happy new trapping

Лед пестрым витражом переливается на деревянных ступеньках — средние уже растворяются в кромешной тьме. Ноги жадно глодает сквозь тонкие джоггеры мороз. Лед треснул под грузной подошвой ботинка — пред глазами страшно поплыло, размякшие руки в панике вцепились в рамки люка. Бора в ужасе икнула. — Юхен. — Ммм? — послышалось из чердака. — Нахуя мы так… Ик! Удрюхались… — А хули еще в нг делать? — затрещал алюминий и заурчали громкие глотки. Плетью по ушам хлестнул довольный выдох. — Забей, а то ебнешься еще. Бора тяжело вздохнула. Осторожно полезла назад. Плюхнулась на порог. Пальцы от напряжения дрожат хлеще эпилептика, заправляют кое-как черные взлохмаченные пряди. — Сука… Мы ж тут околеем нахуй. — Так ты люк закрой. Крышка люка негодующе захлопнулась. — Я ебала эту жизнь, — процедила Бора и с силой поднялась. В голову ударила кровь, тело бессильно попятилось, лопатки врезались в толстую брусовую балку. — С-с-с-сука… Юхен прыснула, как сдувающийся шарик, — и лицо мятой латексной тряпочкой шлепнулось в пушистый плед на коленях. Из-под него лезет глухое хихиканье. Ее нежно кутает приятный, даже сказочный полумрак. Куда ни глянь — везде гирлянды: цветастая радуга и монотонное золото, мудреные шишки и простые лампочки. В Юхенову голубую макушку бросается мигающими отблесками древний, как Аляска, телек — по его маленькому рябящему экрану Белла снова отшивает Джейкоба на минимальной громкости. И Бора опять очарована. И оттого боль в лопатках ржавым лезвием добирается до сердца. Как дерьмово получилось. Бора всего-то хотела праздника — идеального праздника, что готовился два года и собирался отпечататься если не в Юхеновом сердце, то хотя бы как приятное воспоминание в голове. Но электрокотел внизу предательски вырубился. И Бора даже не в силах спуститься и починить. Не в силах и родители — они уже как два часа пропадают в гостях. Такой Новый год Юхен точно запомнит на всю жизнь. Бора вяло вздохнула и потихоньку подалась вперед. Свитер несогласно затрещал. В балке занозы, а он пушистый — грех не зацепиться. Бора с трудом отлипла, пальцы крепко схватили края балки, ноги ватой на ниточках выверяют каждый шаг. Навстречу ползет дряхлая покоцанная тумба. Одеяло надо — железная крыша выстудит их в мгновение ока. Взять куртки не догадались. А им тут еще трезветь и трезветь. Юхен так точно — просмеявшись, опять запрокидывает уже бог-знает-какую банку Миллера и в блаженстве откидывается на остывающую батарею. Она-то ладно. А вот Боре надо очухаться как можно скор… — Блять! — Пхахахахахха! Мышцы, дрожа и горя, поднимают ватное тело с колючего, недружелюбного ковра. Ноет голеностоп. Глаза впились в обидчика — пылесос мученически развалился на полчердака. — Лошарик, — заключила с кривой лыбой Юхен и впилась губами в банку. — Да не говори. Юхен подавилась, липкое пиво брызнуло и въелось в плед. Юхен в панике шоркает и, скуля, хихикает. Потому что Бора ползет на четвереньках — только бы добраться к тумбе живой. Рука дернула дверцу тумбы, выдернула одеяльный ком — он безнадежно тащится по холодному и злому ковру к Юхен. — Залазь, героиня, — Юхен приподняла плед, Бора нырнула к ней, вместе расправляют и накидывают одеяло поверх. Одной рукой Юхен загребает Бору к себе, другой хватает банку и снова неприлично громко урчит. Бора устраивается поудобнее. Руки оплетают Юхенову талию, голова мирно ложится на спрятанную под серой толстовкой грудь. Мозг тает в желе, глаза не то чтобы слипаются, но зажмуриться и пьяно радоваться маленькой привилегии вот так прижиматься к Юхен — предел счастья. Где горькой вишенкой на торте — чертов котел. Бора знает Юхен уже пять лет. Половину дружили в интернете. Общее хобби — делали субтитры для аниме. Бора училась в школе, и скованные кандалами с надписью «экзамены» руки никак не могли ухватить билет в