Ферула

А вот и та, кого бы все люди сожгли на огне, Но в этом и суть — она видна только мне. Потомучто — Мой демон

  Пивз в последнее время озверел. Роуэн предположил, это потому что местные призраки не пригласили его на минувшее собрание. Но по-моему, они никогда и никуда его не приглашали, и Пивз не подавал вида, то есть дурнее обычного не выглядел. Может, накопилось. Жалеть Пивза было некому, так он всех утомил. Я дня не помнил, чтобы он не пытался кого-нибудь достать. С Тонкс у них вообще завязалась кровопролитная война. В усердии, с которым она взялась за него, было что-то маниакальное: казалось, Тонкс в самом деле надеется выдавить из бестелесного Пивза настоящей крови и, пожалуй, своего добьется. Но пока их противостояние продолжалось, никто не побеждал, и ходить возле нашей гостиной следовало осторожнее обычного. Всем пуффендуйцам пришлось это запомнить, испытав на собственной шкуре сокрушительные и недалекие выдумки полтергейста — вроде падающих на голову цветочных горшков или размазанного по полу совиного дерьма. Так что услыхав крик и шлепок, будто кто-то споткнулся и упал, я сразу догадался — это не из наших. Оглянулся и понял, что это вообще не человек. Маленькое существо скорчилось на каменном полу, подтягивая к себе тощую ногу. Я подошел, и оно охнуло и попыталось скрыться, но с его пострадавшей лодыжкой это было едва ли возможно. Я заметил странное углубление в напольной кладке, а рядом плоский камень, толщины которого хватило бы только чуть прикрыть яму: значит, подлец Пивз устроил ловушку тому везунчику, который должен был наступить в нее и провалиться. Вот он и попался. И лучше бы это был студент. Отделался бы синяком. — Что вы делаете, — возмутился я, не сдержав гримасы: очень уж жутко выглядела эта тоненькая нога, ну точно надломанный прутик. — Не двигайтесь! Давайте я вам помогу до больничного крыла добраться. Эльф в ужасе вытаращил свои и без того огромные глаза. Они стали размером с те чайные блюдечки, которые… Все мысли о блюдечках я погнал от себя подальше. В мире нашелся бы еще миллион круглых вещей, которые я мог вспомнить для сравнения. Вот квоффл, наконец. Скай мне не простила бы проигрыш Гриффиндору. И я пахал. Но если после тренировки у меня нашлись силы думать о чем-то кроме квиддича, значит, в моей жизни было все еще слишком мало квиддича. Никаких блюдечек, короче говоря. Никакой чайной. Не было вчера того нелепого свида… Слова на «с» не было с самого начала. Эльф сделал чудн о е неловкое движение, разведя руками над своей покалеченной ногой. Напрасно я к нему полез, ему не нужна была моя помощь. Домовые эльфы и без палочек умели такое, что некоторым волшебникам не снилось. Но я так всполошился, увидев сломанную ногу, что совсем позабыл об этом. К моему удивлению и его разочарованию, ничего у бедолаги не вышло. Может, он слишком спешил. Или стеснялся. Пока я мялся, решаясь — ускользнуть по-тихому или предложить помощь снова — эльф поднял на меня печальные глаза. — Вижу, вы добрый волшебник, сэр, — пробормотал он. — Поверьте, мне очень неловко спрашивать вас, но… если бы вы могли помочь мне дойти до кухни… мои друзья быстро привели бы меня в форму. Может, он был и прав. Может, так было лучше, чем в больничное крыло. Я вспомнил, что никогда не видел среди пациентов ни одного эльфа: все они дневали и ночевали на кухне, почти не показываясь людям на глаза. — А как же Питтс? — вспомнил я. Когда ищешь в скупой на подсказки школе след брата, секрет «как попасть на кухню» быстро перестает быть секретом. Верховодил там толстяк Питтс, строгий и ворчливый. Я вспомнил, как он поторапливал своих поднадзорных и спуску никому не давал, снова поглядел на травмированного эльфа, и мне стало неуютно. Бедняга слабо улыбнулся. — Ну что вы, — догадался он. — Питтс вовсе не злой эльф. Ну да, так бывает, когда проводишь с кем-то рядом очень много времени. Кажется, это называется стокгольмский синдром. Вот так драишь котлы под чьи-то окрики