на твоё примерное поведение. Не разочаруй меня, крошка. — Двойник лёг на бёдра самозваного хозяина, вперил щенячьи глаза в его суровое лицо:       — А я на твоё радушие, особенно к верным любовникам... Что, если я вернусь?       — Закончу твою жизнь на этой базе.       — Что ты сделаешь? — изумился он.       — Может, не я, а мистер Джейн. И может, я имею в виду обычное увольнение. Не оборву её в прямом значении, а радикально переменю – всё по заслугам и вине твоей. Приступай, ты отдохнул!       Шпиону не раз озвучивали его невообразимое приличие и кротость в местах, где его не считали своим, где он одно из бессчётных эпизодических лиц, неприметен и не нужен — до того, как его выхватят в половой неразберихе. Но двойник считал комнату и своей тоже, захватывал бельевые полки, посягал на небогатую библиотеку, парфюмерный и косметический арсенал со словами: "Твои вещи у тебя". Его невежество скоро превзойдёт все мыслимые и немыслимые пределы… Глупо расстаться со слугой, не распробовав его, и Шпион сдерживался, прощал непростительное.       — Мне Агата не доставляла столько забот! — Шпион только и делал, что не подпускал клона к запретному плоду — затычке, принадлежащей подлиннику, и только ему; не желал быть оприходованным, имитировать инцест спустя пару часов.       — Она тебя не касалась, жила своей девичьей жизнью. С младых ногтей обеспечивала семью и братика, когда он дни напролёт играл с ребятами и не забегал домой!       На этом и обрывалась дискуссия.       Часовая стрелка подобралась к шестёрке, Шпион задремал на краю двухместной кровати. Луизу, казалось, не утомило многочасовое баловство, неизлитая энергия всё так же просилась наружу. К тому же, не возникало тяги проказничать, искушать и юлить, когда зрители на это настроены; стоило его спутнику окунуться в себя, он спешил поработать руками у затылка — или даже между ног для молниеносной реакции.       И старшего близнеца наконец разъярили его невесомые царапки и поглаживания по спине, пояснице.       — Не буду тебя обнимать!       — Я это предвижу. — В голос проникла грусть.       — Захотел ужасную ночь?       — Обидно слышать. Нет, никогда больше нет. И ночь уже подходит к концу…       — Кого-то другого хочешь в партнёры, более активного и отзывчивого? — "Тебя…" — Или позвать третьего?       — Моё нахождение здесь – тайна великая, забыл?       — Перестанет быть тайной.       — Ты явно на что-то рассчитываешь, что мне не договариваешь. — Клон приподнялся на локте.       — Например?.. Поройся в голове, которая до известной секунды думала то же, что и я. Помнишь, хотел со стороны понаблюдать за совокуплением с собой?       — Ты бессердечный урод, — и отвернулся. «Финита ля комедия», — фыркнул Шпион и хотел погрузиться в сладкий получасовой сон. Через несколько минут его опять тихо разбудили: — Ты думаешь, что один мечтал беседовать, танцевать и сношаться с вторым собой? Что для меня эти увлечения по определению не могут быть приятными, что я случайно вызван к жизни Уберменшем только для страданий?       — Немедленно замолчи или пожалеешь.       — Извини меня! — Он вскочил, готовый к борьбе равных. — Не в лесу ведь мне погибать.       — Красные приютят в общей гостиной. Как будто не знаешь их приёмы задержать тебя ещё на минуточку.       — Истощат раньше, чем предложат ужин, и не отобьют от медика. Кто знает, вдруг он охотится за мной…       — Нужен ты ему, чёрт возьми. Ещё наловит на карте десять Шпионов, хоть синих, хоть красных. Хоть фиолетовых в белую полосочку. Расплодит хоть армию их, если понадобится. Расслабься.       — Мне до сих пор верится, здесь ты и вся команда лучше ко мне отнесётесь. Здесь я дома, понимаешь? Как бы ни просчитался и ни оговорился, вы простите меня.       — Если ж нет?       — Не знаю.       — Если и мы отвергнем, тебя и тогда к RED не заманить, Луиза? Проясни мою психологию, отсталый умственно и самого Убера одурачивший? — Сон как ветром сдуло.       — Уеду в Сент-Этьен, и там меня Ман-Ди настигнет... Спасения нет от него.       — Выход один: петля. Или револьвер, не так ли? Знаем, помышляли, мы непокорные дезертиры.       — Замолкни!       — Зря поднимаешь базу на уши, никто из здешних тебя не огуляет. — Шпион вздохнул. Разразилась утренняя сирена, и его недовольные стоны протянулись дольше гудка. Набрал воздуха в грудь, но из тёплого одеяла не смог сразу вылезти. — Раздери тебя дьявол и все адские черти. Нас обоих... Пробил час парикмахера.       — Что?       — Если встреча с красными для тебя смертной казни подобна, значит, на это ты и напрашивался. Напомни, куда я дел ножницы.       На клеёнчатую простыню для игр с воском и маслом полетели чёрные душистые завитушки, а затем короткие иголки, напитанные лубрикантом. Салфетками счищая разводы и колючую паутину с бритвы, Шпион гладил двойника по склизкой голове и не возбуждал этим.       — Не в ладах с самим собой… Типично романтический конфликт с альтер-эго.       — И диалог, и кое-что нелитературное. Умопомешательство, — ворчал Шпион. — Сделаем необходимые выводы и не станем на них учиться.       — Видишь, и ты любишь почесать языком, — он сбавил голос до неразборчивого шёпота. Просидел на деревянном стуле с посеревшей обивкой, глядя в никуда, и ему сунули под нос букетик мягких кудрей:       — "У какого мастера завивал? Сколько стоит?"       — Заткнись.       — Дерзай, но не дерзи, я говорил. Сегодня выйдешь на карту вместо меня.       — А ты чем займёшься?       — Постираю одежду, посвящу пару часов физическим упражнениям и растяжке, — «М-м-м-м», — смахну пыль с фотоаппарата... Или нет, впрягу тебя в съёмку.       — С радостью, — буркнул клон, обритый на две трети. Шпион медленно прокатился лезвием у виска, добавил:       — Набросаю эскизы с нами… — "По свежим воспоминаниям?" — Конечно, и надеюсь продвинуться в "Опасных связях" страниц хоть на десять.       — Пошляк. Узнаешь наконец, так ли категорична в своих убеждениях богомолка де Турвель, как она рисуется в письмах…       — Эти мысли мне не новы, ты должен понимать, и озвучивать их заново нет нужды.       — Во все глаза будешь следить за похождениями де Мертей, так, что чуть бумагу не подожжёшь, и искренне переживать, накажет ли её судьба.       — М-да. Сколь я ни гляди в Вальмонты, — Шпион покосился на зеркало, — я лишь испорченная когда-то Сесиль. На которую нет управы.       — Вот он, монастырь. Много его порядки тебя укротили?       — Разговор окончен.       — …Выкладывай, что было. Или он проспал?       — Проспал, но я его выследил. — Клон уселся не в самом радужном настроении, или он таким притворялся. Уныло пересказал каждый шаг свой и Ман-Ди, возродил в памяти каждый его болезненный вздох. Умолчал о том, как в терзаниях — вообще не связанных с Ман-Ди — забрался под потолок зоны возрождения и там сидел, всхлипывая в колени, весь первый раунд и половину второго, и его не уговорил слезть даже Людвиг.       Украсил эпитетами свои заигрывания перед снайпером, мнительным и желающим уединения с "предметом", налил воды в описании внешне приподнятого и озабоченного состояния духа. "У меня для тебя сюрприз", — осклабился он тогда, в закутке у ресэплая КРС. Ман-Ди усомнился, как и всегда: "Хламидии?" "Нет, то, что ты давно мечтал увидеть", — Шпион старательно улыбался, рассматривал глаза Ман-Ди за стеклянным тёмным заслоном, но в движениях, как признался двойник, по оплошности недостало грациозности, обычной для его существа.       