Коля думал, что его отношения развивались очень хорошо. И он был прав.
На позапрошлой неделе они праздновали полтора года вместе, провели атмосферный вечер под какое-то кино и в первый раз поцеловались. Сибиряков настоял сам, и вот уже вторую неделю к ряду в животе порхали бабочки от одного лишь воспоминания. До этого все его мысли были заняты так же чем-то непонятным, но после того свидания у него же дома они оформились и стали более волнующими.
Голова теперь совершенно отказывалась думать о делах, если только в этих делах не замешан Костя. Ведь где-то он сидит, работает, заполняет годовой отчёт и тоже думает о нём, об этом поцелуе… Хотя, конечно, для Кости он далеко не первый, ну нельзя в первый же раз настолько умело двигать языком, чтобы-
Коля уронил голову прямо на стопку документов на столе. Нельзя о таком думать на работе, нельзя! Он издал мучительный стон. С другой стороны, он ведь совсем ещё юн, особенно по сравнению с другими сибирскими и уральскими городами, так что подобная его реакция нормальна. Нормальна, но дика для обычно безразличного к чувствам Сибирякова.
Захотелось, быть может, набрать Максиму и спросить, что с этим делать. Хороших советов так, конечно же, не получить, но по крайней мере от старших может перенять часть опыта. Откуда-то в Новосибирске была уверенность, что когда-то такой же молодой Омск вёл себя точно так же перед Томском; смущался, краснел, но упорно шёл к нему, переступая через себя. Не то чтобы его условные «родители» не были в курсе о его отношениях, но такой вопрос показался ему неэтичным, и неважно, к кому бы из них он обратился.
Разумеется, Коля знал, что никто из них не откажет ему в душевной беседе, но он чувствовал, что это было личным, чем-то таким, до чего он должен был дойти сам, а уж потом делиться этим с Матвеем и Максимом.
Он вернулся к экрану компьютера, откладывая бумагу в сторону. На нём светилась вкладка электронной почты, закреплённый файл и имя получателя. Сибиряков начал печатать «Костя, сверь…»
Нет, не так.
«Константин Петрович, сверьте…»
Да, вот так правильно. В конце концов, Михаил Юрьевич звонко щёлкнет их обоих по носу, если узнает. Мол, не храните, товарищи, традиционные ценности.
К тому же, ровно так же его когда-то и представили.
— Коленька, знакомься! — Тумов встал рядом с каким-то мужчиной в военной форме. — Константин Петрович, город Свердловск.
То были сороковые годы. И тогда для маленького Коли, особенно на фоне широкоплечего, но всегда низкого Матвея, Свердловск казался самой настоящей горой.
Матвей всегда оказывал Константину Петровичу уважение. А вот Максим к нему уважения не питал. Он вообще ни к кому уважения не питал. Для него существовал только страх. Этим же страхом Томск и заставил его уважать.
Сибиряков помотал головой. В их отношения он предпочитал не лезть. В конце концов, они завязались где-то тогда, когда Омск только появился на этом свете. В общем, бородатая история.
В размышлениях он машинально отправил документ с самой приличной из всех возможных подписей и изучил несколько отложенных в сторону отчётов. Почти под каждым листом нужно было расписаться. Нелёгкая эта работа — заниматься бумажной волокитой от рождения и до смерти.
В этом они, наверное, с Костей были похожи. Оба работали в поте лица, какая бы абсурдная задача перед ними не стояла. Хотя иногда, безусловно, такие ситуации оказывались новыми, и подобный отход от методички заставлял Сибирякова нервничать.
— Как правильно поступать никто не знает. То, что подойдёт для одного, будет деструктивным для другого. Не сравнивай горы и поля, Коля. — Как-то философски однажды на это ответил Уралов. Новосибирск тогда даже удивился, какие речи тот мог толкать.
Ему, с высоты трёхсотлетнего опыта, явно было виднее, как покорять горы. На равнине же, где обитал Николай, горы преодолевать было трудно.
Первой его непокорённой горой стал не Эверест, а Руслан.
К нему подход найти было ужасно трудно, но именно Енисейский помог ему на пути к важному жизненному решению.
Они курили после собрания. Ну как, они… По большей части Руслан. У Коли же сигарета просто тлела в руках.
— Если ты думаешь, — Красноярск сделал затяжку, после чего выдохнул. — Что я не замечал твоих переглядок с Екатеринбургом, то ты ошибаешься. И если ты обратился ко мне из-за этого, то ты ошибаешься вдвойне, малыш.
Догоревшая сигарета больно обожгла пальцы. Окурок упал на тающий весенний снег. Руслан усмехнулся.
— Ладно, наверное, я действительно ошибся, когда решил спросить у тебя совета, — раздражённо бросил Новосибирск и уже собрался уйти, но Енисейский всё же вставил свои пять копеек:
— Хочешь чего-нибудь дельного? Поговори с ним. — И махнул рукой, типа «иди уже».
Совет был вообще не так плох, но как начать… И где-то на этом моменте все советчики резко кончились. Оставались только Омск с Томском, у которых спрашивать что-то подобное почему-то казалось неправильным. Ладно, возможно потому что он заранее знал их реакцию.
Оставалось только креститься и молиться, авось случится как-нибудь само. Но в Бога Коля не верил, да и большинство вещей, для которых было бы славно просто случится, никогда не происходило.
Да, это был трудный момент.
Сибиряков отложил бумагу в сторону, протёр глаза и взглянул на часы. Перерыв на обед, ну или, как принято в офисе, на чай с печеньками, или на еду из контейнеров, если кому-то сильно повезло. В случае Сибирякова — перерыв на гольный кофе.
Кофемашина загудела, чёрной струйкой полился горячий напиток. Бодрости от него, как казалось Новосибирску, никому кроме Москвы не прибавлялось. Да и тому нужно было кружек семь с утра, не меньше. Коля смотрел на болтающих сотрудниц и сотрудников, здоровался с ними, но более никак не хотел взаимодействовать. Его жгучее желание, разгоравшаяся с того вечера, медленно сменялась тревогой и апатией. Матвей бы сейчас сказал, что он очень походит на Максима в юности.
Сибиряков тряхнул головой.
Так, ладно. Нечего думать о Матвее с Максимом в контексте самых неправославных мыслей.
Непотребности, как назло, преследовали не только наяву, но и во сне. Буквально на днях Николай проснулся под утро, весь горел и совсем запыхался. Подобное состояние его сначала напугало, но после того, как он заметил колом стоящий член, успокоился. Относительно, потому что следом настигло раздражение из-за настолько глупой причины пробуждения. Он вдохнул, выдохнул и лёг обратно в надежде уснуть. Не уснул.
Все те полтора часа, что Коля ворочался, его голова то и дело наполнялась отрывками из сна, показывая голый накаченный торс, загорелую кожу, мягкие локоны, нежные губы. Между всплывающими подробностями кричал в подушку. В тот день он, кажется, впервые воспользовался шуточно подаренной Русланом смазкой.
Кофе кончился. Новосибирск вернулся к работе.
Жалко что тревога после совета в курилке не утихала. Перед ним стояла трудная задача: признаться. Банально сделать он этого не мог. Тогда, вот именно тогда, он и пошёл к родителям. Тогда — это после двух месяцев мучений и самокопания.
Максим в квартиру к Матвею, как и всегда, поднялся чуть ли не из последних сил.
— Что у вас… — Иртышский сполз по стенке в прихожей. — Случилось?..
— Ничего слишком серьёзного. — Тумов чмокнул его в макушку. — Просто Коленька пришёл с нами что-то обсудить.
Омск встал, стянул кеды и прошёл на кухню. Там уже сидел Сибиряков, нервно постукивая по фарфоровой кружке ногтями, заставляя ровную поверхность чая колыхаться.
Вместе они наконец сели за стол.
— Ну, Коленька, рассказывай, что произошло? — Спросил Матвей, наливая горячего чая себе в кружку. Максим сидел сбоку от него, тихонько отпивая из своей.
Новосибирск, честно, растерялся. Они подобное обсуждали крайне редко, и то с подачи Томска, а тут нужно было самому…
Нет, всё же чувства — это очень сложно.
Поэтому начать нужно издалека.
— Я тут понял, что вы мне не рассказывали, как сошлись.
Иртышский поперхнулся и закашлял.
— Максим! — Тумов подскочил и принялся хлопать его по спине, пока Омск окончательно не отошёл от первичного шока.