Нью-Йорк. Юхеновы тоже никак не могли добраться до Ситки, потому что по локоть были в работе — колледж, квартира, парень. К третьему году Бора слетала в Нью-Йорк. — Дай, — пальцы криво-ловко вынули банку из Юхеновой руки, Бора осушила залпом, лицо недовольно сморщилось от горечи. На языке и в сердце. — Зря ты это — после вискаря. Вместо ожидаемого: «Ты же собиралась трезветь?» Но Бора не говорила ей. Трезветь она собралась только сама с собой. — Похуй, — пробурчала в толстовку и зарылась носом глубже. Юхен знает, что Бора — по девушкам. Знает как подруга, обреченная слушать ее гейское нытье об одиночестве и ныть в ответ о провальных отношениях. И Бору это устраивало. И никогда она не сокрушалась от ее божественных фотографий, мелодичных голосовых и угарных видеозвонков. Пока не встретила вживую. Харизматичную, веселую, мило неуклюжую и безумно — до треска в грудной клетке и жалкого сипения заместо мириады слов — красивую. Очаровательную пленницу бетонных джунглей и нездоровых отношений, которая видела чердачные убежища, снегоходы и могучие горы только в фильмах. Бора влюбилась. И когда Юхен сквозь груду пустых регулярных обещаний, наконец, кинула ей скрин билета в Ситку — Бора, изможденная глупой влюбленностью, железобетонно решила наколдовать Юхен лучшие выходные в жизни. Решила — и с треском провалилась. Теперь они проведут их в лучшем случае — с температурой. — Будешь? — длинные, по-новогоднему пестрые ногти протянули неоновой радугой наушник. Бора машинально ткнула в ухо. Никакого заезженного Ласт Кристмас. Только скандинавский хардкор. Юхен любит копаться в языческой мифологии. А Бора любит слушать ее «лекции». Рассказывает она ярко, бодро, толково. Но больше всего Бора любит смотреть на ее лицо, трепать волнистые голубые волосы, обнимать тонкую статную талию, слушать мягкий смешливый голос и размеренный ритм ее вечно раненого сердца. Бора любит. И она хотела сказать это в ненавязчивой и приятной форме. И облажалась. Пальцы Юхен смяли банку. Последняя. Больше алкашки нет. Впереди — крово-потная дорога воина трезвеющего. И с этим осознанием колючей прохладой ложится на лопатки остывшая батарея. Бора неуклюже тянет из-под одеяла плед. — Что ты делаешь? — смазано лепечет Юхен. Видимо, она уже все. А Бора — на дурацкой нешагабельной середине. — Холодно. Постелю на батарею. — Хуйня. Давай лучше под одеяло залезем, там… Ик! Тепло. И надышим. — И задохнемся. — Только утром, если уснем. Не хочет Бора тут спать. На солнце они вылезут битыми сосульками. Но Юхен клюет носом и тонет упрямо под одеялом. И Боре ничего не остается, как обреченно вторить. Мятый купол флисового пледа переливается радугой от подсветки наушников, приподнимается под мощью телефона, глаза режет экран. — Че, Тик-Ток и спать? — Протрезвеем и домой пойдем. — Я не хочу вылазить, тут хорошо. — Это пока. — Двигайся ко мне, — игнорирует Юхен, пальцы открывают Тик-Ток. Бора послушно придвигается. Лицо Юхен в считанных миллиметрах. Сердце колотится быстрее. Теплое дыхание рикошетит по пледу в Борино лицо, треплет черные пряди, ложится доверчиво на губы. Разум предательски вспоминает, как Юхен, прощаясь в аэропорту, поцеловала Бору в висок. И, заливисто хохоча, прыгнула в автобус. Тик-Ток режет глаза ядовитой пестротой — Бора вглядывается в него жадно и отчаянно. Воспоминание подстрекает выпалить с дуру лишнего, много лишнего, которое в сердце — самое важное. Громыхнуло. Еще. И еще. Вот уши привыкают — и перед грохотом заметен свист. А потом и вовсе — радостные крики, детский смех и пьяный взрослый гогот. — О, с новым годом, — Юхен машинально вырубила телефон. В наушнике воцарилась тишина. Юхен зачарованно пялится в тусклую мягкость пледа, словно торжество снаружи у нее перед глазами. — С новым, — Бора тоже глазеет в плед. Грохот обрывается. Молкнут голоса. Нос коварно