Зима 2133 года.
Машина — тёмно-ртутный «мичи» без знаков отличия — медленно ползёт в очереди по 4 авеню, напряжение попавших в пробку ощущается буквально физически. Пробки в последнее время здесь постоянно, можно было бы привыкнуть, но отчего-то не получается. Правительство пыталось ограничить использование личных автомобилей, кое с кем этот трюк сработал: то и дело можно заметить шныряющих мимо велосипедистов и скутерщиков, эйрлеры, понятное дело, на автотрассу не допускаются. Если забыть, где находишься, легко представить, будто попал в ад: нервное мигание фиксаторов превращается в глаза демонов, а всё остальное и додумывать не надо: отравленный воздух, хлопья сажи, отвратительный бурый снег. Рейнир продолжал негодовать и чадить в небо уже около месяца, а ветер сгонял облака пепла аккурат в Сиэтл. Метеорологические службы показательно разводили руками, кто-то подозревал теорию заговора, винили недосмотр Гауптштадта, козни со стороны Канады, малое финансирование по предупреждению катаклизмов и даже — шёпотом — диверсию. Зрелище извержения, конечно, было впечатляющим, но жизнь этого провинциального города превратилась в бесконечную епитимью за грехи отцов, дедов и так далее. Джен Шион вглядывается в окружающую автомобиль муть, ощущая, как кривится лицо. Отвратительно. Надо держать себя в руках. Лицо — визитная карточка. До чего же медленно тащится этот «мичи». Ещё несколько метров позади, вывеска «Суши и вок» сменилась на «Цветы». Странно представить, что кому-то нужны цветы в этом мире цвета дерьма. Шион выдыхает через нос. Воздух в автомобиле чистый, и даже показатели фильтров уверяют, что до критической точки на улице далеко. А так вот и не скажешь… — Джен. — Баззард Джонс легко дотрагивается до предплечья, привлекая внимание. — Он через пять метров. Шион быстро оглядывается на соседа и хмурится. Он и так почувствовал это. У Баззарда вид, как обычно, безмятежно-собранный. Умеет держать язык за зубами. Двадцать восемь, короткая стрижка, иссиня-чёрная повседневная форма, умное, правильных очертаний, жёсткое лицо, карие глаза не в первый раз наводят на мысль о драконах: такое ощущение, будто в их глубине вспыхивают красные искорки. Но это, конечно, не так. Просто отражение уличных огней. Следующая вывеска: «ФАРМАция». Строго, прилично: семейный бизнес. Щупальца по всем ССША, и, возможно, в ОЮШ, но под другим названием. С Макгуайров это сталось бы: ушлые. Дельцы. Возле крыльца несколько сутулящихся фигур в объёмных куртках и накидках, все, как положено, в респираторах. — Который из них? — буркает Шион. Джонс выглядывает из-за его плеча. — В синей куртке. — Какая из них синяя? Потому что всё присыпано этим чёртовым пеплом и снегом цвета какашек, да и сумерки не облегчают видение. — Ближе к крыльцу. — Вижу. Машина проползает мимо. Щуплая фигура в условно «синей» куртке, как будто ощутив их присутствие, нервно оборачивается. — Ему точно есть восемнадцать? — в очередной раз с нажимом спрашивает Шион. — Потому что по закону мы не имеем права привлекать к делу детей… — Он собирался сказать «несовершеннолетних», но это было слишком длинно. За время реабилитации Шион привык говорить коротко: меньше риска запутаться в слогах и буквах. Чёртова дислексия. — «Дети — золото нации», — тут же цитирует Дэмиэна Милтона Джонс. — Так точно, Джен. Ему восемнадцать. — Выглядит младше, — с сомнением произносит Шион, оглядываясь на фигурку, провожающую автомобиль поворотом головы. — А какие здесь условия? — пожимает плечами Джонс. После Гауптштадта он может себе позволить маленькие вольности со старшим по званию, да ещё и героем. Микроскопически маленькие и только в приватной обстановке. — У них уровень жизни выше, чем в ОЮШ, — кривится Шион. — Так точно, — откликается Джонс, мысленно добавляя, что уровень жизни в ССША по-любому выше, чем в ОЮШ. Хорошо, что дикси этого не знают. Машина с трудом добирается до пересечения с Роял Броэм Вей, фиксаторов здесь в разы больше, роятся, как насекомые… Перед глазами Джена Шиона встаёт одна конкретная локация в Африке (название удалено из памяти, и это бередит его, как застарелая заноза): свежевырубленные гектары леса, залитые палящим солнцем, острый запах молодой древесины перебит тяжёлым смрадом неубранных тел. И мухи. Тучи мух. Он встряхивает головой, отгоняя видение. Холодный ад Сиэтла не менее сюрреалистичен, но несколько трезвит. Ноздри улавливают запах серы, лёгкий дух смерти, Шион снова бросает взгляд на показатели фильтров. Затем смотрит в окно. Развалины здания, экскаваторы, фигуры в светоотражающей форме, лица скрыты масками. Под слоем пепла, плотного, как снег, и снега, грязного, как пепел, угадываются невнятные бугры, возможно, строительного мусора. Возможно, человеческих тел. Пластиковые мешки, куда сложили всех тех, кто погиб на том гектаре. Пронзительное жужжание тысяч насекомых, которое годами возвращается в голову. — Скоро будем на месте, — мягко говорит Джонс. Им приходится остановиться и прождать ещё несколько минут, прежде чем сигнал регулировщика разрешает продолжить путь. Преодолев заграждение, машина наконец начинает набирать скорость. Путь до Сенека-стрит вполне сносный. Здесь, заехав на нужную подземную парковку дома в жилом квартале, машина останавливается. Джонс первым выходит и ждёт со стороны дверцы Джена Шиона, когда он выберется. Сколько бы Шион не говорил себе, что эта нога всё равно как собственная, организм на каком-то уровне не хочет в это верить, после долгого сидения даёт секундную заминку. Трой, супервизор, сказал, что это всё психосоматика, что нужно пройти полный курс работы с психотерапевтом или хотя бы кодирование, но Шион упёрся рогом (это он умел), дескать, хватит с меня психов, я и так провёл восемь месяцев в «Клёнах». С этим Трой спорить не стал. «Твоё дело, Джен, твоя жизнь, тебе решать», — что-то такое выдал и уже не поднимал эту тему больше. Но зато посоветовал взять с собой Лоуренса «Баззарда» Джонса, когда Шиона вызвали в Гауптштадт после реабилитации. И это действительно был хороший совет. Когда Шион вылезает из машины и идёт к лифтам, в его движениях не заметно никаких отклонений. Баззард Джонс знает всё про