— Не смей ему рассказывать! — Хрипя и сипя, воскликнул Максим, зло глядя на Матвея.
Они расселись, повисла неловкая тишина.
— В детали я не буду вдаваться, пока Максим не решит, что готов ими делиться. — Здесь у Коли в груди потеплело, был у его родителей какой-то свой специфический уровень доверия. — Но если кратко, то мы провели вместе настолько много времени, что это получилось само собой.
— То есть вы не обменивались любовными признаниями? — Скептично уточнил Сибиряков.
— Нет.
Новосибирск отодвигает чашку к Омску и с силой прикладывается лбом к деревянной поверхности. От неожиданности Иртышский вскакивает из-за стола, а Тумов громко ахает.
— То есть вы официально как бы никем друг другу и не являетесь? — Когда Коля поднимает голову, расшибленный лоб уже наполовину зажил.
— Нет, мы никогда не обсуждали свой статус относительно друг друга.
На этот ответ Максим вдруг состроил такое лицо, какое Коля смутно помнил ещё с гражданки. Холодный взгляд, жестокая натура. Надо бы свалить отсюда, пока у него ещё есть шанс.
— Что ж, тогда я пойду. — Сибиряков обнял Томск на прощание, помахал рукой Омску. — Матвей, я потом позвоню касаемо того исследования, материалы которого я присылал на прошлой неделе.
Тумов кивнул, улыбнулся и попрощался. Новосибирск накинул портфель и спешно ретировался. Не желал он сегодня даже косвенно участвовать в их разборках, своих головных бед хватало.
Ну, по крайней мере, если судить по их встрече позже, разрулили они всё достаточно просто. И опять же, Николай не желал знать, как.
Бумажные документы кончились, теперь нужно было переходить к электронным отчётам. Большой их плюс был в том, что их можно было сразу редактировать, и при том самостоятельно.
Почта не переставала присылать уведомления. Отчёты отправляли со всех возможных мест, даже написанные от руки на древнем тапке. Чуял Николай, что просидит здесь до полуночи, не меньше…
Через неделю после визита к Омску и Томску Новосибирск прилетел в Москву на плановое собрание. В отеле, а потом и до самой встречи со столицами округов Коля болтался с Вовой. Они обсудили, кажется, всё новости за прошедший месяц, посмотрели фильм и даже разобрали пару рабочих вопросов.
Когда до собрания оставалось десять минут, они пили кофе. Вообще, только Сибиряков пил кофе. Приморский купил себе приторную газировку. Пока они воодушевлённо о чём-то разговаривали аж так, что напитки норовили расплескаться, мимо прошёл Екатеринбург. Слегка нервный и очевидно раздражённый, он громко хлопнул дверью кабинета.
Парни ничего не поняли и просто продолжили болтать.
Правда теперь в Новосибирске неприятно закопошилось беспокойство. Он ведь хотел… сегодня…
Даже мысленно этого не произнёс.
В общем, день ему портить ещё сильнее не хотелось.
Через две минуты мимо прошёл Ростов под ручку с Пятигорском, и так светился, что все окружающие знали: случилось что-то очень хорошее. Возможно, он выиграл спор или срубил кому-нибудь голову. Ну так, ради забавы. И за ними дверь закрылась.
— Как ты думаешь, они опять поругались? — Спросил Вова, допивая газировку и сминая банку.
— Не исключено.
По звукам за плотно закрытой дверью началась какая-то потасовка. Резко начались злые крики, что-то стучало, гремело, взвизгнул Георгий. Вова вжался в свои плечи. Смятую банку он плотно теперь держал в ладонях, царапаясь.
Коля прикинул. Если сейчас драка перекинется в коридор, то единственное, что он сможет сделать — это схватить Приморского за руку и убежать.
Дверь с силой распахнулась, врезаясь в стену. Наверное, будь здание чуть старее, с потолка бы посыпалась штукатурка. На стене, однако, позже будет заметна вмятина.
Вышел Константин, что-то нечленораздельно гаркнул в адрес находящихся внутри и ретировался. Скорее всего, это было какое-то старое оскорбление, значения которого Сибиряков не знал.
— Ну и иди ты нахуй! — Прокричали в ответ.
Из проёма высунулась кудрявая блондинистая голова, озираясь по сторонам, не пришибли ли кого-нибудь. Заметив парней, Бештау помахал им и всунулся обратно.
Специфический был перфоманс, да.
Дальнейшее собрание, насколько Новосибирск помнил, прошло в штатном режиме.
После четырёх часов все офисные работники потихоньку собирались и уходили домой. Некоторые заглядывали к нему в кабинет, чтобы попрощаться, но Николай мог выдать лишь многозначительное «угу» и полностью проигнорировать возможные вопросы. Он плавал в мыслях очень глубоко, даже не анализируя очередную таблицу. Не хотелось вспоминать дальнейшие события. Кару бы лаконично обозвал их словом «кринж».
В полупустом офисе Коля снова наливал себе кофе. Теперь не для бодрости, а для спокойствия. Для абсолютно противоположного действия, по сути, но самоубеждение же работает, да?
Далее он игнорировал работу как мог, хоть это и было ему несвойственно. Наматывал круги по кабинету, проверил с десяток подоконников на предмет пыли, посмотрел, все ли цветы политы, пересчитал пачки бумаги, попил воды из кулера. Это могло бы продолжаться целую вечность, если бы не зазвонил телефон. Особый рингтон был настроен специально для Уралова.
— Привет, Коль. Работаешь? — Голос весь пронизан заботой, но это можно различить только близкому человеку.
Коля посмотрел на часы. Шесть вечера. Да, все нормальные люди уже разошлись по домам…
— Да. Годовые отчёты же принимаются на этой неделе.
— Да, запара жуткая. Ты читал ответ на письмо?
— Нет. — Мысленно Сибиряков себя почти препарировал. Как он только мог забыть?
— Проверь потом обязательно, я внёс несколько важных правок.
— Хорошо.
И замолчали. Размышляли, какая тема сейчас будет наименее неловкой.
— Кость? — В ответ послышалось «м?» — Ты помнишь, о чём думал, когда я тебе признался? — Робко спрашивал Новосибирск.
— Хм… Нет. — И Костя нагло врал.
Коля облегчённо выдохнул. Они поболтали ещё немного, и после Уралов остался один посреди тихого офиса в гудящем городе.
Всё он помнил. Помнил в красках. Серёжа бы сказал, что это был кринж.
После того злополучного собрания Константин собирался до отеля, чтобы отдохнуть и на следующий день вернуться домой. В голове то и дело вспыхивали самые неприличные слова, которыми он только мог крыть Донского, и часть из них даже проговаривалась под нос. Раздражение было неприятным чувством, оттого он стремится побыстрее скрыться с глаз долой, чтобы не нервировать ни себя, ни других.
— Константин Петрович!
Константин Петрович готов был рвать и метать.
— А, Николай Александрович, это вы. Вы что-то хотели? — Уралов надеялся, что это не займёт много времени.
Новосибирск замялся.
— Это обсуждение несколько личного характера.
— Говорите. — И еле удержался от продолжения в виде «уже побыстрее».
К бесконечному удивлению Екатеринбурга, его оттащили за угол, где стоял одинокий кулер, и больше никого не было. Подозрительно.
— Николай, что вы хотели?
Странный румянец покрыл его бледное лицо. Можно было бы списать на июньскую жару, но в здании активно работали кондиционеры. Костя уже решительно ничего не понимал.
— Я хотел вам признаться… — и замолчал. И вот что с этим делать?
— В чём? — Уралов решил включить поддержку. Молодые, они такие, им нужна помощь.
Хотя выглядело, конечно, комично. С виду-то и не скажешь, что у них прямо-таки очень большая разница в возрасте.
— Мне кажется, — Екатеринбург смотрел внимательно. — Вы вызываете у меня повышенную выработку C43H66N12O12S2 и C10H12N2O.
Они смотрели друг на друга несколько секунд.
— Что? — Уточнил Уралов.
— Ничего. Я пойду.
И ушёл.
Вот и как к этому было относиться? Наверное, никак. Константин тогда просто состроил недоумевающую гримасу и тоже ретировался.
Только потом, когда он уже готовился к вылету, смутно припоминая набор букв и цифр, он выяснил, о чём ему пытались сказать. И вот тут Екатеринбург понял, что нужно дать ответ, хоть он и не был до конца уверен, что понял всё правильно.