Шпион дожил-таки до кульминации события: его заместитель с лёгкостью стащил балаклаву с лысой головы, и растерянно-восхищённая улыбка снайпера отлетела, искривила губы на прощание. За очками едва не блеснули слёзы — тогда бы проняло и безучастного Спая; Ман-Ди обнял его, плотно прижал его череп к груди, постоянно пахнущей потом, чаем и благовониями, и долго стоял, вздыхал, беспомощно лепетал что-то неясное. Руки тряслись на липкой голове, снайпер стал непригоден к службе полностью. Весь был опустошён бесчеловечной проделкой, — но Шпион расхаживал по комнате, вилял уголками пушистого и тяжёлого халата, ехидно потирая ладони без перчаток:       — И его больше никто не встречал на Сомилле? Ха-ха, в душу раненный. Просидел и прохныкал под звуки дождя до вечера — и оставил меня в безопасности навсегда.       — Нас, если уж мне жить дольше трёх дней.       — "Нас"?… Вероятно.       — Что-то не так? — Он механически подвинулся, уступил нагретое место Мартину, а он отдалился.       — Во-первых, шутки про "нас", о "нас", про всё "наше" превращаются в рокфор, с отнюдь не благородной плесенью. Во-вторых... Я читаю в твоём лице нежелание жить дальше.       — Правда?       — Актёрское перевоплощение — это не про меня. И не про тебя, как угодно.       — Жду заслуженной кары, — Луиза скрестила руки, с ухмылкой склонила пятнистую голову. Шпион нахмурился в ответ.       — Как бы не так, торопишься. Ты на виду, всегда успею выбрать тебе наказания. Сначала фотосессия, — открыл гардероб и достал несколько разноцветных ламп на штативах. — Одному неудобно воплощать всё, что задумал. Помоги.       Клон издевательски заснял его в момент переодевания в костюм, пояснил: "Ман-Ди и этого хватит передёрнуть". Истратил полторы катушки, слишком ценной для того, чтобы Мартин поправлял шевелюру под звуки затвора и зубовного скрежета клона, для бессмысленных стоп-кадров, поминутного брака. "Чем дело закончилось у де Лакло?" — спрашивал он между делом; "Я не открывал". И снова они вступили в негласную битву, на этот раз — у кого кислее выражение лица под освещением с разных углов.       — Не отразим ни в одной луже, — в таком духе расточал похвалы фотограф и оператор — Шпион расчехлил и видеокамеру; сегодня он был в ударе. Изгибался перед многослойным глазом, вздевал руки, переносил центр тяжести с ноги на ногу, сбрасывал пиджак с плеч и накидывал обратно. Расправил шлицы и приподнял его сзади, осенило Луизу, именно ради неё, для сигнала: ниже пояса на холодном свету вспыхнула сапфировая блестяшка. Клон не запечатлел это, поднял глаза – и Шпион вызывающе дёрнул бровью: "Сворачивай всё и прыгай на меня".       "Мне поставить её на стол?" — молча показал двойник.       "Выключи", — кивнул Спай. Грозно поджал губы, когда клон не послушался с первого раза, но удержал себя в руках, извлёк выгоду: чем дольше эта стриженая девка будет проявлять характер, тем дольше ублажит его против воли.       Она не впечатлена утешительным призом Шпиона, не обрадовалась прелюдии накануне инсценировки продолжения рода, прежде так желанной. Всё ещё позволяла себе грубости:       — А после всего покормишь меня? Оторвёшь от сердца несчастные ананасы в сиропе, одну банку из десятка?       — Ты не обедал? — "Нет, спешил рассказать о Ман-Ди!" — Ах, боже. Угостишься моим каменным членом.       