Let's practice!

      Шарль летит, перепрыгивая по три ступени разом, пробуксовывая на поворотах и явно теряя скорость и равновесие из-за болтающегося на одном плече школьного рюкзака, который срывает его с заданной траектории. Он опаздывает уже на недопустимое для их строгого преподавателя время и теряет еще несколько драгоценных секунд у дверей кабинета, чтобы отдышаться после забега на третий этаж, пригладить извечно торчащие в разные стороны волосы, придав себе чуть более опрятный вид, и одернуть толстовку, из-под которой жалко выглядывает измятый воротничок белой школьной рубашки. — Мистер Вольфф, извинитезаопозданиеможновойти? — без пауз выпаливает Шарль, дергая дверь кабинета на себя с такой силой, что чуть не отлетает вместе с ней в стену.       Преподаватель, до этого разглагольствовавший наверняка о чем-то безумно важном, поворачивает голову на опоздавшего ученика, строго глядя на него поверх очков, но все же кивает: — Заходите, Шарль. У меня важное объявление, поэтому мы вынуждены были ждать всех. Вы, как я понимаю, последний.       Шарль ежится под взглядом учителя, но все же не может не отметить, что Тото больше посмеивается над ним, нежели корит за его косяк, поэтому Леклер почти бесшумно, по стеночке, пробирается на последнюю парту и падает на место рядом с Максом, быстро жмет ему руку и приваливается к чужому плечу, пытаясь отдышаться, а заодно и готовясь слушать то самое «объявление». Ферстаппен — его лучший друг, не в пример Шарлю выглядит, как всегда, строго и опрятно, но где вы видели такого франта и без веселого-товарища раздолбая под боком. — Итак, теперь перейдем к делу. — Тото фривольно присаживается на угол собственного стола и снимает очки, откладывая их себе за спину, — Вы — выпускной класс, на носу у вас экзамены, и делать из вас подопытных кроликов — не самая лучшая идея, однако, наше высшее руководство решило иначе. В течение первого семестра основы мат.анализа и прикладную математику вести у вас буду не я, — в классе нарастает недовольный гул, а Макс показательно роняет голову на сложенные на парте руки и тихо скулит, — Тише-тише. — Тото успокаивающе поднимает руки, призывая учеников к тишине. — Вы всегда сможете обратиться ко мне за помощью, и мы все равно будем видеться с вами на начертательной геометрии и во время организационных мероприятий. К тому же, если ваши результаты не будут вас удовлетворять, в любое время мы сможем организовать с вами дополнительные консультации.       В классе вновь поднимается легкий шум, свидетельствующий о том, что ученики явно не обрадовались перспективе еще и дополнительно сидеть в школе после основных занятий лишь потому, что кому-то взбрело в голову заменить им преподавателя в последний год обучения. Макс как-то совсем увядает — ему сдавать эту гребанную математику, а такого замечательного учителя, как Тото Вольфф необходимо было еще поискать. Ферстаппен до этого-то умудрялся заваливать преподавателя вопросами и выпрашивал себе дополнительные задания для практики, а теперь им ставят какого-то молодого и вряд ли настолько компетентного, как Тото, учителя, который только выпустился из института, и который будет заниматься с их классом всем, чем угодно, кроме столь необходимого профильного предмета.       Пару минут Вольфф дает своим ученикам, чтобы выплеснуть возмущения, однако не успевает он вновь призвать класс к восстановлению тишины, как в дверь стучат, и в проеме показывается светлая растрепанная голова молодого незнакомого мужчины. Класс затихает мгновенно, заинтересованно пялясь на нового человека. Тото улыбается, мягко поднимаясь со своего стола и жестом приглашает мужчину войти. — Ребята, прошу знакомиться — Себастьян Феттель — ваш новый преподаватель.       Макс смотрит на учителя с некоторым скептицизмом, пока тот здоровается с классом, жмет Вольффу руку и начинает распинаться о том, ради какой великой цели его прислали сюда, как они обязательно подружится, и какие инновационные способы и методы обучения он планирует применять на практике. Ферстаппен закатывает глаза, откидываясь на спинку стула и недовольно складывая руки на груди, и только теперь замечает, что все время с момента появления в классе Феттеля, Шарль слушает его с глуповато приоткрытым ртом и абсолютно пустым, но цепким взглядом буквально испепеляет нового учителя. — Эй, ты чего? — тихо шипит Макс, пихая Шарля в бок локтем, однако никакого эффекта это не приносит. — Шарль! — второй тычок приходится ровно под ребра Леклеру, отчего он, наконец, выпадает из прострации и переводит ошалелый взгляд на Ферстаппена. Ну, зато, хоть рот закрыл. — Ты чего завис?       Шарль заторможенно моргает, шумно сглатывает слюну, а затем еле слышно, полузадушенно шелестит: — Я… я, кажется, ну, того… влюбился.       И в этот момент Макс понимает, что выпускной год будет намного сложнее, чем он даже мог предположить.       После с горем пополам пережитого дня, наполненного внезапным отсутствием постоянной болтовни Шарля под ухом, парни, все так же молча пешком плетутся в сторону дома. Макс откровенно озадачен. Как Леклер так быстро понял, что чувствует к этому математику нечто, выходящее за рамки человеческой симпатии? Что его так зацепило в этом Феттеле? Да, учитель был молод и, насколько Макс сам мог судить, весьма симпатичен, однако этот факт все равно не мог объяснить, какие именно проводки замкнули в голове у Леклера, что он так скоропостижно пришел к такому серьезному выводу. Влюбиться в учителя, тем более в того, которого видишь в первый раз, что может быть глупее?!       Однако плетущийся позади Шарль, низко повесивший голову и сказавший за весь день едва ли десять связанных по смыслу слов, служил явным подтверждением того, что все логические выводы и доводы Ферстаппена могут смело отправляться в урну. Человек влюбился — факт. Факт хоть и неприятный, но на данный момент времени — окончательный и бесповоротный. Тут уж ничего не попишешь, как ни старайся.       Оставалось лишь надеяться на то, что внезапная симпатия испарится так же быстро, как и появилась, однако, насколько Максу было известно, сам Шарль редко отступал от любых идей, пришедших ему в голову, и особенно это касалось того, что включало в себя любые межличностные отношения с людьми. Пылать чувствами — причем хоть позитивными, хоть негативными, Леклер мог очень долго, пока жизнь не доказывала ему, что, вероятно, где-то он был не прав, и тогда уже хандра и обостренное чувство несправедливости могли месяцами пожирать Шарля, вгоняя его в такую беспросветную удушающую тоску, что Максу каждый раз хотелось волосы на себе рвать, гадая, как помочь другу.       Из трясины невзаимной любви Ферстаппену приходилось вытаскивать Шарля уже не раз, и всегда это была знатная эпопея, выливавшаяся в долгую, кропотливую и энергозатратную работу, от которой Макс, как ни старался, добровольно отказаться никогда не мог. Бросить Шарля в таком состоянии означало бы потерять его навсегда, а к этому Макс готов не был, да и не будет, видимо, никогда — все-таки, не один только Леклер иногда не мог совладать со своими противоречивыми чувствами.       Проводив Шарля до дома, Макс подумывал было, как всегда, предложить другу вместе завалиться к нему, сделать уроки, а потом поиграть в приставку или найти себе еще какое-нибудь развлечение, согласно возрасту, но глядя на то, как Леклер дрейфует в своей голове на волнах невысказанных мыслей и переживаний, Макс решил оставить его до поры до времени в одиночестве, не тратя понапрасну силы и не пытаясь насильно пробиться сквозь чужую защитную скорлупу, поэтому он лишь неловко махнул Шарлю на прощание и лениво поплелся к себе.       Шарль же, несколько растерянно посмотрел вслед удаляющемуся Максу, однако, не окликнул его, и вообще ничем не выдал своего внезапного выхода из пространных размышлений. Его все никак не отпускали те чувства, которые нахлынули вдруг с неистовой силой, стоило ему только посмотреть на их нового преподавателя. Все в нем было как будто бы доселе невиданным — как он улыбался учениками, как держался, осознавая временное отсутствие своего авторитета среди подростков, которые были не намного его младше, как он подавал материал, не разжевывая его, словно для несмышленых котят, но при этом сильно не умничая. Он давал новые методы решения, которым, по его словам, его научили в институте, и при этом был настолько светлым и солнечным, что казалось, полюбить его можно было только за это. Он не стеснялся отпускать легкие шуточки, подтрунивал сам над собой, и при этом при всем, Шарлю казалось, что за сегодняшний урок он понял материала больше, чем за весь предыдущий год с мистером Вольффом.       Особыми знаниями в математике Шарль, в отличие от Макса, никогда не блистал, однако круглым идиотом все же назвать себя не мог. Пару раз, конечно, он оставался на дополнительные часы у Тото после особенно провальных результатов зачетов, однако Вольфф не давил на него сверх меры, отмечая лишь то, что голова у Шарля работает, видимо, куда быстрее рук, и торопясь решить задачу, Леклер с чистой совестью пропускает добрую половину решения, после чего начинает путаться из-за нарушенной логики. А сегодня, слушая объяснения Себастьяна, Шарль чуть было добровольно не ломанулся к доске, однако вовремя спохватился, поняв, что рядом с Феттелем у него точно вся математика из головы выветрится. А позориться перед ним, да и заодно перед всем классом не хотелось.       Однако Шарль мог руку дать на отсечение, сказав, что даже тот мимолетный порыв, который он успел в себе подавить, не укрылся в итоге от внимательного взгляда Себастьяна, который выдержал некоторую паузу перед тем, как вызвать к доске Расселла, и Шарль кожей чувствовал то, как Феттель смотрел на него. В тот момент от переизбытка эмоций Шарль с чистой совестью был готов хлопнуться в обморок.       Ни шатко ни валко, но где-то через месяц учебный процесс, наконец, входит в свое привычное спокойное русло, Макс волей-неволей с головой зарывается в учебники мат.анализа, прикладной математики и начертательной геометрии, и довольно быстро выбивается в любимчики Феттеля, вместе с Джорджем Расселлом и Лэнсом Строллом; Шарль же на их фоне как-то автоматически замыливается, уменьшается и вскоре уже с чистой совестью позволяет себе сдать первый проверочный тест, что называется «на отвяжись». Нет, чувства Леклера никуда не делись и не ослабли ни на йоту, просто сосредотачиваться одновременно на том что говорит Себастьян и на том, как он это делает, у Шарля выходит откровенно плохо, поэтому для себя он избирает второй вариант для перевода фокуса внимания, а первый оставляет на самотек, прекрасно понимая, что для его дальнейшего поступления мат.анализ ему нужен — как собаке пятая нога, что все равно не спасает его от обеспокоенного взгляда учителя, когда приходит время получать свои заслуженные оценки за тест.       Макс, естественно, справляется с работой лучше всех и, сидя рядом с Шарлем, светится, как начищенный полиролью бок суперкара их преподавателя по искусству, но ровно до того момента, пока на парте не оказывается листок с работой Шарля — тот не набрал даже необходимый минимум для прохождения порога. Но Леклера этот факт интересует, кажется, в последнюю очередь, потому как Шарль просто отодвигает работу от себя и утыкается в телефон.       Мистер Феттель у доски уже вовсю распинается о том, какие хорошие результаты показал класс в общем, отмечает некоторые «почти идеальные» работы в частности, но заканчивает внезапно тем, что уровень знаний нескольких учеников вызвал у него неприятное удивление, после чего планомерно начинает расписывать на доске те задания, которые вызвали наибольшее количество трудностей у ребят. Кое-что Макс конспектирует и себе, тем более, учитывая тот факт, что для решения задач Себастьян приводит по нескольку альтернативных методов, позволяющих по-разному структурировать условия, но, в конечном итоге, все равно приходить к верному результату.       Когда звенит звонок, Себастьян с чистой совестью отпускает учеников, принимая во внимание тот факт, что его урок — последний в их сегодняшнем расписании. Шарль копается в своих вещах особенно долго, и к тому моменту, как он оказывается готов выходить, в классе не остается никого, кроме него самого, Макса и преподавателя. — Шарль, задержитесь, пожалуйста, на пару минут, — неожиданно просит Себастьян и присаживается обратно за учительский стол. — Вы, Макс, можете идти.       Ферстаппен несколько секунд мнется в дверях, смотрит на Леклера с немым вопросом в глазах, мол, ждать тебя или нет, и, получив отрицательное мотание головой, прощается с учителем и выходит, деликатно прикрывая за собой дверь. У Макса сегодня есть еще дополнительные занятия, поэтому торчать в школе неизвестно сколько времени он себе позволить не может. — Присаживайся, пожалуйста, — Феттель делает голос мягче, указывая ученику на первую парту перед собой и переходя на «ты». — Меня очень обеспокоили результаты твоего теста. У тебя остались вопросы по теме?       