правую ногу начальника, но если бы не знал, то сейчас вряд ли смог бы предположить, что там что-то не так. Отличная работа! Они занимают два верхних этажа высокого здания. На шпиле установлены камеры, в хорошую погоду дающие обзор на несколько километров, но сейчас практически бесполезные вследствие бурной жизни старого Рейнира. Защитные жалюзи на окнах не поднимали с самого дня приезда, а до этого, наверное, с того самого первого пепельного облака, накрывшего город. Впрочем, одно окно всё же остаётся открытым — круглое, на кухне. Вид оттуда всё равно более чем сомнительный. Ужинают в гостиной, молча. Глава местного подразделения заверял, что рыбно-креветочного хозяйства катастрофа не коснулась. Что ж, сделаем вид, что поверили… — Этого Лиестра… его можно будет доставить сюда? — неожиданно говорит Шион. Джонс проглатывает ролл с тунцом и откладывает палочки. Заглядывает в глаза Шиону, как будто ищет подтверждения своей первой догадке — Джен пошутил — и не находит его. — Так точно, — чуть запоздало отвечает Джонс. — Мне нужно убедиться, что он… тот, кто нужен. — Вас понял. — Джонс совершает этот чётко выверенный кивок головой, муштра Академии. Лет десять назад Джен сам был таким. А кажется, будто прошло намного больше времени. Та жизнь в Африке — это было очень долго. Слишком долго. — Завтра или послезавтра, — добавляет Шион. Джонс снова кивает. Они возвращаются к прерванной трапезе.*
— Майк! Эй, Система! Ты что, подвис? — Дружеский тычок в плечо возвращает в реальность. Голоса искажены респираторами, но это точно Сонни Космос. Майк поворачивается к приятелю, показывает на пальцах, что всё окей, затем снова оглядывается, но машина уже слилась с потоком прочего транспорта, с черепашьей скоростью ползущего по 4 авеню, а навязчивый грязный снегопад мгновенно растворяет все индивидуальные особенности… Каким-то образом этот «мичи» связан с его снами, из тех, что так легко забываются утром, оставляя по себе лишь ощущение чего-то крайне важного, да ещё непонятные слова в голове. Вроде «нгабе». Он осторожно поискал слово «нгабе» сегодня, зайдя в ТА от имени Дэлии и уничтожив затем данные о своём посещении, это оказалась вымершая народность Центральной Америки и ещё город в Африке, где-то в Конго. А, может быть, это вообще ничего не значит. Но такое чувство, будто у этого «нгабе» целое нагромождение смыслов помимо того, что он накопал в ТА. Майк пытается поймать ускользающие ошмётки сна, но они рассыпаются пеплом, растворяются в грязном снежном вихре. Нгабе. Жужжание. Какая-то огромная опасность. Одинокая нога, стоящая на постаменте, увитом лианами… Из дверей «ФАРМАции», перебивая поток мыслей Майка, наконец вываливается Генри Эфир. Все эти космические прозвища — на совести Киллана, он же Киллан Квазар. Как к нему не зайдёшь, рано или поздно включается этот старый стрим, «Галактическая Семёрка», и, конечно, всегда с обзора Фрэнка Тёрнера, вернее, его героя, Криса Квазара. Оно, в общем, неплохо. Если тебе тринадцать. В тринадцать Майк сам с ума сходил по Квазару, и вообще, а кто не сходил-то? Потрясный персонаж, да и стрим был по тогдашним временам роскошный забабахан. Они его, что ли, чуть не три года снимали. Сейчас-то такие штуки штампуют месяца за четыре, а то и быстрее, если судить по сериалам, которые смотрит Ма. Но всё это — «Семёрка», Тёрнер, Квазар — осталось в прошлом. Когда тебе уже восемнадцать, а Киллан и того старше, нужно искать что-то ещё. Что-то большее. Вот этого компания Галактических, на взгляд Майка, не понимала от слова «совсем». Детский сад — выбирать, кто сегодня пойдёт за «фармой», ждать на улице, а потом всей компанией заваливаться к кому-нибудь из друзей и делить «зимку», П-6 или «Трисемекс». Самые доступные нулики. («Почему нулики?» — спросил однажды у Майка Киллан, хотя Майк, вроде бы, на эту тему разговор не заводил. — «Потому что они тебя обнуляют!») Ещё можно «Бета-бан», его обычно доставали девчонки, потому что это было противозачаточное. Но тоже нулик. Особенно если смешать с П-6. Пока Эфир рассказывает, как можно запросто одурачить распознаватель и что даже такая «липа», как контактные линзы с имитацией чужой радужки может сработать (на самом деле он воспользовался очередной стыренной у матери карточкой), Майк думает о том, что не видел сегодня Киллана. И вчера не видел его тоже. И вообще выходил на связь с ним в последний раз позавчера. Вроде бы мелочь, Киллан сказал, что у него дела какие-то и нужно немного времени на себя… но Майку неспокойно. Ещё и сны эти. Нгабе. И чёртов пеплом пердящий Рейнир. Где-то кто-то упоминал, что от П-6 может начаться лёгкая форма паранойи. Сегодня вечером Майк постоянно крутит головой в надежде разглядеть знакомый силуэт в Квазаровской шапочке с крыльями, но увы. И «мичи» тот почему-то показался каким-то странным. Почему — Майк не мог бы объяснить. — Система! — Хью Гравитация машет перед лицом своей оранжевой перчаткой. — Сегодня твоя очередь принимать гостей! — Он пытается прочесть выражение скрытого маской лица Майка, затем не очень уверенно предлагает: — Может, пойдём к Тайрин? Майк кривит губы под респиратором. Тайрин — это, вроде как, его девушка, хотя они встречаются всего ничего. И он не хочет портить впечатление о себе, заявившись с пятёркой Галактических в качестве сопровождения. Вообще неприятно как-то, что Гравитация вот так запросто об этом говорит. — Система зависла, — хихикает Космос. Вечная шутка. В «Семёрке» Система, кстати, на многих производит впечатление «зависающего», но это потому, что он мало говорит и на самом деле пытается рассчитать будущие шаги. Умный потому что. — Ладно, — помедлив немного, говорит Майк. В общем, всё сходится. Они и так договаривались с Тайрин, что он зайдёт. Может быть, её расположение завоюет Майкова доза «зимки». — Звонить не будешь? — спрашивает Дэн Аврора, но тут же сам меняет тему: — Пепел сегодня как по десятибалльной! Все как по команде оглядываются, словно только сейчас обнаружив, что стоят на улице посреди грязного снегопада. Рори Комета хлопает Аврору по плечу. Все знают, что Система не пользуется телефоном с улицы последние пару месяцев: параноит. Как будто его без