На месте отчаянного возгласа "Прекрати!" Шпион различал "Прекрати медлить". Его распалял скулёж от ударов пятками, зажимов талии бёдрами как в тиски, затёкших от меховых наручников плеч. Шпион куражился — и он же гордо заключал: "Какого ты низкого мнения о себе!", и ужасался тем, что Луиза — его идентичный дуплет, что "не выдавил из себя по капле раба". Вялая забастовка — не ущемлённой личности, а банально живого существа, отказ от провизии и барного ассортимента, от улыбок перед назойливым объективом — это ничто.       "Почему ты видишь во мне неполноценного человека, даже не пытаешься заглянуть глубже – в себя же?!"       "Шутка-рокфор. Молчи и обслуживай меня".       Клон не блещет личным достоинством; это бесполезно. Его самоуважение фальшиво. Потому-то попрощался с детством в нижней роли и с полузнакомым парнем... Есть что переосмыслить, когда двойник исчезнет долой с глаз.       При виде страданий Луизы, обритой как проститутка 45-го года, почти что нимфетки, проклюнулось даже любовное чувство к потаскухе, не равное плотскому. Окрепло намерение ухаживать за ней, голубить, подносить печёный картофель, бифштексы и кофе на подносе — на оливках его прелестная наложница, его бриллиант не проживёт при подобных нагрузках денно и нощно. Но — нет! С большой осторожностью надо подводить милую Луизу к этому, иначе откажется от фаллического леденца на сон грядущий.       Шпион понукал ей, дразнился малышкой и, обезличивая её уязвимую натуру, снайперским "предметом" — опасался лишь того, что непрестанно унижаемый близнец занесёт нож над спиной, выгнутой в коленно-локтевой.       — Испытаем твою выдержку, трепло! — задыхался Мартин носом в подушках, саркастично фыркал, когда Луиза меняла онемевшие руки на его члене. — Уступает оргазм всем, благородная сучка! А что насчёт себя самого?!..       Его рабыня виновата была одним тем, что оба не умели вовремя доходить до пика. Объект всеобщего вожделения сам долго заводился, вспыхивал и остывал. Несколько человек достигали искомого и убирались, мужчины и женщины, и Шпион истощался к мигу своей кульминации, не у многих доставало терпения, времени и сил сопровождать его от начала и до конца. Не хватило и безрассудного клона.       "Когда ты уже кончишь?!" — бросил он и свалился, протянув немощные руки вдоль тела. Мартин повернулся к нему:       — Капитулируешь, лапочка?.. Я придержу тебе сигарету, ты заслужил.       Луиза молча и оцепенело отдышалась, прежде чем заговорить.       — Издеваешься? — Не услышала ответа, Шпион лежал и расслаблялся вместе с ней. — Взгляни правде в глаза: поэтому ты не стремишься к моногамии, к тому, чтобы тебе делал приятно бессменный партнёр.       — И что?       — Ты собираешься решать эту проблему? – "Не спешу". — Тогда не хнычь. От ужасных ночей тебе по гроб жизни не уйти…       Пауза. Шпион не торопился щёлкать зажигалкой.       — Ман-Ди не поставил бы в вину мои недостатки. Выложился бы на двести процентов и не сдался, пока я не созрею. Он всё для меня делает и не пререкается!       — И когда ты уломаешь его на минет? — И закричал в лицо разозлённому двойнику: — За техникой Ман-Ди и его жёсткими руками добро пожаловать к Ман-Ди. А, ты его уже смертельно обидел и оттолкнул. Ха-ха, гнался, дескать, за ветром, неотёсанная балда.       — Я не отпущу тебя до окончания, — прошипел тот; наклонился до носа и пощекотал кудрями его виски. — Если не встанешь и не продолжишь, я тебе между ног пизду вырежу, — "Пож…" — которую не придётся смазывать. Или я с ума сойду.       — Пожалуйста. — Луиза, он был уверен, смирилась с неизбежной участью. — Утопи всё в крови и попробуй оправдать перед капитаном. Твоим ненаглядным капитаном.       — Слишком много болтаешь… — Планы резко переменились.       