Шарль неловко плюхается за указанную ему парту и отрицательно качает головой. Отчего-то стыдно смотреть Себастьяну прямо в глаза. Тему он, вроде, неплохо понял, и у него было немало возможностей подготовиться к этому тесту, о котором, к тому же, было известно заранее. Макс, если бы он попросил, мог бы еще раз все ему объяснить, да и сам мистер Феттель в конце каждого урока всегда спрашивал, все ли его ученикам было понятно, или на каком-то моменте стоило остановиться подробнее. — Я просто не справился, — Шарль жмет плечами, опуская голову еще ниже и принимается разглядывать нарисованные на линолеуме узоры. — Если хочешь, мы можем разобрать еще подобные задачи, а потом ты перепишешь этот тест, но с другим вариантом. Идет? — Себастьян чуть наклоняет голову, словно пытается заглянуть Шарлю в глаза, и улыбается. — Или можем перенести наше занятие на другой день, если сегодня у тебя есть еще дела. — Какой резон вам сидеть тут со мной? Тест уже провален, оценка есть, — Шарль дуется еще больше и становится похож на обиженного ребенка, хотя внутри у него разрастается тепло от осознания того, что Себастьян готов потратить на него больше своего времени, чем на других учеников. — У меня нет цели портить тебе успеваемость, — Феттель поднимается из-за своего стола и подходит ближе, присаживаясь на край соседней парты. — Я здесь, чтобы научить вас, а не замучить математикой до смерти. Тем более, мистер Вольфф говорил мне о том, что углубленное изучение нашего предмета вам нужно не всем. Но это же не повод совсем ничего не делать!       Шарль резко вскидывает голову, смотря Себастьяну прямо в глаза. — Мистер Вольфф видел мою работу? — в голосе ученика звучит неподдельный ужас, и, хотя Себастьян не мог вспомнить, чтобы Тото метал громы и молнии в адрес результатов Леклера, он все равно спешит успокоить Шарля. — Видел, как и все другие работы. Ваша успеваемость — это, в том числе, отражение моих методов. Если вы показываете неудовлетворительные результаты — значит, я что-то делаю не так. Кроме того, мистер Вольфф был очень обеспокоен, а не разозлен, когда мы увидели, что ты справился не лучшим образом, — от Себастьяна веяло таким душевным теплом и заботой, что Шарль внезапно почувствовал себя виноватым перед ним за то, что так глупо мог его подставить, и одновременно с этим он буквально преисполнился желанием исправить свою работу, только чтобы мистер Вольфф больше не сомневался в методах их нового учителя. — А можно будет переписать этот тест прямо сегодня? — Шарль заглянул в чужие голубые глаза и чуть не задохнулся от того количества тепла, которое в них было. — Конечно, можно, — Феттель улыбнулся и пошел к доске. — Сначала я еще раз объясню тебе принципы решения задач по нашей теме, потом ты решишь пару заданий на доске, чтобы я мог сразу понять ход твоих мыслей, и после этого я уже дам тебе тест.       Шарль закивал головой и радостный полез в рюкзак за ручкой и тетрадью.       За этой математикой ученик и преподаватель просидели в школе до позднего вечера. Как и обещал, Себастьян позволил Шарлю переписать тест, и пока он был занят проверкой, Леклер получил уникальную возможность без зазрения совести пялиться на учителя, не боясь быть пойманным и затролленным кем-то из одноклассников. Мистер Феттель был действительно молод — вряд ли отметил даже свой тридцатилетний юбилей — и, по мнению Шарля — очень красив: светлые волосы чуть кудрявились, представляя собой творческий беспорядок, голубые глаза хранили в себе легкую, почти что детскую потаенную смешинку, а лицо, с правильными прямыми чертами, было особенно открытым благодаря живой и подвижной мимике. Во время проверки теста, Себастьян то и дело закусывал ручку, что-то корректировал, сдвигал слегка брови к переносице, и в этом сосредоточении на работе казался Шарлю еще более прекрасным, чем тогда, когда просто объяснял тему урока или даже шутил.       Леклеру было невероятно интересно узнать, как Себастьян себя вел за пределами школы. Из его уст Шарль был готов слушать про ненавистную математику сколько угодно, но не отказался бы понаблюдать за ним, пока он, например, готовит ужин, читает книгу или же просто послушать, как у него прошли выходные.       Так глубоко уйдя в свои мысли, Леклер даже не заметил, что Феттель поднял голову от его работы, отложил ручку и, подперев подбородок кулаком, сам почти в открытую любовался своим учеником. В окна класса мелко начал барабанить дождь, лампы на потолке издавали едва слышный гул, а в Себастьяне медленно умирало чувство такта и субординация, предписывающая поддержание отношений между учителем и учеником в строго фиксированных рамках. Если Шарль был настолько наивным, что полагал, будто Себастьян так глуп, что не видит дальше собственного носа, то он глубоко заблуждался. Еще при первом знакомстве с классом Феттель увидел этого невероятного мальчика на последней парте и тут же поймал себя на мысли, что познакомься они не в школе, а где-нибудь в клубе, куда Шарль наверняка частенько захаживал — Себастьян был уверен в этом на 100% — то мальчик уже бы давно оказался в его постели, и рассказывал бы Феттель ему не про математику, а про вещи куда более взрослые, но не менее интересные.       И все же сейчас не стоило особенно засиживаться. Времени уже было много, Шарлю наверняка было необходимо подготовится к завтрашним занятиям, поэтому Себастьян взял на себя смелость разрушить, наконец, образовавшуюся между ними уютную тишину, дать Шарлю ознакомиться с новыми результатами теста, которые были значительно лучше предыдущих, и отправить ученика собираться домой. За дверь кабинета математики Шарль вышел все еще изучая пометки мистера Феттеля, которые он сделал напротив некоторых заданий — не столько исправления, сколько советы — и вдруг, в нижнем уголке листа, где Леклер нацарапал карандашом несколько необязательных к прописыванию в решении расчетов, Шарль заметил аккуратную приписку, сделанную мелким почерком учителя: «Если у тебя появятся вопросы — можешь написать мне :)» и номер телефона. Сердце Шарля забилось где-то в горле — его симпатия, о которой невероятным образом узнал учитель, кажется, имела все шансы быть взаимной.       После того, как Шарль покинул класс, у Себастьяна внезапно проснулась совесть, которая с невероятным неистовством принялась зудеть на тему развращения малолетних и утверждать, что с такими наклонностями его могут в очень скором времени не только попереть из школы, но и посадить, и вообще, не стоило так в открытую давать ученику свой номер и уж тем более не стоило писать подобное послание, которое может быть истрактовано и воспринято совершенно не так невинно, как изначально предполагалось. Однако вместе с совестью совершенно из ниоткуда вылезла и внезапная уверенность в том, что Шарль не будет трындеть об этом налево и направо и опасаться Себастьяну нечего, по крайней мере, пока. Закрыв кабинет на ключ, Феттель поспешил к выходу из школы, однако за время, потраченное им на сборы, легкий дождь за окном превратился в настоящий ливень, льющий одной сплошной стеной. Под козырьком школы сиротливо стоял Шарль, кутаясь в тонкую куртку и не имевший ни намека на капюшон или зонт в руках.       Когда дверь позади Леклера хлопнула, он обернулся и несчастным раздосадованным взглядом уставился на вышедшего Себастьяна. У Себастьяна был зонт, однако даже он не особо бы помог Шарлю, и к тому моменту, как он добрался бы домой, сухим у него бы остался разве что рюкзак. Автобусы сейчас ходили с огромным интервалом и дойти на своих двоих было бы явно быстрее, нежели стоять и мерзнуть на остановке лишние полчаса. — Тебе далеко идти? — Себастьян вышел из-под козырька и раскрыл над собой огромный красный зонт, который защищал его от дождя и имел достаточно места под куполом, чтобы туда поместился еще один человек. — Я на машине. Могу, если что, подбросить. — Шарль согласно кивнул и сделал несмелый шаг под зонт, чувствуя, как вода моментально пропитывает ткань его кроссовок. — Только до машины придется бежать, чтобы окончательно не замокнуть, — Себастьян улыбнулся, жестом предлагая Шарлю ухватиться за его локоть, чтобы проще было держаться вдвоем под зонтом. — Готов? — Готов! — Леклеру пришлось немного повысить голос, чтобы перекричать шум дождя, после чего они синхронно сорвались с крыльца и побежали к стоянке, стараясь перепрыгивать лужи и удерживать зонт вертикально над головой.       Когда Шарль упал на переднее сиденье учительской машины, он осознал, что, во-первых, джинсы у него промокли до колен, а во-вторых, он только что бежал под руку по лужам с человеком, в которого был влюблен. И осознание данного факта грело лучше, чем заботливо включенная Себастьяном печка. Сердце у Леклера билось высоко в горле, не столько из-за пробежки, сколько из-за внезапной близости объекта своей влюбленности, да и Себастьян внезапно растерял остатки всей своей былой серьезности, которой и в школе было то не особо много, и сейчас сидел на соседнем сидении, тихо посмеиваясь и поглядывая на Шарля исподтишка. Ехать до названного Шарлем адреса было сравнительно не долго, печка приятно обдувала теплым воздухом промокших учителя и ученика, и Себастьян уж потянулся было включить радио, как Шарль задал какой-то вопрос, больше из вежливости и желания заполнить тишину, нежели из реального любопытства. Феттель не мог не ответить, и вот уже необходимость в радио отпала, так как их беседа потекла легко и ненавязчиво.       Себастьян больше следил за дорогой, чем слушал Шарля, выглядывая сквозь мутное от дождя стекло табличку с нужным адресом дома, однако отказать себе в удовольствии изредка поглядывать украдкой на своего ученика он не мог. От влажности на улице отросшие волосы Шарля начали слегка завиваться, да и сам Себастьян сейчас, должно быть, был похож на милого барашка, однако его ученику такая небрежная укладка очень шла, делая его еще более невинным и милым. Совершенно некстати в голову Себа пришла мысль, каково это было бы, пропускать эти мягкие пряди сквозь пальцы, пока Шарль стоял бы перед ним на коленях, глядя снизу вверх своими невозможными зелеными глазищами. Картинка в фантазиях Феттеля вдруг стала настолько красочной и обрела такие подробности, что он всерьез стал опасаться того, что остаток пути ему придется проделать со внушительных размеров проблемой в штанах, однако его невеселые мысли внезапно прервал Леклер, махнув рукой куда-то в ночь. — Вот дом, приехали. — Себастьян заглушил мотор, перегнулся через подлокотник, чтобы достать с заднего сиденья зонт, и сунул его в руки Шарлю. — Спасибо, что подвезли, мистер Феттель, — Леклер неловко сжал зонт в руках и повернулся к преподавателю. — И извините, что задержал вас так сильно. — Ничего страшного, малыш, — даже в темноте салона Себ увидел, как Шарль вздрогнул от этого прозвища и отвел глаза. — Главное, что ты понял тему, а если у тебя возникнут еще вопросы, то ты всегда сможешь мне написать. — Леклер открыл пассажирскую дверь, раскрыл над собой зонт, и обернулся, словно хотел сказать еще что-то перед тем, как покинуть машину, как вдруг Себастьян, сам от себя того не ожидая, наклонился к нему и легко клюнул ученика в щеку, едва ощутимо мазнув по коже сухими губами. — Хорошего вечера, малыш, — Шарль от неожиданности стремительно вышагнул в темноту, отчаянно молясь, чтобы у него не подкосились колени, и он не рухнул в ближайшую лужу. — И тебе, — Леклер запнулся, моментально исправляясь, — и вам, — и захлопнул за собой дверь; в этот момент Себастьян бы многое отдал, чтобы увидеть это выражение лица ученика не в полутьме, а при ярком свете, чтобы у него была возможность детально пронаблюдать за тем, как пораженно раскрываются и без того большие глаза Шарля, как он стремительно краснеет от самой шеи до кончиков ушей, и как он неловко отводит взгляд, словно пытаясь скрыть то, что и так уже имел неосторожность выдать.       Еще несколько секунд Шарль так и стоял посреди дороги под зонтом, глядя вслед уезжающему автомобилю, в то время как мысли в его голове ходили ходуном и никак не позволяли сознанию зацепиться хотя бы за одну из них. Наконец, оправившись от первоначального шока и осознав, что даже под зонтом он промок почти насквозь, Шарль бегом побежал к крыльцу, параллельно пытаясь осознать то, что только что произошло.       Уже поздним вечером, поужинав и отогревшись под теплым душем, Шарль берет в руки телефон, отправляет пару сообщений Максу, коротко описывая ему сегодняшнее дополнительное занятие с мистером Феттелем, намеренно умалчивая о том, чем именно закончился его факультатив, отвечает на сообщение Ландо, приславшего ему несколько мемов, а затем, бессмысленно покрутив телефон в руках пару минут, вбивает в память номер Себастьяна и открывает еще пустое диалоговое окно. Преподаватель в сети, и Шарль долго думает, прежде чем решается написать ему, пару раз печатает и стирает сообщение, чтобы в итоге отправить простое:

«Поцелуй? Серьезно?»

      Его послание тут же оказывается просмотрено и в строке состояние появляется уведомление, что собеседник набирает ответ. «Ты был против?»       Шарль закусывает губу, нервничая и не решаясь открыть правду. «Если это так, то больше не повторится»       Леклер, с трудом попадая трясущимися пальцами по буквам, торопливо печатает:

«Нет»

«Я не против»

      Проходит несколько секунд перед тем, как на экране всплывает новое сообщение: «Это хорошо. Я не хочу делать что-то, что принесет тебе дискомфорт😁. Но ты же понимаешь, что все, что произошло сегодня, должно оставаться тайной?»       Шарль находит милым тот факт, что Себастьян использует в переписке смайлики. Он заваливается на постель прямо поверх одеяла и набирает ответ:

«Я понимаю. И я никому не расскажу»

«Это хорошо😉»       Шарль вновь умиляется смайлику. «Ты очень красивый, знаешь? 😘» «Я бы хотел поцеловать тебя снова😋»       Шарль готов пищать от счастья и умиления. Он переворачивается на живот, подминая под себя подушку; Себастьян продолжает печатать. «Ты бы хотел этого, малыш? Чтобы я целовал тебя?»       Шарль чувствует, что краснеет.

«Как сегодня?»

«Можно как сегодня. А можно и по-другому😏» «Как бы ты хотел?»

«Я бы хотел по-другому»

      Шарль утыкается лицом в подушку и тихо скулит. От странных ощущений сосет под ложечкой, эмоции готовы выплескиваться из ушей. Вся ситуация настолько в новинку для Шарля, что он не понимает, как нужно выстраивать подобный диалог и что он вообще должен чувствовать во всей этой ситуации. «А куда бы ты хотел, чтобы я тебя поцеловал? 😋»       Несколько секунд Леклеру требуется для того, чтобы до него в полной мере дошел смысл этого вопроса. В строке для ответа на сообщение мигает зеленый курсор, вводя Шарля в подобие транса, и он, наконец, понимает правила игры. Он много слышал раньше про виртуальный секс и секс по переписке, и что-то ему подсказывает, что он стоит в шаге от того, чтобы заняться этим с собственным преподавателем. Это одновременно и любопытно, и пугающе. Он еще не знает, как правильно нужно отвечать, как строить сообщения так, чтобы текст был горячим, а не угловатым, смешным и не в меру пошлым, поэтому Шарль не находит ничего лучше, кроме как напечатать:

«Сначала в губы. Затем в шею»

      Ответ прилетает мгновенно: «Мм, интересно. Что же после? 😏»       Ничего умного в голову не приходит, поэтому Шарль отвечает обобщенное:

«Ниже»

«Вау😈🔥»       Проходит несколько минут, во время которых Себастьян выпадает из сети, потом что-то долго печатает, а когда Шарль, наконец, видит, что именно там написано, он откладывает от себя телефон и пару мгновений тупо пялится в потолок. «У меня большой член, малыш» «Я трогаю себя и представляю твои губы вокруг моего члена»       К такому жизнь Шарля никогда не готовила.       Внезапно приходит сообщение от Макса, за которое Шарль цепляется, как утопающий за глоток свежего воздуха. Он без зазрения совести оставляет Себастьяна без ответа, переключаясь в диалогах. «Шарли, Лэнс завтра устраивает у себя вечеринку. На всю ночь. Идем?»       Стролл давно прославился на всю параллель своими вечеринками в огромном доме, где молодежь могла ночами напролет стоять на ушах, никого не тревожа своими вакханалиями, иногда переходящими грань разумного и поражающими своими размахами.

«Иду. По сколько скидываться?»

«А за сколько ты будешь готов продать свою задницу в алко-рабство на все выходные?)»

«У папы-Стролла денег не хватит на мою бесценную задницу, а тебе отдамся за доброе слово)))»

«Укурок. Достаточно доброе для тебя?)»       Шарль смеется. Макс иногда такой Макс.

«В самый раз»