Коля, в целом, думал так же. Он просто запаниковал в тот момент, и не смог сказать ничего внятного. В ответ на тревогу организм воспользовался привычной тактикой, перебирая самые сложные формулы в голове, и выдал то, что выдал. Сибиряков сильно сомневался, был ли Константин Петрович близок к химии.
За зданием собственной администрации Новосибирск закурил. Дым был едкий, он кашлял, не привыкший к нему, и всё равно продолжал. Нервы успокаивались неохотно, и вот уже около двух дней он совершенно не справлялся с работой. На городе это никак не отразилось: инфраструктура была в порядке, связь работала без перебоев. За этот период часто созванивался с Вовой. Владивосток отвлекал, успокаивал, но эффект держался, пока не сбросишь трубку.
Была ещё одна проблема: об этом некому сказать.
Омску с Томском он говорить не хотел вообще. Приморскому тоже знать необязательно. А больше близких у него не было.
Прозвенел будильник. Время было десять вечера, Коля встрепенулся. Уже пора домой?..
Он отложил очки, протёр глаза. Ладно, и правда хватит сегодня работать и открывать ящики памяти.
Его рабочий день кончился, а вот в уральской столице до него было ещё несколько часов.
Костя машинально заполнял таблицы и читал документы, ставил подписи. Мысли же его были совершенно в другом месте. Там бесконечно, словно заведённый, звучал Колин вопрос: «Ты помнишь, о чём думал, когда я тебе признался?»
Уралов тогда думал о многом, но не в тот самый момент, а позже, когда до него наконец дошло, что к чему. Думы те были тревожными, окутанными сомнениями. Его больше всего беспокоила разница в возрасте, больше ста пятидесяти лет, в конце концов. Потом он вспоминал Сашу — у того и вовсе чуть ли не пятьсот лет с Михаилом Юрьевичем. И снова скитался, искал отговорки, не знал, как правильно поступить.
Никто не мог подсказать ему верного решения. Он звонил в Санкт-Петербург. На его счастье, Романов всегда рад был с ним поболтать.
— Ах, Константин! Рад тебя слышать. Какими судьбами? — Сладкий Сашин голос сочился через динамик телефона.
— Привет, Саш. У меня тут возникла проблема, не знаю, как решить. Подумал, что ты сможешь помочь, ты должен быть в этом опытен.
— Как замечательно, что ты решил позвонить именно мне! — Даже через многокилометровое расстояние между ними Костя слышал привычную гордость своего друга. — Что у тебя случилось? Ты не можешь выбрать представление в театре? Или тебе помочь с выбором вина?
— Это было бы весьма любезно с твоей стороны, но у меня тут куда более деликатная проблема.
— Ты решил наконец выбросить свой старый шкаф?
— Нет.
Они замолчали.
— А что тогда? — Уже настороженно спросил Александр.
— Мне признались в любви, и я не знаю, что ответить.
И вновь гнетущая тишина.
— Кто признался? Смертный? Сильно уродливый? Или, прости господи, Юрий?
— Нет. — Екатеринбург вздохнул. — Коля. Который Новосибирск.
Из динамика послышалось лишь едва прикрытое удивление.
— Ну так это же прекрасно. Вы молоды, красивы, в чём проблема?
— Проблема в том, что он
слишком молод. — Уралов потёр переносицу. — Я боюсь прогадать с ответом, я не хочу, чтобы потом кто-нибудь из нас страдал от этого решения.
— Кость, послушай, ты не должен вечно всё решать сам. Быть может, вам стоит поговорить по душам? Если ты узнаешь, насколько он серьёзен в своих намерениях, то тебе будет легче.
— Я не думаю-
— А ты подумай! Константин, тебе стоит прислушаться к моему совету.
— Да, наверное… Спасибо, Саш, я тебе послезавтра после театра позвоню.
— Замечательно! Прощай, Константин!
— Пока.
Совет был не особо практичный. В конце концов, в тандеме двух столиц младше был именно Романов, что мешало им обоим понять друг друга сейчас. Оставался только один выход.
— Здравствуйте, Михаил Юрьевич.
— Здравствуйте, Константин Петрович. По какому поводу звоните? Снова недовольны госуслугами? Ошибка в сумме годового бюджета? Или решили всё-таки построить церковь?
— Спасибо, но Храма на Крови мне хватает. Я звоню по личному поводу.
— Личное — публичное. Выкладывай. — По тону стало понятно, что Московский недоволен отвлечению от работы по всяким пустякам.
— Что мне ответить ребёнку на сто семьдесят лет младше меня?
— Ты что, охмурил Николая? — С насмешливым удивлением спросила столица.
— Никого я не охмурял. Просто скажите, что делать. — Екатеринбург надеялся, что звучал достаточно убедительно, чтобы получить ответ.
— В душе не ебу. Ты должен сам решить.
— Ну вы же как-то с Сашей решили?
— Я ничего не решал. В то время у меня и выбора-то не было. — Произнёс Миша даже как-то задумчиво. — Разве Александр Петрович вам не рассказывал?
— Рассказывал. Вас тогда разве разница в возрасте не смутила?
— Нет. И сейчас не смущает. Согласно законодательству с восемнадцати лет человек дееспособен, и может принимать какие угодно решения.
— Но ему-то нет восемнадцати!
— Это неважно. Возраст согласия у нас знаешь сколько? Ну вот и всё. До свидания.
Послышались гудки. Возмущению и гневу Уралова не было предела.
На самом деле, он надеялся услышать что-нибудь вроде «Ладно сам богохульник, но куда ты Николая-то потащил!» от Михаила Юрьевича, но ему, как оказалось, было всё равно. Либо он не воспринимал всю ситуацию всерьёз.
Нужно думать дальше. Хочется позвонить кому-нибудь ещё, но кому? Ане? Юре?
Точно, Юра!
Татищев был безбашенным экстравертом, так что можно было попробовать поступить так, как он бы это сделал. А как бы поступил Юра? Пришёл лично.
Да, идеальный вариант. Осталось лишь забронировать билет, чтобы не передумать в последний момент и наконец решить с ответом.
Перелётом Костя заморочился сразу же. Для него это была гарантия выполнения поставленной задачи. Он не был трусом и редко отступал, но ситуация нестандартная, с какой стороны не посмотри.
Теперь оставалось лишь решить, что ответить…
Но от этой части воспоминания Уралов отвлёкся, смотря на часы. Стрелки медленно ползли к полуночи. Работу он продолжит завтра, спать всё-таки хоть иногда надо.
***
В семь утра вместо будильника позвонил Коля.
— Кость, привет, это срочно. Там суммы в отчётах не сходятся, если не найдём ошибку, придётся всё переделывать. Разница значительная, посмотри, что к чему.
— А? Ага.
— Всё, хорошо, спасибо. Пока!
Спустя только две минуты после пробуждения до Кости дошло, кто и зачем звонил.
Пришлось вставать голыми ногами на холодный пол, идти на кухню, наливать кофе. Пока дымящаяся кружка остывала, Уралов проверял почту. Там уже висело несколько непрочитанных писем.
И всё же он продолжал, как и вчера, зависать в метафорическом пространстве своих воспоминаний.
Так же неторопливо, как сейчас шло его утро, летел тогда самолёт. И хотя лететь было всего два часа, мысли до той степени грузили его, что перелёт казался вечным.
Екатеринбург думал всё о том же. Верно ли он поступает? Уверен ли он, что хочет дать именно такой ответ? Готов ли он действительно встретиться с Николаем прямо сейчас?..
Его всё ещё смущала разница в возрасте. К тому же, они не были близко знакомы, и он беспокоился, что при близком взаимодействии Новосибирск окажется вовсе не таким, каким казался на собраниях. Костя знал некоторых сибиряков очень давно, личностями они были куда более противоречивыми, чем можно было подумать.
Ну, на то они и сибиряки. Климат у них часто непредсказуемый, так что это не было удивительным.
Но вот Николай, по сути, был искусственным городом, который смог выжить благодаря железной дороге и бесконечному финансированию от Москвы. Раз он образовался не стихийно, то, быть может, отличался от других?
Теперь Уралов беспокоился ещё сильнее, а что, если Сибиряков вдруг окажется и не человеком вовсе?..
Так, нет, это уже бред. Новосибирск способен существовать сам? Способен. Эмоции испытывает? Испытывает. Основные признаки жизнедеятельности демонстрирует? Демонстрирует. Значит, человек.