телефона сложно найти, в такой-то Галактической компании. Так что Майк Система, Сонни Космос, Генри Эфир, Хью Гравитация, Дэн Аврора и Рори Комета — за исключением Киллана Квазара — тащатся к Старой магистрали, чтобы поймать БП на шестерых и добраться до Чарльз-стрит, здесь-то ловить бесполезно, вся 4-я стоит. Расположившись на заднем сиденье БП, Майк игнорирует привычный радостный гул компании, отводит взгляд, смотрит в окно, хмурится. Что-то не так. — На Ройал Броэм ограничено движение! — Сонни Космос громко читает новости с дисплея. — Та-та-та… ага, вот! С магистрали рухнул ГБП, прямо на Дом Соцобъектов! — Покажи-ка! — К нему перегибаются со своих сидений остальные, даже соседствующий с Майком Гравитация. — Что-то эти ГБП как взбесились, уже второй раз за месяц! — Это всё из-за старикашки Рейнира… — Пепел мешает навигации… — Парни, а какого чёрта мы тогда на БП поехали? — Ха-ха-ха-ха! Гравитация шуршит фантиком, приподнимает маску, закидывает в рот одну из своих сосалок. Ему положено, он астматик. Майк косится на соседа. Как вообще можно жить в Сиэтле и при этом быть астматиком? Он бы уже давно переехал или помер. За один только этот месяц. Нулики в такси не обсуждают: всем известно, что в транспорте ведётся прослушка. И пусть кое-кто ропщет, что Система в последнее время слишком подозрительный, лишняя предосторожность не помешает. Жилые кварталы на Чарльз-стрит производят неприятное впечатление из-за этого пепло-снега: какие-то как будто обугленные и неуютные. Вообще странный район, вроде бы, близко к центру, а как будто окраина. Весь этот громоздёж семидесятилетней давности, ещё, кажись, до Милтона, «Футурология», ха!.. Может быть, когда дома были новыми, они смотрелись лучше. БП останавливается возле огромного грязно-оранжевого здания. Сквозь комья налипшего коричневого снега едва видна роспись стен: что-то про светлое будущее. Какое тут на хрен будущее, Рейнир просто взорвётся однажды, и всем кирдык. Или прилетят дроны из Канады и — как там говорится обычно? — зачистят территорию. Канада, конечно, нейтральная, вроде бы, но кто знает. Мир нестабилен. И это Майк не фантазирует, это просто некоторые возможные вероятности. Он не понимает, почему все Галактические (и даже Киллан!) вообще строят планы на потом. Учёба, всё это. Какая учёба, если мы каждые выходные, а то и чаще, выкачиваем «фарму»? Пятеро из семи — сущие дети. Но он не такой. Киллан тоже. У Киллана есть план. Не утопический, нет. Очень конкретный. Майк это знает. Не знает только, что именно за пункты в этом плане. Он приходит в себя в лифте, когда осознаёт, что перед глазами снова маячит оранжевая перчатка. — Достали уже! — огрызается Майк, а остальные смеются, поснимали маски и сверкают белыми зубами. Майк стаскивает свой респиратор. В лифте пахнет дезинфекцией. Выходят на десятом этаже. Дурацкие дома: квартир куча, а больше половины всегда пустует. Кое-где есть даже целые «тёмные» этажи. Гоняют там противопыльники — и всё. Длинный коридор по идее должен был радовать росписью стен, но отчего-то больше похоже на детский сад как из ночных кошмаров. Хотя квартирка у Тайрин ничего… Майк встаёт на пятачок перед дверью и, сняв перчатку, прикладывает ладонь к шершавому кругу. «Майк Система», — приятным голосом говорит дверь и отъезжает. А внутри… …что-то с грохотом падает в спальне. Голос Тайрин: — Нет, постой! Чуть погодя в коридор выходит Киллан Квазар, поправляющий свои «комбаты» — больше на нём ничего нет. — Система, тебе говорили, что девушке нужно сперва позвонить? — Нгабе, — отвечает Майк. Галактические начинают похихикивать, Гравитация зажимает себе рот и бормочет что-то вроде: «Опаньки!», а Майк стоит дурак дураком, пока из спальни не вылетает Тайрин — растрёпанная, в одной только длинной футболке — и не начинает что-то говорить, но вот что — этого Майк уже не понимает совершенно. Он запускает руку в карман, достаёт пакетик с «зимкой», протягивает его Тайрин, потом, когда она не берёт его, просто разжимает пальцы, и пакетик летит на пол. После этого Майк Система разворачивается и выходит из квартиры. Кажется, кто-то продолжает говорить, а кто-то (Гравитация?) хватает его за плечо, но он, не глядя отбивается, серьёзно, нешуточно, потом бежит к дальнему лифту, который тут же принимает его внутрь. Майк зачем-то поднимается на самый верх, на крышу, и довольно долго не может сообразить, что выход заблокирован «во избежание спонтанных поступков» (такая обычно формулировка в правилах), потом проходит коридор двадцать первого этажа до конца, до аварийной лестницы, и начинает спускаться по ней. Свет зажигается на пролёт впереди, а гаснет почти сразу за спиной. Кошмарная лестница, выкрашенная краской цвета картофельного пюре, где постоянно кажется, что либо впереди кто-то затаился, либо сзади кто-то подкрадывается. Майк заставляет себя не бежать. На семнадцатом этаже наконец вспоминает, что такое — дышать (а что же он до этого делал?). На пятнадцатом принимает пару гранул П-6. На десятом ещё три. После цифры «1» он минует площадку мусоропровода и, выйдя в «чёрную» дверь, оказывается на улице. Кошмарные грязные хлопья небесной перхоти застилают свет фонарей. Майк делает несколько глотков холодного, дурно пахнущего воздуха и снова надевает респиратор. Глаза его остаются сухими. Погрузив руки глубоко в карманы условно синей куртки, он бредёт прочь от светлого будущего.*
