Doppelganger in the room

Нетронутость богов, бесконечная непорочность всегда манила демонов грязных, голодных, пошлых и ужасно развратных. Они клокочут, бушуют, клацают своими зубами, но не получают ни кусочка девственной плоти, могут лишь смотреть и желать, смотреть и ненавидеть.       Сегодня тот день, что чётко врезался в память, затмил весь разум и остался внутри, тот день, в который небожитель впервые почувствовал ненависть в полной красе этого чувства. Сегодня белая непорочность была осквернена, разорвана и съедена, под сладкие причмокивания демона. Юджин был доволен собой, он был доволен Гавусом.

***

      Рутинные дела. Абсолютное спокойствие в уединенном в лесу домишке, пошкрябанном местами, с подтекающей крышей во время дождя, заросшим садом позади и безумно скрипучими половицами. Кстати о скрипе, дети неожиданно притихли, больше не шуршали, не шушукались, не гоготали и не бегали, а пол под ними не взвизгивал своим трухлявым стоном. Тишина. В некой степени это напрягало небожителя, ведь наученный отцовским опытом, он считал, что если дети притихли — значит они что-то натворили или же с ними что-то случилось! Так всегда, без исключений! Не оставалось ничего кроме обыска дома на наличие хаоса, пожара, потопа, взрыва и прочих экстремальных ситуаций, которые чудесным образом могли бы произойти в этом доме. Быть честным, Гавус уже не удивлялся детским выходкам, после того, как в один раз близнецы открыли невнятный портал в полу, как оттуда им прокричали: «А ну-ка закрыли портал, малолетние хулиганы!». Тогда даже Юджин неловко прикусил язык, но после не сдержался и расхохотался, обливаясь слезами смеха, попутно прокатываясь по полу и держась за живот, дабы не надорваться.       Вот небожитель обошёл дом вдоль и поперёк, но дети отсутствовали, словно и не было их вовсе. Нет, это не дело! Он должен скорее найти близнецов и провести им профилактическую беседу о том, что те должны предупреждать своих отцов, если вдруг покидают дом, хотя можно обойтись и без Юджина в этом разговоре, один фиг он всё забудет через пару минут, не зря же небожитель каждый раз обклеивает дом записками с напоминаниями для старенького демона.       — Либертий? Луцилла? — Гавус вновь пытается окликнуть детей, что растворились в пространстве дома. Внутри ерзает ощущение словно дети рядом, смотрят из своих укрытий на то, как отец скачет из угла в угол в попытках найти их, и приговаривают: «Ах, глупый папа, не может найти нас~». Он кличет снова и снова, но ответом ему служит всепоглощающая тишина, даже половицы, ни в единой части дома, не скрипят. Тишина. Придётся прийти к тому, что меньше всего хотелось небожителю, а это — связываться с Юджином. Тот вновь обхохочет всю ситуацию, самого Гавуса, но поможет, всегда помогал. Этот раз не будет исключением, верно?— Юджин!       Демон, наверняка, сидит в своей комнате, по крайней мере Хранитель не видел того, чтобы этот безумец куда-то уходил, да и в целом, если Юджин собирается выйти из дома, то поставит на уши всю округу, распугает всех животных и надоест всем домочадцам, дабы все точно знали, что благороднейший из демонов идёт собирать медовые плоды у реки, драться с речными крабами и проигрывать им со счётом 0/10, отдыхать и наслаждаться природой. Абсурд, верно? Вот и Гавус думает тоже самое, лишь завидев довольную мордашку, каждый раз, когда происходит подобное.       Босые ноги звонко шлёпают по стареньким ступеням в этой полой тишине, мужчина поднимается и не слышит ничего, чтобы свидетельствовало о том, что демон действительно находится в своей комнате, то что действительно кто-то есть в этом доме, кроме самого Гавуса! В кишках заползала тревожность, а губы нервно поджаты, в воздухе стоит это ужасное напряжение, отдающеся импульсами по пояснице до самого атланта, вибрируя между аксисом. Пальцы смыкаются на дверной ручке, прокручивают и дверь широко распахивается. Глаза привыкают к темноте медленно, образуя мутные силуэты по всей комнате, пока взгляд не утыкается в знакомую спину, что стоит возле зашторенного окна.       — Юджин, дети пропали, я не могу найти их. — небожитель складывает руки на груди, недоволен, когда собедник не оборачивается, молчит, словно игнорирует. — Ты знаешь куда они ушли? Они тебе сказали?       — Ага, детки захотели обозреть соседнюю деревню, увидеть как же люди готовятся к фестивалю, раз не обладают магическими способностями, с которыми работа проходит в разы легче. — звук неправильно отражается в комнате, так думает Гавус, словно Юджин стоит позади, словно его слова впитываются в смуглую спину и проникают глубже, как яд от отравленной стрелы. — Пото-ом и на фестиваль попросятся...       В моменте Гавус с неким облегчением выдохнул, прикрывая глаза, но звук захлопнувшейся двери, выбил из собственного равновесия. Небожитель оборачивается и видит ту самую хитрую мордашку, что стоит уперевшись лопатками в дверь. Что происходит? Очередной розыгрыш? Находиться в комнате с одним Юджином некомфортно, а когда их целых ДВА, становится непривычно тревожно и странно, кажется будто сердце участило биение где-то под подъязычной костью, отдаваясь громом в мозговом отделе черепа.       — Интересно тебе, да? Я прихватил из тюрьмы не только самого себя, но и одну из вещиц, которую давненько сконструировал. Неотличимые близнецы! — демон облизывается, прикладывая коготок к собственным губам, наигрывая излишне деловой вид. — Правда, использовать эту разработку у меня вышло лишь пару раз, не считая тот побег от Конрада. Столько сил, практически, в пустую. Вот что такое настоящее расточительство!       Гавус вновь оборачивается, но так грубо сталкивается с грудью двойника позади себя, который бесшумно приблизился под деловой монолог «владельца», что божество непроизвольно ахает и отшатывается в противоположную сторону, где его под руку подлавливает Юджин, так лукаво улыбается, глядя своими краснючими глазами, в которых плясали весёлые искры демонят, разлетаясь по всей комнате, освещая её.       — Что ты задумал, Юджин? Что это ещё за выходки? — тот хмурится и пару раз дёргается, безнадежно понимая, что держат его излишне сильно. — Прекращай это немедленно.       Демон лишь тихонько хмыкает и тянется к чужой шее, придавливая когтями пушистую меховину на чужой одежде. Его клыки мутно поблескивают, потираются о темную кожу перед тем как прикусить, та сминается меж зубов и игриво перетирается. Он улыбается, чувствуя бешенный пульс собственным языком. Кусает несильно, зализывает необразовавшиеся ранки, а после вновь кусает, оставляя мокрые слюнявые участки по всей шее, не забывая лизнуть выступающий кадык.       Нет, это непозволительно! Да как он смеет прикасаться подобным образом к чистейшему сосуду? Хранитель хмурится пуще прежнего, лягает ногой ненасытного клеща, что вгрызся, как паразит, и пытается высвободиться из этих неуклюжих пыток и розыгрышей. Лицо неестественно сменяется на оскаленное и нервное, а вся ситуация вызывает отвращение своей чрезмерной пошлостью и грешностью. Правда, попытки высвободится из целых двух пар рук изначально обречены на неудачу. Двойник сжимает сильно, как и оригинал, улыбается точно так же, словно у небожителя двоится в глазах. Голос хрипло рычит над ухом, опаляя горячим дыханием, будто сама адская бездна распыляется своим магматическим жаром.       — Гавус, ты знаешь, что девственность, подобна сыру? Она порождает червей, которые разъедают её, она гибнет, пожирая сама себя... Почему вы стремитесь к этой предписанной кем-то чистоте, что не является таковой? Такие невинные и справедливые, ваши белоснежные одеяния столь пошлы, вышиты золотом, украшены перьями, но и в этом вы видите свою благодетель. Храните себя для высшей цели и погибаете, так и не достигнув истинного удовольствия и блаженства. Вы так глупы и непорочны... и это так манит.       — Твои выходки зашли слишком далеко, демон. Отпусти меня! — мужчина вновь содрогнулся, но уже не от попыток дёрнуться, а от по-настоящему сильного укуса. Укуса, в котором клыки разрывают кожу и плоть, зарываясь глубоко в пульсирующее мясо. — Кха-а... Юджин! Я ненавижу то, что ты делаешь со мной... Ненавижу...       