Ладно, вдох-выдох. Нужно сконцентрироваться на нужных словах, на правильном подходе, на будущих действиях.
Сейчас, в целом, тоже.
Утро в офисе кипело, все носились. Последняя неделя была самой выматывающей. Костя просматривал отчёты на предмет ошибок и всё никак не мог найти, в чём дело.
Он уже подзывал нескольких коллег, звонил в районные администрации, чтобы обновили данные, но никак не находил ответа. Как будто ошибка была не здесь. Тогда он передал дело мэру, не в силах больше с ним справляться, и вернулся к куда более важной работе.
Да, ошибки в важных документах — это такой кошмар, что не знаешь, что и делать.
Однако Екатеринбург не считал, что ошибся в своём окончательном решении относительно Новосибирска.
Ладно, возможно, последние сомнения он откинул только тогда, когда оказался непосредственно перед зданием администрации. Ну просто потому, что повернуть назад сейчас он не мог, это уже от части было делом чести.
Костя вошёл в здание. У стойки администрации его встретила молодая девушка.
— Здравствуйте! Вы к кому? — Мило поинтересовалась брюнетка.
— К Николаю Александровичу. Он меня знает.
— А вы кто?
— Я чиновник из Екатеринбурга, приехал по срочному делу.
— Я не могу пустить вас к Николаю Александровичу. — Она пощёлкала компьютерной мышкой. — Он сегодня работает, но не принимает.
— Катька, пусти человека!
К стойке подошла женщина-шатенка несколько постарше.
— Вы к Николаю Александровичу?
— Да. — Подтвердил Уралов. — Я по срочному делу…
— Проходите. Второй этаж, дверь найдёте, она подписана.
— Спасибо. — Мужчина скрылся на лестнице.
— Ах, Марина, ну ты погляди, какой мужчина! Я уж думала, нет таких больше на свете!
— Катька, не дури. Ты должна работой заниматься, а не о мужиках думать.
— Вечно ты занудничаешь… — И брюнетка мечтательно уставилась на ступеньки.
Между тем Екатеринбург всё же добрался до кабинета. По своему опыту знал, что там Николай скорее всего один. Постучал. Оттуда послышалось громкое серьёзное «Войдите!». Костя вошёл.
— Здравствуй, Николай.
Сибиряков подскочил. По глазам видно: испугался знакомого голоса.
Они стояли и смотрели друг на друга. Говорить не спешили.
— Николай, — всё же начал Уралов. — Я пришёл по поводу твоего признания.
Глаза Сибирякова, кажется, ещё больше распахнулись, хотя куда уж больше.
— Знаете, я это не серьёзно… — Между ними стоял стол, на который парень опирался, и который служил ему последней гарантией собственной безопасности. Екатеринбург дальше не заходил, поскольку заметил, как трясутся тонкие руки, до побеления кончиков пальцев вцепившиеся в дерево.
— Мне кажется, что очень даже серьёзно. — Николай опустил голову. Его окутывал страх.
— Нет, я ошибся! — В волнении вспыхнул Сибиряков.
— Ты уверен? — Уже крайне серьёзно спросил Константин. — Потому что если да, то я ухожу.
Мгновенно Коля опустил голову, как пристыженный. Уралов понял, что ответа не дождётся, и уже было толкнул дверь, чтобы выйти в коридор, но Новосибирск резко схватил его за рукав пиджака и воскликнул:
— Подождите, не уходите. — В глазах его плескалась какая-то обречённость. — Пойдёмте со мной.
Екатеринбург послушно следовал за пареньком. Они спустились вниз, подошли всё к той же стойке.
— Водитель свободен?
— Да, Витя здесь. — Марина отвечала даже не отвлекаясь от своего занятия.
— Замечательно. Он мне нужен, едем до корпоративного дома.
— Машина будет готова через пять минут.
Костя, наверное, впервые видел, чтобы кто-то из городов пользовался водителем администрации. Сам он всюду ездил на своей машине. В целом, это было неудивительно: по паспорту Сибиряков ещё не был совершеннолетним.
Всю дорогу они провели в тишине. Виктор иногда что-то спрашивал, Николай отвечал, но больше никто не переговаривался. Наверное, единственный раз Екатеринбургу захотелось открыть рот, когда они выехали за черту города и неумолимо двигались к тайге.
Уже на трассе в лесу водитель остановился.
— Спасибо, Виктор, я позвоню, когда нужно будет нас забрать.
— Без проблем, Николай Александрович, для вас в любое время в любое место. — Двигатель машины заревел, и Виктор скрылся из виду через несколько минут.
Николай пошёл по тропинке глубже в лес, Константин последовал.
— Где мы?
— На пути к корпоративному дому. У нас тут выездные мероприятия проходят.
Больше они не проронили ни слова.
Шли они минут десять, не меньше, и наконец вышли к двухэтажному дому. Он стоял тут один, судя по виду, строенный по чертежам Московского, а за ним простиралась Обь. Новосибирск обогнул забор и вышел сразу к берегу реки.
Здесь, под одной из многочисленных ив вокруг Сибиряков сел на траву, совершенно не заботясь о том, что его идеально выглаженные белые брюки могут пострадать. Уралов сел рядом. Ему тут терять точно нечего.
— Итак, теперь я готов вас выслушать. — Понуро констатировал Николай. Он подтянул колени к груди. Невооружённым глазом видно, что ему не хотелось этого обсуждать. Никогда.
— Давай на «ты». — Сибиряк нахмурился. — Я не собираюсь тебя ругать, не беспокойся.
— А что вы собрались делать? Хвалить меня? Я же понимаю, как вы к этому относитесь.
— Нет. Я долго думал над тем, что тебе ответить.
— Скажите уже, что вы не собираетесь брать на себя ответственность, и дело с концом. — Юношеский максимализм в Николае бурлил, переливаясь через край в качестве защитной реакции.
— Брать ответственность за тебя я не собираюсь, тебе уже достаточно лет, чтобы думать своей головой. Но я беру ответственность за своё решение. Моё решение такое: я принимаю твои чувства. — Синие глаза Новосибирска широко распахнулись. — Я готов дать этим чувствам шанс и надеюсь, что делаю верный шаг.
Екатеринбург видел, что Колю переполняют чувства. Он крепче сжимал пальцы на брючной ткани. Проблема лишь в том, что у него не было ни единого метода, чтобы их выразить. Он не кричал, не плакал, просто часто дышал, не зная, куда деть подобный переизбыток эмоций. Костя не мог предложить ему действительно хорошего способа, поэтому просто дал сделать самое, как ему казалось, логичное в такой ситуации:
— Хочешь обняться?
Новосибирск смотрел всё ещё слегка недоверчиво. Наверное, за годы, что он провёл в Сибири изолированно от других регионов, он привык ко всему относиться настороженно. Но тем не менее, он присаживается ближе и совсем неуверенно, словно делает это впервые, тянет длинные руки к сильному торсу Уралова.
Эта сцена вызывала у Кости лёгкий смешок. Коля ведь совершенно не выглядел, как маленький ребёнок: он был довольно высоким, даже выше него самого, с уже порядком оформившимися чертами лица.
Но он знал, что сейчас никак нельзя над ним смеяться, даже если этот смех умилительный. Екатеринбург обнимает широкими ладонями чужую узкую спину, притягивая ближе.
— Вы знаете, вы действительно похожи на гору. Большую и могучую…
— Коль, давай на «ты». Ты тоже очень красивый. Похож на октябрьский пейзаж.
Новосибирск не совсем понял, но было ясно, что для Екатеринбурга это означало что-то по-своему прекрасное.
— И глаза у ва- У тебя, — Сибиряков поправил себя. — Красивые. Как золото.
— Да. — Задумчиво согласился Уралов. — Как золото.
Коля оставался сидеть в напряжении, как бы ему не всковырнуть лишнего из прошлого. Только вот он не знал, что душа Екатеринбурга уже настолько была измучена несколькими веками пребывания на земле, что напоминание о давно уже выкачанном золоте вряд ли бы ему навредило.
Садилось солнце, день подходил к концу. Потратили они его, так скажем, не на благо родины, но для собственного благополучия.
На благо родины Константин сегодня пропустил обед. Живот страшно урчал, и лишь около трёх часов, после работы в непрерывном темпе, он отвлёкся на давно остывший контейнер с принесённой из дома едой.