«Забились😉»       Макс отправляет еще несколько дурацких стикеров, прежде чем пропадает из сети, и Шарль снова переключается между переписками, но Себ уже тоже покинул онлайн. Мельком Леклер проглядывает все те сообщения, которыми он обменялся сегодня с преподавателем, и внезапно проснувшийся стыд и ощущение легкого дискомфорта прокатываются вдоль позвоночника. Шарль выходит из мессенджера, откладывает телефон на тумбочку и пялится в потолок, раскинувшись на кровати в позе морской звезды. От всего, что произошло за сегодняшний вечер начинает болеть голова, и парень, заворачиваясь в одеяло, как в кокон, и сворачиваясь в позу эмбриона, прикрывает глаза, стараясь заснуть.       Следующий день в школе не отличается ничем особо выдающимся. Шарль обязательно отмечается у мистера Вольффа, отчитываясь, что тест он переписал и тему усвоил, Тото удовлетворенно кивает, не забывая в миллионный раз легко пожурить ученика за отсутствие у того школьной формы и еще раз напоминает про субординацию, которую неплохо было бы соблюдать по отношению к молодому учителю. Шарль только недовольно отмахивается — знал бы Тото, как этот молодой учитель сам вчера похоронил даже намеки на эту самую субординацию, не задвигал бы сейчас эту тему с таким псевдосерьезным лицом.       Помня о предстоящей вечеринке, Шарль заранее отпрашивается у родителей на все выходные в гости к Лэнсу, клятвенно заверив их в том, что да, с ними будут взрослые, нет, они не будут пить, и «вообще, мам, я уже достаточно взрослый для того, чтобы пару дней провести с друзьями, не надо за меня переживать». Многие ребята из класса, которые тоже оказываются приглашены, уже с утра предвкушают веселое окончание недели, поэтому на многих уроках в классе стоит легкий гул, которые преподаватели, как ни стараются, до конца угомонить не могут. Жизнь течет своим чередом и за весь школьный день Шарль ни разу не возвращается мыслями к Себастьяну, который, к тому же, отсутствует в школе — у некоторых классов, у которых он тоже ведет уроки, в этот день в расписании стоят замены. Мысль о том, что Феттель был накануне нетрезв, когда писал Шарлю, задевает Леклера слишком сильно, чтобы гонять ее в голове, поэтому Шарль предпочитает об этом попросту не думать.       На вечеринке в доме Стролла как всегда многолюдно — на приусадебном участке вовсю орут колонки, ребята сидят кто на раскладных стульях, кто прямо на земле уже слегка прохладной и еще влажной после ливня накануне. В пустом бассейне валяются сухие листья, а ближе к полуночи вся движуха плавно перемещается в гостиную, вынуждая тех, кто там сидел изначально, изрядно потесниться. Шарль весь вечер не отлипает от Макса — они, не изменяя себе, тусят в компании Джорджа, Алекса, Ландо и Карлоса, но когда гостиная постепенно начинает наполняться народом, стекающимся со внутреннего двора в теплое помещение, то компания временно распадается и Макс даже ненадолго упускает из виду Шарля, которого утаскивают с собой Джордж и Алекс.       Ферстаппену лень лишний раз шевелиться, да к тому же не хочется покидать облюбованный им диван в одном из самых темных уголков — здесь можно довольно долго скрываться от посторонних глаз, наблюдая при этом за самым эпицентром тусовки и тихонько заливать за воротник, не боясь, что любовно заныканную бутылку алкоголя уведут прямо из-под носа. Когда Джордж и Алекс по прошествии минут пятнадцати или двадцати, наконец, возвращаются, то притаскивают с собой не только Шарля и Ландо, но и несколько стаканов с разноцветными коктейлями, которые намешал кто-то из старших ребят — они хоть и учатся в колледжах, но общение поддерживают со многими из их класса, в том числе с Лэнсом. Макс не против как следует напиться, особенно когда к его боку тесно прижимается Шарль, накануне обещавший ему свою задницу исключительно за доброе слово. Макс знает, что это всего лишь глупая шутка, одна из тысячи, которыми они обменивались за все эти годы, но все же факт, вылезающий на поверхность особенно остро, когда градус в крови повышается, остается фактом: Максу нравится Шарль.       Макс даже не помнит точно, когда он это осознал. Если опираться на эмоции, которые, как он помнил, вызывал у него Шарль, то можно сделать вывод, что довольно рано. Значения этому Макс старался не придавать — Шарль был натурой творческой, влюбчивой, и, хоть в похождениях из одних рук в другие его обвинить было сложно, Макс все равно довольно легко смирился с тем, что вместе им никогда не быть. Смириться — смирился, но дружбу поддерживал на должном уровне, хоть иногда их шутки и совместное дуракаваляние было больше похоже на отношения влюбленной парочки. Но это было лишь видимостью. Миражом. Макс не был влюблен. Макс любил. Ни месяц, ни год — гораздо дольше. Но он скрывал это достаточно умело, чтобы не выдать себя ничем. Шарль вон до сих пор не догадался.       Из внезапных невеселых мыслей Макса выдернул объект этих самых мыслей, когда с силой потащил его на импровизированный танцпол. Макс упирался, как мог, но против пьяного Леклера, как против лома — приемов, по крайней мере тех, что были бы известны Ферстаппену — не было. Танцевать Шарль не умел от слова «никак» — он был способен лишь забавно дрыгаться под музыку всем телом, пытаясь поймать хоть какой-то ритм, но редко, когда преуспевал в этом, Макс же не любил танцевать вообще. Тем более, когда рядом с ним дергалось пьяное тело его лучшего друга, за сохранность которого Ферстаппен чувствовал вечную ответственность. В какой-то момент Шарль окончательно запутался в своих ногах, начал заваливаться вперед и только вовремя подставленные руки Макса спасли несчастного от падения. Для надежности Макс еще некоторое время удерживал Шарля за талию, пока тот безуспешно пытался принять устойчивое вертикальное положение. — Ты как? — Ферстаппен наклонился прямо к чужому уху, так и не отпустив чужую талию из кольца своих рук, даже сквозь ткань футболки чувствуя, насколько горячим было чужое тело. — Я в норме, — Макс прочитал это больше по губам, чем услышал. — Но пойдем лучше сядем. — Максу ничего не оставалось сделать, кроме как перестать, наконец, без зазрения совести тискать лучшего друга, и повести его за собой на облюбованный ранее диванчик.       Джордж с Алексом испарились уже в неизвестном направлении, и теперь в темном углу сидели только Ландо и присоединившийся к нему Карлос, смотрящие видео с телефона последнего. Увидев приближающихся к ним Макса и Шарля, ребята скромно подвинулись, освобождая немного места. Усадив Шарля на диван, Макс плюхнулся на притащенный кем-то стул и потянулся к своему стакану — горло отчего-то было сухим, словно по нему провели наждачкой. Шарль одним глотком вылил в себя остатки своего коктейля и потянулся к стакану то ли Расселла, то ли Албона, оставленному на столе. — Может, тебе уже хватит? — Макс вопросительно взглянул на друга, придвигаясь вместе со стулом ближе. — Это, конечно, не клуб, но держать и здесь тебя над унитазом у меня нет никакого желания!       Шарль жестом показал, что у него все нормально, а затем вдруг склонился ближе к Максу и почти прокричал ему в ухо: — Он хочет, чтобы я сделал ему минет!       Макс завис на пару минут, потом бросил быстрый взгляд в сторону Ландо и Карлоса, убеждаясь, что их разговор с Шарлем не дойдет до чужих ушей, и, наконец, спросил: — Кто он? — Себастьян, — имя, слетевшее с губ Шарля, повергло Макса в шок. — Он хочет, чтобы я сделал ему минет, но я никогда никому не сосал. Я даже не знаю, как это.       Первоначальным желанием Макса было спросить, откуда тот знает о подобных желаниях их учителя математики, но усилием воли Ферстаппен его в себе подавил. Он знал, что Шарль сейчас достаточно пьян для того, чтобы выложить ему всю правду, но не был уверен, что в нем самом достаточно алкоголя для того, чтобы слушать подобные откровения. — И что ты предлагаешь? — Макс сам не знал, зачем задал этот вопрос, потому что к любому ответу, который бы за ним последовал, он готов не был. — Я могу отсосать тебе. Прямо сейчас. Чтоб потренироваться. — Шарль слишком пьян для того, чтобы отдавать себе отчет в том, какой бред он несет, однако Макс все равно не может отказать себе в удовольствии сделать вид, словно слова его друга заставили его задуматься над поступившим предложением на несколько минут. Шарль выглядит особенно несчастно и просяще — нижняя губа подрагивает, глаза на мокром месте и взгляд такой искренне жалобный, что весь пыл Макса испаряется за минуту. — Хорошо, — наконец, кивает он, — давай попрактикуемся…       Шарль вскакивает так резко, что тут же чуть не теряет равновесие, хватает Макса за руку и тащит за собой, проталкиваясь сквозь толпу к лестнице, ведущей на второй этаж дома. Макс идет за ним, как привязанный, сам не зная, почему, и задается вопросом, что именно ему мешает выпустить сейчас из руки чужую влажную и горячую ладонь. Ответ у него есть только один, но он настолько не нравится Ферстаппену, что он не хочет озвучивать его даже в своей голове. Хотя, если быть до конца откровенным, то все ведь очень просто. Он хочет Шарля. Хочет слишком давно и невзаимно, чтобы сейчас не воспользоваться так удачно выпавшим ему шансом. Шарль предложил отсосать именно ему — никому другому из знакомых парней, присутствовавших на вечеринке. Предложил то ли по глупости, то ли потому, что знал, что Макс ему не откажет.       И именно потому, что Макс не отказывает, они вдвоем оказываются заперты в шикарной ванной комнате, где свободно могли бы развернутся еще человек пять. Шарль закрывает дверь на щеколду, неуверенно кладет ладони Максу на плечи и несколько раз проводит ими вверх-вниз по чужим рукам, избегая прямого взгляда в глаза. Макс тоже не знает, куда деть руки в первые несколько секунд, зато потом внезапно притягивает к себе Шарля, с силой вжимаясь бедрами в чужие бедра и запускает ладони в задние карманы джинс Леклера, с силой сжимая сквозь ткань его задницу. Шарль тихо скулит ему в шею. Он утыкается холодным носом в перекат плеча Макса, пытаясь вслепую нашарить и расстегнуть ремень на его джинсах. Звякает пряжка ремня, тихо расстегивается молния, и Макс чувствует, как ладонь Шарля оказывается у него в белье, легко сжимая еще пока полутвердый член. Другой рукой Шарль крепче обнимает Макса, словно стараясь прижаться теснее.       Леклер продолжает легко водить по члену Макса ладонью вверх-вниз, периодически осторожно сжимая его и чувствуя, как он постепенно становится твердым. Когда Шарль, наконец, слышит первый тихий вздох, слетевший с губ его лучшего друга, он медленно опускается на колени, стягивая чужие джинсы и белье до щиколоток, однако не успевает Шарль положить руки на крепкие бедра Макса, как тот вдруг отступает назад. Леклер поднимает взгляд, вопросительно глядя снизу вверх. — Это не гигиенично, — объясняет Макс, и прямо так, со спущенными штанами, ковыляет к раковине.       Пока Ферстаппен подмывается, Шарль имеет уникальную возможность во всей красе разглядеть его задницу и бедра. То, что Леклер видит, ему очень нравится. Упругие белые ягодицы, достаточно округлые для того, чтобы можно было сделать вывод о том, что Макс частенько посещает зал. Бедра у него тоже натренированные, широкие, наверняка довольно крепкие. Шарль ловит себя на мысли, что не отказался бы просто посидеть у Ферстаппена на коленях, чтобы как следует облапать эти замечательные бедра.       Макс заканчивает свои водные процедуры и поворачивается к Шарлю. Теперь у него есть возможность разглядеть Макса и с этой стороны, и этот вид нравится ему даже больше. Колом стоящий член достаточно внушительных размеров — точно больше, чем у самого Шарля, с темной кожицей, открывающей розовую гладкую головку и выступающими на стволе венами. Яйца выглядят тяжелыми, на них, как и на лобке, тщательно удалены все волосы. Шарль не чувствует никакого постороннего запаха, когда Макс подходит ближе, почти касаясь членом губ Леклера. Шарль на пробу проводит по стволу рукой, чувствуя гладкую бархатную кожу, широко открывает рот и берет только головку, обводя ее языком и стараясь не задеть ничего зубами. Он начинает двигать головой, пытаясь взять все глубже, неловко переступает коленями по полу, пытаясь найти для себя более удобное положение. Когда головка члена проезжается по небу, Макс тихо стонет, и пытается положить ладонь на макушку Шарля. Леклер отрицательно качает головой, умудряясь при этом не выпустить член изо рта, и Ферстаппен опирается рукой на стену, закусывая другую ладонь, чтобы не издавать слишком громких звуков.       Шарль довольно быстро приспосабливается к члену во рту, сосет с явным удовольствием, причмокивая и помогая себе руками, слюна течет у него по подбородку, капает на светлые джины, оставаясь них мокрыми пятнами. Большое внимание Леклер уделяет головке — насаживается ртом так, чтобы она каждый раз проезжалась по небу, проходится языком и даже пытается пропустить в горло, что у него ненадолго, но получается. Макс смотрит вниз, на темную макушку, двигающуюся в темпе, известном только самому Шарлю, и он готов поклясться, что это самое прекрасное зрелище, которое он только видел в своей жизни. Ноги подкашиваются от приближающегося оргазма, а Шарль только крепче вцепляется ему в бедра, одной рукой принимаясь ласкать яички. — Шарль, я сейчас… — Макс хрипит, и он даже не уверен, что Шарль слышит то, что ему говорят, поэтому Ферстаппен осторожно тянет его за волосы от члена, тут же подставляя свободный кулак, чтобы кончить.       Сердце у Макса стучит в глотке, стучит в голове, и он, кажется, на мгновение даже теряет равновесие, но Шарль вовремя вскакивает с колен, подставляя ему плечо и помогая удержаться в вертикальном положении. Ферстаппен может лишь благодарно склонить голову в его сторону, прикрывая глаза и пытаясь отдышаться. Как только земля под ногами перестает ходить ходуном, Макс медленно идет к раковине, моет руки, смывает остатки спермы с опавшего члена и натягивает боксеры и джинсы. Шарль раскрасневшийся, запыхавшийся стоит позади и смотрит на Макса нечитаемым взглядом. Ферстаппен может говорить только за себя, но ему от этого минета буквально сорвало башню. Перед тем, как выйти из ванной комнаты, они еще раз поправляют одежду. Уже в коридоре, вынужденный перекрикивать долетающую даже сюда музыку, Макс осторожно кладет руку Шарлю на плечо. — Как ты? — Леклер пьяно улыбается. — Я в полном порядке, просто хочу еще выпить. Ты со мной? — Конечно с тобой, — Макс тяжело вздыхает, и снова вкладывает ладонь в чужую руку.       Вечеринка продолжается.       На следующее утро Шарль обнаруживает себя в одной из гостевых спален, развалившимся на одной огромной кровати вместе с Максом. Они часто на вечеринках ночуют в одной комнате, да и учитывая, сколько лет уже их дружбе — сон в одной постели для них не в новинку. Они оба в одежде, Шарль под одеялом, Макс — без, Шарль завернут в плотный кокон, а Макс раскинул руки-ноги в позе морской звезды. С трудом сев, Шарль нашаривает на тумбочке телефон. После нескольких безуспешных попыток разблокировать его, Леклер понимает, что хапнул чужое, кладет устройство обратно и берет свое. У него есть одно непрочитанное сообщение. «Доброе утро, малыш. Как прошел вечер пятницы? Как спалось? 😁»       От заботы Себа, которой веет от этого сообщения, Шарль был бы готов растечься в счастливую лужицу, если бы так не болела голова от выпитого накануне.