Баззард Джонс подходит к одному из окон в комнате, которую занимает, но вместо того, чтобы поднять жалюзи, включает панорамный видео-обзор. Ничего хорошего: серо-коричневые хлопья продолжают с завидным упорством валиться с небес на землю, увеличивая и так немалый слой нападавшей мерзости. Баззард не в восторге от Сиэтла и вряд ли бы сюда сунулся по собственной воле. А теперь надо ещё искать здесь это чудо природы. Баззард знает о Майкле Уэсте Лиестре намного больше того, что может предположить сам малолетний параноик. Баззард Джонс — одна из лучших военных ищеек. Айкью плюс интуиция. Он прекрасно понимает, что видит в Майке Джен Шион. При умелом подходе такие «бунтари», как юный Майк, становятся наиболее преданными и лояльными исполнителями. В Майке ощущается огромный потенциал — этого отрицать нельзя. Майк не нравится Баззарду. Вместе с тем он чувствует — и знает — что этот человек может быть прекрасным приобретением: доведите пешку до края доски, и она превратится в любую нужную вам фигуру. Но чтобы «завтра или послезавтра» и «сюда»… «Не слишком ли быстро?» — этот вопрос Баззард не произносит вслух: он умеет держать при себе свои слова. Трой сказал, что Джен после того дела в Африке изменился. Вряд ли вообще можно остаться прежним, когда на твоих глазах происходят такие вещи. Но Джен… Баззард легко может представить, как в этой голове постоянно крутятся маленькие колёсики, крутятся как-то не так, неправильно, но стабильно и с хорошей производительностью. Шион восхищает своей нелогичностью. Эта идея — притащить Майка Лестру «сюда»… Так дела не делаются. Дела делаются иначе: длительное монотонное преследование по мелочам, пробивание слабых мест, присматривание, проверка за проверкой, хорошо организованная крупная подстава, и наконец, когда жертва загнана в угол, — нежданное «спасение». И всё. Он весь ваш. Со всеми своими «уникальными способностями» и паранойей на фоне употребления П-6. Потом — реабилитация, принятие новых ценностей и, как итог, беззаветная служба. Всё это Баззард уже видел. Может быть, не всегда идеально исполненным, но вполне работающим. С Лиестрой до сегодняшнего дня шли по тому же плану, впереди оставались ещё показательный арест за нелегальную добычу «фармы» и прочие мелкие нарушения. И вот, пожалуйста: завтра или послезавтра. Сюда. Баззард скрипит зубами, глаза продолжают следить за утомительно нудным грязным снегопадом. С Дженом Шионом Баззард впервые встретился около года назад, уже после реабилитации. Трой «Скари» Скаррингтон, супервизор Шиона, сперва вызвал Баззарда к себе. — Ты должен понимать, что есть два типа травм, — сказал он. — Те, которые можно вылечить и те, которые не лечатся. Их можно только подлатать. У Джена Шиона второй случай. Мы сделали всё, что могли, но воспоминания будут продолжать возвращаться. Джен Шион — герой «немой» войны, его подвиг высоко ценится в крайне узких кругах. — Тут Трой замолчал, скривившись, и Баззард понял, что он сейчас сдерживает поток куда более экспрессивной речи. Наконец Трой шумно, с присвистом, выдохнул. — Дерьмо! — выругался он сквозь зубы. — Там должен был быть полковник Смитон, но всё сложилось, как сложилось. И нам, — он быстро глянул на Баззарда своими светло-серыми, с чёрными ободками по краю, глазами, — теперь всё это разгребать… Так что усеки главное: Шион — герой. Он был там. Он всё видел. Он выжил. ЦПИ уже назначили цену за его голову, и, поверь, рано или поздно он окажется там на минус первом в качестве материала для исследований… Рано или поздно, Джонс, и лучше бы раньше, чем позже. Баззард вспоминает, что, слушая речи Скаррингтона, одновременно размышлял о его этнической принадлежности: эти странные глаза, близкие к афганскому типу, и чуть ассиметричное лицо, наводящее на мысли о смешении кельтской, германской и, возможно, испанской кровей. Он даже попытался тогда рассчитать соотношение в процентах — не упуская ни слова из того, что произносил супервизор, и заменяя внешние формы настоящим значением. Скажем, «материал для исследований» равняется «подопытный кролик»… А потом он увидел Шиона вживую. Трой едва успел закончить своё возмущённое шипение, как в кабинет вошёл этот человек. Выживший в мясорубке. Высокий, крепкий, длинноногий, с щетиной, вполне тянущей на бороду, и тёмно-русыми отросшими волосами, скрывающими татуировку с названием и номером части на затылке, синие глаза красивой, чуть миндалевидной формы. Баззард мгновенно соотнёс непосредственное впечатление от человека с файлом данных. Джен — это сокращение от «Дженнади», но он не любит своё полное имя. Из старых мигрантов. Правая, искусственная нога Шиона ничем себя не выдавала, вполне могло сойти за пережитый лет пять назад перелом. Трой сразу изменился в лице, как будто не было только что этих яростных взглядов, метания молний из-под бровей и сдавленных проклятий. — Лоуренс Джонс, — весело сказал он, взмахнув рукой в сторону Баззарда, — предпочитает, когда его зовут Баззард. Шион, смерив Баззарда взглядом, кивнул, подал руку. — Баззард. — Майор. — Зови меня Джен. — Есть, сэр. Джен. Крепкая, надёжная рука, сильное пожатие. По кончикам пальцев Баззарда как будто проскочил слабый электрический разряд. Чуть позже он понял: рука Шиона дрогнула. Нервы. Поездка в Гауптштадт прошла вполне сносно. Трой со своими наставлениями попал в точку, но и чисто по-человечески Баззарду понравился Шион. Любопытнейший типаж. На четверть славянин, на четверть азиат, оставшиеся две четверти — привычная уже «североамериканская смесь». Ещё одна особенность: полковник Генри У. Смитон почему-то его не любил. Как будто Шион из кожи вон лез, чтобы стать героем, а ведь это было не так: везение. Или невезение. «Герой», о котором и слова нельзя сказать на стороне. При докладе Баззард не присутствовал, конечно, — около четырёх часов прождал в специальном кабинете, пока Шиона допрашивали с пристрастием, простите, задавали вопросы исключительно касательно дела. В тот день на Шионе был серый парадный костюм с золотым значком, лицо гладко выбрито, волосы подстрижены и причёсаны. После аудиенции они с Баззардом вернулись в отведённые для них апартаменты на окраине Берлина, Шион набрал ванну и надолго исчез в ней, Баззард вернулся к оставленной шахматной партии с Ласло Рожичем. В этот же вечер они вылетели обратно в ССША. Несмотря на то, что они мало разговаривали и, конечно, не обсуждали доклад, их отношения стали более тёплыми, даже, пожалуй, дружественными, словно теперь их связывала общая тайна, хотя и не понятно, какая именно. Баззард моргает, фокусируя зрение на проекции. Изображение по-прежнему загажено бесконечно сыплющимися серыми ошмётками. Завтра или послезавтра. Сюда. Неужели это то, о чём предупреждал Трой? Или у Джена действительно есть какое-то основание для подобных запросов? Несколько секунд Баззард продолжает смотреть на проекцию, давая оформиться окончательному выбору. В голове вызревает бунтарское желание ещё раз обговорить с Шионом эту тему, заставить его переменить решение. Одновременно с этим рука нащупывает в кармане мета-очки. Баззард усмехается и выключает проекцию. Поглядим, где сейчас этот Лиестра.*