лет пятьдесят, и в конце концов это становится нормально, даже славно. …Или с сопливого первого курса рука об руку варишь зелья и перестаешь воспринимать все эти «чего пялишься» и «дубина безрукая, все перепутал» как что-то обидное. Я почти уже подхватил эльфа под лопатки и коленки, чтобы отнести к товарищам, но смутился. Ему на вид было лет триста, и мне вдруг показалось, что это просто-напросто неловко — так обращаться со стариком. А он смиренно ждал, и огромные глаза влажно блестели. Тогда я представил, как помогаю ему хромать по коридору и какой долгой, должно быть, кажется эта дорога, когда у тебя сломана нога. Разозлившись на себя, я выхватил волшебную палочку. Нельзя колдовать в коридорах. Если очень хочется, то все равно нельзя. Но если кому-то очень больно?.. Какой же я тормоз. Квиддич, Питтс, блюдца — особенно они! — все это была чепуха, думать о которой сейчас было попросту жестоко. — Ферула, — тихо, но отчетливо произнес я, и на ноге пораженного эльфа появилась плотная аккуратная повязка, да и нога под ней стала выглядеть почти ровной. — Теперь дойдем, — решительно сказал я, а глаза у эльфа заблестели еще ярче. Я разглядел, какие они ярко-зеленые, изумрудные. — Молодой волшебник наложил шину домовому эльфу, — пробормотал тот. — Ну… да? Как иначе вам идти? — буркнул я довольно грубо, не справившись с повисшей между нами неловкостью и чувствами, которые никакого отношения к происшествию с ногой не имели: от созвучия онимов мутило как в первый раз, только на сегодняшний день все стало еще более странно, хрупко и тошно. А эльф мелко задрожал, и я подумал, как хорошо, что кухня находится совсем рядом, на нашем этаже. Какие они все же странные ребята, эти домовые эльфы. — Это сложные целительские чары, — подметил эльф. — Им не учат юных волшебников. Точно. Мадам Помфри не хотела. Говорила, я еще мал. Говорила, никаких оснований. Слишком мал, чтобы соваться в запретный лес, не имея ни одного полезного заклинания в рукаве? Слишком мал, чтобы искать человека, которого все бросили искать? Может, слишком мал, чтобы уяснить, что готовиться всегда нужно к худшему?.. Нет. Я забыл о том, как быть маленьким, когда родители получили то письмо. Исключен. Пропал без вести. Приносим соболезнования. Я перестал быть маленьким, когда сова принесла другое письмо — на этот раз мне. Зачислен в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс. Я не хотел признаваться эльфу, почему эти чары мне известны. Вся школа знала, что ответ на любое «почему», в сущности, всегда один: я брат своего брата. Магнит для проклятий. Мне приходится уметь то, что другим уметь не обязательно. Я вспомнил, как пробовал это заклинание и как плохо у меня получалось — но не потому что я был не готов или мал. Стоило терновому свисту палочки хлестнуть по законной тишине, стоило трем гласным родиться в робком молчании лазарета, как я сбивался со своей подопытной коленки. Мадам Помфри укоряла подростка, столь же наивного и слабого, сколь невысокого и щуплого; именно такого она видела перед собой и не знала, как ошибается. «Витаете в облаках, мистер Зое, — говорила мадам Помфри. — Заставляете меня думать, что я права». Вот было бы смешно, если бы я сказал ей, что чувствую — что мне лет сто, из которых последние восемьдесят девять я не понимаю, что происходит; что я, может, старше школьной целительницы, если она, конечно, не испытывала того же, что и я, а уж это вряд ли. Но я сдержался, впору своим столетним снисходительности и немногословию. В конце концов, она взялась меня учить, а значит, можно было и смолчать. — А почему у вас не получилось… — и быстрее, чем я подумал, что это, возможно, не очень вежливо, я повторил за эльфом движение его рук — так, как запомнил. — Я очень стар, — смущенно признался эльф. — Теперь это не всегда получается. Провал. — Простите. — Ну что вы, мистер Зое. Не за что. — Вы знаете, как меня зовут? — Все в Хогвартсе знают мистера Зое. Он брат… Ну да. Конечно. Именно. Даже