«Утро. Все в порядке. Как ты? Почему тебя не было вчера в школе?»

      Шарль считает, что после их первой переписки он имеет полное право говорить мистеру Феттелю «ты». По крайней мере, при таком общении. Его сообщение оказывается прочитано моментально. «Я ездил в университет, отчитывался о проделанной работе» «Какие планы на выходные? 😁»       Смайлики вдруг начинают раздражать, но Шарль отмахивается от этого чувства, будучи уверенным в том, что утром с похмелья раздражает все. Пусть даже это и нарисованные интернетом забавные физиономии.

«Планов нет»

      Шарль не хочет распространяться об их вечеринках, полагая, что какие бы отношения их не связывали, а о таком рассказывать лишний раз никому не стоит. Особенно, учителю. «Можешь скинуть свою фотографию?» «Хочу посмотреть с утра на сонного малыша😇»       Шарль не хочет фотографироваться. Он помятый, сонный, наверняка опухший после того, сколько выпил накануне. Он уже собирается набрать ответ, в котором объяснит, почему именно не хочет сейчас отправлять фото, но нужные слова никак не находятся. Отказ в голове Шарля звучит все равно излишне грубо, как ни крути, поэтому он натягивает повыше на нос одеяло и делает фото, внимательно следя за тем, чтобы Макс ненароком не попал в кадр. «😘» «Какой милый» «Я бы хотел сейчас оказаться рядом чтобы обнять тебя😊»       Шарль морщится, но для виду отправляет:

«Я тоже»