Пока он обедал, припомнил забавный случай с Москвой.
Это случилось на очередным собрании, спустя полгода после того заката на реке. Когда все уже почти разошлись, Михаил Юрьевич вдруг его остановил.
— Константин Петрович, задержитесь на пару минут.
Уралов махнул Коле, мол, всё в порядке, иди.
— Ну и что это за дела у нас такие неправославные, Константин Петрович? — Спросил Московский сразу же, как они остались в кабинете вдвоём. — Скрепы разгибаем?
— Вы про что?
— Про Николая.
— Вам что-то не нравится? — Москва быстро догадался. Впрочем, ему простительно: за столько лет уже глаз намётан.
— Ладно сам богохульник, но куда ты Николая-то потащил! — Столица смотрела как-то уже даже грозно. Не пугает, нет, попытки тщетны.
— А какое вам дело? Вы сами спите с Александром Петровичем.
Москва посверлил его взглядом.
— Ладно, убедил. — Михаил Юрьевич сщурил глаза. — Но если это, не дай бог, отразится на работе..!
— Урежете финансирование, страшно, боюсь-боюсь. — Екатеринбург закатил глаза, захватил свой пиджак со стула и покинул конференц-зал.
Ладно, быть может, всё это казалось смешным только Уралову.
В личный чат пришло уведомление.
Кость, это пиздец.
Писал Коля.
Что случилось?
Ошибка была у меня.
Ничего страшного, главное, что разобрались.
Сибиряков поставил реакцию пальца вверх и отложил телефон. Неприятно, он так-то не хотел нагружать кого-либо лишней работой, но вчера он, видимо, так устал, что даже не заметил, как забыл внести несколько строк в таблицу.
Часовая стрелка уже миновала цифру пять. Так неловко, как сейчас, ему наверное никогда не было. Ну, не считая того раза, когда Костя решил представиться его родителям как партнёр.
Ой, Коля тогда долго его отговаривал. Что он только не придумал: и депрессивную фазу Омска, и эпидемию в Томске, и их личный месяц, в который никто не должен был их тревожить, да только без толку. Костя был упрям, и к цели шёл, как танк.
Так, на свой первый год вместе он настоял на встрече у Тумова. Матвей, конечно же, не знал, кто придёт и зачем, но к гостю подготовился, и Максиму наказал сделать то же самое.
И вот они сидели вдвоём: Томск в привычном костюме, весь светящийся от приятного ожидания, и Омск в парадно-выходной белой футболке вместе с какими-то спортивными штанами, которые буквально первыми вывалились из шкафа.
Когда дверь всё же открылась, то сибиряки в равной степени удивились Коле в сопровождении Уралова.
— Ах, Константин Петрович, сколько лет, сколько зим! — Начал Тумов, любезно приглашая гостей в квартиру.
— Здравствуйте, Матвей Борисович. Здравствуйте, Максим Александрович.
Иртышский ничего не ответил, уходя на кухню.
— Ну же, пройдёмте.
Матвей указал на свободные места. Теперь, когда все сели и ждали до основного блюда ещё несколько минут, можно было начинать светские беседы.
— Итак, Константин, раскройте мне причину вашего визита. Несомненно, я вам рад, но это очень неожиданно.
— Я пришёл сюда как Колин партнёр, хотел убедиться, что вы в курсе наших отношений. — Омск как-то недобро покосился на Новосибирск.
— Замечательно! — Расцветая, продолжил Томск. — Ну расскажите мне, как у вас всё идёт? Коленька часто уделяет вам время? — Пока Уралов достаточно уклончиво отвечал на вопросы, заметил, что Иртышский и Сибиряков состроили как-то похожие лица, отвели глаза в сторону, а выражения на них были чем-то между стыдливым «Матвей, не позорь нас!» и раздражённым «Костя, вообще-то, не свататься пришёл…»
Действительно, очень похожи, Коля не соврал.
— Просто превосходно! — Продолжал восхищаться Тумов, вынимая из духовки курицу и раскладывая её по тарелкам. Он поставил всё на стол и ушёл в ванную мыть руки после жирной птицы.
Теперь нужно было пережить допрос номер два, и Коля не знал, кому из них сейчас будет хуже.
— Я против. — Начал Омск.
— Мы не ищем вашего одобрения. — Ловко парировал Екатеринбург.
Новосибирск, опять же, скривил такую гримасу, которая была очень похожа на Максимову и выражала желание перебить собеседника немедленно. Разумеется, делать бы он этого не стал, иначе бы и рожи не корчил.
— Я всё равно против. Сначала мне нужно убедиться в ваших намерениях, а потом уже решать, стоит ли нам допускать подобные неслужебные отношения.
— Мы встречаемся уже год. Убедительно? — Костя медленно закипал.
У Иртышского широко распахнулись глаза, да и выглядел он так, словно ему только что разбили розовые очки. Стёклами внутрь. До слепоты.
Вода в ванной перестала журчать.
— Убедительно. Матвею ни слова.
И все проложили молчать.
Дальше всё было штатно. Томск о чём-то болтал, стараясь всех разговорить, Омск сверлил попеременно то Екатеринбург, то Новосибирск, но в целом атмосфера становилась приятнее. Ну, это если опустить с десяток личных вопросов от Тумова.
Да, большую часть вечера Коля просидел, борясь с неловкостью и стыдом, но, к счастью, Матвей хотя бы не был против их отношений.
В дверь постучали и тут же она распахнулась.
— Николай Александрович, тут новый отчёт с Екатеринбурга прислали. Вам его нужно отправлять?
Сибиряков коротко ответил: «Да». Его тревожили почти каждые пятнадцать минут, иногда по пустяковым поводам.
Быстрее бы уже закончить работу. Быстрее бы тридцать первое число, быстрее бы увидеть Костю. Быстрее бы…
***
На выходных все Колины мысли вернулись к тому, с чего, собственно, и начинались.
Тридцать первого числа никто не посмел тревожить начальника, так что он мог спокойно заниматься своими делами. Ну, он и занимался. Например, уборкой в квартире. Она проходила в три этапа: сначала стереть пыль со всех возможных и невозможных поверхностей, потом тщательно пропылесосить и вымыть пол. До этого желательно всё разложить по местам.
Занятием это было небыстрым и неприятным. А что было приятным? Костя. Особенно в тот момент, когда они целовались. Сибиряков по-прежнему светился изнутри и слегка краснел от одной толко мысли.
Но да, для него это было волшебно.
Они просто проводили время вместе, заказали суши, смотрели что-то по телевизору в тёмной комнате. Новосибирск грелся. Оказалось, что Екатеринбург был невероятно горячим. Полезное качество, когда постоянно мёрзнешь.
— Коля, спишь? — Уралов оглаживал его плечо под пледом.
— Нет, не сплю. А ты?
— Тоже нет.
Насколько сибиряк понял, они смотрели романтическую комедию. Сам он такое не любил, научные документальные фильмы всё же ближе, но вот уральца ко всем этим переживаемым чувствам так и тянуло.
Началась реклама, Сибиряков подсел ближе. Уралов взглянул на него из-под русых ресниц. Даже в этом полумраке тёмно-янтарные глаза были божественны, хотя, опять же, никто из них не верил в божественную силу кого-либо или чего-либо.
Новосибирск не сдержался, заглянул в эти глаза. Они были теперь лицом к лицу, и лицом этим Екатеринбург недоумевал, что происходит. Но Коля и сам не знал, что такое на него напало, когда он, наполовину вылезая из пледа, нежно взял своими худыми ладонями Костино лицо и прижался к его губам своими.
Несколько секунд ничего не происходило.
А потом его за талию притянули сильные руки, от удивления рот раскрылся, и туда сразу же проникли горячим языком. Сибиряков почти задыхался, напрочь забыв, как дышать. Уралов был нежен, подбивал за ним повторять. И ведь Коля повторял.
От всего этого скручивался узел внизу живота. Пока происходящее действительно походило на то, о чём он краем уха слышал от Максима. И если верить словам Иртышского, то и дальше всё будет настолько великолепно, что у него натурально будут трястись коленки.
Когда Костя наконец его отпустил из этого безумного жара, на его лице уже не оставалось ни единого места, не покрытого густым красным румянцем. Всё это было немного слишком для одного поцелуя.