ущипнул закравшийся холод. — Прости за этот пиздец. — За какой? — Юхен поворачивается к Боре лицом (нос к носу!) и глядит пьяным размытым взглядом пугающе взыскательно. — Люди празднуют, а мы… мерзнем. — Мы? — брови вскакивают на лоб до смешного высоко, Борины лапки руки тонут в ее, припечатываются к пухлым, немного влажным от слюны губам — и Бора пугается этого настолько, что готова заплакать. Кожу заботливо греет чужое дыхание. — Все еще мерзнем? — улыбнулась Юхен в ее руки. Нет. Бора горит — без спичек, зажигалок и электрокотлов. — Не знаю, че ты паришься, мне вообще заебись. В кой-то веки я вырвалась к тебе — и тут так хорошо, Господи, Бора, забери меня к себе, а… — Оставайся. На автомате выпаливает Бора — и краснеет. Но под витражным блеском наушников этого не различить, верно? — Твои родители выпнут меня, — беззлобно усмехнулась Юхен и прищурила глаза. Лицо мягкое-мягкое. Бора сглотнула. Ей правда не на что забрать Юхен «к себе». Даже если они скинутся вместе. Но Юхен, очевидно, это совсем не парит. Глаза до подозрительного странно обегают Борино лицо. — Слушай, — начинает невпопад она. — А я тебе говорила, что недавно целовалась с девушкой? Бора цепенеет. — А нет, не говорила, точно. Короче, — Борины руки обдало жаром пробудившегося рассказчика. — Шиен помнишь? Юхенова соседка. Бора кивнула. И сглотнула подступивший ком. Они с Шиен… Что?.. — Ну вот, сидим мы как-то во дворе, уже вечер, холодно, все дела. У нее в квартире че-то брат замутил, шумно, в моей — этот придурок с похмелья спал, провонял на весь дом, короче, сидели одинокие и злые, ругали жизнь, планировали куда-нить съебаться вдвоем… Юхен икнула. Смущенно прыснула в Борины руки. Бора поджала губы. — И тут, короче, подходит к нам какой-то мужик — йо, девчонки, че-каво, че на морозе одни делаете. Навязаться решил, короче. Ну а он нам нахуй не сдался, и мы как бы намекаем, а он дальше лезет. Ну и доходит речь до парней — и мы такие: мы лесбы. Бора криво улыбнулась. — И он такой: вы пара, что ли? — Юхен с силой заглатывает хихиканье. — Ну мы, короче, взяли и пососались при нем. — А он? — Поморщился и ушел. — А если бы хлеще полез? — Ну ты ж меня знаешь. — Отмудохала бы? — Ну для начала попробовали бы уйти. Мы ж люди адекватные. Полез бы руками — там конечно. — И… — Бора сглотнула смущение. — Как оно? — Поцелуй-то? — Ну типа. Юхен отстранилась от Бориных рук и улыбнулась широко-широко. Боре стало не по себе. Юхен так улыбалась, когда предложила поиграть в бутылочку. Им троим. С парнем. — Волшебно. Пощечиной в Борино сердце. — А я тебе говорила, что женщины круче, — едва собрала себя по кусочкам Бора. Значит, они теперь… — Говорила, мамочка, говорила, да-да. Я, собственно, к чему это, — глаза ее вновь странно окинули Борино лицо. — Красивая ты. Бора подавилась собственным сердцем. — И че? — прохрипела сама не своя. В голове крикливым чертиком бьется «мамочка». — Поцеловать хочу. Бора не верит, что это происходит с ней. Бора отказывается верить. А сердце — отказывается жить. Юхен потянулась к ней, Бора выдернула руку из ее ладоней, указательный палец встал меж губами стеной. Последней, хлипенькой, дрожащей стеной. — Ты в стельку. — А ты нет? — Я не хочу потом краснеть. — Не красней. Я сама напросилась. — А я позволила. — Ничего ты мне еще не позволила, — рука настойчиво сжала запястье, стена рухнула, губ нежно коснулись чужие. Горячие и мягкие. Бора застыла. Или сгорела. Или стала пеплом, который чудом не рассыпается. На щеку легла Юхенова ладонь, пальцы трепетно заправили за ухо волосы, большой, царапая ногтем, пробежался невесомо по брови, а губы все пробуют и пробуют — мягко, медленно, бережно. Черт. Это… Приятно. Бора никогда не целовалась. Вообще. Даже в шутку. И ее первый поцелуй забрала женщина мечты. Бора закрывает глаза и поддается. Юхен сама напросилась. Не