      Признаваясь самому себе, Шарль не очень бы хотел сейчас оказаться с Себастьяном в одной постели. Феттель больше ничего не пишет, Шарль проверяет еще несколько чатов, в которых за ночь могло что-то появиться, затем выходит из сети, откладывает телефон и, придвигаясь ближе к Максу, прикрывает глаза. Ферстаппен забавно причмокивает во сне губами, вздыхает и поворачивается на бок, закидывая на Шарля руку и ногу, прижимает его к себе, выдыхая куда-то ему в затылок. Вновь погружаясь в сон, Шарль думает о том, что ему нравится быть маленькой ложечкой, в то время как Макс — большая.       Проходит едва ли пара часов, как в дверь их комнаты раздается громкий, назойливый стук. Кажется, что снаружи кто-то с силой барабанит по гладкому дереву кулаками. Шарль резко садится на постели от неожиданности, Макс за его спиной тоже медленно поднимается, трет ладонями заспанное лицо, а потом гаркает во всю мощность своих легких: — Да какого черта?! — от этого крика над ухом Шарль вздрагивает, оборачивается на Макса и смотрит на него страшными круглыми глазами.       В дверной проем протискивается взлохмаченная голова молодого хозяина дома. — Подъем, ребята, звонил папа, сказал, что приедет через полтора часа, — Макс с Шарлем переглядываются и практически синхронно соскакивают с постели — Леклеру требуется чуть больше времени, чтобы выпутаться из одеяла.       Полтора часа — не так уж и много, особенно, если в это время необходимо уложиться, чтобы навести порядок в доме, в котором всю ночь накануне кутили подростки, однако помимо Макса и Шарля, Лэнс запрягает в уборку и других своих одноклассников — тех, кто остался ночевать, а не поехал продолжать веселье дальше — и к обозначенному времени приезда Лоуренса Стролла дом оказывается едва ли не в первозданном порядке, а из гостей остаются только Шарль и Макс, которых Лоуренс достаточно хорошо знает, чтобы не возражать против их компании для сына.       Лэнс, Макс и Шарль сидят на просторной кухне, пытаясь с помощью кофе хоть немного ослабить последствия похмелья. Выходит откровенно хреново, и Лэнс, как гостеприимный хозяин, уходит соображать завтрак, не выдержав первым. Ферстаппен и Леклер остаются наедине. В памяти Макса вчерашний вечер отпечатался слишком хорошо, чтобы сегодня он мог делать вид, что все в норме и ничего не случилось, однако, как завести этот разговор с Шарлем, он не знает. Нужные слова попросту не приходят в голову, которая еще не начала хорошо соображать — для этого Макс поспал слишком мало. Благо, ответственность за начало разговора Шарль берет на себя, хотя они впоследствии оба жалеют, что вообще подняли эту тему именно в тот момент. — Ты теперь меня презираешь? — Шарль сжимает в ладонях чашку с кофе и смотрит в темноту ароматной коричневой жидкости; в ответ на него, к сожалению, из кружки смотреть никто не начинает, однако Макс заторможенно поворачивает на него голову, пытаясь вникнуть в смысл только что сказанных слов. — Нет, а почему бы я должен был? — Ферстаппен формулирует ответный вопрос слишком мудрено, так, что Шарлю самому требуется некоторое время, чтобы его переварить. — Ну, например из-за минета, — Макс титаническим усилием воли сохраняет спокойное, и даже немного отстраненное выражение лица. — А что с минетом было не так? Мне все очень понравилось, — Шарль пораженно вылупляется на Макса, будучи в шоке от услышанного. — Сосешь ты хорошо, а таким не грех и похвастаться, — Леклер сначала бледнеет, затем краснеет, а после чувствует, как внутри него медленно поднимается злость на Макса, который, как до Шарля доходит, просто издевается. — Ты же это ожидал услышать, не так ли? — Ферстаппен самодовольно улыбается. — Я ожидал услышать, что для моего друга такие мелочи значения не имеют, а то, что ты можешь иногда быть редкостным гандоном, подтверждения не требует! — рявкает Шарль, разъяренно глядя на Ферстаппена, который даже в лице-то особо не меняется — только глаза темнеют от тщательно скрываемого гнева. — Взять в рот чужой член — далеко не мелочи, Шарль. Ты хоть на секунду осознаешь своей головой, в которой, видимо, одни опилки, что мы вчера занимались сексом?! — Макс резко и нелепо взмахивает руками — благо, его кружка с кофе стоит на столе. — Мы чуть не похоронили за этим занятием нашу многолетнюю дружбу! — А чего ж ты согласился тогда? — ядовито шипит Леклер в ответ. — А чего ж ты предложил? — Макс сам не замечает, как уступив место гневу, выходит на тонкий лед. — А я был пьян в стельку! — Шарль разводит руками. — Раз уж мы с тобой такие распрекрасные друзья много лет, мог бы знать, какой я бываю в сильном опьянении! — тут правда была за Леклером: он пил немного, однако уносить его могло довольно быстро, и тогда тормоза у Шарля отключались. Обычно Макс не позволял другу буянить и творить вещи из ряда вон, тем более, что инициатива посещения любых вечеринок обычно исходила от Макса, как и в этот раз. — Раз уж мы с тобой такие распрекрасные друзья, за эти много лет можно было увидеть то, что было у тебя под носом все это время, а не решать за мой счет свои проблемы с чужими мужиками! — Макс выпаливает это слишком резко, поздно осознавая, какой смысл вложил в свои слова, и если он только что подобным образом признался Шарлю в любви, то это было самое тупое и грубое признание на планете.       Однако Шарль истолковывает эти слова по-своему: — Мудак, — только и бросает он, оскорбившись до глубины души, приняв, видимо, сказанное ранее за обвинение в распутстве.       Отшвырнув от себя чашку с так и не допитым кофе, которая чудом только не слетела с края стола, Шарль поднялся и бегом покинул обеденный зал Строллов. Макс услышал, как за ним захлопнулась входная дверь. Появившийся через пару минут с тарелками с яичницей Лэнс с удивлением покосился на то место, где недавно сидел Шарль и сформулировал лишь емкое: — Где?       Макс с трудом удержал себя от того, чтобы ответить в рифму, и бросил в ответ очевидное: — Ушел.       Лэнс протянул Ферстаппену тарелку с еще теплым завтраком и осторожно устроился рядом с Максом. — Не хочешь рассказать, что у вас случилось? — по темному, разъяренному взгляду, брошенному в ответ, Лэнс понял — не хочет.       Шарль торопливо шел вниз по улице к своему дому, срываясь то и дело на бег, и думал лишь о том, чем именно он заслужил такие слова от своего лучшего друга. Ему казалось, что Макс едва ли сумел удержаться от того, чтобы прямым текстом не назвать его шлюхой. Это было обидно. Леклер не сделал ничего предосудительного — да, натурой он был все-таки чрезмерно влюбчивой, но все же не спал ни с кем до вчерашнего вечера. И кроме того, назвать минет «почти полноценным сексом» у него бы язык не повернулся. Макс, конечно, мог трактовать это все по-своему, но Шарль четко помнил, что вчера они договорились «попрактиковаться». Навряд ли это было чем-то большим, чем случайный перепихон пьяных подростков в туалете.       А даже если и было — то, что с того? Сомнительно, что их многолетняя дружба могла бы значительно пострадать от таких незначительных действий. Шарль рассказывал Максу все и всегда, и Ферстаппен точно должен был знать, что до этого момента, какие бы чувства не затуманивали Леклеру мозг, грань дозволенного он не переходил никогда. К тому же, ему казалось вполне естественным перейти эту грань именно с Максом, а не с кем-то других. За многие годы общения они выучили друг друга наизусть, и это бы послужило безоговорочной гарантией того, что им было бы хорошо вместе, окажись они внезапно в постели голыми и возбужденными.       Шарлю нередко вообще думал о том, каково бы это было — переспать с Максом. Ферстаппен внешне был очень даже в его вкусе, они много обсуждали тему секса и любви, в том числе и однополой. Макс был первым человеком, который узнал о том, что Шарлю нравятся парни, да и сам Ферстаппен говорил о своем потенциальном партнере в будущем как о мужчине, а не как о женщине. В конце концов, им обоим уже было восемнадцать, а значит, в теории, они могли бы уже свободно вступать в половые отношения с тем, с кем хотели. И Шарль хотел вступить в эти самые отношения в первый раз именно с Максом. Однако, Ферстаппен был на этот счет, по всей видимости, иного мнения.       Глупая обида застилала разум, и Шарль и помыслить не мог о том, чтобы в понедельник в школе подойти и заговорить первым. Макс, как всегда, тусовался на своей излюбленной последней парте, но не один, как предполагал Шарль, а почему-то вместе с Лэнсом Строллом. Данный факт разбередил и без того задетое самолюбие Леклера еще сильнее, поэтому он избрал тактику тотального игнорирования Ферстаппена и предпочел отныне сидеть на всех уроках с Ландо, а в перерывах таскался на Норрисом и Карлосом — который учился в параллельном классе — как на веревочке. Конечно, такие изменения в поведении учеников не могли пройти незамеченными ни мимо Вольффа, ни мимо Себастьяна, который после урока осторожно поймал Шарля за локоток и обеспокоенно заглянул ему в глаза с вопросом «Все нормально?». Леклер тогда ответил, что да, у него все хорошо, а затем расплылся в очаровательной дьявольской улыбке и пробормотал так тихо, что слышать это мог только Себастьян: «Но было бы гораздо лучше, если бы я оказался на твоем члене». Феттель подавился воздухом, однако никто из учеников не придал внимания этим разговорам между учеником и учителем. Мало ли какие вещи они могли обсуждать в приватной обстановке посреди учебного дня — наверняка бы все эти дела касались успеваемости. Ах, если бы они только знали.       Шарлю очень понравилась эта игра на грани, в которую он решил поиграть с Себастьяном. Они переписывались почти каждый вечер, и Шарль уже не чувствовал былой скованности, занимаясь с учителем сексом по переписке. Один раз он даже уломал Феттеля, чтобы тот скинул ему фотографию члена, сам предварительно побаловав преподавателя снимками своего обнаженного торса. Как на следующий день Себастьяну удалось не завалить этого наглого мальчишку прямо на своем учительском столе на глазах у всех учеников — для самого Феттеля оставалось загадкой.       Учебная неделя близилась к концу, мама Шарля вместе с его младшим братом и матерью Ферстаппена собирались в поездку за город, от которой самому Леклеру еле удалось отмазаться. На выходные у него были грандиозные планы. Себастьян, наконец, пригласил Шарля приехать к нему в пятницу вечером, и теперь уж свою возможность провести целых два идеальных дня — а в том, что Себ его до воскресения от себя не отпустит он не сомневался — с человеком, в которого был так горячо влюблен, он упускать не собирался.       Вернувшись в пятницу со школы, он проводил маму и брата, мило поулыбался Софи, бросил злой ледяной взгляд на Макса, который оказался тут же, в числе провожающих, и получив от Паскаль тонну наставлений и увещеваний «быть хорошим мальчиком» с чистой совестью направился домой, готовиться к вечерней встрече с Себом. Макс же, пару минут еще простояв у дома Леклеров, глядя вслед уезжающей машине, нехотя поплелся к Лэнсу — все выходные сидеть в одиночестве в своей комнате-сычевальне ему не хотелось.       В доме Строллов царило невероятное оживление, обоснованное, впрочем, куда более значимым событием, нежели очередная студенческая вечеринка. Еще на подходе к дому Макс заметил несколько автомобилей, припаркованных на чужой гаражной дорожке, только один из которых принадлежал отцу семейства — Лоуренсу. Ферстаппен уж было думал, что и Лэнс даст ему от ворот поворот, объяснив это внезапным приездом каких-нибудь родственников, однако был невероятно удивлен, когда вылетевший ему на встречу Лэнс с радостным возгласом: «Льюис приехал!» потащил Макса за собой в дом.       Льюиса Хэмилтона Макс, как и Лэнс, знали с самого детства. Деловой партнер Лоуренса, а также добрый друг семьи был любимчиком у них с самого детства, с радостью возившимся с ними, что, когда им было по три года, что по десять, что, вот теперь, по восемнадцать. Шарль со временем тоже влился в эту тусовку, и родители Ферстаппена, Леклера и Стролла всей душой полюбили Льюиса, с энтузиазмом стоящего на ушах вместе с их детьми. Сейчас же, от осознания того, что Шарль даже не узнает о том, что Хэмилтон приехал, Максу самому стало так тоскливо, что аж выть захотелось. Но это ощущение все же несколько померкло, стоило ему только увидеть Льюиса.       Выглядел Хэмилтон, как всегда, с иголочки, и даже сначала не признал в Максе того милого круглолицего мальчишку, которого запомнил в свой последний приезд. Теперь Макс превратился в высокого — выше самого Льюиса — статного и симпатичного юношу, которому, однако, все же не хватало одной немаловажной детали — вечно взъерошенного, как молодой воробей, смешливого Шарля, ходившего за ним, как приклеенный. Льюис поочередно обнял Лэнса и Макса, наградил обоих молодых людей парой лестных комментариев о том, как они возмужали и похорошели, коротко рассказал о том, что вместе с Чеко — еще одним завсегдатаем дома Строллов и третьим бизнес-партнером — здесь проездом, и посетовал, что уже вечером им всем троим необходимо будет уехать. Макс вновь заметно погрустнел, что не укрылось от проницательного взгляда Хэмилтона.       Вся троица расположилась на пластиковых стульях на лужайке возле опустошенного бассейна. В пустой чаше сиротливо болталось несколько сухих осенних листьев, на которые Макс внезапно залип, полностью игнорируя беседу Лэнса и Льюиса. Из такого своеобразного транса Ферстаппена выдернула большая теплая ладонь, устроившаяся на его плече. Льюис, предварительно, видимо, попросив Лэнса взять небольшую паузу в разговоре, обеспокоенно заглядывал Максу в лицо. — Что случилось, Макс? — в этом голосе было столько искреннего беспокойства, а в чужих глазах напротив — столько решимости прийти на помощь, если понадобится, что Ферстаппен волей-неволей пришел к очевидному выводу, что если он не поделится наболевшим с Льюисом, то не поделится больше ни с кем. К этому человеку он испытывал невыразимое доверие. — С Шарлем поругались, — Макс старался звучать равнодушно, а не обиженно, но сам понимал, что у него вышло это из рук вон плохо. — Уже неделю не разговариваем. — Из-за чего? — Из-за нового учителя математики, — буркнул Ферстаппен, мысленно уже обвинив Феттеля во всех смертных грехах. — У вас новый учитель? — Льюис нахмурился. — А где Тото?       Когда-то Хэмилтон сам учился в той же школе, что и ребята, и даже математику у них преподавал Тото Вольфф. Именно благодаря этому человеку Льюис сумел блестяще сдать экзамены и поступить в институт на преподавателя математики. Позже, правда, перевелся на экономиста, познакомился там с Чеко Пересом, а заодно и с Лоуренсом Строллом, который выступал у них на лекции в качестве приглашенного гостя. Их деловые отношения зародились еще с институтской скамьи и были прочны и неразрывны вот уже более двадцати лет. — В этом семестре мистер Вольфф ведет у нас только начерталку — все остальное отдали какому-то молодому преподавателю. Он только из института, поэтому, мы — его практическая работа, по факту, — осторожно вклинился в диалог Лэнс. — Хотя, некоторые методы, которые он нам дает, мне нравятся куда больше тех, что предложены в нашем учебнике. — Он дает нам институтские методы! А нам неплохо бы понять и запомнить сначала то, что предлагает нам программа, — колко откусился Макс. — Что за методы? — Льюису уже переставало нравится то направление, в которое скатывался их диалог. — Может мне кто-нибудь показать конспекты? — Лэнс кивнул и торопливо удалился в сторону дома. — Так что с этим учителем не так, Макс? — снова обратил свое внимание на подростка Хэмилтон. — Он хочет затащить Шарля в койку, — Льюис поперхнулся воздухом, а Макс вздохнул и продолжил, — Шарль, кажется, и сам не против, только вот, — Макс слегка замялся, — ты же помнишь, как я к нему отношусь. — Конечно, помню, Макси, — Льюис ободряюще улыбнулся, — но если у них все так взаимно, и при этом, не отражается на учебе Шарля, почему бы не дать им шанс попробовать? Тем более, вы говорите, что учитель — совсем молодой. — Я не говорил, что он совсем молодой. Я говорил, что он просто молодой. Может быть, твой ровесник, — не преминул съязвить Макс. — И я не знаю почему, но как человек он мне совершенно не нравится. Кроме того, он начал приставать к Шарлю первым. — Это Шарль тебе сказал? — Льюис вновь помрачнел. Он был, конечно, склонен воспринимать слова обиженного влюбленного подростка через призму некоего скептицизма, однако проигнорировать факт того, что преподаватель стал первым приставать к ученику, уже было куда сложнее. — Шарль сказал, что наш препод хотел бы, чтобы Леклер отсосал ему! — лицо вернувшегося в этот самый момент Лэнса с конспектом, услышавшим только последнюю фразу, было просто бесценным; Макс невесело усмехнулся, глядя на ошарашенного друга.       Льюис забрал конспект из чужих рук, бегло просматривая исписанные мелким аккуратным почерком Стролла листы, и задумчиво закусил губу — предложенные методы решения были ему смутно знакомы и где-то он уже видел человека, выстраивающим логику в задачах совершенно определенным, абсолютно аналогичным образом. — Как зовут вашего преподавателя? — Себастьян Феттель, — Лэнс вздрогнул от того, как резко Льюис вскочил, роняя пластиковый стул, стоило только ему услышать это имя. — Феттель?! — глаза Льюиса комично округлились, в то время как Макс инстинктивно напрягся, готовясь услышать не самые приятные факты об их преподавателе. — Он действительно наш с Чеко ровесник, я с ним до третьего курса учился вместе, пока не перевелся на экономический, — Льюис вернул себе стул и сел напротив Макса с Лэнсом. — Что-то поздновато он пришел к нам «из института» — Макс холодно усмехнулся, хотя в голове у него в панической конвульсии заходилась мысль о том, что раз Феттель не совсем тот, за кого себя выдает, то Шарль может вляпаться в очень большие неприятности. И вытаскивать его из них опять будет Ферстаппен. — Нет, он мог прийти из института. Мы с Чеко закончили только первую ступень обучения, а он мог продолжить учиться дальше, — Льюис переводил взгляд с одного юноши на другого. — Однако, пока мы учились вместе, я заметил за ним одну особенность, после чего наше общение постепенно сошло на нет. Себ любил погулять. С размахом, с реками дешевого алкоголя и с травой, которую неизвестно, где доставал. Эти вечеринки обязательно заканчивались какими-нибудь скандалами, в которых он так или иначе всегда принимал участие, — Макс напомнил себе, что надо бы выдохнуть, и закрыть рот, невольно приоткрывшийся от удивления; Лэнс рядом сидел с таким же лицом. — В плане математики он был гением — нельзя не признать — один из лучших учеников на всем курсе, но вот то, каким он был за пределами института — мягко говоря, выходило далеко за рамки дозволенного.       Максу с трудом удалось переварить услышанное. То, что мистер Феттель вне стен школы мог сделать с Шарлем, начинало пугать не на шутку. Ферстаппен не сомневался, что натура их учителя со времен бурного студенчества изменилась, но вот, в какую именно сторону — этого, он, к сожалению, предположить не мог.       Шарль в свою очередь, совершенно не догадывающийся о том, какие страсти скрывает в себе биография его «почти любовника», не мог спокойно сидеть на месте, ожидая времени, после которого они договорились с Себастьяном еще раз списаться, чтобы подтвердить встречу. В качестве экспресс-успокоительного Леклер медленно вылил в себя пару бокалов вина, но поняв, что они на него мало подействовали, решил залить все сверху водкой. После двух рюмок в его голове не осталось ни намека на какое-либо беспокойство, но и здравые мысли, также, испарились. Шарль залипал в какое-то глупое, но смешное видео, которое пару дней назад ему прислал Ландо, когда, наконец, от Себа пришло сообщение: «Я уже дома, малыш» «Желаешь ко мне присоединиться? 😋»       Шарль бросил ответ, не раздумывая:

«Я могу взять такси и приехать к тебе»

«Или ты ко мне, у меня дома никого😏»

Шарль сам не заметил, как в переписке с Себастьяном начал использовать смайлики все чаще и чаще. Хотя, они его по-прежнему раздражали. «Лучше ты ко мне, малыш😘» «Сейчас скину адрес» Шарля несколько удивил тот факт, что Себ даже не додумался самостоятельно вызвать ему такси, однако это было лишь мимолетной мыслью, которую тут же затмило чувство предвкушения. В паху у Шарля сладко заныло, он поправил уже полувставший член в джинсах и сел на постели, вбивая адрес в приложение такси. Карта показывала, что ехать Леклеру сравнительно не далеко — Феттель жил в центральном районе в одной из высоток-новостроек, и приложение говорило, что всего через каких-то двадцать минут заветная мечта Шарля, наконец, исполнится.

«Еду»

Отчитался Леклер, как только бухнулся на заднее сиденье машины, и тут же расплылся в довольной улыбке, получив в ответ лаконичное: «Жду😇»       По сравнению с частными домами, к которым привык Шарль, высотки в центре были больше похожи, по его мнению, на муравейники. Себастьян жил на двадцать первом этаже, и пока Шарль поднимается на лифте, то ощущает, как у него начинает кружиться голова. Когда двери лифта открываются, Леклер выходит в длинный светлый общий коридор, соединяющий множество квартир на этаже. Тут же висит указатель, помогающий ориентироваться в этом лабиринте курьерам или внезапным гостям. Судя по данным на указателе, Шарлю необходимо идти в правое крыло и до конца коридора. Не доходя пары метров до нужной двери, Шарль слышит, как поворачивается замок, и видит, как выглядывающий в коридор Себастьян ласково улыбается ему.       Шарль ускоряет шаг, чтобы уже через несколько мгновений счастливо повиснуть на шее преподавателя, который тут же обхватывает чужую тонкую талию крепкими руками и начинает жадно целовать юношу, не опасаясь, что их кто-то может увидеть. У Шарля подкашиваются ноги — он не стоит сам, просто висит в сильных руках, через ткань футболки чувствуя тепло больших ладоней, прижимающихся к его спине. Себ целуется так умело и так сладко, как еще никто никогда Леклера не целовал, он проделывает языком во рту у мальчишки невероятные вещи и скорее чувствует, а не слышит, как Шарль стонет ему в губы.       Феттелю приходится приложить некоторые усилия, чтобы втащить Шарля через порог в квартиру, захлопнуть за ним дверь, и тут же прижать его к гладкой поверхности, навалившись всем телом, чтобы как можно сильнее почувствовать исходящее от него невероятное тепло. Шарль под руками такой отзывчивый, податливый, неискушенный, что у Себа сносит крышу получше, чем от травы — мальчик жмется ближе, приникает буквально всем телом, так, чтобы Феттель чувствовал, насколько он сам уже возбужден, обнимает его худыми руками за плечи, цепляясь за них, словно утопающий, отвечает на горячие поцелуи и целует сам. Когда Себастьян чувствует, что у него от такого напора у самого заканчивается воздух в легких, то слегка отстраняется, но лишь для того, чтобы дать Леклеру возможность вышагнуть из кроссовок и скинуть куртку, кажется, даже мимо вешалки, и утянуть мальчишку в единственную комнату, которая служит и гостиной, и спальней.       Кровать уже призывно расстелена, Себастьян усаживает Шарля на край постели, а сам остается стоять между его разведенных бедер. Шарль хватается за его руки, за плечи, все торопится прикоснуться, лезет юркими пальцами под подол чужой белой футболки. Себастьян идет на поводу у его желания, стягивая ненужный предмет одежды сначала с себя, а затем и с Шарля. Его взгляду открывается в меру худое мальчишеское тело с усыпанной множеством родинок гладкой загорелой кожей, немного выступающими ребрами и трогательными острыми ключицами. Себастьян наклоняется, чтобы провести губами по шее Шарля, толкает его на кровать, заставляя лечь, покрывает поцелуями его грудь, ребра и впалый живот, чувствуя, как Леклер под ним дрожит от возбуждения.       Осторожно беря Шарля за локти, Феттель тянет его на себя, чтобы мальчик снова сел, затем отступает на шаг назад, стягивает с себя домашние шорты, под которыми не оказывается белья и вновь возвращается ближе. Шарль завороженно смотрит на член Себастьяна и вдруг в его голове резко зажигается красная лампочка и приходит осознание, что он не хочет этого делать. Шарлю становится страшно. Член у Феттеля меньше, чем у Макса, но толще и более прямой. На стволе меньше вен, а взгляд к тому же неприязненно цепляется за светлые лобковые волосы, вьющиеся, наверняка жесткие и не идущие ни в какое сравнение с тем, что Шарль видел у Ферстаппена. Еще Шарль чувствует запах — густой, мускусный, не то, чтобы уж очень неприятный, но вызывающий у Леклера желание отодвинуться подальше. Он осторожно берет член Себастьяна в руку, делает на пробу пару движений вверх-вниз, открывая головку, и поднимает огромные зеленые глазища на лицо Себа. — Смелее, малыш, — Феттель улыбается и Шарлю не остается ничего, кроме как переступить через себя, зажмурившись и взяв в рот только головку, обхватить ствол плотным кольцом губ; откуда-то сверху раздается хриплый стон.       Шарль старается подавить неизвестно откуда проснувшийся рвотный рефлекс, медленно начиная раскачиваться в своем темпе и ощущая, как в животе все внутренности сворачиваются в плотный скользкий холодный узел. Леклер удобнее устраивает ладони на чужих бедрах, пытаясь устроиться на краю довольно высокой кровати, как вдруг чувствует, как его тянут за плечи, вынуждая встать на пол на колени. Шарль шумно выдыхает, немного отстраняясь, оставляя во рту только головку, неспешно обводит ее языком и снова принимается постепенно насаживаться глубже, как вдруг чувствует, что пальцы, до этого невесомо ласкающие кожу его головы, крепко сжимают отросшие на затылке пряди, мешая свободно двигаться и побуждая взять член глубже. Шарль пытается отрицательно мотнуть головой, но ему не дают это сделать.       Себастьян крепко держит его за волосы и начинает сам двигать бедрами, наращивая темп и амплитуду, с каждым толчком входя почти до самого горла. Шарль не может остановить внезапные слезы. Он давится каждый раз, когда Себ прижимает его голову максимально близко к своему паху, практически утыкая носом в светлые волосы на лобке, воздуха не хватает из-за того, что его размашисто и быстро трахают в рот против его воли, и из-за всхлипов, застрявших где-то в груди. Шарль делает несколько слабых попыток отстранить Себастьяна от себя, царапает его бедра короткими ногтями, но все безуспешно. Сверху слышно тяжелое хриплое дыхание Феттеля, наслаждающегося горячим влажным ртом мальчишки, его узким бархатным горлом и тщетными попытками высвободится. Так продолжается еще несколько минут, и когда Шарль думает, что вот сейчас его уже точно стошнит, его также за волосы грубо стаскивают с чужого члена.       У Леклера есть ровно пара минут чтобы отдышаться, но он даже не успевает набрать достаточно воздуха в грудь, как его толкают в спину в сторону кровати, бесцеремонно ставя на локти и колени и стягивая джинсы вместе с бельем. Шарль вообще пропускает тот момент, когда ловкие пальцы учителя расстегивают ему штаны и еще несколько секунд пребывает в подобие транса, пока его задницу с силой не сжимают чужие пальцы. — Не надо, — тихо просит он, но его скулеж теряется в простынях, когда Себастьян с силой утыкает Шарля в них лицом.       Перед глазами Феттеля сейчас стоит только идеально округлая, мраморно белая задница Шарля, на которой уже начинают проступать следы от его пальцев. Шарль заметно вздрагивает, когда чувствует в ложбинке между ягодиц прохладную скользкую смазку, а затем предпринимает неловкую попытку вырваться, когда в него проникает первый палец. Шарль сжимает зубами простынь, плачет и слабо пытается уйти от нежелательных прикосновений, ему больно, противно он чувствует себя абсолютно жалким и беспомощным, но Себастьян держит крепко, до боли одной рукой сжимая его бедро, а пальцами другой умело орудуя в теле мальчишки.       Шарль такой тугой и узкий, а терпения, чтобы подготовить его для себя остается у Себа все меньше. Наконец, после того, как Леклер оказывается достаточно растянутым для того, чтобы, хоть и не без труда, принимать в себя три пальца, Себастьян выходит из него, вытирает скользкую руку о простынь, и обеими руками сжимает худые бедра в стальной хватке, пытаясь не дать мальчишке уйти от проникновения. Однако, стоит столько головке члена Себа преодолеть сопротивление мышц, как Шарль вскрикивает так громко, почти навзрыд, что Феттель вынужден покинуть такое желанное тело и развернуть Шарля лицом к себе. — Не надо, пожалуйста, не надо, — Шарль весь покраснел, сотрясается от рыданий и едва слышно, как мантру, бормочет себе под нос. — Хорошо, но хотя бы минет ты мне должен, малыш, — Себ осторожно обхватывает голову Шарля руками, приближая его вновь к своему паху.       Сейчас Леклер уже не сопротивляется, послушно открывает рот, пропуская член, старательно вылизывает ствол языком, но когда на затылке вновь сжимается чужая рука, Шарлю не остается ничего, кроме как максимально расслабить горло, и позволить использовать себя в тех целях, в которых Феттелю заблагорассудится. Он все еще давится, горло саднит, голова начинает болеть от того, с какой силой его держат за волосы, Шарль на пробу царапает чужое обнаженное бедро, и вдруг чувствует, как его рот наполняется теплой вязкой жидкостью. Он кашляет, против воли проглатывая часть спермы, а часть размазывая по губам и щекам. — Иди умойся, — Себ подталкивает его к краю кровати, с которой Шарль еле спускается, не в силах видимо, устоять на трясущихся ногах.       Шарль запирается в ванне, умывается ледяной водой, пытаясь подавить булькающие в груди рыдания. У него страшно болит горло, ноют бедра, которые Себ сжимал с таким неистовством и саднит растревоженная задница. Совсем не так Шарль представлял себе их выходные, когда Себастьян приглашал его к себе. Шарлю хочется в душ, смыть с себя чужие прикосновения и липкую смазку, оставшуюся на ягодицах и между ними, хочется завернуться в теплое одеяло и проспать двадцать часов кряду, а потом чтобы в его жизни остался только Макс с его дурацкими шутками про секс, но самого секса чтобы не было и в помине!       