Безумец коварно улыбается, не спеша облизывает окровавленные зубы, пялясь в чужие разноцветные глаза, чьи зрачки лихорадочно сужались и расширялись то ли от испуга, то ли от всей несправедливости происходящего, а после демонюга вновь тихо хихикает, прикусывая свой язык, дурачась.       — А тебе идёт! Почему же я не сделал подобного раньше?... — помедлив, тот вновь припал к чужой шее, на этот раз зализывая рану, что стекала и пачкала белоснежный ворот одежд божества. — Ах, немного запачкался, голубок, такое небрежное отношение к одежде... Как ты мог? Я думал, что все небожители выучены одеваться с иголочки и следить, дабы их сияющие вещи не были запачканы!       Издевается в своей шутливой манере и вновь смеётся, спускаясь когтистыми пальцами ниже и ниже, проводя по всем мягким выступающим местам на чужом теле. Одно дело видеть мягкую пышную грудь, скрываемую увесистым медальоном, тонкую смуглую талию, выглядывающую из таких пошлых разрезов! А другое, опробовать всё собственными руками и губами. Демон любопытно принюхивается к матовой коже, пахнет... вкусно! Чем-то напоминает запах солнца и что-то магическое, такое осязаемое и тёплое... Напоминает пыльцу с волшебных белых цветков, что Юджин встречал лишь раз в жизни, но и то, еле унёс ноги из волшебного леса, когда его гнала хранительница снов Лиллия, хоть и боялась она его в разы сильнее, чем он её. Тогда он чуть не лишился собственной шкурки, как сошедший на азакана, но это совсем другая история!       — Прекрати! Остановись, слышишь? — божество нервно дышит, а живот дрожит, испытывая неясные и странные чувства, схожие на щекотку и некое возбуждение. Это первый раз, когда мужчина действительно смущён, возбуждён и ошарашен тем, что вытворяет его... А кто вообще Юджин для него?Коллега по взращиванию детей? Господи, какой же бред. Может быть, они просто друзья? Тогда, почему каждый взгляд в красные глаза вызывает дрожь во всём теле, растекающуюся теплой водой по всем тканям и сосудам внутри? Почему случайные касания друг друга пальцами заставляют молчаливо краснеть, а по ночам прижиматься губами к подушечкам пальцев, вспоминая прохладную кожу Юджина? Почему его присутствие рядом заставляет совершать глупости, оплошности, ошибки, которые бы Гавус никогда не совершил бы в здравом уме? Почему сейчас он испытывает тепло невнятных чувств в животе и груди, которые с каждым жестом изверга, отзываются звонкой трелью всё громче и громче, подкашивая крепкие ноги. Почему?       Мысли обрываются звонким стоном, не дав осмыслить ответ. Божество растеряно опускает взгляд, не осознавая, что стон принадлежал ему самому. Тот смущается ещё больше, видя как душегуб кусил его за бок со всей своей довольной личиной. Улыбается и любуется неожиданной новой эмоцией божества, запоминает то, что он, действительно, никогда не забудет.       — Запретный плод сладок, но целое дерево... А, собственно райское «дерево» у меня уже имеется. — вновь усмехается, ни секунды без привычной гримасы превосходства, гордыни, хитрости и такой грешности, от которой сам демон закусывает губу, испытывая толику оргазма. — Гавус...       Да что этот демон себе позволяет? Порочит тело и разум, оскверняет душу грехом, а мысли концентрируются лишь на новых ощущениях и чувствах. Собственное дыхание кажется чем-то чужим, тяжелым и горячим, словно после долгой битвы с нечистью запыхался, но это не было чем-то плохим, это было... приятно. Прикосновения к своей коже будоражили, переворачивали мир кверх ногами и обратно, казалось даже, что внутри всё плавится, не в силах держать новую температуру тела. Божество и правда выглядело растеряно, но так мило с этим глупым первобытным возбуждением, которое тот никогда не испытывал. Смотрит своими глазами на то, как его лапают когтистые ладони, местами царапают, щупают, сжимают и хлопают. Без слов понятно, что нравится. Хватка пар рук давно ослабла, Гавуса никто не удерживал, он остался там добровольно, хоть сам это и не понимал, а когда осознание всё-таки пришло в его светлую голову, он был уже совершенно голый на старенькой кровати, срывая свой голос в сумбурных стонах. Кровать, что терпела вес целых ТРЁХ тел, глухо хрустела своими досками. Ах, если бы выдавали медали для мебели за их героизм и отвагу, то миллионы кроватей были награждены данным знаменем!       