эльфы в курсе. — Вы и Джейкоба знали? Эльф смущенно улыбнулся. — Мне сто девяносто два года. Я помню много студентов. Я видел вашего брата. Он был добрым человеком. — Он жив! — возмутился я. Хватит мне злословящей ведьмы, которая бездумно бормочет, что Джейк давно мертв, и считает, что это хорошая шутка. Единственная по-настоящему хорошая шутка в том, что я не могу на нее обидеться. — Я искренне надеюсь на это, — серьезно кивнул эльф. А ведь я уже бывал на кухне. Почему я раньше не вспомнил про эльфов? Почему не попробовал спрашивать их о Джейке? — А вы можете… можете рассказать мне? Все, что знаете. Пожалуйста. Прошу вас. Я должен его найти. Любая… информация пригодится. Эльф виновато посмотрел на меня. — Боюсь, мое воспоминание — не то, что может помочь господину найти брата. — Ну все-таки, — попросил я. Эльф задумался. — Однажды я стал свидетелем, как один из эльфов случайно разбил чашу… Его глаза в ужасе распахнулись. — Не то чтобы это часто случается, совсем наоборот! Эльфы работают очень, очень аккуратно! Еще бы, когда у них над душой маячит такой надзиратель, как Питтс. — Но все-таки это случилось. И было это в тот самый день, когда мистер Зое, старший брат мистера Зое… — эльф замялся. — Ну… отбывал наказание на кухне. И мистер Зое, старший брат мистера Зое, сказал Питтсу, что это он разбил! Только мистер Зое… Эльф нахмурился. Он явно вел борьбу с собой. Мне стало его жаль, да к тому же он был прав — история с этой несчастной чашкой вряд ли могла быть хоть сколько-то полезной. Я открыл было рот, чтобы остановить его, но эльф собрался с духом и все же закончил: — Мистер Зое солгал. Столько восхищения и ужаса читалось в его взгляде, что я не смог сдержать улыбку. — Простите, господин. Я плохо сказал о вашем брате. Я поспешил увести эльфа с пути самобичевания, пока друзья мои пуффендуйцы не заявились сюда и не подняли меня на смех. Хорошо, что меня выперли с тренировки и до гостиной мои однокурсники пока не добрались. — И все? Больше вы ничего о нем не помните?.. Эльф горестно замотал своей большой головой. То, что Джейк не лишен сострадания, мне было известно и без мучительных откровений моего чудного собеседника. Почему же он — мой добрый брат — снискал в итоге такую сомнительную славу? Я по крупицам собирал историю его ученичества, побед и провалов, а люди и стены так неохотно расставались со своими секретами. Вот и старик эльф был мне явно не помощник. Я помог ему удержать равновесие и встать на ноги, и мы пошли к школьной кухне. Натюрморт отъехал в сторону, и я порадовался, что мне не нужно щекотать грушу — неловко было признаваться в такой осведомленности на глазах у кухонного старожила. — Спасибо вам, добрый господин, — сказал он, оглянувшись на меня, прежде чем пропасть в горячей звонко-металлической суете подземелья. — Я отплачу вам за ваше благородство. — Да перестаньте, — отмахнулся я, подумав, что обещание эльфа звучит почти угрожающе и у меня почти наверняка горят уши. — Нет-нет. Я у вас в долгу. Я расспрошу эльфов о вашем брате. Расспрошу всех до единого. Я вас найду, мистер Зое. Внутри у меня снова затеплилась надежда, и мой повеселевший голос прогремел в пустом каменном коридоре: — Спасибо!.. Старое сморщенное личико озарила улыбка, и лысая головенка пропала, затерявшись среди сотен таких же. Я потерял эльфа из виду, и полотно натюрморта с нетерпеливым шуршанием вернулось на место. А я остался один среди дрожащих негасимых капель волшебного света. Вот тут-то я понял, что даже имени старика не спросил. Раздосадованный, я вернулся к своим блюдцам и синякам. После тренировки все тело у меня ломило так, будто я не летал на метле, а подрабатывал боксерской магловской грушей. Неудивительно: в меня прилетело три бладжера, пока Скай не начала орать, что я не берегу голову и команду, а Орион, улыбнувшись так, будто ему все понятно, не отправил меня переодеваться. Не знаю, сколько там ему было понятно на самом деле. Я сомневался, что Чарли