Майк снова представляет, как за ним следит Большой Глаз. Огромный треугольный глаз, парящий в воздухе, но на самом деле — далеко за пределами земной атмосферы; намного больший, чем Земля, которая, возможно, лишь соринка по сравнению с ним. Одновременно с этим глаз очень близко и пристально наблюдает за Майком, смотрит, как Майк ныряет под магистраль, пробирается обочинами дороги, закиданными серо-коричневой грязью, по направлению к центру города. Домой Майку не хочется. Может быть, совсем скоро он решит, что с него хватит, что ему плевать на всё — и тогда повернёт домой, где будет Ма со своим стримом и Дэлия, которая не умеет молчать, когда это нужно. Но Большой Глаз при этом никуда не денется. От него не убежать. Чувство неприкаянности и мизерности по сравнению с Большим Глазом заставляет Майка стиснуть зубы и делать шаг за шагом. Потому что никакого толку не будет, если он сейчас просто повалится в грязный сугроб. Когда он начнёт замерзать, его мысли постепенно истончатся и растворятся в воздухе, и между Майком и Большим Глазом не останется преград, Майк станет прозрачным, как бы вывернутым наизнанку, будет видна вся его суть. Ведь мысли создают помехи. Возле красных «фиксаторов» внезапно пробуждаются ушные вставки, сперва оглушают треском, затем привычный чуть отстранённый голос сообщает, что извержение продолжается, аварии на магистрали и трассах пригородного сообщения номер… Майк с раздражением сжимает пальцами в перчатке ушную мочку, вырубая приём. Потом оглядывается. Мир тонет в пепельной каше. Нгабе. Может быть, никакого центра города нет. Может быть, «Футурология» уже погребена под пеплом. «Галактической Семёрки» тоже никогда не существовало, есть только необходимость переставлять ноги сквозь статический снег разваливающейся реальности. Спустя час сорок обессиленный Майк снимает респиратор и валится на диванчик в «Докторе Жабе». Автоматически врубившийся оповеститель вкрадчиво напоминает ему о том, что куртку тоже можно снять, в противном случае «жаберы» имеют право попросить покинуть помещение. Майк вешает куртку на крючок, с удивлением замечая, до чего же она грязная, и делает заказ — старую-добрую «Осу», оплачивая его из собственных финансовых остатков. В ожидании заказа обводит помещение взглядом и вдруг соображает, что по привычке сел за их, «галактический», столик. Только остальных шестерых не хватает. Но это пока. Непременно ведь заявятся. Майк нехотя пересаживается в другое место. Официант приносит ему «Осу». Пять порций. Майк слышал, что именно это количество в сочетании с нужными «нуликами» вставляет по самое не могу. До пустоты, до полного зеро. У Майка тоже есть план. Так себе, хотя и лучше, чем идти домой (так кажется Майку). Но для его осуществления нужно немного набраться. Храбрости. И спокойствия. Ему нужно спокойствие. Майк глотает ещё П-6 и запивает гранулы первым по счёту коктейлем.*
— Баззард! — Шион входит в комнату без лишних предупреждений. На костылях, правая штанина болтается тряпкой. — Тащи его сюда. Он мне нужен сегодня. Баззард пальцем останавливает поток стрима и снимает очки. — Я ищу его. Помехи из-за извержения. Шион смотрит на него так, как будто Лоуренс Джонс только что произнёс заведомую глупость. — Помехи? Он в баре каком-то, в центре города! Розовые огни на вывеске. Заря-что-то-там. Забери его оттуда и доставь сюда. — Так точно. Баззард без комментариев поднимается, убирает очки в карман. Шион без ноги, значит с ним опять произошло это. В «Клёнах» Шион согласился на протез, но только при условии, что он будет съёмным, хотя изначально ему предлагали отличный «врастающий» вариант японской разработки. Трой сообщил Баззарду, что это не единственная странность теперешнего Джена. «Протез мешает мне чувствовать мир», — так Джен сформулировал свой отказ. Выходя из квартиры, Баззард думает о том, каким именно образом Джен Шион чувствует мир своей фантомной ногой, большая часть физического воплощения которой так и осталась в Африке.*
После пятой «Осы» Майк покидает «Доктора Жаба». «Жаб» — это хорошо, чтобы посидеть со своими, но своих (и особенно Киллана) Майку сейчас видеть не хочется. Впрочем, ему уже не так больно, как было, жжение внутри сменилось ощущением ваты. Ва-та, ва-та, ва-та-та… Не зеро, но уже лучше. Натянув куртку и респиратор, он снова выходит наружу. Улица теперь немного мерцает и двоится, но Майку это вроде как даже нравится. Теперь план. Пройдя около квартала, он заваливается в «Зарницу» (о чём сообщает мерцающая розовая вывеска) и сразу идёт к барной стойке, возле которой на высоких табуретах как обычно сидят несколько не очень молодых женщин (да моя Ма моложе, думает Майк). Майк снимает куртку и респиратор, забирается на табурет и подпирает голову руками. Он делал так несколько раз до Тайрин, но не думал, что придётся вернуться к этому. Мысль о девушке выжимает слезинку из глаза, капля катится по щеке. П-6 и «Оса» притупили боль, но слеза — это то, что нужно сейчас. Одна из вечерних див участливо интересуется, что произошло с таким симпатичным мальчиком, и слышит в ответ, что его бросила девушка и он очень, очень расстроен. Как это обычно случается, когда он смешивает П-6 и «Стингер» (входящий в состав «Осы), Майк словно бы наблюдает за диалогом со стороны, видит себя со стороны. Для этих тёток он и правда симпатичный мальчик: голубые глаза, чистая кожа, волна светлых волос падает на лицо, оставляя открытым затылок, искусственный лунный камень в серьгах-звукоприёмниках, запоздалый подарок Тайрин на его прошедший день рождения… Дама в розово-красном блейзере, с белыми в голубизну волосами, предлагает купить ему выпить, если, конечно, ему уже есть восемнадцать, ведь выглядит он младше. Да, ему есть восемнадцать. Иначе он бы просто не смог сюда войти. Все смеются. По щеке катится вторая слеза. Эта-то откуда? Зачем? Да, его девушка была красивой. Красивой, но коварной. Она обманула Майка (он слышит, как говорит о себе со