Когда Шарль, наконец, выходит из ванной, он обнаруживает Себа, как ни в чем не бывало, сидящего в кровати и читающего что-то в телефоне. Стараясь не создавать лишний шум, Шарль собирает с пола свою одежду и кое-как натягивает ее на себя, замирая посреди комнаты, как олень в свете фар и ожидая, пока на него обратят внимание. Феттель, наконец откладывает телефон, и долгим взглядом смотрит на Шарля. — Я же влюбился в тебя, ты знаешь? — хрипло спрашивает Леклер, разглядывая в ответ своего преподавателя, но хотя, если быть до конца честным, теперь Шарль не чувствует больше ничего. — Малыш, мне не нужны отношения. Ни сейчас, ни в принципе. Это должен был быть просто секс. Удовольствие для нас обоих, — Феттель равнодушно пожимает плечами.       Шарль отворачивается и медленно идет в коридор, натягивая куртку и кроссовки. — Вызовешь мне такси? — спрашивает Шарль с призрачной надеждой в голосе, но, оборачиваясь, натыкается на стену все того же ледяного равнодушия. — Автобусы еще ходят. Тут недалеко до остановки, — Леклер пожимает плечами и выходит из чужой квартиры, захлопывая за собой дверь.       Шарль трясется в почти пустом автобусе, невидящим взглядом пялясь в окно и пытаясь уловить сознанием хоть что-то, из проплывающего мимо пейзажа. В голове вакуум, все тело болит и ноет, говорить сил нет совсем из-за содранного горла, а от холода еще и начинает колотить озноб. Или не от холода, а от нервов? Шарль не хочет об этом думать. Шарль вообще ничего не хочет — только, разве что, лечь и умереть, чтобы навсегда стереть все ужасы сегодняшнего дня из памяти.       Ехать Шарлю не особо далеко, но, когда он еле вываливается из автобуса, едва не скуля от боли во всем теле на своей остановке, в ночной полумгле хорошо видны лишь освещенные окна домов соседей. В доме Леклеров свет не горит. Мама с Артуром уехали, а Шарль уже давно не маленький мальчик, чтобы бояться темноты. Но сейчас эта темнота давит. Давит промозглый темный осенний вечер, давит невыразимое и неподъемное чувство внезапного одиночества, давит пережитый кошмар, лоскутами обрывочных воспоминаний начинающий всплывать в памяти. Шарль понимает, что ему почти физически больно от того, что он сейчас остался один, поэтому он не придумывает ничего лучше, кроме как пойти в единственное место, где он не будет так остро ощущать одиночество — к Максу.       Шарль легко стучит костяшками пальцев в дверь, которая, однако, тут же распахивается, словно человек за ней специально сидел и ждал, когда же Шарль наконец появится здесь. Макс такой родной, домашний, в уютном желтом свете висящей при входе лампы, что Шарль чувствует, как где-то в груди начинает покалывать от того неописуемого чувства, которое он испытывает к этому человеку. Шарлю не удается сделать даже пары шагов, как колени вдруг его резко подводят, и он падает прямо в заботливо подставленные Максом руки, обнимая его за шею и сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Макс ничего не говорит, только гладит Шарля по голове и спине, а затем плавно ведет за собой в дом.       Они вдвоем садятся на диван, Макс заворачивает Шарля в плед, так и не выпуская из своих объятий, и продолжает гладить его по голове, пока Шарль не проваливается в сон. Теперь Макса интересует только то, что именно сделал с ним Феттель, и как теперь на учителя найти управу.       Когда Шарль просыпается, то не сразу понимает, где находится. Ему требуется несколько секунд, чтобы сесть, оглядеться по сторонам, вспомнить все, что произошло накануне, и с протяжным стоном завернуться обратно в плед. Больше всего на свете Шарль мечтает сейчас остаться навсегда в этом махровом коконе, не показывая отныне на улицу даже носа. «Страшно», «плохо» и «больно» — алыми клеймами выжжены в его подсознании. — Шарль? — он слышит обеспокоенный голос Макса, по всей видимости сидевшего на кухне до того момента, пока из гостиной не донеслись звуки возни проснувшегося Леклера.       Шарль выглядывает из-под одеяла. Выглядит он, как будто долгое время болел простудой — весь бледный, взъерошенный, слипшиеся от пота волосы торчат в разные стороны, а глаза — покрасневшие и опухшие. — Привет, — тихо хрипит он, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки, однако, получается плохо. — Привет, — почти также тихо отвечает Макс, но улыбается уже искренне, хотя и немного печально. — Расскажешь? — Шарль задумывается на несколько секунд, подбирает под себя ноги, и призывно хлопает по месту рядом с собой, приглашая Макса присесть. — Расскажу, — кивает Леклер. — Только пообещай, что не возненавидишь меня, ладно?       Макс смотрит в такое родное лицо напротив, двигается ближе, давая Шарлю возможность вытянуть ноги поперек его бедер, и кивает: — Конечно, не возненавижу, Шарли. Просто не смогу, — Шарль снова давит из себя подобие улыбки, вздыхает и начинает говорить.       Он рассказывает все с самого начала, ему тяжело, горло дерет и саднит, Шарль несколько раз закашливается и Макс каждый раз бегает ему за водой на кухню. Ферстаппен не перебивает, слушает внимательно, впитывая все, как губка, а затем, когда Шарль доходит до самой неприятной части рассказа — до вчерашнего вечера — то Макс замечает вдруг, как по щекам Шарля начинают катиться слезы. Макс с готовностью размыкает объятия, и Шарль лежа щекой на его мерно вздымающейся груди, продолжает выдавливать из себя все подробности произошедшего. Макс чувствует, как он вздрагивает, неловко обнимает Ферстаппена тонкими руками поперек груди, и Макс прижимает его к себе крепче, словно в попытках защить Шарля от демонов его воспоминаний. — Я просил его остановиться, — Шарль повторяет эту фразу на протяжении своего рассказа несколько раз, и решает завершить свое повествование именно ей, словно оправдываясь за то, что не смог предотвратить насилие над собой; он чувствует, как вздымается грудь Макса, когда он тяжело вздыхает под ним, а затем утыкается носом Шарлю в волосы, и оставляет легкий поцелуй у него на голове. Леклер пораженно приподнимается на локтях, стремясь заглянуть в чужое лицо. — Я защищу тебя от него, — обещает Макс, медленно обхватывая ладонями чужое лицо. — Я должен был сделать это раньше, — он мягко прижимается лбом ко лбу Шарля и смотрит ему прямо в глаза. — Макс, ты не должен. Я сам виноват в том, что это случилось. — В том, что случилось, виноват только он, — жестко отрезает Ферстаппен и Шарля прошивает электричеством от основания черепа до копчика от этой уверенности в чужих словах. — Ты прав, — Шарль кивает. — Но и ты не виноват в том, что не защитил меня — ты не должен… — Должен. — Макс бесцеремонно его перебивает. — Помнишь, что я сказал, из-за чего мы в итоге поссорились? — Шарль неуверено кивает. — Я сказал это не потому, что хотел тебя обидеть, — Макс мнется пару секунд, перед тем, как рубануть правду с плеча. — Я просто имел в виду, что в отличие от всех тех подонков, которые разбивали тебе сердце в итоге, я всегда был рядом. Но ты никогда не смотрел на меня достаточно внимательно, чтобы увидеть… — Ферстаппен замолкает, не в силах выдавить окончание фразы. — Увидеть, что ты влюблен? — Шарль истолковывает его замешательство верно, Макс кивает в ответ, и в его взгляде появляется такая невыразимая тоска вперемешку с безграничной нежностью, что Шарля топит в этом водовороте с головой. — Я думал, что ты это несерьезно, Макс. Кого может заинтересовать такая пустышка-побрякушка вроде меня? Я просто красивое дополнение, которое, к тому же, не может в секс, — Шарль невесело усмехается, а в Максе появляется желание приложить того человека, который вбил это в голову Шарлю, лицом о бетонную плиту. — Я это серьезно, — Макс выдыхает, пытаясь справиться с гневом. — И ты — не побрякушка. Если ты скажешь так про себя еще раз — выпорю, — Макс пытается говорить не слишком серьезно, но Шарль вдруг улыбается сухими потрескавшимися губами, и это настолько искренне, что в животе Макса просыпаются засохшие, уже пару лет как, бабочки. — Хорошо, договорились, — Шарль легко бодает его головой. — Знаешь, я тебе кое-что обещал, неделю назад, но так как оно сейчас слегка пострадало, могу предложить тебе альтернативу. Идет? — в глазах Шарля просыпаются, недобитые накануне чужой жестокостью озорные черти, и Макс не успевает даже удивиться такой внезапной метаморфозе, как незаметно для себя согласно кивает.       Шарль прижимается сухим поцелуем к чужим губам, одной рукой обнимая Макса за шею, и Ферстаппен не может взять в толк, как это возможно — оправиться от всего, что с ним случилось, так быстро, и думает, что они еще вернутся к обсуждению этой темы — но мягко целует в ответ, стараясь не торопиться и Шарля не торопить. Поцелуй ни сколько не горячий, но все равно взбудораживает все внутри Макса настолько, что его легко ведет — примерно также, как тогда в ванной, в доме Строллов, но все же, чуть слабее. Шарль отстраняется первым и выглядит настолько по-дурацки счастливым, что Макс готов весь мир положить к его ногам, лишь бы только снова увидеть такую улыбку. Шарль укладывается обратно на грудь Максу и тяжело вздыхает.       Ему сложно думать о том, что произошло накануне, но рядом с Максом эти мысли отходят на задний план, острые углы сглаживаются, и от масштабной проблемы, приправленной его переживаниями, остается только ситуация, которую вполне реально решить, если заниматься этим не в одиночку. — Знаешь, когда ты будешь готов, я бы хотел попрактиковаться еще кое в чем, — Макс картинно играет бровями, глядя сверху вниз с улыбкой. — Я обещал отдать тебе свою задницу только за доброе слово! — шутливо вскидывается Шарль, ожидая ответа совсем в духе Макса Ферстаппена. — Мой любимый укурок, — Макс убирает отросшие пряди челки со лба Шарля. — Достаточно доброе для тебя? — В самый раз, — Шарль удовлетворенно кивает.       Конечно, впереди еще предстоит найти управу на Феттеля, заставить шестеренки в голове Шарля крутиться в правильном направлении, но Макс сейчас хотя бы спокоен, что больше Шарль практиковаться ни с кем, кроме него, ни в чем не будет.