Они приняли исходное положение. Екатеринбург сидел в позе лотоса, спиной опираясь на диван, а Новосибирск полулежал на нём. Комедия на экране продолжилась. Мысли всё быстрее заполняли голову сибиряка, и чем дальше он отвлекался на них, тем во всё более глубокие дебри собственных желаний уходил.
Наконец, дошёл до простого и человеческого: секс. И это оказалось вдруг таким постыдным.
Процесс полового акта он знал от и до — Матвей просвещал. В целом, он во многом походил на процесс спаривания у животных, в общем, никогда особо бурной реакции не вызывал. А тут внезапно одна лишь мимолётная мысль об этом могла вогнать его в краску.
Ему хотелось. Вот именно теперь, когда он вкусил запретный плод, ему хотелось всего и сразу. В первую очередь, удовлетворить собственное любопытство, узнать наконец, что чувствуют тела при столь близком контакте.
И выразить это, опять, очень-очень трудно. Как люди вообще о таком говорят? Нужен был свой способ. Или хотя бы такой, который был бы понятен Косте.
Наступила очередная рекламная пауза. Новосибирск натянул на лицо самое бесстрастное и безразличное выражение, какое только мог, и произнёс:
— Кость, знаешь, мне интересно взглянуть на половой акт с точки зрения обывателя. — Коля физически почувствовал, как маска на лице трескалась красными пятнами.
Уралов, к его, наверное, удивлению, не осудил и даже не был поражён. Он просто ответил:
— Если ты хочешь, то мы можем попробовать. Скажи мне, когда ты будешь готов.
Сибирякову захотелось выкрикнуть: сейчас! Но буквально спустя секунду он понял, что сейчас он не готов. Ему дали время для размышлений, и отчего-то казалось, что Екатеринбург может прождать и вечность, пока Новосибирск созреет. Но Коля уже знал, что им обоим не придётся долго ждать.
— На Новый год. Ты приедешь на Новый год? — Своими сапфирами он заглянул прямо в глаза Косте.
— Приеду, Коль, приеду. — Обнял, притянул ближе, и сибиряк растаял от этой нежности, притираясь ближе, стараясь поглотить как можно больше тепла.
Да, сегодня он получит его столько, сколько, наверное, просто сожжёт его дотла.
Было уже два часа дня. Коля готовил яичницу. Ему совершенно не хотелось заморачиваться едой, а от волнения весь аппетит пропал.
Пока он запихивал в себя совершенно безвкусный, как ему показалось, обед, он размышлял над куда более глобальными вещами. Над подготовкой.
Да, он много слышал и от Максима, и от Матвея, читал об этом, но как будто вся эта информация была какой-то сторонней, ненужной, не той.
Хотя как-то, помнится, его пытался просветить Руслан. Они были на корпоративе, Енисейский был пьян, он тоже, и под приятным алкогольным градусом он вдруг начал разглагольствовать, что делать, как делать, что для этого нужно и даже травил какие-то совсем уж байки-небылицы. Тогда Сибирякова оттащил Тумов, потому что Новосибирск чуть было там же, у стенки, и не отдался обаянию Енисейского.
Ладно, по крайней мере, основную информацию он запомнил. Обязательно нужна смазка и презервативы, остальное уже потом. Смазка в доме была, подаренная всё тем же Красноярском шутки ради, почти нетронутая. А вот с презервативами была беда, они конечно, тоже в доме были, оставленные здесь Омском, а уж потом, как ни странно, Томском. Но они тут были с расчётом именно на Колю, но никак не на Костю, размер у которого, как Сибиряков прикидывал, был больше. В резинках он не разбирался, но знать ему, кажется, нужно было. А как узнать? Спросить? Фраза «привет, какой у тебя размер члена, мне надо гандоны купить» больше подходила Руслану, чем ему.
Новосибирск тяжело вздохнул. Ладно, с этим они разберутся позже, когда придёт Уралов. Главное, вспомнить об этом вовремя…
Всё оставшееся время он бродил по квартире, поправлял на полках то, что казалось ему криво стоящим, посидел на всех поверхностях и совсем загнал себя в панику. Впечатление складывалось такое, что он ждал не любимого человека, а палача.
Но это ведь был Костя! Его нежный, его тихий, его самый любимый… Как он мог его так бояться? Свои бесцельные хождения он закончил на кухне, сев за стол и читая поздравления в рабочих чатах. Все наперебой писали: «С наступающим!», «С Новым годом!», «В новом году желаю вам счастья, здоровья…» и скидывали новогодние открытки. И в так называемом «бабушкином стиле», и вполне современные. Это немного отвлекло, выровняло сердцебиение и дыхание.
Затем он поспал. Старая привычка, переданная от Томска. Когда проснулся, до прибытия Уралова всё равно оставался ещё час.
Как его пережить…
Ещё полчаса Коля просто паниковал. Он проверил всё, что мог. Всё было на месте, всего хватало. Сибиряков просто сидел на той же кухне и тряс ногой. Тревожно. Он не знал, предвкушать или бояться.
Наконец, на телефон позвонили. От неожиданности парень аж отскочил от стола, роняя под собой стул, спотыкаясь об него и едва-едва удерживая равновесие.
— Алло? — Голос дрогнул сразу же.
— Привет, Коля. — Голос Екатеринбурга полился мёдом не то, что в уши, а сразу в голову. — Я выехал из аэропорта, буду через полчаса. Возможно, чуть позже… — Пауза длилась чуть дольше, чем должна была. — Тут страшные пробки.
— Ага. — Согласился Сибиряков. Стало спокойнее. — Я жду, поторопись.
Костя, кажется, старался скрыть свой смех.
— Уж как получится. В любом случае, я приеду. Так что пока, Коля.
— Пока.
Улыбка растянулась от уха до уха, аж завизжать от радости захотелось. Так, нет, надо успокоиться.
— Вов? Алло?
На том конце провода громко играла музыка.
— Привет! С наступающим, Коль! Что-то стряслось?
На фоне вдруг стало слышно громкий и надрывный голос Хабаровска, певшего что-то невпопад.
— Тебя тоже с наступающим. И нет, всё в порядке. Просто хотел попросить тебя напомнить мне ту дыхательную технику. — Послышались девичьи возгласы. — Что у вас там происходит..?
— Щас, минутку. — Хлопнула дверь. — У нас корпоратив, Мирон решил раздеться.
— Чудно… — С лёгким осуждением по отношению к Магадану ответил Сибиряков. — Так можешь мне напомнить ту технику?
— Ага. Ты запиши ещё на всякий случай. — Новосибирск поставил звонок на громкую связь, открыл заметки. — В общем, на четыре счёта вдох, потом ещё на четыре пауза, на следующие четыре — выдох и ещё одна пауза на четыре. Тебе поможет, ты успокоишься, пока считать будешь.
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста! — Владивосток светился даже через экран. — Ещё раз с наступающим!
— Тебя тоже!
Они попрощались, и Коля принялся за дыхательную технику. Вдыхал, останавливался, выдыхал, снова останавливался. Перелив цифр в его голове успокаивал, осаждал. Он уже почти не волновался. Ну, до тех пор, пока в дверь не позвонили.
Сердцебиение разошлось с новой силой, дыхание сбилось. Снова стало страшно, тревожно, нервно. Вдох-выдох. Нужно всего лишь открыть гостю…
— Коля, привет. — С порога же Уралов крепко его обнял. Он был горячим настолько, что сложно было сказать, что он только что пришел с улицы.
— Привет. — Сибиряков смущался под градом поцелуев в щёки.
Екатеринбург разулся, снял с себя верхнюю одежду, повешал на любезно предложенный плечик в шкаф.
— Ты голодный?
— Нет, кажется. — Сибиряк прислушался к себе. Живот, вроде, не урчал и не был пуст.
— Я могу сварить пельмени, если проголодаешься.
— Давай приготовим сейчас, ты же наверняка ничего не ел.
Костя пожал плечами и двинулся в сторону кухни. Коля молча последовал за ним.
После появления в квартире Уралова стало намного лучше, и он уже почти не нервничал. Екатеринбург чувствовал его волнение, но пока ничего с этим не делал — знал, что это может пройти само, как только развеять все сомнения или чем-то увлечься.
— Как добрался? — Поинтересовался Коля.
— Нормально. У вас пока не очень активно снег идёт, так что погодные условия не мешали.
Новосибирск улыбнулся. Да, в последнее время погода прям радовала, хотя и было подозрительно тепло для декабря. У него не болела голова, не ныли колени, и спина была в полном порядке. Благодать.