и Тонкс кому-то выдали, что случилось в чайной, а Мерула тем более унесла бы этот позор в могилу. Но, как известно, слухами земля полнилась, а бедствие было почти стихийное. Было бы славно рухнуть в кровать и забыться до утра. Попытаться не вспоминать вчерашнее и не мучиться, гадая, заговорит ли со мной Мерула когда-нибудь. А еще больше тянуло к кабинету Бинса, где сейчас тухли слизеринцы. Вот так я и метался весь день, неспособный ни сосредоточиться, ни выбрать, что должен делать. Талботт говорил, в совятне хорошо размышляется и редко кто-то мешает. Наткнуться на него в это время я не боялся. Того, что меня кто-то прогонит оттуда — тоже. Разве что было чуть неудобно перед профессором Стебль: она ради тренировки отпустила всю сборную с травологии, взяв с нас обещание, что мы все прочитаем в учебнике, а практиковаться будем в свободное время после матча. Я оставил сумку в гостиной, вытряхнув из нее книгу. Прихватил сахарных перьев и пошел в совятню — читать. Ну то есть я так думал, что читать. Плоховато мне читалось, так ничего я и не запомнил, а потревоженные совы неодобрительно косились в мою сторону: наверное, думали, что за странное существо отирается тут вместо Талботта. Я пообещал им, что уйду, когда закончу главу про бубонтюберов, но сам не заметил, как уснул.   ***   — Шон! Ты в курсе, который час? Я по голосу узнал Роуэна, а открыв глаза и привыкнув к темноте, слева и справа от него разглядел Талботта и Чарли. Не хватало только кого-нибудь из Слизерина, чтобы собрать полный набор факультетов в этом поисковом отряде. Кого-нибудь?... Вот уж лукавство. Я представил, что Мерула сказала бы моим друзьям, предложи они ей поискать вместе с ними. Да пропади этот выскочка пропадом, вот что: эти слова только что не прозвучали у меня в голове, и я глупо улыбнулся. А если бы я действительно исчез — ну вот как Джейк?.. Правда исчез? Насовсем? Хотелось думать, что ей было бы не наплевать; я порадовался, что в темноте парни не видят как следует моего лица. Но, объективности ради, я ничего не сделал для того, чтобы Мерула хотя бы не обрадовалась. Я ведь не решился поговорить с ней после того позора у мадам Паддифут. Только думал, думал об этом без остановки уже второй день, и даже бладжеры, колотившие по моей пустой голове, не сумели этого остановить. Я посмотрел на часы и присвистнул. — Вот-вот, — кивнул Чарли. — Ты бы видел, что творится в нашей спальне! — воскликнул Роуэн. — Мы краем глаза подсмотрели, — кивнул Чарли. Вид у него был впечатленный. — А что в ней? — Ты не догадываешься? — подозрительно глянул на меня Роуэн. — Нет. Я только понадеялся, что это не связано с Пивзом — не хотелось отскребать говно со стен или еще чего-нибудь в этом роде — и Мерулой: у нее с фантазией было еще лучше. — Что-то ужасное, да?.. — Пойдем, сам увидишь. Мы поспешили к замку. Друзья так и не объяснили мне ничего, но продолжали пытать своим загадочным видом. Они смеялись почему-то и все заглядывали мне в лицо, точно ожидали от меня какой-то реакции, какой-то подсказки или ответа; я сперва возвращал им эти любопытные взгляды, а потом обиделся, что они молчат, и непроницаемо хмурился всю дорогу к подземелью. Роуэн постучал по бочке с уксусом, и дверь отворилась. Мы все четверо прошли через гостиную к спальне, и я увидел свою кровать. Точнее, кровати-то я как раз и не увидел. Она совсем потерялась за той грудой наваленного чего-то, в чем я не сразу признал конфеты, кексы и пирожные. Все они перемежались пестрыми коробочками. Я подошел, открыл наугад пару и ужаснулся: в них тоже были конфеты, кексы и пирожные. — Что за… — пробормотал я. Все пары любопытных пуффендуйских глаз уставились на меня и ждали объяснений. — Шон, прости, мы тут съели парочку, — признался Филип. — Парочку? — возмутился Диего. — Парочку парочек, ты хочешь сказать? Да ты один десяток кексов засосал! Талботт и Чарли переминались на пороге и веселились: Талботт нерешительно хихикал, а Чарли буквально булькал от