может быть у нее завтра к Боре вопросов. Пусть только вякнет чего. Юхен отстранилась. Не выдержала — снова примкнула к Бориным губам. — Почему я пять лет дружу с поразительной женщиной — и ни разу не целовала? — горячо выдыхает она меж поцелуями, и голос ее томной хрипотцой — для Боры совершенно новой, почти запретной — мягко закрадывается в уши. Бора еще не сгорела? — А вот нехуй к мальчикам своим липнуть, — на одном чуде парирует она. И в ответ — ее затыкает язык. Бора не знает, что с ним делать, поэтому отдается Юхен, смакует новое ощущение, странное, непонятное, но раз Юхен — кипятящее кровь и тянущее каленым узлом внизу. Юхен снова отстранилась, даже в неоновой радуге заметно пылают щеки — и Боре страшно подумать: как тогда выглядит она. Юхен громко сглотнула. — Согреешь меня? — выдохнула жаром и улыбнулась вызывающе. Бора подавилась слюной. Юхен прыснула и захихикала, обняла Бору, хлопает в лопатки. То есть, блять?! Она что, хочет, чтобы Бора… То есть Бора серьезно должна… Блять, они же пьяные, выключите, закройте, уберите ее отсюда нахуй! Юхен прижала Бору к груди. Бора кашлянула пару раз — уже для виду. И не знает теперь, как быть. Наверное, сейчас она уже достаточно опьянела отрезвела, чтобы нормально спуститься и проверить котел. Хороший повод сбежать. Но… — Т-ты же знаешь, что я никогда не… — бурчит в толстовку. Юхен прижимает крепче. — Ну представление же имеешь? — каленым шепотом на ухо. Еще какое. Бора зарылась глубже. Господи. Просто, блять, Господи. Дай ей прожить эту ночь. Юхен часто и в подробностях рассказывала про свои сексуальные похождения. Как правило — когда ей снова чего-то недодали. Оттуда Бора знает все ее фетиши и предпочтения. Оттуда Бора знает, почему Юхен не интересны девушки. Были. Видимо. — Отказы не принимаются? — нервно усмехнулась Бора. — Я не твой тип? — наигранно-обиженно проскулила Юхен. И Боре от этого сейчас поплохеет. — Совсем-совсем? Бора тяжело и громко вздохнула. — Не ты ли ноешь об одиночестве? — давит уперто Юхен. В больное. — Одиночество сексом не решается. Бора нервно улыбнулась, ямочки цепляют складки толстовки. Они же о сексе разговаривают, да? — И че. Зато будет опыт. Когда встретишь свою женщину мечты — будешь мне ноги целовать. Ага, да, конечно, спасибо — огромное, блять. Юхенова рука перекочевала на Борино плечо, отстранила. Глаза Юхен нежные, добрые — затуманенные алкоголем и… — Из всех девушек на Земле я бы хотела попробовать это именно с тобой. Бора сейчас провалится. Куда-нибудь. В дом. В подвал. В землю. — Только тогда, в Нью-Йорке я поняла — какая ты на самом деле очаровательная. Заткнись. Юхен с уверенной лыбой легла на спину, рука на плече требовательно потянула за собой. Бора оказалась над ней. Самая не зная — как. — Когда я встречу свою женщину мечты — она не даст мне целовать чьи-либо ноги вообще. — Ты любишь ревнивых? А че никогда не говорила? Что ты от меня скрываешь, милая, я вот всегда тебе вс… — Бля, иди нахуй, — почти всплакнула Бора и врезалась в ее губы своими. Юхен одобрительно простонала, пальцы зарылись в Борины волосы на затылке. Бора никогда не слышала ее стонов. Только недовольные. Только мечтательные. Только смешняво драматичные. И никогда — эти. Бора целует ее лицо. Нежно и с упоением — она и не мечтала к нему так прикоснуться. То есть мечтала, конечно, — мириады раз, но и подумать не могла, что ей когда-нибудь разрешат. И потому Бора смакует каждый сантиметр, с нежным отчаянием, она не хочет просто целовать, не хочет просто пробовать, она хочет сказать — сказать этим очень многое, а вернее — все, потому что на слова ее просто по-человечески не хватит. Ни в каком состоянии — тем более в этом. И Юхен поддается. Ластится под каждое движение. С мягкой, невыносимо нежной улыбкой. На глаза наворачиваются слезы. Бора сейчас заплачет. — Погоди, — выдохнула