Ослабленной Луизе подложили подушку под плечи, свесили голову с кровати — и закупорили глотку как пробкой бутылочное горлышко. Задвинули туда до основания, расправили толчками. Нижний ряд зубов причесал Шпиону лобковые волосы. Согнутые колени у подбородка её близнеца, он прижал непоседливые руки к одеялу, ещё уменьшил угол захода. В горле, дрожащем, бездонном, вечно сыром и жарком, глухом к длинным предметам, клокотало и хлюпало, и Шпион скалился: "Что ты сказал? М? Не договорил?!" Мартин давил до победного; с позором отправлял доппельгангера в ад, откуда он был изгнан медиком, и снаряжал детей с ним в добрый путь.       "От Убера ушёл, а от меня не уйдёшь!" — Жажда безграничной власти переполняла его. Ковёр собирался складками, где Шпион упирался босыми ногами, и растирал их. Челюсть заело на оптимальный градус; бочком поместился бы второй член, чуть скромнее по диаметру. Луиза уже не пыталась откашляться, не сопротивлялась, не хватала воздух. Шпион, наконец удовлетворённый обществом своей одушевлённой половины, порыкивал в полном восторге, смеялся, забывал о здоровье и ничтожном мнении двойника на сей счёт – незабываемые ощущения.       Он дробно постучался к медику, едва держась на ногах. Ладони ещё дрожали, обессиленные, и заправляли чёрные петельки под балаклаву. Не причесался, отложил водные процедуры и уборку, — решил уведомить Людвига обо всём до утра, до всеобщей сирены.       "Что случилось?" — Немец открыл ему, с торчащим хохолком, в распахнутом халате, в котором спал.       — Извини, что беспокою. — "Что?" — Клон мёртв.       Людвиг вернулся в кабинет, оглянулся; застрял в беглых раздумьях. "Ты уферен? Ефо не спасти?"       — Я наигрался. Кхм, мы оба. И я не знаю, нужны ли какие-то врачебные операции перед тем, как закопать его.       — Хочешь сейчас его похоронить?       — Тем быстрее, тем лучше. Или ты разберёшь тело на запчасти.       — Что у вас произошло?.. — Людвиг пригласил его внутрь на время, пока собирал инструменты. — Много повреждений получил? — "Скорее, моральных". — Честно говоря, сомневаюсь, что органы курильщика способны кого-то воскресить. Посмотрим трезво на это. — "Да…" — Или это форма твоего деятельного раскаяния? — Они на цыпочках пошагали в шпионскую обитель.       — Только за то, что потревожил среди ночи. Не чувствую никакой вины.       "М-мать ч-честная", — и собрался. Напомнил себе о врачебной беспристрастности и хладнокровии.       — Мне выпал шанс оценить собственный характер, убеждения и образ мыслей со стороны — и я приношу извинения перед тобой и всей командой, я поистине невыносим. — Шпион закурил снова, понаблюдал, как медик осматривал глаза, губы, бледно-красные чёрточки от плети, ожоги от сигарет, небольшие синяки на лице.       — Может быть, ты знаешь и причину смерти?       — Удушье.       — Чем?.. — Людвиг не обнаружил следов от пальцев или верёвки на шее. Исходя из позы трупа, посчитал мазок из ротовой полости избыточным делом.       — Тебе ещё расти и расти до всех тонкостей интимной жизни, — Шпион держал обе руки перед собой, складывая по-разному не в силах оторвать от груди; неосознанно защищался.       — Вообще-то нет. — Он поправил очки, отвлёкся от экспертизы. — У моей профессии мало общего с криминалистикой, но... Нас однажды привели на место преступления, в дом молодой пары. Мужчину обвиняли в изнасиловании, которое повлекло летальный исход — и его девушка лежала точно так же…       — Причём здесь именно вы?       — И в рамках общей практики, и для изучения… собственно предмета нашей специальности.       — Вагины, — Шпион затянулся.       — Секс, если так посудить, очень травмоопасный досуг… — Он замолчал и вернулся к осмотру. Произнёс наконец, выдернул Шпиона из лап смутной тревоги: — Не заподозри меня в недоверчивости, но как я могу быть уверен…?       — Что я не клон? Пожалуй, лишь на словах. — Смахнул с губ лохмотья изжёванного фильтра.       — Он покусился на тайники? — посмеялся Людвиг, не обратил внимания на шорохи у гардероба и стола.       — Не только... Но вы меня не бойтесь.       — Это другое?       — Вы все неповторимы и одинаково мне дороги. — "Но кто-то дороже…" — в голове разделся и покрасовался мышцами мистер Джейн, капитан. Спай качнул головой и шепнул: — И я ни за что на свете не посмею затрахать вас до смерти.       Медик еле слышно охнул, собрался завернуть Луизу в простыню и вынести. "Минуточку!" — и Спай сделал посмертный снимок, и ещё один, и третий с иного ракурса.              "Ты виноват был лишь тем, что хотелось мне кончить", — вздыхал Шпион над могилой в лесу за территорией СИН. Их не застали в коридоре, у сарая, на тропинке у единственных ворот. Они сообща искали подходящее место, рылись в полумраке, засыпали труп землёй, стряхивали её с дёрна для полной конспирации — и оба застыли у двухметрового бугра, опершись на лопаты. Осиротевший Мартин не давал себя приобнять, думал о произошедшем; уделил минутку-две резке балисонгом по дереву у изголовья могилы. "Espion, chair de chair, son reflet".       Вспоминал, как упал рядом, измождённый, выжатый досуха и вспотевший как мышь, счастливый. Твёрдо знал без проверки, что Луиза не дышит, — но словно чувствовал её взгляд на себе. Её безобразная лысая голова была запрокинута, веки сомкнуты, кожа зловеще синела под лампами. Шпиона тогда захолонуло горькое сожаление, не скорбь. Так нелепо израсходовал неисчерпаемый ресурс полового азарта, живой и почти безусловной взаимности… Отпали лукавые фантазии о дополнительной щели в промежности. Он полчаса курил у трупа, протянутого поперёк кровати, и не мог коснуться его, затащить на скомканное одеяло целиком. Его пронизывал страх — и осознание: надо признаться в содеянном, себе в первую очередь.       Загудела сирена, наёмники сшиблись на Хайтавере. Ман-Ди выспался и удостоил КРС своим присутствием на третьем раунде, взялся в одиночку исправлять их общую статистику – но недолго. Шпион угодил в подзорную трубу его винтовки, а к нему появились свежие и безотлагательные вопросы.       — Кого хоронили? — Он выследил и поймал Шпиона за плечи, затаился у ящиков базы красных. Спай нескоро обрёл дар речи.       — Ты когда успел?..       — Под утро, таскался у вашей базы. Бр-р-р, по самóй могиле прошёлся, пока не сообразил… — "Ну, и?!" — Что за Шпиона вы там закопали? Я так перенервничал… — Шпион закатил глаза:       — Не сомневаюсь. Ты так испугался, что по-французски читать научился? — Снайпер перекричал взрывы союзных ракет:       — Я списал, а наш Спай перевёл за завтраком. Я повторяю вопрос! Скажи!       — Гр-р-р. Вот этот! — Он достал из внутреннего кармана две фотографии Луизы в её наиболее жутком виде. Пока снайпер с широко раскрытыми глазами, выражаясь одними звуками, рассматривал их, Спай шелестел: — Скажи спасибо, я проявлял их, превозмогая зверскую усталость. Как бы я вышел на работу без Крицкрига, не представляю.       — Это… Тот зарытый шпион? — "А ты догадливый". — Откуда…       — Откуда и я, из Сент-Этьена. И по сути, он возвращён туда, куда ему судьбой была назначена дорога, не печалься о нём.       — Что ты с ним сделал, сатана? — И Шпион улыбнулся, в коротких и непристойных выражениях всё объяснил. "Теперь живи с этим", — щёлкнул по длинному носу и скрылся в невидимости. Ман-Ди отнял руку от шляпы.       — Наглухо отбитый, наглухо… — Помолчал, оглянулся, перевесился через бортик. Свистнул: "И всё равно я люблю его".