смеха. А вот я так ничего и не понял. — Да откуда все это? И почему оно… у меня на кровати? — А ты точно все время был в совятне? — предположил Чарли. — Не нашел, часом, новое проклятое хранилище? Не давал срочное интервью «Пророку»? Не спас кому-нибудь жизнь сегодня между делом? — Ну… нет? Сначала я был на тренировке… — Подтверждаю, — улыбнулся Мерфи. — Это была охотникоубийственная тренировка! Ради сохранения жизни Шона от его участия в ней пришлось отказаться, и я бы предположил… — …а потом пошел в совятню, и… и как я буду спать? — О, поверь, мы тебе поможем… прибраться, — хохотнул Диего. — У нас впереди длинная и вкусная ночь. Если ты поделишься, конечно. — Да это какая-то ошибка, — возмутился я. — Я не могу поделиться, потому что это все не может быть мое! — …я бы предположил, что Шон, возможно, думает не совсем о квиддиче, — продолжал комментировать Мерфи, и я хотел было остановить его, но Диего опередил меня и шикнул: — Мерфи, пусть он сам скажет! Вот только заставить замолчать Мерфи МакНалли, прирожденного комментатора, было не так-то просто. — И, возможно, у нашего Шона есть тайный поклонник… — Нет у меня никакого тайного поклонника! — вспыхнул я. Никакого нет. Не после того бедствия в чайной. И тут я вспомнил вывороченный камень между факультетской гостиной и кухней. — О боже, — выдохнул я. — Ты догадался, кто это, да? — Кажется, — пробурчал я. — Состоятельный человек, — шутливо подметил Чарли. — Это вообще не человек, — отмахнулся я. — О черт. Да зачем же… Но ведь не нести это все обратно. Ну… налетайте, раз так. Роуэн, Мерфи… Филип, Диего, чего вы… Лопайте… Чарли! Талботт! Вы все равно уже тут. Талботт робко зашел, и я подумал, что впервые вижу его в покоях Пуффендуя. Чарли и не нужно было особого приглашения, он уже разворачивал какую-то фольгу и надкусывал с обеих рук, умудряясь при этом собирать порцию сладостей для Мерфи. Тот благодарно кивнул со своей кровати. Роуэн за моей спиной ахнул. — Вот это да, Шон… Даже жалко такую красоту есть, — выдохнул он. Я заглянул в приоткрытую коробку в его руках и признал, что он прав. Это были какие-то сумасшедшие кексы, с фигурно выложенными розочками, подсолнухами и одуванчиками такой тонкой работы, что глаз от них было не отвести; вся эта цветочно-кремовая композиция была раскрашена в такие нарядные и восхитительные желто-зеленые цвета, что меня как молнией ударило. Ну невозможно было смотреть на них и ничего не делать. Я глянул на часы. Времени было совсем немного. — Слушай, Роуэн... Ты прав. Не надо это есть. Возьми что-нибудь другое. Что угодно. — Ты куда?.. Так ты расскажешь, откуда все это? А я успел заметить, как Чарли хитро поглядел сначала на кексы, потом на меня. — Вернусь, расскажу. Девчонкам что-нибудь оставьте, — бросил я на прощание и выбежал из спальни и гостиной, прижимая к себе коробку.   ***   Под Черным озером было холоднее, чем в нашем крыле. Я как дурак ежился, сминая пальцами коробку, и таращился во влажную стену. Пароля я не знал, а рассчитывать на то, что кто-нибудь из слизеринцев шмыгнет наружу, было опрометчиво. Даже если так, мне нужен был кто-то, кто захотел бы помочь, а не позлорадствовать: кто-то вроде Барнаби или Лиз. А когда дело касалось моих желаний, вещи никогда не хотели складываться идеально. Так чего я ждал? Часы показывали без пяти минут отбой. Глупо было возвращаться, ничего не сделав; я достал из кармана кусочек обглоданного сахарного пера и задумался, выбирая слова, которые одновременно говорили бы все и ничего не говорили. Не было таких. Коробка желто-зеленых кексов выдавала меня с потрохами. — Зое? Ты, что ли? Что ты тут делаешь? Проход открылся, и я вздрогнул, тряхнув коробку так, что от былой кексичной красоты едва ли что-то осталось; перо с перепуганным «крак» разломилось у меня между пальцев и ссыпалось вниз. Это была она. И было это хорошо и ужасно. Мерула. В распахнутой мантии поверх пижамы. Она проводила взглядом хрустнувшее перо. — Прогуливаешься? Не