Юхен. Бора послушно отстранилась. Замаргивает судорожно слезы обратно. — Ща включим какой-нибудь секс, — пальцы Юхен цепляют телефон. В наушнике запело что-то не знакомое. У Боры есть плейлист Юхен. И в нем. Этого. Нет. — Ты всегда так делаешь? — Музыку включаю? Не-а, ток с тобой. Остальным, че я слушаю, как-то не интересно. Остальным. Юхен любит изменять, когда злится. Она снова поругалась с ним — и теперь лезет к Боре? — Я не слышала этого ни разу, — глушит мысли хриплым голосом. Это больно, и лучше не думать. Ей разрешили — так почему просто не наслаждаться? Юхен приподнялась на локти, Борино лицо окатил жаркий выдох. И выжег все мысли. — Теперь слышишь. И только Бора. Одна Бора. И больше никто. Бора не выдерживает, аккуратно прижимает Юхен обратно к паласу, пальцы, дрожа, расстегивают толстовку. — Чтобы завтра без предъяв. Юхен улыбнулась, глядя в глаза Боры широко и доверчиво. — Гарантирую. Улыбка сама полезла на лицо, пальцы неспеша стянули толстовку, смахнули голубые пряди с шеи и плеч — тонких-крепких-статных плеч, от которых Бора… Только идиоты вроде них с Юхен могут в минус сорок носить под кофтой один топ. Бора хмыкнула, и губы коснулись мягкой шеи. В ушах — приятным звоном стон. Целует медленно, нежно, пальцы трепетно пробегаются по ключице, плечам, бицепсам. Юхен любит неспеша. Юхен без ума от ласк. Юхен бесит, что ей вечно их недодают. А Бора — не может по-другому чисто физически. Тело дрожит — пьяное и в трепете, каждое прикосновение отдает в груди колючим, невыносимым жаром, выбивает сознание все дальше и дальше, на задворки мозга. Бора упадет замертво, если попробует ускориться или быть грубее. Поэтому она делает ровно так, как хочет безмолвно Юхен. Цепляет пальцами топ — в глаза бьет знакомая до каленого смущения грудь. — С-с-с-сука, — шипела тогда Юхен, сидя на бортике ванны, руки послушно вздернуты, веки зажмурены в ужасе. Она до помутнения рассудка боится крови. Ее парень был на работе. Они с Борой летели на велосипедах в квартиру — кто быстрее. На финише Юхен улетела. Раза три перевернулась в обнимку с велосипедом. Бора стянула прилипшую футболку. От левого плеча тянулась разодранная кожа, ныряла в лифчик. Бора стянула и его. Тогда ей было не до смущения. Тогда она без задней мысли обрабатывала этот кошмар и всеми силами успокаивала Юхен. Сейчас Бора неприлично громко сглатывает. На груди белеет шрамик. Бора зажмурилась и коснулась его губами. И кажется это настолько странным, почему-то глупым, идиотским, неуместным — что… — Бля, я не могу, — проскулила Бора и отстранилась. Для нее это слишком. Заебись, конечно, целоваться — но в груди щиплет кислотой: не для нее все это. Как подруга, Бора давно присвоила этот шрамик, это мягкое лицо, эти голубые волосы и даже пьяный взгляд. Но как девушка… Боже, надо было достать вино. — Не знаешь, как? — Не то чтобы не знаю, скорее… Просто… Юхен… Юхен, не слушая, взяла ее руку в свою, положила на грудь. Бора застыла. Юхен сжала. Сжалась Борина рука. Под ней сжалась грудь. Вторая легла Боре на свитер. Нащупала ее грудь. Мягко сжала. Бора инстинктивно вобрала воздух в легкие. — Вот так, — с улыбкой прохрипела Юхен. Взгляд ее пьяно-сосредоточенно прожигает Борину грудь. А Бора, кажется, уже провалилась куда-то в самое ядро Земли. Рука на Юхеновой груди ощущается неприлично правильно. Рука на Бориной — нереально. — А вообще я хочу вот так, — Юхен поднялась, Бора попятилась. Сидят. Руки оплели Борину талию. Юхен поцеловала грудь сквозь свитер. Бора заскулила. Потерялась. Уткнулась в Юхенову макушку и дрожащими руками обняла. Юхен впилась в смущенную до чертиков Бору щенячьим взглядом. — Сделаешь мне так же, Бора-я? Иди нахуй. Очень. Хочется. Сказать. Но Юхен впивается губами в Борины, крепко обнимает и тянет якорем вниз. На самое дно. И Бора здесь отказать попросту не