Они болтали в основном о какой-то ерунде. Явно не о том, о чём должны были говорить главы федеральных округов. Но здесь была территория неформальных отношений.
— Твои где отмечают?
— Максим и Матвей? — Уралов кивнул. — Они в Омске. Решили отмечать там, потому что Максим приболел, и путь до Томска его бы окончательно ослабил.
— Так Матвей Борисович поехал его лечить?
— Я бы не назвал это лечением. — Сибиряков хорошо представлял, чем они обычно занимались, когда запирались вдвоём и никого не желали видеть. — Но да, вроде того.
Костя усмехнулся. Ему это тоже было понятно.
На стол Екатеринбург поставил тарелки с пельменями.
— Есть майонез?
— Наверное нет. Я проверю. — Коля сунул нос в холодильник. — Нет, майонеза нет.
— Может, хоть сметана?
Одна наполовину пустая банка на полке всё же нашлась.
— Да, тут есть немного.
— Ну давай тогда её сюда.
Вместе с поданой сметаной Новосибирск сел за стол. Пока Уралов спокойно поглощал пищу, Сибиряков неохотно ковырялся в тарелке, гоняя пельмени от одного края к другому. Больше трёх штук он так и не съел, чай пить тоже не стал. Аппетита всё ещё не было.
Вообще какое-то настроение стало непонятное. До того он тревожился, теперь как будто апатия. Возможно, просто переволновался.
Посуду они скидали в раковину. Коля махнул рукой, завтра вымоет, хотя откладывать на потом не было в его привычках.
Костя тоже это заметил.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— А? — Новосибирск выпал из мыслей. — Ага, всё в порядке. Просто утомился.
— Давай я за тебя посуду помою? — Екатеринбург слегка мял его плечи. — А ты пока выберешь, чем хочешь заняться.
— Ммм, хорошо.
Снова немного отпустило, и Коля двинулся в зал. Уралов же остался один на один с собой.
Был ли он доволен текущим положением дел? Ну, если бы не состояние сибиряка на данный момент, то очень. Он намыливал тарелки, прислушиваясь к попеременно тяжело вздыхающему Новосибирску.
И всё же Костя был рад, что приехал. Оставаться у себя на Урале всё равно не было причин, а так он хотя бы не проведёт Новый год в одиночестве. Не то чтобы оно его смущало, он бы спокойно отпраздновал и один, но ему было приятно, что где-то его ждут.
Когда же вся посуда оказалась на сушилке, он присоединился к Коле. Тот, по всем собственным законам, включил документальный фильм. Про нефть или про уголь, а может и про всё вместе. По сути, про добычу ископаемых. Наверное, ему было интересно, а вот уралец вспоминал далёкое детство, когда любым солнечным или непогожим днём он брался за любую работу, что попадалась под руку. Он не был против, это были и хорошие воспоминания, просто вечером, когда вы сидите только вдвоём, не очень хотелось вспоминать непосильные тяжести и ноющую боль в мышцах, которую он с годами просто научился игнорировать.
Сибиряков в своей тонкой футболке лез ледяными руками под тёплый свитер, согревая пальцы чужой кожей. Екатеринбург перебирал его жёсткие непослушные волосы, оставляя местами завитушки и массируя кожу головы. Новосибирск же метался от спокойствия к панике и обратно. Он включил первый же попавшийся документальный фильм просто чтобы отвлечься, но Костя вдруг так им увлёкся, что парень совсем растерялся. А как вообще нужно предлагать перейти в постель?
Он перебрал пару известных ему фраз.
«Малыш, переспим?»
«Не сопротивляйся, милый, ты тоже этого хочешь, я же вижу».
«Александр Петрович, зайдите ко мне в кабинет».
Так, нет. Это всё не подходит.
Нужно немного отойти от этих шаблонов и придумать что-то своё. Коля встал с дивана и ушёл в ванную. Уралов неизменно остался на месте, плавая в своих мыслях.
В относительной дали от источника фонового шума Сибиряков наконец смог услышать звенящую пустоту в своей голове. Он включил кран, опёрся на раковину. Ему нужно было что-то менее информационно насыщенное.
Он набрал полные ладони холодной воды и выплеснул на лицо. В целом, он вроде был морально готов, но не был уверен, а стоит ли? Он хотел, безусловно, хотел, но было ощущение, что Костя совершенно об этом позабыл, и потому все его действия казались ещё более неловкими.
Новосибирск утёр оставшуюся влагу полотенцем и ушёл в свою комнату. Сел на кровати и сразу пал на неё, раскинув руки. Вспомнился Максим, ворчащий на Матвея: «Пусть у ребёнка будет двуспальная кровать! Пусть лучше один спит звёздочкой, чем как мы вдвоём на полуторной…» Ну, он явно не сон имел в виду, когда говорил о них, но тем не менее.
Когда Коля всё же сел, набравшись решимости, что что-нибудь он обязательно придумает, вошёл Костя.
— Ты себя всё-таки нехорошо чувствуешь? — Уралов явно беспокоился о его состоянии.
— Нет, всё в порядке. Просто волнуюсь.
— О чём? — Он сел рядом.
Сибирякову было несколько стыдно такое озвучивать с непривычки.
— Ну, знаешь… Об «этом».
К несчастью, судя по поднятой брови, до Екатеринбурга доходило медленно.
Новосибирск не выдержал, просто взял и достал из ящика в прикроватной тумбочке бутылку смазки и со злостью поставил сверху. Он физически ощущал, как горело его лицо, но был уверен, что это сработает.
— Коль, ты же понимаешь, что ты мог просто спросить?
— Понимаю. — Теперь сибиряку было стыдно за свою мимолётную гневную вспышку, и он прикрыл рот тыльной стороной ладони.
Уралец же прижал его к себе, обнимая.
Коля пригрелся, успокоился. И тогда, когда его сердцебиение пришло в норму, он почувствовал, как горячая ладонь медленно сползает со спины по боку до самого бедра, сминая холодную кожу под свободными шортами.
Теперь наконец Сибиряков понял, что всё в порядке, но не до конца разобрался, как реагировать и отвечать. Нужно было просто следовать собственным желаниям? Сложный вопрос.
А чего он сейчас хотел? Наверное, поцеловаться.
Он тянется к Уралову, и тот охотно ловит его губы, аккуратно обсасывает нижнюю, и парень тает в ту же секунду.
Новосибирск запускает руки под свитер, робко касается мышц. Екатеринбург прижимается ещё ближе, как бы намекая, что он не сахарный, и его можно трогать. От всего жара его тела сибиряк плавится и спиной ложится на кровать, не разрывая медлительного поцелуя. Уралец стягивает с него футболку, вполголоса спрашивая:
— Ты хочешь быть сверху или снизу?
Коля сбивается с логики своей интуиции и молчит, глупо хлопая синими глазами. Ему действительно надо отвечать или..?
Судя по серьёзному Костиному взгляду, действительно надо.
— Снизу… — И это самое постыдное его признание за всю жизнь. Честно, он бы предпочёл промолчать, чем теперь корить себя за подобное.
Но Уралов не видит ничего такого в озвучивании собственных желаний. Он целует худую грудь и впалый живот, стягивает шорты. Сибиряков ещё не полностью обнажён, а чувство такое, что с него уже кожу снимают, настолько ему стало жарко. Горячей рукой Екатеринбург сжимает его эрекцию, и Новосибирск выгибает, пальцы едва способны разжать одеяло под ними.
Когда же Костя отвлекается от него всего на секунду, чтобы стянуть кофту, Коля резко вспоминает о насущном вопросе:
— Стой, стой, погоди. — Он садится, выставляет одну из рук вперёд, при том весь красный и запыхавшийся. — У меня нет презервативов. В плане, под тебя. Мы не можем-
— У меня есть с собой. Сейчас принесу.
И Уралов ушёл из комнаты. За время его отсутствия Сибиряков откинул одеяло к стене, чтобы не мешало. Теперь площадкой для их действий были лишь подушки и простынь. Вдох-выдох. Сейчас он не волновался, скорее, предвкушал.
Когда же Костя вернулся, с собой у него была целая лента. Про себя парень подумал, что все они использовать в любом случае не смогут, так что беспокоиться не о чем.