слишком далеко от пуффендуйских покоев? — А сама, — возмутился я, мгновенно заняв оборону в ответ на ехидный голос. — Ты-то чего не спишь? — Хочу и не сплю! Я вообще-то не шарюсь у чужой гостиной! Мерула пристально посмотрела на коробку. — Что это? А на меня кто-то как будто наслал заклятие немоты, и я только прижал ее посильнее к себе. Мерула прищурилась и разглядела на ней начатое «сам…» — Сам? — ухмыльнулась она. — Самому тормозному парню Слизерина? Самой неряшливой ведьме Хогвартса? Кто же этот «сам»? Кому это ты принес, Зое? Барнаби или Измельде? Мерула бесцеремонно подняла крышку. Кексы ничего, неплохо сохранились, на некоторых из них даже угадывались прежние цветочки. Мерула кровожадно застыла над ними, распахнув свои хищные глаза. Она довольно долго смотрела на них, а я смотрел в ее меняющееся лицо. На четверть мгновения я увидел в нем смятение; еще на одну — что-то вроде торжества, хотя все это в полумраке факелов могло мне почудиться. Наконец оно стало каким-то… усталым. — Не говори, что ты собирался просто подкинуть это под дверь, и все. — Технически это не дверь, — проблеял я, как будто это было самое важное. — Очень мило. Цвет твоего факультета… и Слизерина. Стало быть, точно кому-то из наших. И ты… настолько трус, что не можешь отдать это в руки… тому человеку? Это было слишком. Во-первых, я мог вообще не приходить — Мерула никак не облегчала мои терзания, избегая меня весь день; во-вторых, времени было в обрез, а она говорила так, будто я припас эти дурацкие пирожные сильно заранее. А если бы я сам ухитрился как-то притащить их из Хогсмида в понедельник, это значило бы, что я не только не трус, а совсем отбитый на голову авантюрист. Жаль, что я не догадался так и сделать. Да и ей ли было называть меня трусом! Мерула удрала из чайной так, будто меня там и не было. Будто не Тонкс устроила фарфоровый погром, а она — собственноручно, и теперь слава разрушителя сервизов будет преследовать ее вечно. Я вознамерился сказать ей все это, открыл было рот, закрыл, снова открыл… и всучил коробку ей в руки. — Ничего я не трус! — вспыхнул я. Мерула приняла навязанный подарок — другого ей ничего не оставалось, и, не ожидая от меня такого жеста и еле удержав коробку в руках, растерянно смотрела то на нее, то на меня. — Да, не трус?.. — вспыхнула Мерула. — Хоть бы слово сказал после того, как… ну, ты понимаешь! А я еще и нарядилась туда, как дура! Знала же, что это пустая трата времени! И сейчас ты снова пришел… приколоться, да? Хотел, чтобы все слизеринцы поржали надо мной утром, да? Она тряхнула коробкой, несчастные кексы исполнили синхронный прыжок, и я с каким-то злорадным удовлетворением подумал, что вот теперь-то они точно расстались со своими цветочками и листочками. — Поржали? А что в этом смешного?.. — Ты дурак, да, Зое? Я по совету Ориона досчитал до десяти и поборол желание вернуть ей это предположение. — Я не понимаю. — Никто не смеет позорить меня перед друзьями! А уж насмехаться надо мной… —  С чего ты взяла, что я насмехаюсь?.. Мерула нахмурилась и посмотрела на меня — долго, пристально, с обидой и недоверием. Я бы извинился перед ней тысячу раз — но она же все равно не простила бы, пока я не понял, в чем она меня винит. — Ты привел Чарли и Тонкс! Даже не постеснялся! Чтобы они повеселились? Или чтобы рассказали всем? — Но… — Это было свидание вчетвером! Пожалуй. И оно совсем по-дурацки кончилось, когда заботливо расставленные мадам Паддифут чашечки полетели на пол со своих блюдечек и разбились на миллионов пять острых и звонких черепков. Чарли и Тонкс, эти добродетельные энтузиасты, действительно пытались за нами присматривать. Даже мне было слегка неловко, хотя смешно больше; Мерула предложила позвать их за наш стол, раз уж нас все равно четверо, и вот тогда это случилось. Быдыщщщщь дзыннннь тррррах. Все и так было неловко, а после того как Тонкс случайно задела стол с пирамидой из фарфора, свидание стало провалено оглушительно и официально. — Я