может. Берет губами отвердевший сосок — Юхен стонет, а Бора теряет всякие тормоза. Лижет языком, посасывает — и кажется это чем-то странным, почти сакральным, будто снова она ребенок в обнимку с маминой грудью, снова маленькое, наивное и бестолковое существо на пороге долгой и мучительной жизни, — но здесь что-то большее. Здесь ей позволяет такое человек, которого она любит. И человек этот не просто позволяет — а хочет, чтобы она это делала. Бора вздрагивает. Юхенова талия — которую Бора мечтала обнять, которую Бора, дорвавшись, наконец, обнимала, на которую смотрела жадно и голодно, когда в Нью-Йорке Юхен сидела в одном топе — ее талия прижалась к Боре вплотную. Черт, Бора все еще не плачет? — Ниже, — на макушку невесомо-требовательно легла рука. И Бора все еще не сгорела, да? Нет, Бора послушно спускается и ласкает напряженные мышцы пресса, ладони с упоением обхватывают по бокам, приспускают штаны. Сердце вот-вот разобьет грудную клетку — и поскачет, глупое, на мороз. Но какое блаженство, Господи… Язык упирается во что-то холодное. — Ты когда пирсинг сделать успела? — шепчет пораженно Бора в пупок. — Перед отлетом. — Отчаянная. — Это сейчас я отчаюсь, если не… Ах… Да поняла Бора, поняла. Настолько поняла, что рука уязвленно прижалась туда. Слабо. Но Юхен, видимо, хватило. — Характер заиграл? — процедила она. — Чтобы не отчаивалась, — пробурчала Бора в пупок, сама не понимая, как ей все еще хватает сил что-то отвечать. Пальцы, дрожа, стягивают штаны до колен. В глаза ударило черное кружево. Бора зажмурилась и быстро стянула. Не надо. Ей. Этого. Вашего. Ничего. Не надо. Ладони вслепую легли на тонкие крепкие бедра. Невесомо пробежались до тазовых косточек. И они толкнулись ладоням в ответ. Господи, выколи ей глаза. Бора не хочет их открывать. — Сними совсем. Не удобно. Да блять. Глаза выглядывают опасливо из-под век — ловят штаны и трусы, пальцы прытко стягивают, кладут в сторонку. Можно Боре тоже в сторонку? Нет, она уже сама себе не позволит. Юхен разрешила — и Бора сделает все, что в ее силах. — Иди сюда, — ладонь легла на Борину щеку, поманила к губам. Вторая взяла Борину руку и провела туда. Мокро. Горячо. Губы ошпарил рваный выдох. — Давай медленно, — хриплым шепотом. — И пока не входи. Бора сама рвано выдыхает и начинает осторожно двигаться. Юхен довольно лыбится ей в губы, уши скручивает непростительно сладкий стон. — Умница… — Заткнись… — Ха… Н-но ты правда молоде… Бора угрожающе прикусывает губу. Осторожно. Не до крови. Но Юхен послушно замолкает, язык беспрепятственно залазит Боре в рот. Умница. Молодец. Да, большая Бора молодец, что не выпроводила ее, пьянящую, спать. Жарко. Тут уже никакой мороз их не хватится. — Входи, — пошлым выдохом в губы. Ногти на лопатках требовательно сжали свитер. Бора закрыла глаза и послушно вошла. — Медленнее. Да… Вот так… И ничего кроме ее сиплого голоса и громкого дыхания Бора не слышит. Больше. Музыка размылась в безликий фон. И Бора даже под дулом пистолета не сможет собрать его обратно в мелодию. Ничего не сможет — кроме того, что делает сейчас. Поясницу придавило. С опозданием до Боры доходит — Юхен запрокинула на нее ноги. Бора уткнулась губами в шею. Пусть. Не об этом ли она мечтала? Не это ли размытыми корявыми штрихами вырисовывалось в изможденной голове, когда Юхен снова кидала усталые разнеженные голосовые — что скоро, уже скоро она прилетит по душу Боры и уж тогда они оторвутся?.. — Быстрее… Бора ускорилась. Она даже толком не понимает, что делает. Вернее, понимает — не наивная же она, читала, смотрела, даже пробовала (от невыносимого напряжения), и вроде получалось, но в чужом, адски горячем теле — весь опыт разваливается карточным домиком. Это другое, это совсем другое, и Бора может лишь тихо надеяться, что она делает все правильно. И, собственно, делать. Пальцы до боли