Коля почти сдёрнул с уральца штаны и снова полез целоваться. На этот раз они постоянно теряли губы друг друга, но не сдавались, и это придавало той пикантности, которую они определённо упускали ранее. По щеке сибиряка потекла слюна, но он даже не обратил внимания. Нежными движениями Уралов снимал с лежащего под ним нижнее бельё, оголяя его полностью.
Когда разгорячённая плоть встретилась с прохладой квартиры, Сибиряков резко и со свистом вобрал в себя воздуха. Его поцеловали в лоб, немного успокаивая, после чего вновь оставили в покое.
Приоткрыв один глаз, он увидел, что Екатеринбург взялся за смазку.
Вот она, самая сложная часть.
Так, главное, не дёргаться и не забывать дышать.
— Коль, послушай меня. — Парень обратил на него своё внимание. — Сейчас твоя самая главная задача — расслабиться, чтобы было легче.
Новосибирск кивнул, его поцеловали в обе щёки.
— Будет неприятно, но больно быть не должно. Если будет — говори, хорошо?
— Хорошо, я понял. — И как самый старательный ученик, Сибиряков попытался расслабиться.
Получалось не совсем хорошо, но Уралов гладил его, оставлял лёгкие поцелуи, и это помогало отпустить напряжение.
Напрягся он только мысленно, когда пальцы Екатеринбурга были щедро покрыты лубрикантом.
Костя старался всё делать как нельзя аккуратно. Он ввёл первый палец и внимательно наблюдал за реакцией: сибиряк прикрыл глаза и слегка нахмурился, но остался на месте. Убедившись, что мышцы достаточно расслаблены, он просунул и второй. Коля на это лишь рвано вдохнул, чтобы не помешать процессу растяжки. Уралов погладил его по худому бедру за выдержку.
Когда же внутри пальцы стали разводить в разные стороны, Сибиряков совсем перестал понимать, зачем они всё это делали. Для какой цели добрая половина человечества гонится за половыми отношениями, зачем они им нужны? Где то самое «приятно, как нихуя делать и получать за это кучу бабок», о котором говорил Руслан, или «это сложно описать, можно только почувствовать» от Максима? Как это получить?
Может, и никак. В конце концов, он не особо интересовался, когда наступает это «приятно», и возможно ли оно в целом в первый раз.
За размышлениями в Новосибирск сунули ещё один палец, и почти его разработали. Как-то всё шло подозрительно быстро, и Коле хотелось притормозить, потратить на подготовку чуть больше времени, получить чуть больше успокаивающих ласк, чтобы быть полностью готовым.
— Коль, ещё раз: если больно — говори.
Он кивнул Екатеринбургу и всеми силами попытался вернуться в состояние спокойствия. Но едва ли у него были шансы, когда Костя полностью обнажился, и от вида его члена потекли слюнки, а от звука раскатываемого латекса вновь подскочило возбуждение. С другой стороны, было немного страшно, не порвёт ли он его даже после растяжки.
— Готов? — Прямо над ухом спросил Уралов.
— Да. — Хрипло ответил Сибиряков.
Новосибирск почувствовал всё тот же латекс и лёгкую холодность смазки на нём. Ему расцеловывали шею, а сам он думал лишь о том, как бы проникновение ему не навредило.
Коля сделал глубокий вдох и дышал еле-еле, ощущая каждый миллиметр чужого члена, погружаемого в него. И лишь тогда, когда Костя остановился, он позволил себе выдохнуть.
Дискомфорт действительно был. Но уралец определённо имел не первый опыт и был профессионалом, поэтому только им всё и ограничилось.
Они оставались в этом положении буквально с минуту, пока Екатеринбург ублажал языком ушную раковину сибиряка. Затем понемногу началось движение.
Первые толчки были всё ещё неприятными, но с каждым последующим становилось легче. Сибиряков рассыпался под руками и губами, действительно получал удовольствие, но так и не понимал, чего во всём этом было такого? Потому что как будто бы он мог получить тот же самый контакт, если бы просто попросил.
Это же замечал и Уралов. Парень под ним, вроде, доволен, но не в полной мере, поэтому он немного меняет угол.
И тут что-то пошло не так. Ну или настолько так, что не так.
С чуть более глубоким толчком Новосибирск плотно прижался грудью к Екатеринбургу, впился ноготками ему в лопатки, и издал какой-то странный сдавленный звук.
— Тебе больно? — Спросил Костя. Он всё ещё беспокоился о том, приятно ли Коле.
Сибиряк помотал головой.
— Н-нет.
На самом деле его просто проняло. Его вдруг вспышкой пронзило удовольствие, ему не хотелось, чтобы это кончалось. Он совсем не смог себя сдержать, хотя и пытался. Звуки он пока издавать не был готов.
— Хорошо. — Уралов поцеловал его в лоб, погладил колени.
Движение продолжилось, и с ещё одним толчком Сибиряков произнёс непроизвольно громкое, ничем не прикрытое:
— Ах!
Он тут же закрыл рот рукой.
— Всё в порядке, Коль, ты можешь не стесняться.
А Коля смотрел своими сапфирами, и в голове выстраивал курс полного молчания.
Да, теперь ему нравилось, теперь он понимал, почему люди могут заниматься подобным часами, но как будто собственный голос мог сделать его порочным.
Толчки стали равномерными, а дыхание Новосибирска совсем сбилось. С каждым разом Екатеринбург задевал простату, а бедному Коле ничего не оставалось, кроме как царапать и кусать его.
Костя басом стонал ему на ухо, делал толчки всё более глубокими и быстрыми, а Сибиряков сходил с ума. Ему всего было много, член дёргался, и разрядка была совсем близко. Он предчувствовал, что оргазм его добьёт. Но он не должен кончать сейчас, они ведь будто бы только начали?
Но с каждой новой фрикцией откладывать становится невозможнее. Уралов толкается совсем глубоко, сильно, быстро, прикусывает внезапно такую нежную шею, и Новосибирск кончает, издавая громкий протяжный стон, не в силах себя сдержать.
От дальнейшей стимуляции его потряхивало, он словно прибывал в высшей точке экстаза слишком долго. Его целовали, гладили, шептали ему, какой он молодец, а сперма разливалась по животу. Пальцы ног поджимались, но у него совсем не было сил.
Екатеринбург, совершая ещё несколько движений, оглушает парня на одно ухо, а сибиряку всё мало. Он хочет ещё, быстрее, сильнее, прямо сейчас. У него снова встаёт, и это уже похоже на бред.
Костя расцеловывает всё его лицо, гладит ягодицы, на которых остались отметины от его сильных рук, и касается члена, получая удивлённый вздох.
Большая и горячая ладонь быстро двигается вверх и вниз, и Коле хорошо и плохо одновременно, он подмахивает тазом этим движениям, мечется, но всё так же старается вести себя тихо.
И среди всей этой возни Уралов выходит из него, и это становится последней каплей. Сибирякова вновь выгибает, он громко стонет, до синяков сжимая сильные руки, и кончает, по новой всё заливая семенем.
В голове Екатеринбург ставит галочку, что у парня определённо пунктик на сверхстимуляцию.
Пока Новосибирск приходит в себя, Костя снимает презерватив и выбрасывает его в урну под столом, на нём находит влажные салфетки и вытирает Колю.
К сибиряку же понемногу возвращается способность мыслить. Он находит свою наготу теперь постыдной и накрывается с головой одеялом. Через пару минут в постель залезает как обычно тёплый Уралов. Он целует в лоб, получая в ответ смущённое хихиканье.
— Всё нормально? — Уралец интересуется для собственного спокойствия.
— Да. — Отвечает Сибиряков. — Мне понравилось.
При этом краснеет так, что Екатеринбургу невольно хочется его отвлечь, и он его щекочет, на что парень смеётся и бодается, чтобы его отпустили.
Коля не станет отрицать, что ему понравилось. Он бы, если честно, согласился ещё на один раз.
К Новосибирску наконец вернулся аппетит, тревога совсем исчезла. Живот заурчал.
— Пельмени будешь? — Мягко поинтересовался Костя.
— Да, буду. — Легко и просто соглашается Сибиряков, и они ищут по полу и кровати нижнее бельё, чтобы хоть как-то прилично выглядеть на кухне.
***
— Как ты думаешь, как там Коленька?
— Матвей, бля-ах-ть, ты серьёзно?! — Максим сверлил его взглядом.
— Ну да. — Непонимающе вскинул бровь Тумов.
Иртышскому искренне захотелось задушить его подушкой.