не приводил их, честно. Мерула, они сами пришли. Они просто… знали, куда мы идем и волновались очень, как все пройдет. Но по-доброму волновались! Они не собирались смеяться и все такое… И я уверен, что они ничего не сказали никому. А если кто-то и узнал… так ведь не каждый день в Хогсмиде так громыхает. Да честное слово, Мерула, я их не приводил! Если ты злишься на это, то напрасно! — Нет, не на это! То есть… и на это тоже, но это не главное! Мерула потупилась и замешкалась. — А что главное, — я с надеждой заглянул ей в лицо. — Почему ты думаешь, что я над тобой смеялся? — Что еще мне думать, — пробурчала Мерула. — Если за весь день ты слова не сказал ни про наше… ну, как все прошло. Ни про… Она сделала усилие и добавила: — Ни про меня. — Про тебя?.. Я осекся. И все понял. И подумал, что она права. Я дурак. Она была такая красивая в том шелковом блестящем ципао. Само изящество. Мерула в платье: где-то в Шотландии сильно трясло. Что-то с магнитудой не меньше десятки содрогнулось у меня в голове, когда я увидел ее в чайной: она всегда прятала ноги под облезлыми джинсами, так что я, может, и не знал, что у нее есть ноги. Она настолько изменила своему обычному образу, что у меня и правда язык отнялся. Странное дело — сколько мы с ней спорили на зельях, подзуживали друг друга на полетах, темы не переводились: насколько я криворукий бездарь, неспособный отличить имбирь от рогатого слизня, и почему ее метла выглядит так, будто Мерула и правда драит ею Хогвартс. И еще миллион нежностей в том же духе. Так вот это все совсем не годилось, когда мы переступили порог чайной и уставились друг на друга. Даже если бы я хотел сказать чего-нибудь этакое, у меня язык бы не повернулся, потому что с этой новой, невероятной и незнакомой Мерулой я вообще стеснялся разговаривать. Кроме того, я считал, Меруле — любой — совершенно безразлично, что я думаю. Я покаянно склонил голову и серьезно посмотрел на нее. — Да просто растерялся. Ты… ты была совершенно потрясающая. И провалиться мне на месте, если я смеюсь. А потом… я хотел подойти, весь день собирался, но… ну, знаешь, ты так спешила оттуда. Я подумал, ты меня и знать не больше не хочешь. Мерула вскинула голову, точно собираясь поспорить, но промолчала. — Совсем у нас… не задалось там, в чайной, — вздохнул я. — Да уж, — мрачно кивнула она. — Но я… все равно рад, что ты согласилась пойти. Мерула отвернулась, пряча глаза. И кивнула на коробку. — Откуда у тебя это? Я усмехнулся. — А, это. Если честно… кажется, это принес домовый эльф. Он кучу всего принес. — Чего?.. — Я как увидел эту коробку… подумал, вот бы… ну, исправить положение. Чаю попить. — Ночью?.. — Ну, говорю тебе, я как-то не подумал. Увидел кексы эти, и меня как по башке ударило. И я сразу сюда. Они, знаешь, были покраше с самого начала. — Да они и сейчас ничего, — смягчилась было Мерула, но снова нахмурилась. — Что еще за эльф? Ты опять мне голову дуришь? — Да нет же… Неслышные мягкие лапки пробежали по камню: тень миссис Норрис выдали факелы, и мы оба вздрогнули. Мерула опустилась на корточки и как всегда попыталась дотянуться и приласкать ее, но миссис Норрис задержалась только затем, чтобы с поразительным для кошки неодобрением глянуть на нарушителей режима. — Побежала стучать Филчу, — догадался я. — Да, наверное, — согласилась Мерула, и мне почудилась в ее голосе досада. С глупой надеждой я подумал, что, может, ей не очень приятно идти спать. — Ладно. Завтра расскажешь. Завтра у нас с вами магловедение последним уроком. Возьму их с собой, — Мерула тряхнула коробкой. — Попробуем спровадить Сикандера. Помнишь еще, как пользоваться магловским чайником? Я вспомнил тот чайник, заколдованный, чтобы он мог работать в стенах Хогвартса, и подумал, что это будет даже круче, чем у мадам Паддифут. — Беги давай, пока Филч тебя не поймал! И Мерула скрылась за потайной стеной, скрывающей факультет Слизерин от чужих глаз, а я отчетливо заметил, как она сдерживает улыбку.