Мужчина вскрикивает, жмурится, цепляясь пальцами за чужие тёмные волосы, запутывась в них окончательно, мычит и всхлипывает, когда темп внутри него ускоряется пуще прежнего. Всего становится мало: воздуха, чувств, поцелуев, его самого. Так тесно между двумя демонами, чьи руки повсюду — на бедрах, талии, шее, груди, в мокром рту небожителя, в волосах, оттягивая голову назад, заставляя стонать громче и сбивчивее. Будто не осталось былой гордости и уважения, будто он окончательно распрощался со своей прошлой жизнью, впуская внутрь себя свою новую жизнь и наконец принимая её, принимая то, что Юджин не коллега, не друг, а нечто более важное и ценное. Он — часть его новобретённой и любимой семьи и он полюбил его так, как никогда не мог прежде, будто все потаённые чувства были вскрыты, как сундук Пандоры, и выплеснуты вместе со слезами, что ручейками стекают из глаз. Их убирают острыми коготками, зацеловывая каждую мокрую щёку Хранителя.       — Всё хорошо, Гавус...       Небожителю тяжело, больно и приятно одновременно. Бурная смесь чувств кипит и льётся из краёв, сводит с ума прежде холодный расчётливый разум, что ныне предстал в разбитом, неопытном, похотливом виде, которое зациклилось лишь на двух членах внутри собственного тела. С каждым толчком менее больно, наступает истинное удовольствие, захлестывающее с головой без шанса выбраться прежним, и только тогда Гавус полностью соглашается с демоном. Он многое потерял, чётко следуя законам богов, но с появлением Юджина в своей жизни, отрешения от собственной расы, встречи с маленькими близнецами, он приобрёл в разы больше, чем когда-либо имел.       Демон целует грязно, развязно, постоянно пытается укусить или залезть языком, дабы огладить ровные ряды зубов. Божество сопротивлялось, кусалось и мычало невольно, но сдалось под напором, впуская чужой язык в свой рот. Сдался и подвергся ужасному греху, что поглотило полностью, запятнав чистую душу. Он возненавидел безумца всем сердцем, но полюбил ещё больше, больше чем он мог представить.       Поцелуи, поглаживания и шлепки круговертью сменяют друг друга, доводя мужчин до грани, точки полного разрушения в этом обжигающем удовольствии. Гавус, как слепой котёнок, жался неопытно, сомневаясь, что он делает хоть что-то правильно в своём положении. Он пытался подмахивать бедрами, старался сжимать две плоти в своём нутре, оттого и сам становился в разы уязвимее, ещё больше чувствительным. Раз за разом демоны наставляли его, учили правильно целоваться, двигаться с ними в такт, а когда ученик достиг собственного предела, то учителя сорвались и друг за другом излились, заполнив божественный сосуд до краёв своей нечистивой, грешной спермой.       — Юджин... Это так...       — Прекрасно, правда? Ты чувствуешь тоже самое, что и я, Гавус? Чувствуешь, ведь?       — Теперь... всё изменилось. Я изменился.       Демон обнимает его, прижимает к своей груди, словно оберегает от возможных болезненных последствий. Комната заметно опустела, лишаясь двойника, пока пара тихо перешептывается меж собой, размениваясь мягкими поцелуями в щеки и лоб. Кажется, что что-то внутри них сломалось, сломались их принципы, что остались от прошлых жизненных правил, на месте старого пришло новое, мягкое и волнующее. Так чувствуется настоящая любовь? Юджин не чувствовал такого, хоть и был героем - любовником, что мог ухлёстывать за разными демонами, но то, что он держал в руках, имело наивысшую степень важности.       — Хей, Голубь, не засыпай... — демон тихонько смеётся и оглаживает рисунки на темных щеках, разглядывая белые реснички, что так мило дрожали в дрёме. Нет, боги и демоны не нуждаются во сне, еде, воде, но почему-то тело заволокло сладкой негой, словно на руках и ногах железные колодки, а на шее цепь. Так странно. Тот и сам уже зевает, поджимая к себе мужчину и укрывая их обоих одеялом, потирается своим носом лениво и закрывает глаза. — Я думал, что мои чувства невзаимны...       — Я люблю тебя, Гавус... Спи спокойно.