сжимают Борины волосы, и она без слов — по требовательным движениям, понимает: надо еще быстрее. Делает. Юхен запрокидывает голову, и на шее четко проступают гортань и раскаленные, вздувающиеся в диком ритме артерии. Бора съезжает губами на дрожащее плечо. На лицо лезет какая-то бессознательная, инстинктивная улыбка. Они на одной волне, и то, как Юхен точно и податливо отвечает, сводит Бору с ума. Выбрасывает куда-то за пределы реальности, все это кажется настолько идеальным, правильным, красивым, что Бора просто не хочет прекращать. Но пальцы внутри сжимает со страшной силой, почти выталкивает и Бора застывает. Все? Они… Реально… Сделали это? Юхен громко и протяжно выдохнула. Тело ее — каменное от проступивших мышц — медленно размякло. Ноги бессильно шлепнулись с Бориной поясницы, в затылок шумно врезался плед. И Бора — под его невесомой тяжестью — падает сама. Вернее — ложится всем телом на Юхеново, и просто закрывает глаза. Пальцы Юхен играют с ее волосами. В наушнике медленно вырисовывается музыка. — Ты бесподобна. Бора молчит. Зарывается лицом в Юхенову грудь, как в подушку, совсем не находя это смущающим. Пресс под Борой слегка напрягся — и макушку мягко обжог поцелуй. — Признаю, я была неправа насчет великих и ужасных женщин. Спасибо. Бора победно ухмыльнулась. Но заглушенные мысли — как боль после анестетика — упорны и нещадны. Одиночество сексом не решается. Это раз. Юхен любит изменять, когда злится. Это два. И Бора влюблена в Юхен. Три. — Пойдем домой, — сухо пролепетала Бора. Юхен усмехнулась. — Думаешь, я спущусь? — Я спущу. — Ты все, что ли — трезвая, как стеклышко? Бора приподнялась и посмотрела ей в глаза. Там ничего кроме мирного блаженства и слабенькой пьяной дымки. Бора выдавила улыбку. — Вставай давай, — потискала Юхен за щеку, она замычала, Бора хмыкнула и слезла с нее. — Да ты че такая, дай мне отлежа… — в лицо прилетели вещи. — Да ты ваебала! — Я согрелась и не хочу мерзнуть. Поэтому давай живей. Юхен возмущенно сбросила вещи с лица и обиженно уселась. — Блин, если ты всегда после секса такой мракобесией будешь — твоя девушка начнет тебя бояться. — И будет правильно делать. — Ты садистка, что ли? — Нет, я одинокая гейская задница. А еще мне вина охота. Оно плачет по мне дома, а ты возишься тут миллион лет. — Ты променяешь меня на вино? Бора ухмыльнулась. — Алкоголичка ты конченная, — потрепала Бору по макушке. — Как будто ты не будешь со мной. — А куда деваться! — Сама знаешь куда, — Бора пихнула полуодетую Юхен в бок и сдернула плед с одеялом. В лицо морозной плетью ударила трезвая реальность.

***

Юхен уплетает макароны, лицо горит пылающими багряным закатом в окне, Бора навалилась на дверной косяк, потеснила мутные от солнца гирлянды и потягивает кофе. Родаки не пришли. Как обычно. Ей же на руку. Бора так и не ложилась. Приняла душ, переоделась — и ходит-бродит в топе, шортах, и пушистой, по-новогоднему красочной рубахе (подарок Юхен). Лицо мятое, с темными кругами под глазами. А Юхен отоспалась. Проснувшись, бодро поделилась наблюдениями — что ебать они вчера зажгли, а потом ушла мыться, а теперь сидит и ест. Бора запрокидывает кружку и заглатывает жадно остатки кофе. Сначала она боялась и надеялась — что Юхен забыла. Но стоит признать — уж не в такую они были стельку, чтобы ничего не помнить. И Бора не знает, что с этим делать. Юхен и правда не сказала по этому поводу ни слова. По крайней мере — в отрицательном ключе. Не винила — ни Бору, ни себя — и в целом выглядела довольной. Как и со всеми любовниками, наверно? Сейчас тоже довольная — голодный и злой желудок подсобил. Бора шагнула к чайнику. Еще кружечку — иначе до темноты не доживет. А хочется жить. С Юхен — каждую секунду. Талию поймала рука. Бора оказалась в Юхеновых ногах. — Я чуть кружку не уронила. — Так поставь. Бора закатила глаза, Юхен