Преданный

Когда васильки в глазах напротив пронизывали насквозь и заглядывали в самую душу, внутри поворачивался маленький механизм, ещё давно переставший называться сердцем. Инородное тепло не могло ужиться во внутренностях, мчалось, металось по Винсенту, прожигая с головы до ног. Позже оно всё же находило выход в лёгкой красноте ушей, да слегка нервном постукивании пальцев по столу. Преданный пёс. Роди выглядел, словно оставленный хозяеваеми золотистый ретривер, отчаянно тянущийся к людям и стремящийся сделать всё ради их блага. Иррационально. Наивности нет места в мире, полном разрушения и отчаяния, горько-приторной волной стирающей всё на своём пути. Но васильки всё цвели и цвели, распускали бутоны в Винсенте, опадая где-то в глубине и давая новые побеги. Невыносимо. Желание дотронуться рукой до пушистых на вид локонов и убедиться, что новый официант реален заставляет достать новую сигарету из почти опустошённой пачки. Попытки отвернуться от Роди напоминали борьбу с ярким пламенем. Сколько ни отводи взгляд, оно продолжит маячить на периферии и опалять остатками тепла, вкладывая мысль (желание) предать всего себя огню и слиться воедино, если пустота станет не осязаема и отчаяние растворится в небытие, больше никогда не беспокоя душу. Вскоре отвернуться становится невозможным. Остаётся гореть. Винсент вскакивает на постели, вдыхая кислород вновь и вновь. Перед лицом всё ещё застывший образ — Роди. И он захлёбывается в чувствах, отягощающих душу сильнее любого каприза судьбы, отвратительнее приёма пищи каждый день. Очередной вдох. Руки цепляются за плечи, создавая это жалкое подобие объятия. Винсент застывает так на бесконечно длинное мгновение. И осознаёт. С искренней неприязнью лицо мужчины кривится, а взгляд становится поразительно сфокусированным, пока он освобождается от своей же хватки, думая лишь об одном. Омерзительно. С тех пор Винсента преследует запах. Он тянется шлейфом по всей кухне, наполняя воздух кислым. Замешательство шефа рассеивается, стоит Роди улыбнуться случайному посетителю и вернуться за очередным заказом, бросая тот же яркий. Как это выдержать? взгляд, полный преданности, ошеломляющий, в обсидиановые провалы Винсента. Зубы сводит от фантомного привкуса лимона с сахаром, а кончики пальцев подрагивают под недавно зажжёной сигаретой. Завораживающе. Необходимость забраться в душу к Роди и вынуть его сердце разгорелась в разуме шефа с поразительной скоростью. Багряный. Преследовал и манил за собой, растекаясь по венам и оседая на коже. Словно навязчивая идея, молоточек, бьющий по нервным окончаниям. Ещё чуть-чуть и ладонь с хлюпаньем проникнет в грудное отверстие, раскраивая личность на части, лишая человека всякой иной цели, помимо становления тем деликатесом, возвращающим вкус жизни. Размышления об этом всегда сопутствовали устрашающему лицу, с провалами вместо глаз и лёгкой улыбкой, скрытой за темнотой помещения. А красный всё неумолимо растекался, плескаясь по полу и забираясь в самые отдалённые зазоры человеческого сознания. Ещё секунда и Винсент окунулся в пламя целиком, мысленно осознавая всю свою беспомощность и бессильность перед столь ярким оружием.

***

Васильки больше никогда не подарят этому миру свою красоту, они останутся лишь напоминанием. Призраком прошлого, следующим за своим губителем и отравляющим часть его жизни, пуская корни в лёгкие, перекрывая дыхание. Роди угаснет мгновенно, опустошая всё вокруг, забирая пламя и теплоту с собой, больше не предназначенные никому. В последний миг холод морозильной камеры разобьёт его на осколки, деформирует столь преданный вид, застывший в последнем из них. Винсент не узнает в себе человека, испачканный в кровавом мареве чужих мечтаний и неосуществлённых желаний. Он прикасается к лицу ладонью, растирая их, смешивая с грязью собственного тела. В обсидианах известного шефа давно исчез блеск, сделав их слишком разрушительными для окружающих. Когда они устремляются в тарелку напротив, с преданным огню сердцем. — стучащим в ушах Винсента набатом — руки подцепляют вилку, чтобы положить кусочек блюда, сделанного с особой любовью, в рот. Обсидианы дают трещину, разрушаясь острыми углами внутрь, когда бесформенная безвкусная масса не становится спасением для утопающего, лишь сильнее погружая его в воду. Отчаяние. Внутри ворочается нечто тёмное и липкое, пока внутренний разум судорожно пытается отыскать этому объяснение. Голос рвётся из груди, стремится обрушиться громогласным криком или разразиться плачем с привкусом вины. Но Винсент не в силах выдавить из себя ни звука, утыкаясь лицом в руки с распахнутым медальоном. Помещение заполняется белым шумом, пока звуки не исчезают насовсем, смешиваясь в серую однотонную массу. Вмиг настоящее и будущее перестают иметь значение, становясь одинаково безразличны, пусты. Он всегда оставался звеном разрушения, мглой, призванной стереть всё светлое с лица земли. Согревающее тепло уже никогда не вернётся и не осветит своим порывом беспроглядную тьму шефа, синева вновь не мелькнёт в дальнем углу ресторана, а глупая, слегка наивная улыбка официанта не заставит сердце щемить от боли. Винсент самонадеянно считал, что разбитая ваза способна стать целой, когда васильки посетили её покои. Но это стало одним из неосуществимых желаний, растёртых в красный порошок, размазанных по великолепной кухне заведения. Преданный жизнью в финальный раз, Винсент становится обречённым, отбывающим вечный срок за преданность драгоценного Роди.