стороны: «Джун», это его «специальное» имя), встречалась за его спиной с его лучшим другом. Третья слеза, четвёртая. Ведь всё это правда. Всё это абсолютная правда. Он впервые говорит правду, когда делает это. Слёзы солёные. Красно-розовая мадам щёлкает пальцами, бармен ставит перед ним высокий бокал с чем-то малиновым и сахарной крошкой по стенкам, как будто она выбирала коктейль себе под цвет. Майк печально улыбается и делает глоток, напиток обжигает губы. Это ещё самое начало. Сейчас они выпьют, потом поедут к ней домой. Ему не придётся возвращаться к себе, к Ма и Дэлии, и, может быть, он даже получит денег. Когда он допивает коктейль (куда более крепкий, чем «Оса»), то с удивлением обнаруживает, что «Джун» каким-то образом за это время успел разрыдаться, а красно-розовая дама сидит уже совсем вплотную к нему и воркует что-то утешающее. На Майка накатывает волна отвращения, но от отгоняет её, словно приступ тошноты. Он чувствует себя гадко, поэтому поступает соответственно. На самом деле Майк контролирует ситуацию. Это Джун тут размазывает сопли, Джун, а не Майк. Открывающаяся дверь доносит волну уличного шума, шуршит одежда, затем мужской голос спрашивает у дам, можно ли ему похитить этого молодого человека для сугубо личных целей. Подвыпившие дивы смущённо хихикают, красно-розовая дама не слишком убедительно возражает, запах духов смешивается с алкоголем и проникающим даже сюда лёгким духом серы. Майк оборачивается (картинка смазывается и собирается снова в единое целое с неприятным дрожанием, в этот малиновый коктейль явно добавили что-то покруче «Стингера») — надо понять хоть, кто это пытается расстроить его планы на вечер (хотя вечер и так отвратный) и замирает под взглядом тёмных драконьих глаз. Во рту пересыхает. Губы щиплет. Мужик, хоть и молодой, выглядит очень серьёзным и профессиональным — полиция, что ли? Не давая времени Майку опомниться, он берёт его правую руку своей левой, улыбается, дескать, всё мы про тебя знаем, и качает головой. Или частный детектив? Запястье ощущает холод. Майк опускает глаза и видит серебряную многоножку, прикусывающую собственный хвост. Свет как будто меркнет. Последнее, что видит Майк — это как мужик жестом фокусника выуживает какой-то значок и быстро демонстрирует его окружающим, а потом почему-то становится совсем темно.*
Он с трудом удерживается от ругательств. Дама в розово-красном открывает размалёванный рот, но Баззард быстро достаёт свой значок Уполномоченного по гражданским и военным делам (хоть когда-то он пригождается) и, продемонстрировав его тёплой компании, со злорадным удовлетворением наблюдает, как лица перестают отсвечивать «праведным гневом». Шестьдесят лет с падения Милтоновской империи, а ведь до сих пор что-то в памяти у людей есть. Он подхватывает обмякшее тело Майкла Лиестры и выносит его из бара, где на обочине дороги ждёт припаркованный тёмно-ртутный неприметный «мичи». Ещё в лифте дома на Сенека-стрит Баззард получил подборку из шести вариантов на свой запрос о баре с розовой вывеской в центре города, но Майк обнаружился в первом же. «Зарница», надо же. Пьяный или под кайфом, а, может быть, и то, и другое сразу. Баззард ненавидит наркоманов и пьяниц, но из этих тоже получаются отменные исполнители. Ассасины. Смертники. Когда собственная личность выжигается, а на пепелище создаётся необходимый набор навыков. Работа небыстрая, но результат бывает стоящим. Это бренное тело в руках Баззарда, по имеющейся у него информации, успело уже много чего перепробовать — в основном, конечно, «лёгкого», но где «лёгкое», там потом и «тяжёлое» случается. Лиестра последний месяц почти не бывал дома, то у девушки, то по друзьям. И это в восемнадцать. Баззард укладывает Майка Лиестру на заднее сиденье «мичи». Браслет уже начал выводить токсины, потемнел и разбух. Когда самому Баззарду Джонсу было восемнадцать, он учился в Военной Академии. Окончил её с отличием. К своим двадцати восьми уже участвовал в нескольких операциях международного характера, носит значок УГВД, имеет прекрасные перспективы… А этот?.. Баззард называет «мичи» маршрут и оглядывается назад. Какой прок Джену от такого Майкла Уэста Лиестры? Или он просто решил развлечься?.. Нет, это на Джена уж совсем не похоже. Баззарда злит пьяный пацан на заднем сиденье, грязный снег, помехи, Сиэтл и блюющий лавой и пеплом Рейнир. И ещё Джен Шион, снявший свой навороченный протез. Джен Шион, наверное, злит его сейчас больше всего. Баззарда злит то, что он не может понять. На Роял Броэм Вей движение до сих пор ограничено, но всё же «мичи» едет быстрее, чем днём. Тело на заднем сиденье начинает шевелиться, шумно хватает ртом воздух, мычит что-то неразборчивое: «Нг… нга…» — чем, конечно, раздражает Баззарда. Какое счастье, что ехать не слишком далеко. Сейчас он просто передаст Майка с рук на руки Джену и пусть майор делает с ним всё, что угодно. Буквально: всё, что угодно. Баззард ухмыляется уголком рта. Мысль его забавляет.*
Когда Майк приходит в себя, он понимает, что уже некоторое время находится в этом помещении (где?) — лежит на чём-то приятно пружинящем (диване?) с бархатистой поверхностью в затемнённой просторной комнате, похожей на часть большой квартиры; постепенно в фокус зрения попадают: тёмный деревянный пол с пушистым кремовым ковром, кресло напротив дивана, ему под стать, с бархатистой чёрной обшивкой, за ним, в отдалении — окно… нет, анимированная стена, показывает какие-то джунгли; шоколадные занавеси в пол с правой стороны (за ними — окно? или продолжение комнаты?), стеллажи с дизайнерскими безделушками на полках слева, и там же, вроде бы, смутно угадывающийся тёмный дверной проём… По крайней мере, это не тюрьма, не полиция и не больница. Он поднимает руку, убирая с лица упавшие волосы и, вздрогнув от отвращения, резко садится: правое запястье обвила отвратительная раздувшаяся многоножка. — О господи! — кричит Майк, трясёт рукой, стараясь избавиться от твари, но она, похоже, и так уже дохлая: отваливается при первом же движении и шмякается на пол. На коже после неё остаётся светлый след в красных точечках. Несколько секунд Майк, содрогаясь, наблюдает за многоножкой — что это вообще было такое? — когда свет вдруг становится ярче, а тишину помещения нарушают шаги и постукивания. Быстро вскинув голову, Майк подбирается, приготовляясь невесть к чему. Слева в комнату входит высокий мужчина в чёрном, одежда вроде той, что носили ниндзя в «Двойном ударе». Только этот мужик одноногий. На костылях. Нога осталась там, на постаменте, увитом лианами… Майк сглатывает и понимает, что очень хочется пить. — Пей воду, — говорит мужчина, опускаясь в кресло и указывая куда-то по правую руку от Майка. Потом замечает скрючившуюся, успевшую усохнуть, многоножку на полу и отшвыривает её костылём. — Пей воду, — повторяет он. — Там витамины. Взгляд у него такой, что спорить Майку не хочется. Он поворачивается в указанном направлении и обнаруживает стакан с прозрачной жидкостью, стоящий в специальном углублении подлокотника дивана. Рука, которой он берёт этот стакан, дрожит, зубы стучат о стекло. Майк делает первый глоток и очень быстро выпивает всё до дна. В голове — сумятица. Майк судорожно перебирает все свои былые прегрешения, недоумевая, как вообще оказался здесь. И кто этот одноногий с хрипловатым голосом. Пока его, вроде бы, ни в чём не обвиняют… Пока. — Майкл Уэст Лиестра, — медленно произносит мужчина, снова привлекая к себе внимание, и взгляд Майка сталкивается с его взглядом — странные, то ли северные, то ли чуть азиатские, вытянутые, как у рыси, глаза, цвет которых не разобрать в этом освещении. Тёмные брови над ними, волосы примерно как у Стейна Барбери, от которого тащилась год назад Дэлия, жёсткая челюсть. И вообще похож на военного. Чёрт. Он же назвал моё имя. Майк аккуратно ставит стакан обратно в выемку подлокотника. — Майкл, ты ничего не хочешь мне сказать? — продолжает мужчина между тем. — Спасибо… за воду, — отзывается Майк, затем, помявшись, неуверенно говорит: — Меня будут искать… — Не будут, — уверенно говорит одноногий. Потом наклоняется в сторону Майка. — Я хочу рассказать тебе. — Про что? — Наверное, это какой-то тест. Надо держаться наготове. — Про Африку. — Нгабе? — выпаливает Майк, сам не зная, откуда взялось это слово: оно просто сорвалось с языка, как будто у этого мужика был ключ к секретному ящику внутри Майковой головы. Глаза мужчины расширяются. Кровь отливает от лица. Пальцы сжимаются на подлокотниках кресла. Губы шевелятся, повторяя произнесённое Майком слово. Затем он шепчет прерывисто: — Откуда ты знаешь? — И смотрит на Майка так, что ему становится страшно. — Отвечай! — Я… не знаю, — лепечет Майк. — Мне приснилось… Мужчина несколько секунд сверлит его взглядом, а потом начинает хохотать. Отсмеявшись, он замечает вжавшегося в спинку дивана Майка. — Не бойся. Если бы ты знал столько, сколько знаю я, тебе бы тоже стало смешно. — Всё ещё посмеиваясь, мужчина откидывается на спинку кресла, а потом добавляет, но не зло: — Сукин сын…*
Баззард понимает, что сосредоточиться на шахматной партии не получается, и с неудовольствием просит Ласло отложить поединок на потом. Ласло покладисто соглашается, Баззард легко может представить себе его вечно сползающие на кончик носа мета-очки и начинающиеся надо лбом залысины. Однако даже он не знает, откуда именно в данный момент Ласло выходил с ним на связь. Германия? Россия? Африка? Тибет? Антарктида? Это может быть что угодно. Джен подозрительно долго сидит там с этим пацаном. Всё вещает ему что-то. Тоже параноик ещё тот: понаставил заглушек, так что всё, что Баззарду известно — это то, что Джен говорит. Говорит и говорит. Но вот что именно — уже не его, Баззарда, ума дело. И всё-таки… Интересно, что он там так долго выводит. И как это воспринимает Майк. Особенно после своего столь бурно начавшегося вечера. Баззард бросает взгляд на браслет. Начало одиннадцатого. Сообщения разосланы, на этот вечер алиби Майку обеспечено. Можно было бы — теоретически, разумеется — лечь спать, но Джен отбоя не давал пока. Надо ждать. Да и любопытно, чем всё закончится. Если вообще закончится.*
Майк слушает речь одноногого. Сперва от страха, потом из вежливости, затем уже — с интересом. Рассказ кажется каким-то совершенно фантастическим, словно остросюжетный стримовый боевик, но при этом с такими подробностями, что, поневоле, веришь. Мужчина тоже расходится всё больше: отрывистые слова постепенно становятся связным ручейком, ручеёк превращается в реку, река — в бурный поток. Он встаёт и начинает расхаживать по комнате, опираясь на костыли, останавливаясь, когда этого требует жестикуляция; садится рядом с Майком, кладёт ему на плечо свою тяжёлую руку, чуть сжимая пальцы, заглядывает в лицо, и всё говорит, говорит, говорит… Эти речи в Майковой школе назвали бы «антипатриотическими». И даже, наверное, «антизелёноевропейскими» (если такое слово вообще существует). Африка… Нгабе оказался и правда городом в Конго… Жара, войны, жертвы, запрещённое оружие, пот, эксперименты над людьми, трупы, мухи, слёзы, молчание… Кажется, что это словоизвержение не закончится никогда. Как будто рядом с Майком — человеческая вариация бушующего Рейнира, слова и эмоции разлетаются тучами пепла, смешиваются со снегом, падают вниз… а потом, сфокусировавшись, сжимают голову Майка, точно железный обруч, грозя раздавить череп. Ему хочется уйти, убежать, спрятаться — но он не может, словно лесной зверёк, угодивший под яркий свет прожектора ночью. — Ты слушаешь? — периодически прерывает свою речь одноногий, и Майк кивает. — Ты запоминаешь? — И, не дожидаясь ответа: — Запоминай! Имена и факты падают в сознание, словно семена в сухую почву. Может быть, прорастут. Может быть — нет. Зависит от того, пройдёт ли дождь… Через некоторое время Майк понимает, что стало тихо. Мужчина сидит рядом с ним на диване, спрятав лицо в руках. Затем, отняв руки от лица, не глядя на своего соседа, произносит глухим голосом: — То, что ты услышал сейчас… Не должно покинуть эту комнату. Майк замирает, словно охваченный морозом. Так вот что всё это значит… Слишком много военных данных (если предположить, что одноногий — действительно военный и сказал ему правду), а он — просто слушатель, расходный материал… — Вот эту комнату! — Палец больно стучит Майка по