широко улыбнулась. Кружка возмущенно брякнула о стол. — Ну чего ты с ней так. — А надо, как с тобой? — Вы всегда такие вредные, если вас не оттрахаешь в ответ? — бурчит Юхен, уткнувшись в Борин пресс. Ну началось — главный аргумент в пользу парней. Ее губы на прессе ощущаются приятно. Только Бора так устала, что ее это не заводит. — Откуда мне знать? Я такая же девушка, не надо меня делить на «вы». — Не надо, не надо, бу-бу-бу. Бора хмыкнула, пальцы зарылись в голубую макушку. Юхен вздернула голову. — Слушай, а давай я попробую? — Ч-чего? — Сверху. Бора поморщилась. — Ай! Да за что! — Юхен потирает лоб, красный от щелбана. — За все хорошее. — Я тебе что, противна? — У тебя парень. — А ты меня как будто не знаешь! — В том и проблема. — Да когда это вдруг стало проблемой! Бора поджала губы. Юхен застыла. — Погоди… Реально? Бора сглотнула в ужасе. Она не хотела. Юхен смотрит на нее… Пугающе. Бора никогда не видела такого взгляда. И вдруг ее темные радужки отражают всю Бору без остатка. — Когда? — В Нью-Йорке. Юхен тяжело вздохнула. Задумалась. Бора поджала губы. Одиночество сексом не решается. Она знала, что будет больно. Юхен вздрогнула. — Ты чего? — пролепетала испуганно, палец стер со лба слезу. Борину слезу. — Я-я не знаю. Она реально плачет? Пальцы неверяще легли на скулу. Пиздец. — Ну-ка садись ко мне, — заботливым, невыносимо нежным голосом. Бора шмыгнула и села ей на колени. Крепко прижалась. Она реально в сопли. Кошмар. Большой палец Юхен аккуратно вытирает слезы — от этого на сердце еще больнее, и оно с силой давит новые. — Ну-ну, — пальцы поднимают Бору за подбородок, по скулам и глазницам нежно пробегаются губы. — П-перестань, — с чувством проскулила Бора и зажмурилась. Юхен послушно отстранилась. Бора с силой заглотнула колючий, болезненный ком. — Я-я не хотела… — Бора. — Я-я п-правда, Юхен… — Бора. Посмотри на меня. Бора смотрит. Сквозь слезную пелену. Пытается проморгаться. И не разреветься в концы. — Чувствовать чувства — нормально, окей? — А д-делать-то с н-ними ч-что? Юхен поджала губы. Вобрала воздух. — Можем попробовать, — пожала плечами. — Ч-что поп-пробовать? — А ты как будто не догадываешься. И мягкая добрая улыбка добивает. Бора скулит и жмурится. Юхен прижала ее к груди. — Я бросила его. Слышишь? В сентябре еще — достал. Просто не знаю, ты всегда выглядела так непоколебимо или смущалась вечно с такой самоиронией, что я думала — ты никак не можешь… — А ты? — пробурчала сквозь слезы Бора. — А что я… — Юхен прижалась губами к макушке. — Я не знаю, Бора. Вообще в последнее время ничего не знаю. Больно это как-то все. Люблю тебя очень — но сама знаешь, в каком смысле. Хотя вчера… Юхен прижала крепче. — Ты прекрасна, правда. Бора сейчас разрыдается. — Пойми… Я просто… Обожглась очень сильно со всем этим и не могу больше, не рефлексируя. Трахаться, не рефлексируя, могу, а любить… Ну, сама понимаешь. Поэтому в моих силах только попробовать. А там как пойдет. Но я не против, слышишь? — С-слышу… Рука нежно отстранила Бору. — Расстояния не боишься? — Н-нет. — А измен? Бора сглотнула. — С тобой не буду, — продолжает Юхен. — Если это взаимно. — В-взаимно. Юхен широко улыбнулась. — Ну че, венчаемся? Бора сквозь слезы прыснула. — Т-ты серьезно? — А я похожа сейчас на клоуна? Бора улыбнулась. — Ты априори к-клоун. — Нихрена ты словечки вспомнила. Бора вытирает слезы. — М-могу, умею, практикую. — Умеющая какая. Впрочем, да, признаю. Никогда я не видела таких умеющих: затащила в чердак подругу, а вытащила девушку. Удобно? Удобно! Рассмеялись. — Ну че, дашь мне попробовать сверху? — Ты заебала. Нимфоманка. — Я вообще-то хотела выразить свою крепкую женскую любовь, а ты… Бора заткнула ее поцелуем. Сопливым, слезливым, грустным и до сердечной боли счастливым поцелуем. А Юхен ответила. Такой Новый год они запомнят на всю жизнь.