лбу. — Понимаешь? — Ох… да! — Голос у Майка противно даёт петуха. Одноногий чуть улыбается: — Расскажи о себе теперь, Майкл Уэст Лиестра. — Да… что рассказывать… — И снова в горле сухо. И снова — прощай будущее… — Геймите? Кивок. — Стримите? — (Снова кивок.) — Подделываете фарма-рецепты? Неоконченное образование, дома не понимают, сводная сестра тебя ненавидит, девушка бросила, друг предал, никаких целей в жизни, лучше быть жиголо, чем работать на это грёбаное государство… так? Судорожные кивки. Майк закусывает губу. Потом решается спросить: — Что такое «жиголо»? — Позволяешь старым кошёлкам использовать своё тело за деньги, — спокойно поясняет одноногий. Остаётся только смотреть в пол. Сказать Майку нечего. Его плечо опять сжимают крепкие пальцы. — Эй! Не вешать нос. Всё может измениться. — Ага. С моей смертью, — бормочет Майк, но мужчина рывком разворачивает его лицом к себе. — Ты что, не слушал, что я тебе рассказывал? — Его рысьи глаза прищуриваются, смотрят испытующе. Майк раскрывает рот, чтобы ответить, но не может вымолвить ни слова. Одноногий продолжает: — Очень скоро меня заберут. Но я хочу, чтобы ты продолжил моё дело. — Ч… что? Сражаться, что ли? — Не будь Майк уверен, что не выйдет отсюда, он бы не говорил так дерзко. — Искать таких, как ты. Взламывать их. — Как? — слово вылетает карканьем. — А как ты взломал меня? Майк только и может, что выпучить глаза и хватать ртом воздух. Мужчина чуть усмехается, хлопает себя рукой по колену. — Вот тебе и задание. Ответ жду в пятницу, здесь же, в семнадцать ноль-ноль. Без опозданий. Свободен, дверь слева. Иди! Майк кое-как поднимается и на негнущихся ногах ковыляет в указанном направлении. Дверь перед ним отъезжает влево. Очень хочется обернуться, но он не смеет. За порогом его тут же перехватывает давешний мужик из бара. Взгляд у него ох не добрый. — Мне… я… — лепечет Майк, но мужик крепко перехватывает его за многострадальное (благодаря хватке одноногого) плечо, прислушивается к своим звукоприёмникам, потом кивает. — В пятницу здесь же в семнадцать ноль-ноль. Он эскортирует Майка по короткому коридору, лестнице вниз, ещё одной прихожей — там Майку возвращают грязную куртку и кроссовки — ждёт, пока Майк оденется, затем выводит из квартиры, провожает до лифта, съезжает с ним вместе вниз — и всё это молча. Только выйдя в холл и доведя до входной двери, прежде чем распахнуть её, наклоняется и произносит очень тихо, но внятно: — Без дури. Понял меня? Мы знаем о тебе всё, Майк Уэст Лиестра, мы найдём тебя где угодно. Скажи «да», если понял. — Да, — опустив голову, произносит Майк. В следующее мгновение он оказывается на улице. Инфо на доме сообщает, что это Сенека-стрит, дом 42-б. Треугольный глаз в небесах мигает, снова фокусируясь на его фигурке, такой маленькой, что её почти незаметно. Сейчас бы самое время рухнуть в грязный сугроб, но Майк сжимает челюсти и заставляет себя двигаться, шаг за шагом. Похоже, он попал, и попал очень круто. Надо будет придумать что-то до пятницы, что-то, что можно будет рассказать одноногому, в надежде, что и на второй раз его отпустят живым. Например, правду — что он видит сны, которые не запоминает. Всего-то и делов. И что никого он не взламывал… Глаз в небесах скептически щурится, Майк вяло отмахивается от него, и продолжает шагать, постепенно растворяясь в ночи цвета пепла.*
Спустя полгода.
Поздравляю тебя, Дженнади, ты купил себе отсрочку от подвалов ЦПИ. Джен Шион смотрит в большое панорамное окно, жалюзи уже несколько месяцев как убраны. Вид неплохой, хотя в глубине души Шион немного скучает по даунтауну своей молодости. …В прошлую пятницу Майк рассказал ему свой сон о бизоне, и этот рассказ странным образом разбередил Шиона, словно воспоминания о прошлой жизни — но была ли она? «Я иду по пустынным землям, заметённым снегом, в поисках чего-то очень важного… вдруг сквозь метель я слышу голос, неразборчивые слова. Я подхожу ближе, и оказываюсь лицом к лицу с огромным бизоном… Этот бизон — последний на земле, но я знаю, что если я сумею его хорошо запомнить, то потом его можно будет воссоздать по моей памяти. У него огромные добрые синие глаза, но сам бизон очень старый, он как будто стареет на глазах, его шерсть седеет, потом налетает порыв ветра, и он рассыпается в прах… в пепел и снег, который уносит метель…» Тут Майк замолчал, а потом добавил, немного смущённо, что проснулся в слезах. «Это был сон о нас», — едва не сказал ему Шион тогда, но когда Майк снова поднял взгляд и встретился с ним глазами, Шион понял, что слова не нужны. И что, возможно, история касается не только их двоих, а повторяется снова и снова. Джен смотрит вдаль. Над Рейниром поднимается одинокий пока столбик дыма. Скоро придёт Майк, надо будет всё-таки начать готовить его к самостоятельной деятельности. Осенью сдаст экзамены в Специальное отделение ВА, всё у него будет хорошо. Работать на это грёбаное государство иногда лучше, чем проводить свои дни в качестве подопытного кролика. Или чувствовать себя стареющим бизоном.*
Дела Шиона Баззард обсуждать не намерен, но, как ни странно, вроде бы, с Лиестрой трюк сработал. По крайней мере, Шион стал спокойнее, даже похож на нормального. Скари не так давно выходил на связь, интересовался, каким это образом удалось достичь того, чего не могли добиться медики в «Клёнах». Баззард уклончиво ответил, что, возможно, свою роль сыграло возвращение майора в родной город. Полгода в Сиэтле, и Баззарда от него уже даже не тошнит, всё давно перешло в стадию ожидаемой аллергии — знай принимай антигистамины. Майк Уэст Лиестра (которого Шион почему-то теперь зовёт «Бизоном» — вот тебе и чудесное превращение уличной пешки) приходит каждую пятницу к пяти, и они с Шионом разговаривают. Долго. Что они там обсуждают? Чем занимаются? Баззард пытается убедить себя, что ему всё равно, но это, конечно, не так. Чёртовых шесть месяцев в чёртовом Сиэтле. Пять недель назад Ласло перестал выходить на связь, сегодня Пирс сообщил, что останки привезут в ССША пятнадцатого. Последняя партия так и осталась незавершённой. Рейнир опять дымит и грозится обсыпать новыми порциями пепла. А так ничего, конечно. Служба есть служба.